Политическое развитие и модернизация: попытка реабилитации концепта

Е.Н.Мельниченко

Западный модернизм и историческая логика России: возможен ли синтез?^*

Политическое развитие и модернизация: попытка реабилитации концепта.

Как уже отмечалось в первой части настоящей статьи,^[1] концепция политического развития и модернизации переживает не лучшие времена. Кавалерийская атака на рыночно-демократические высоты похоже захлебнулась. Либеральная романтика уступает место унынию и пессимизму относительно перспектив модернизации и демократического транзита в России. В среде политологов (и не только отечественных) критика теорий модернизации и развития стала общим местом и едва ли не признаком хорошего тона и местного патриотизма. Спектр высказываемых на этот счет суждений, простирается в диапазоне от умеренного ревизионизма и призывов к «творческому переосмыслению зарубежного наследия» до радикального отрицания теоретической и эвристической ценности означенных концепций.

Примером последнего может служить точка зрения В.Межуева, согласно которой термин «модернизация» (трактуемый как синоним современности) применительно к Западу не имеет смысла, поскольку последний всегда живет в своем времени, всегда тождествен себе и, стало быть, в каждый данный момент современен. Поэтому для Запада модернизация – пустая тавтология, синоним развития. Хотя для стран недоразвитых, «недосовременных» модернизация и признается как стратегия догоняющего развития, она, тем не менее, не решает проблемы отсталости, поскольку Запад не стоит на месте, а развивается, причем весьма динамично.[2]

Такая позиция представляется не бесспорной и вызывает ряд вопросов, без уяснения которых вряд ли возможно разобраться в существе социально-политической динамики, а именно: в чем сущность процессов развития и модернизации, как они соотносятся; в чем их тождество и различие; является ли модернизация универсалией, если, как утверждается, в одном случае она имеет смысл, а в другом – нет; если развитие и модернизация все же суть универсальные формы политического процесса, то в чем их различия, вытекающие из особенностей социальных и исторических контекстов; каковы алгоритмы воспроизводства и развития разнотипных политических систем; на каких методологических основаниях должен выстраиваться анализ и прогноз политической динамики. Этот далеко не полный перечень вопросов составляет предметное поле целого научного направления. Поэтому в пределах статьи ограничимся их постановкой, уточнением исходных дефиниций и расстановкой акцентов, существенных с точки зрения оценки перспектив политического развития России.

Единого, всеми признанного определения развития нет. Чаще всего приходится сталкиваться с двумя крайними подходами. В первом случае понятие «развитие» лишается присущей ему качественной определенности[3], во втором сводится к какой-либо конкретной форме (чаще всего к модернизации и демократизации).[4] Последнее немецкий политолог Ванфред Мольс, объясняет тем, что на Западе политические прагматики освоили концепцию развития раньше, чем ученые-теоретики. Начиная с ХIХ века, пишет он, понятие развития использовалось колониализмом и капитализмом в качестве квазирациональной основы для легитимации переноса западных экономических, культурных и политических форм жизни на доминировавшие тогда неевропейские общества. Новый толчок эти тенденции получили после 1945 г. На Западе сочли необходимым «неразвитые» государства сделать «развитыми», т.е. внедрить там политическую структуру, соответствующую западным индустриальным образцам, не особенно задумываясь о том, в какой мере они сопрягаются с местным укладом. И сегодня многие страны третьего мира, хотя и стремятся сохранить свои традиционные культурные основания, чувствуют себя обязанными перенимать западные образцы.

Проблемы, связанные с преодолением отсталости и сомнения относительно применимости западных образцов породили множество трактовок развития, которые едва ли можно свести к одному знаменателю. Однако достигнут консенсус относительно исходных посылок теории развития:

1) развитие не может быть понято вне пространственно-временного контекста;

2) развитие не может рассматриваться вне ценностных факторов;

3) однофакторный анализ развития ведет к искаженным и односторонним результатам;

4) изменения в социокультурной, экономической или политической сферах способствуют развитию, если они осуществляются на уровне всего общества и имеют характер качественных изменений;

5) развитие не может быть ограничено рамками государств или социальных общностей и должно рассматриваться в глобальном контексте.

Эти посылки могут служить основой для выработки исследовательских подходов, хотя, как замечает Мольс, все современные теории развития с точки зрения вышеперечисленных критериев слишком ограничены. Десятилетиями развитие воспринималось как нечто, находящееся в зависимости от экономических переменных. Экономический детерминизм стал основой многих решений и стратегий ООН. Последняя программа ООН, Human Development Index (1990 г.), в этом смысле - тоже не исключение.[5]

Для выявления универсальной абстрактной сущности исследуемого явления представляется необходимым введение критерия функциональной эффективности политической системы. Он опирается на общенаучное понимание эффекта и эффективности. Эффект есть воспроизведение результата в заданных условиях. В этом суть всех целенаправленных процессов. Целенаправленный характер таких процессов определяет эффект в социальном смысле как оценку степени достижения поставленной цели. Эффект измеряется соотношением чистого (за вычетом затрат) результата к затратам за весь период достижения цели. Возрастание эффекта за счет пропорционального возрастания условий есть экстенсивный рост. Возрастание эффекта при неизменных масштабах условий есть интенсивный рост или развитие. Источником развития (интенсивного роста) являются нововведения (инновации) в управлении. Отсюда следует, что эффективность есть мера процесса развития и роста, отражающая соотношение трех переменных целедостижения – затрат, эффекта и времени. Она измеряется тремя эквивалентными способами: 1) достижение намеченного результата за тот же срок при экономии затрат; 2) достижение того же результата при тех же запланированных затратах за более короткий срок. 3) достижение большего результата за тот же срок при неизменных затратах.1

Рассуждение в этом ключе подводят к выводу, что, в конечном счете, политическое развитие есть последовательное повышение эффективности политики в двух ее основных функциях: как всеобщего организационного начала общества и регулятивно-контрольной сферы или системы, направляющей деятельность и отношения людей, общественных групп, классов, наций, народов и стран. Достигается этот макросоциальный эффект путем совершенствования системных качеств политической организации общества - уровнем ее системной зрелости и самоорганизации.

Как показали исследования в области синергетики, в открытых системах за счёт потока энергии и вещества из внешней среды создается поддерживается и неравновесность. Благодаря этому происходит взаимодействие элементов и подсистем, приводящее к их согласованному, кооперативному поведению и в результате — к образованию новых устойчивых структур и самоорганизации.[6]

С позиций синергетики раскрываются механизмы возникновения порядка через флуктуации, т. е. отклонения системы от некоторого среднего состояния. Флуктуации усиливаются за счёт неравновесности, расшатывают прежнюю структуру и приводят к новой. Из беспорядка возникает порядок. По мере выявления общих принципов самоорганизации становится возможным строить более адекватные модели самоорганизации, которые имеют нелинейный характер, т. к. учитывают качеств, изменения, раскрывают рост упорядоченности и иерархической сложности самоорганизующихся систем на каждом этапе эволюции.

Этим в немалой степени объясняется популярность аналитических подходов к политическому развитию, которые акцентируют внимание на функциональной дифференциации политических институтов. Ральф Дарендорф, например, считает, что общесистемным свойством политического развития является социальная мобилизация, то есть быстрые количественные и качественные изменения социального положения больших масс людей (урбанизация, образовательный и профессиональный рост, увеличение социальной мобильности и т.д.) и связанное с этим вовлечение населения в политический процесс. В результате социально-структурных изменений и появления новых видов социального поведения (например, найм работников или забастовка) возникают как новые требования к политической власти, так и новые возможности влиять на нее. Рационализация, национальная интеграция и социальная мобилизация означают движение в сторону открытой политической системы, коррекция развития которой обеспечивается не столько вмешательством правящей элиты, сколько возникающими саморегулирующимися механизмами. Важнейшее условие их существования — система обратных связей. Говоря о проблемах перехода от тоталитаризма к демократии в Восточной Европе, он указывает: «Переход не означает и не должен означать замены одной системы на другую. Нет никакого смысла в переходе от социализма к капитализму. Дорога к свободе есть переход от закрытого общества к открытому. А открытое общество — не система, а только механизм для изучения альтернатив. Экономические структуры и политика в нем не предопределены».[7] Поэтому политическое развитие сводится не столько к изменению и созданию каких-то политических отношений и норм (унитарное или федеративное государство, двух- или многопартийная система, президентская или парламентская республика и т. д.), сколько к возникновению политических институтов для решения постоянно расширяющегося круга социальных и экономических проблем в процессе формирования нового, открытого типа взаимодействия политической системы и общества. Такое взаимодействие предполагает:

— создание политических организаций, обеспечивающих для населения не только право, но и реальную возможность влиять на принятие политических решений (избирательное право, политические партии и группы интересов, свободная пресса);

— изменение ориентации политической элиты и лидеров в направлении свободной конкуренции политических программ и лидеров;

— формирование рациональной бюрократии (компетентной и ответственной перед политиками), обеспечивающей выполнение необходимых управленческих функций на основе беспристрастной законодательной системы и правовой технологии разрешения конфликтов.

Если рационализация, национальная интеграция и социальная мобилизация определяют важнейшие черты общественных отношений, создающих «социальный фон» изменений в самой политической системе, то ее внутренние процессы включают эволюцию политических механизмов, связывающих интересы и требования населения с властью. Отсюда следует, что страна становится политически более развитой, если ее политическая система изменяется в направлении более выраженной артикуляции интересов социальных групп (посредством добровольных ассоциаций), лучшей агрегации интересов (с помощью политических партий), результативной политической социализации (через расширение средств массовой коммуникации, позволяющих населению успешно усваивать политические нормы и ценности).

Исследование институциональной структуры политики в контексте развития само по себе важно, но как нам представляется не достаточно. Дело в том, что институциональная дифференциация, действительно являясь атрибутом современных обществ, сама по себе не может быть критерием развитости, поскольку в одном случае она может быть следствием системной самоорганизации, а в другом – прогрессирующей энтропии. Поэтому этот подход часто сопрягается с другим, предметом которого выступает степень и характер реализации функциональных возможностей политической системы. Все политические системы включают пять групп возможностей:

1. интегративную возможность формирования национального единства и рациональной бюрократии путем создания соответствующих политических институтов и культурных символов;

2. интернациональную возможность взаимодействия с внешней средой;

3. возможность развития гражданской политической культуры и культуры участия;

4. экстрактивную возможность извлечения и использования наличных и потенциальны ресурсов общества;

5. дистрибутивную возможность распространения стандартов благосостояния и согласования между политической, социальной и экономической системами.

Система развивается, если имеет место последовательное приращение ее способности активно реагировать на изменения внешней и внутренней среды, изыскивать и оптимальным образом распределять и использовать ресурсы, обеспечивать необходимый темп социально-экономической динамики и приемлемый с точки зрения базовых принципов данного общественного устройства уровень политической конфликтности.

Политическое развитие в таком понимании—это приобретение новой возможности (или совершенствование старой), позволяющее политической системе достаточно эффективно и автономно реагировать на новую область проблем. Трудности политического развития возникают тогда, когда одновременно появляются требования, касающиеся сразу нескольких этих возможностей. Например, требование национального самоопределения и социального равенства могут актуализироваться одновременно с необходимостью обеспечения территориального единства и рационального государственного управления. Добавим также, что трудности и проблемы объективного порядка сплошь и рядом усугубляются политическим субъективизмом, волюнтаризмом, ложными целями и негодными политическими технологиями. Это обстоятельство имеет прямое отношение к сюжету о проблемах модернизации и глобального процесса демократической трансформации.