Русский мир и Латвия: все, что не убивает мигранта, делает его сильнее

В сущности, мы все время сталкиваемся с одной и той же проблемой:

• Россия перед вызовом глобализации

• Российские (и иные) диаспоры перед угрозой ассимиляции

• Русский мир в пространстве мировых когнитивных проектов

• Латвия в условиях европейской интеграции

• Русскоязычное меньшинство в Латвии под давлением со стороны «коренной национальности»

Во всех случаях речь идет о взаимодействии анклава с некоторой внешней системой, обладающей постоянно или временно большим потенциалом. Есть сильное искушение сказать, что анклав стремится к выживанию, а внешняя система к его поглощению, но в действительности дело обстоит сложнее – по крайней мере сегодня. Обе стороны стремятся к развитию, но понимают его неодинаково.

Сейчас проблемы миграций – легальных и нелегальных – стоят остро как никогда. Если в прошедшие столетия индустриальное развитие осуществлялось за счет социокультурной переработки деревни в город в национальном масштабе, то к концу XX века этот процесс интернационализировался, и можно говорить о превращении «мировой деревни» в «мировой город». Уже не миллионы, а многие десятки миллионов людей живут и работают вдали от своей родины, формируя и поддерживая мировой рынок труда. Этот антропоток нуждается в осмыслении и регуляции – правовой, культурной, институциональной. Крушение транснациональных империй – Британской, Португальской, Советской – породило дополнительный, но не менее значимый виртуальный антропоток, образованный людьми, которые, никуда не перемешаясь, стали вдруг носителями чужой идентичности на некоторой национальной территории.

Общее решение этой проблемы европейцы ищут на пути последовательного уничтожения всех дискриминационных барьеров. В Соединенных Штатах Америки с их восхитительной, лучшей в мире системой социокультурной переработки мигрантов сейчас актуализируется противоположная концепция, и не случайно Дж. Буш-младший столь резко выступил против испаноязычной версии гимна страны, потребовав от «латиносов» учить английский. Очень может быть, что закон эпохи Клинтона, строго запрещающий языковую дискриминацию в школьном образовании, будет отменен или, во всяком случае, ограничен. Латвийские (и российские!) законы составлены скорее в нынешней американской логике, нежели в европейской, хотя на словах все выступают против дискриминации.

Но, собственно, почему?

Что нужно принимающей стране от мигранта?

В совсем примитивной логике – нужна его неквалифицированная рабочая сила, за которую можно к тому же недоплачивать. В современной когнитивной логике – его культурная уникальность, те воспитанные страной-эмитентом компетенции и квалификации, которых в принимающей стране нет.

Что нужно мигранту от принимающей страны?

Опять-таки в примитивной житейской логике – более высокого жизненного уровня, чем на родине. В логике когнитивного проектирования – пространство возможностей для себя и детей (равно «пространство развития»).

Сразу же уточним, в очередной раз пренебрегая правилами политкорректности, что эмигрант – это всегда человек, который бросил свою Родину, землю своих отцов и дедов, ради материального благополучия. Миллионы мигрантов будут возмущены этими словами именно потому, что в них содержится неприятная правда.

К меньшинствам, возникшим в результате распада империй, это, разумеется, не относится. Но для них есть своя неприятная правда: они представляют собой сторону, про игравшую в политической борьбе и потерявшую страну, завещанную предками.

В обоих случаях есть основания для морального осуждения.

Уточню: в обоих случаях есть все основания для морального самоосуждения.

Но в таком случае дискриминационные меры в отношении мигрантов, как добровольных, так и вынужденных, этически оправданы. Более того, они представляют собой необходимый элемент восстановительного правосудия, поскольку содержат в себе естественную человеческую логику: преступление – наказание – прощение. Полностью уничтожая дискриминацию, мы заставляем мигранта самостоятельно решать вопрос о мере наказания за свой проступок (необходимо четко понимать, что с родовой точки зрения, то есть в логике архетипов и других подсознательных поведенческих паттернов, эмиграция есть страшный незамаливаемый грех), а это абсолютному большинству людей не под силу.

Поэтому я не вижу ничего плохого в том, что дипломированный и опытный русский (украинец, латыш, нужное вписать) несколько лет проработает в Великобритании или Германии медбратом. Во-первых, младшего и среднего медицинского персонала всегда не хватает. Во-вторых, с такой позиции проще и удобнее выстраивать карьеру (понятно, если есть способности). В-третьих, «наказание» в виде временного снижения социального статуса надежно решает этическую проблему миграции снимает «родовое проклятие».

Но и в логике высших интересов самих мигрантов и страны пребывания дискриминационные меры полезны поскольку вынуждают мигрантов быть умнее, сильнее, образованнее, воспитаннее, компетентнее местных жителей, чтобы претендовать на равную с ними работу и оплату. И система дискриминационных мер начинает работать как своеобразный «усилитель», заставляя мигрантов развиваться как можно быстрее, культивировать в себе и своих детях лучшие качества.

Разве многовековая история еврейской, армянской, корейской, китайской диаспор не убеждает нас в пользе дозированной дискриминации?

Подведем итог.

Решение проблемы состоит в том, что жители Латвии в Европе, русскоязычные в Латвии, русские в Ойкумене должны стать дискриминируемым меньшинством, осознающим свое угнетенное и зависимое положение и превращающим его в ресурс развития. Только в этом случае может быть сохранена латышская культура, создан фрактальный Русский мир и осуществлен постиндустриальный переход.