После полуночи на улицы Москвы выезжали черные машины...
Все, что происходило в Ночной жизни, принадлежало только ей и являлось тайной. Если арестовывали в коммунальной квартире, то соседи, несмотря на шум, ни за что не выходили из комнат, а утром, стоя в очереди в туалет или в ванную, прятали глаза от близких исчезнувшего ночью. И те тоже прятали заплаканные глаза. Теперь они были как бы зачумленные... И квартира ждала, как правило, недолго. Вскоре исчезала и семья...
В правительственном «Доме на набережной» не было коммунальных квартир. Здесь проживала новая элита – члены правительства, старые большевики, высшие военачальники, вожди Коминтерна и, наконец, родственники Хозяина – Аллилуевы и Сванидзе.
На высоких дверях великолепных квартир появлялись все новые сургучные печати.
Весь 1937 год шла напряженная Ночная жизнь. Прокуроры подписывали чистые бланки, в которые следователи НКВД могли заносить любые фамилии. Тюрьмы были переполнены, камер не хватало, но Хозяин решил и эту проблему. Во всех крупных управлениях НКВД с июля начинают работать «тройки». В них входили: местный руководитель НКВД, местный партийный руководитель, местный глава советской власти или прокурор.
|
|
«Тройки» имели право выносить смертный приговор, не считаясь с нормами судопроизводства. Подсудимый при решении своей судьбы не присутствовал. И конвейер смерти заработал: суды «троек» занимали 10 минут – и расстрел. Суд над Енукидзе был из самых длинных – 15 минут – и высшая мера. А Хозяин все подстегивал телеграммами: «По установленной практике „тройки“ выносят приговоры, являющиеся окончательными. Сталин». Торопил, торопил... По закону еще от 1 декабря 1934 года приговор исполнялся немедленно.
Усердствовали «тройки», чтобы в 1938‑1939 годах в полном составе разделить судьбу своих жертв.
Хрущев: «Все, кто входил в эти „тройки“, – расстреляны».
Каганович: «Не все».
Хрущев: «Абсолютное большинство». (Из стенограммы пленума ЦК 1957 года.)
Торопясь к монолитному обществу, Хозяин перевел свои жертвы на самообслуживание. Убивал Ягода со своими палачами под одобрение Рудзутака, Эйхе, Чубаря, Постышева и прочих. А потом пришла для них пора исчезнуть под пулями команды Ежова... Но скоро и Ежова он попросит к стенке.
Тысячи высших партийных работников входили в «тройки» и «особые совещания», вершившие приговоры. Но Хозяин хотел, чтобы в истреблении участвовало как можно больше народа. И на тысячах собраний миллионы граждан приветствовали сообщения о расстрелах врагов, ежедневно газеты печатали обращения трудящихся, где они призывали покарать смертью «троцкистско‑зиновьевско‑бухаринских убийц». В 1937 году он пристегнул к Ночной жизни новые сотни тысяч: теперь аресты ответственных работников должны были подписываться руководителями их ведомств.
|
|
Ирония истории: в 1937 году прошло празднование 20‑летия ВЧК – основателя Ночной жизни. Хозяин превратил его в национальное торжество. Поэты воспевали народную любовь к тайной полиции. Славословие шло весь год параллельно... с жесточайшим истреблением самих героев торжества – старых чекистов, сотрудников Ягоды!
Все ночи шли массовые аресты в роскошных домах НКВД. Ночной звонок – разбужен хозяин, и вот уже выводят вчерашнего владыку человеческих судеб из квартиры. Зная возможности своего учреждения, многие чекисты двери не открывали, и в ответ на ночной звонок следовал выстрел в квартире. Застрелился друг Горького – начальник горьковского управления НКВД Погребинский, основатель трудовых коммун для уголовников; за ним последовал знаменитый украинский чекист Козельский... Список можно продолжать без конца.
Были и новаторы в бегстве из Ночной жизни. Московский чекист Ф. Гуров выбросился из окна кабинета. Вскоре выбрасываться из окон стало модным: тот самый Черток (каменевский инквизитор), когда пришли за ним, тотчас прыгнул с балкона 12‑го этажа.
Они падали на ночную улицу на глазах у изумленных редких прохожих. Смерть тараканов, мор...
И сколько их повторило вслед за своим шефом: «Бог все‑таки есть!»
«ЗВЕЗДЫ» НОЧНОЙ ЖИЗНИ
Но трогать лучших палачей Ягоды Хозяин Ежову запретил. Пока.
Прежде чем исчезнуть, эти выдающиеся инквизиторы были направлены потрудиться в республики. Чекист М. Берман (его брат был начальником ГУЛАГа) долгое время работал в Германии по заданию Коминтерна – готовил революцию. Этот чекист‑романтик, ненавидевший Сталина, тем не менее привез из Европы компромат на любимого им Бухарина. Берман входил в группу следователей, готовивших процесс Зиновьева‑Каменева, принимал участие в деле Рютина (и в его избиении). В начале 1937 года Хозяин отсылает его в Белоруссию на повышение – наркомом внутренних дел республики. Сознавая надвигавшуюся опасность, он старался: репрессировал 85 000 оппозиционеров и их близких. Но «мавр сделал свое дело», и всесильный Берман, обладатель тайн кремлевских процессов, отправился на родную Лубянку – уже арестантом. Он особенно усердствовал, уничтожая правых, и Хозяин, как обычно, сохранил юмор: Бермана расстреляли как участника «заговорщической организации правых в НКВД». И этот тоже понял: Бог есть!
Пришла очередь еще одной ночной «звезды»: начальника сталинской охраны Паукера. Он много сделал для укрепления охраны – теперь она напоминала армию. Дорогу до Ближней дачи охраняли более 3000 агентов и автомобильные патрули. Когда машина Хозяина выезжала из Кремля, весь 30‑километровый маршрут был как бы на военном положении. В машине рядом с ним, готовясь защитить его грудью, сидел Паукер. По его предложению решением Политбюро Хозяину было запрещено ходить без охраны даже по Кремлю. Что ж, он всегда безропотно подчинялся партийным решениям...
Но шут и лакей Паукер, к сожалению, принадлежал к старой гвардии чекистов. Кроме того, этот хитрец служил всем членам Политбюро, в том числе тем, которые должны были исчезнуть. Он поставлял им автомобили, собак, платья для жен, игрушки для детей – и стал их другом, к несчастью для себя... Затянутый в корсет Паукер с орденом Ленина на груди еще ездил в подаренном Хозяином «линкольне», а его судьба была уже решена. Он исчез в Ночной жизни тихо и бесследно вслед за своими друзьями – могущественными чекистами времен Дзержинского.
Никого не забыли. Даже ушедшие из органов легендарные деятели Красного террора Петерс и Лацис, а также знаменитые латышские стрелки, верно охранявшие Ленина, – все будут расстреляны.
|
|
Отправился в ночь Николай Крыленко, первый большевистский главнокомандующий, а потом грозный прокурор, сам отправлявший на расстрел и дворян, и эсеров, и большевиков. Он сначала потерял пост наркома юстиции, но все должны были знать: Хозяин борется за жизнь верного прокурора, бестрепетно предавшего стольких старых друзей. Посему «добрый Иосиф» с добрыми словами позвонил на дачу, где в страхе жил Крыленко.
Счастливый прокурор начал спать спокойно. В спокойную ночь его и арестовали. Так что и он мог теперь сказать: Бог есть!
Вместо Крыленко Генеральным прокурором стал Вышинский. Опять юмор истории: вчерашний враг большевиков, требовавший в 1917 году ареста Ленина как изменника и немецкого шпиона, ныне обвинял в измене Ленину (и опять‑таки в шпионаже) победивших вождей большевистской партии. На этот раз обвинял удачно – все они были казнены.
С каким‑то садистским упоением Вышинский осыпал оскорблениями на процессах бывших вождей большевиков: «зловонная кучка человеческих отбросов», «звери в человеческом облике», «выродки рода человеческого», «бешеные псы» и так далее... Карьера Вышинского в чем‑то объясняет этот кровавый пафос и всю его зловещую фигуру.
Меньшевик Вышинский в 1920 году стал большевиком, ибо только вступив в ряды большевиков, мог сделать карьеру молодой честолюбец. Орлов рассказывал, как работал с ним в прокуратуре еще в 20‑е годы. Ненавидевший Вышинского, он с удовольствием описал ту атмосферу презрения, которой окружили бывшего меньшевика его тогдашние коллеги – старые большевики. Они презирали в нем все – даже его «вежливые манеры, напоминавшие царского офицера». Между тем, как признает Орлов, Вышинский был «одним из способнейших и блестяще подготовленных прокуроров»...
Все те годы бывшему меньшевику пришлось жить под дамокловым мечом исключения из партии. Орлов вспоминал, как Вышинский рыдал в кабинете, когда над ним нависла очередная угроза потерять партбилет: исключение из партии означало конец карьеры, а порой и жизни. Так что можно представить его ненависть к старым большевикам и весь тот ад, что созрел в душе этого честолюбца. Хозяин сумел найти нужного человека на нужное место.
|
|
Забавно: в своих воспоминаниях Орлов противопоставляет «честного старого большевика, ленинского прокурора» Крыленко беспринципному карьеристу, прокурору сталинского времени Вышинскому. Забыл бывший генерал НКВД, что все открытые процессы 20‑х годов – «шахтинское дело», «процесс Промпартии», – закончившиеся расстрелами и тюрьмой для невинных, провели рука об руку председатель суда Вышинский и главный обвинитель прокурор Крыленко. У тех же старых большевиков учился Вышинский презрению к человеческой жизни.
При этом грозный прокурор продолжал жить в мучительном страхе. Он знал: не сумеет угодить Хозяину – и тот сразу вспомнит о его прошлом.
Все вокруг напоминало о возможной гибели. Даже дача, на которой жил Вышинский, раньше принадлежала одному из отправленных Хозяином на смерть – соратнику Ленина Серебрякову. И потому Вышинский служил Хозяину рабски, как пес.
Хозяин поручил ему сформулировать новые принципы большевистского судопроизводства. Еще Дзержинский в 1918 году говорил: «Какой аргумент может быть лучше признания подсудимого!» Для полуграмотной России, не имевшей привычки к главенству законов, принцип «ведь он же сам сознался» был абсолютно убедительным. Хозяин отлично это понимал – на этом «народном принципе» строились все его открытые процессы.
Идеи Хозяина Вышинский научно изложил в своих многочисленных сочинениях. «Признание обвиняемого и есть царица доказательств» – так сформулировал он основной принцип судопроизводства страны социализма.
Весь 1937 год уничтожали старых революционеров, тех, кто сотворил обе революции, – левых и правых эсеров, стариков‑народовольцев, анархистов. Камеры объединили непримиримых врагов: меньшевиков, большевиков, эсеров и уцелевших аристократов. Столько лет они боролись друг с другом – чтобы встретиться в одной тюрьме. Рассказывали про полубезумного кадета, который катался от хохота по полу камеры, глядя на этот Ноев ковчег революции... Всех их успокоила ночная пуля.
Было ликвидировано знаменитое «Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев», вокруг которого группировались старые большевики, и журнал «Каторга и ссылка». Членам «Общества» и сотрудникам журнала предоставилась возможность познать ссылку и каторгу в основанном ими государстве. И сравнить с царскими...
Бьет ключом Ночная жизнь. Всю ночь беспрерывно трудится лифт в «Доме на набережной». Арестованы наркомы: тяжелой промышленности, финансов, земледелия (двое), торговли, связи, военной промышленности, юстиции, просвещения, все правление Госбанка... Молотов потерял всех своих заместителей в правительстве, Каганович – всех руководителей железных дорог... Пустые кабинеты в наркоматах: обрывки бумаги на полу, выдранные таблички... На ответственные должности назначаются молодые люди.
Был арестован Ян Рудзутак, исполнявший многие высшие партийные должности. Несмотря на пытки, он не оболгал себя и требовал свидания с членами Политбюро. Что ж, Хозяин это требование удовлетворил – отправил к избитому Рудзутаку членов Политбюро во главе с Молотовым.
– Рудзутак ни в чем себя не признал виновным, – вспоминал Молотов. – Показал характер... жаловался на чекистов... говорил, что его очень били, здорово мучили.
– Неужели вы не могли за него заступиться, ведь вы его хорошо знали? – спросил его поэт Чуев.
– Нельзя было по личным только впечатлениям. У них материалы... Он был моим замом, по работе со мной встречался, хороший, умный... но вместе с тем... с кем‑то там путается, черт его знает, с женщинами... я за него не мог поручиться вполне. Дружил он с Антиповым и Чубарем. Чубаря мы допрашивали, он был тоже моим замом... С Рыковым был связан личными отношениями. На него показал Антипов, другой мой заместитель и член ЦК.
(Все они погибнут – и донесший Антипов, и Чубарь, на которого донесли.)
– А Сталину доложили?
– Доложили...
И наверняка как нужно доложили. Борясь за свою жизнь, из кожи лезли вон, осуждая бывшего товарища. За этим их и послал Хозяин.
«ЧЕРТ С НИМИ – ОТКАЖИСЬ!»
Погибнет и еще один партийный начальник – кандидат в члены Политбюро Павел Постышев, который бывал столь «очаровательно весел» и так удало «плясал с Молотовым» на дне рождения «бесконечно доброго Иосифа», как писала в своем дневнике Мария Сванидзе.
О последних днях Постышева стало известно недавно из воспоминаний его сына. Они дают возможность представить то, что переживали накануне гибели бывшие кремлевские владыки.
50‑летний Постышев, руководитель компартии Украины, поддерживал Сталина в борьбе со всеми оппозициями. Но к сожалению, он – в партии с 1904 года, связан со всеми уходящими старыми большевиками, и оттого сам должен был уйти в Ночную жизнь.
В 1937 году были организованы письма украинских партийцев в ЦК, где сообщалось о «нездоровой обстановке в партии», «зазнайстве Постышева». Его убирают с Украины и отправляют руководить Куйбышевской областью. Здесь он старается, усердно служит, но...
Не понимал старый большевик Постышев: никакое кровавое усердие его уже не спасет. И когда Хозяин решил: пора – именно это усердие было поставлено Постышеву в вину.
В январе 1938 года во время пленума ЦК на трибуну выпустили подчиненного Постышева – второго секретаря Куйбышевского обкома Игнатова. Его речь, обличающая Постышева, дает представление о кровавом безумии тех дней:
«У товарища Постышева появился стиль... он везде и всюду начал кричать, что нигде нет порядочных людей, что много врагов... Часто Постышев вызывал к себе представителей райкомов, брал лупу и начинал рассматривать ученические тетради. У всех тетрадей оборвали обложки, потому что на обложке в орнаменте Постышев разглядел фашистскую свастику! Все секретари горкомов и райкомов вооружились лупами. Постышев распустил 30 райкомов, члены которых были объявлены врагами народа».
Постышев каялся, но был обвинен «в политически вредных и явно провокационных действиях». Сам Хозяин подытожил на пленуме: «Надо какие‑либо меры принять в отношении товарища Постышева. И мнение у нас сложилось такое, что следует вывести его из состава кандидатов в члены Политбюро».
На место Постышева (и в Политбюро, и на Украину) Хозяин поставил нового выдвиженца – Никиту Хрущева.
Наступили дни полного одиночества. И ожидания. В эти дни Постышев понял, что испытывали недавние его жертвы – все эти безымянные секретари райкомов, Каменев, Бухарин, Зиновьев...
Видимо, в это время его вызывают в Комиссию партконтроля и представляют сведения о деятельности жены, которая когда‑то была «инициатором сборищ сторонников Бухарина на квартире Постышева»... Итак, он должен предать жену. Но он сохранил в себе человеческое и защищает ее. Постышева исключают из партии, и опять – ожидание... За былые заслуги Хозяин дает ему право избежать будущих страданий. «Они хотят, чтобы я сам покончил с собой – застрелился. Но я им в этом не помощник», – сказал Постышев сыну.
21 февраля 1938 года его сын, летчик‑испытатель, приехал к родителям.
«Видишь ли, эта наша встреча, скорее всего, последняя. Больше мы никогда не увидимся. Нас с матерью арестуют, а оттуда возврата не будет... Мои доброжелатели считают, что я сделал ошибку, что мне... не надо было противиться аресту твоей матери да и некоторым другим арестам. Но человек, который ради своего спасения отдает на гибель другого, ни в чем не повинного честного большевика, не может оставаться... в рядах партии».
Так говорил Постышев, которому пришлось «отдать» многих. Несчастный хотел, чтобы сын запомнил его таким! Но тогда мать...
«Моя мать, молча слушавшая этот длинный монолог, тихонько сказала: „Если тебя будут заставлять отказаться от нас, то черт с ними – откажись! Мы за это в обиде на тебя не будем...“ Только тут глянул я в ее полные слез глаза... „Да как ты можешь такое говорить“, – только и смог я сказать».
Их арестовали следующей ночью.
Постышев сказал: «Я готов». И пошел как был, в тапочках вместо ботинок. Он, жена, старший сын были расстреляны. Автор воспоминаний (младший сын) получил десять лет.
Пришла очередь и легендарного Дыбенко. Участник первого советского правительства, а ныне командарм все делал, как велел Хозяин: безропотно участвовал в суде над друзьями‑военачальниками, преданно выявлял вредителей, но... его обвинили в том, что он – американский шпион. Полуграмотный командарм оправдывался, как умел: «Я американским языком не владею... Товарищ Сталин, умоляю вас дорасследовать...» Но все было кончено. Не понимал ситуации герой революции, превратившийся в трусливого, сильно выпивающего немолодого «боярина». Уходил не он – Хозяин отправлял в небытие весь его мир. Отправились в Ночную жизнь маршалы Егоров и Блюхер, имевшие несчастье принадлежать к тому же миру...
Пощадил он двоих – Ворошилова и Буденного. Впрочем, у Буденного возникли большие проблемы: в июле 1937 года Ежов сообщил маршалу, что его жена, певица Большого театра, должна быть арестована. Обвинения против нее были в духе того безумного времени: жену маршала обвиняли в том, что она ходила в иностранные посольства и оттого «есть подозрения, что она стала шпионкой».
Буденный знал, как себя вести. Право на жизнь можно было попытаться заслужить лишь одним... И бесстрашный конник, полный Георгиевский кавалер, участник всех войн с начала века сам отвез жену на Лубянку, откуда ее более не выпустили. И Буденный молчал – «черт с ними», – как молчал до этого, отдавая на расстрел армейских товарищей... Только после смерти Сталина он напишет письмо в прокуратуру с просьбой о реабилитации жены, где изложит всю вздорность дела. Она вернется и расскажет, как ее насиловали в лагере. Буденный объявит ее рассказы безумием.
Кипит Ночная жизнь – до рассвета выявляют врагов.
Щаденко, член «Особой комиссии по ликвидации последствий вредительства в войсках Киевского военного округа», написал письмо жене: «18 июля 1937. Милая, родная Марусенька. Пишу тебе из древней русской столицы Киева. Работы так много, что раньше 2‑3 часов ночи не выбираюсь из штаба. Вредительская сволочь целыми годами гадила, а нам надо в недели, максимум в месяц, не только ликвидировать все последствия, но и быстро двигаться вперед...»
В тот месяц Щаденко лично отправил на смерть десятки тысяч.
Хозяин неутомимо трудится – просматривает бесконечные списки с предполагаемыми приговорами бывшим руководителям страны и знаменитым людям искусства. Они аккуратно посылаются Ежовым в ЦК партии на утверждение. Все партийные законы Хозяин старательно соблюдает – списки рассматривает коллегиально, подписывает вместе с соратниками, чаще всего с Молотовым.
Он не устает читать тысячи имен, иногда даже комментирует. У него особая память: «Тов. Ежов. Обратите внимание на стр. 9‑11. О Варданьяне. Он сейчас секретарь Таганрогского райкома. Он несомненно скрытый троцкист».
«Обратили внимание» – Варданьян исчез... Хозяин помнил своих врагов – всех помнил.
Но, жестко подгоняя репрессии, он старается оставаться обманутым Отелло. Ежов должен все время передавать ему доказательства предательства старых партийцев, а его роль – упираться, удивляться подлости людей, требовать проверки. Но попробуй Ежов проверить... В одной из записок он, сообщив об аресте очередной группы руководителей, написал: «Сведения о другой группе подозреваемых проверяются». И тотчас – резолюция‑окрик Хозяина: «Не проверять, арестовывать нужно».
В законность может играть только он – Хозяин. Слуга Ежов должен выполнять: быстро и споро уничтожать старую партию. И Ежов трудится... 12 ноября 1938 года он на клочках грязной бумаги (нет времени – расстрелы идут днем и ночью) торопливо пишет: «Товарищу Сталину. Посылаю списки арестованных, подлежащих суду по первой категории» (расстрел). И резолюция: «За расстрел всех 3167 человек. Сталин, Молотов».
Подпись Хозяина на 366 списках – это 44 тысячи человек.
Редко, но он вычеркивал людей из страшных списков. Так он вычеркнул Пастернака, Шолохова – еще пригодятся в Хозяйстве. Он работал без устали, разгоняя маховик репрессий.
На июньском пленуме 1937 года были арестованы 18 членов ЦК. Они покорно пошли на плаху – и перед смертью дружно славили Вождя. Столь усердствовавший в репрессиях Рудольф Эйхе, признав все ложные обвинения, умер с криком: «Да здравствует Сталин!»... Объявленный немецким шпионом Якир написал в последнем письме: «Родной, близкий товарищ Сталин! Я умираю со словами любви к вам, партии, стране, с горячей верой в победу коммунизма».
На этом объяснении в любви Хозяин, играя в ярость Отелло, переживающего измену очередного Яго, написал: «Подлец и проститутка. Сталин». После чего отправил письмо соратникам... «Совершенно точное определение. Молотов». «Мерзавцу, сволочи и бляди – одна кара: смертная казнь. Каганович».
Кагановичу пришлось особенно усердствовать – Якир был его другом.