Странное поведение охраны

Так что же произошло на даче в Кунцево 1 марта 1953 года? Кто там вообще присутствовал-то?

Присутствовал и, естественно, оставил свою версию Хрущев. Согласно его мемуарам, 28 февраля, в субботу, Сталин вызвал самых близких ему членов Политбюро в Кремль.

«И вот как-то в субботу, - пишет Хрущев, - от него позвонили, чтобы мы пришли в Кремль. Он пригласил туда персонально меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали. Он говорит: "Давайте посмотрим кино ". Посмотрели. Потом говорит снова: "Поедемте, покушаем на Ближней даче ".

Поехали, поужинали. Ужин затянулся. Сталин называл такой вечерний, очень поздний ужин обедом. Мы кончили, его, наверное, в пять или

шесть утра. Обычное время, когда кончались его "обеды ". Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа. Ничто не свидетельствовало, что может случиться какая-нибудь неожиданность. Распрощались мы и разъехались».

Присутствие Сталина 28 февраля в Кремле никем, кроме Хрущева, не зафиксировано. Но это и не важно. Важен сам факт ужина. Как вспоминает охранник дачи П. Лозгачев: «В ту ночь на объекте должны были быть гости - так Хозяин называл членов Политбюро, которые к нему приезжали. Как обычно, когда гости к Хозяину приезжали, мы вырабатывали с ним меню. В ночь с 28 февраля на первое марта у нас было меню: виноградный сок "Маджари"... Это молодое виноградное вино, но Хозяин его соком называл за малую крепость. И вот в эту ночь Хозяин вызвал меня и говорит: "Дай нам сока бутылки по две..."» Крепких напитков Сталин не заказывал - сам-то он и не пил ничего крепче вина, но ведь ничего крепче вина не было заказано и для гостей! Каким же образом он сумел оказаться «навеселе»? От молодого вина, да еще под ужин, даже дети не пьянеют...

На самом деле отсутствие крепких напитков вечером 28 февраля говорит о том, что никакой это был не «ужин», а совещание «под виноградный сок». Может быть, совещание перед заседанием Президиума ЦК, назначенным на 2 марта, а может быть, и по иному поводу.

Чем обед закончился, в каком настроении выходили оттуда сотрапезники? Хрущев очень старается уверить нас в том, что настроение у Сталина было превосходным. «Он много шутил, замахнулся, вроде бы, пальцем и ткнул меня в живот, назвав Микитой. Когда он бывал в хорошем расположении духа, то всегда называл меня по-украински Микитой. Распрощались мы и разъехались».

Итак, внеплановое заседание партийной верхушки закончилось, по словам Хрущева, около пяти - шести часов утра, по данным же охраны -часа в четыре. Один из охранников, стоявший на посту у входа в дом, вроде бы, видел, как около четырех утра из дома выходили Маленков, Берия и Хрущев - правда, об этом охраннике рассказывает Красиков в своей книге «Возле вождей», а Красиков - автор весьма сомнительный. Но будем считать, что так оно и было.

После окончания обеда, по свидетельству охранника Лозгачева, записанному уже в 90-е годы Радзинским, Сталин будто бы сказал другому охраннику, полковнику Хрусталеву: «Я ложусь отдыхать. Вызывать

вас не буду. И вы можете спать». «Хрусталев Иван Васильевич, - вспоминает Лозгачев, - закрывал двери и видел Хозяина, а тот сказал ему: "Ложитесь-ка вы спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь". И Хрусталев пришел и радостно говорит: "Ну, ребята, никогда такого распоряжения не было..." И передал нам слова Хозяина...»

Что самое невероятное - как утверждает Лозгачев, они действительно легли спать, «чем были очень довольны. Проспали до 10 часов утра. Что делал Хрусталев с 5 часов утра до 10 часов утра, мы не знаем. В 10 часов утра его сменил другой прикрепленный, М. Старостин». Поскольку Хрусталев вскоре после смерти Сталина также отправился в мир иной, то он ничего уже не подтвердит и не опровергнет. Однако элементарное понимание психологии охраны говорит, что Сталин может позволить им все что угодно - хоть спать лечь, хоть по бабам отправиться, но выполнять они будут лишь то, что велят должностные обязанности. Запомним это крепко-накрепко, еще пригодится.

Тому же охраннику Лозгачеву принадлежит и хроника следующего дня - это было 1 марта 1953 года, воскресенье. В 10 часов утра охрана и обслуга собрались на кухне, чтобы спланировать распорядок наступившего дня и дождаться указаний Хозяина. Однако в хозяйских комнатах было тихо, как они говорили - «нет движения» (по некоторым данным, «движение» отслеживалось специальными датчиками, вделанными в мягкую мебель, хотя на самом деле охранники, когда было надо, просто входили к вождю). Не было движения ни в одиннадцать, ни в двенадцать часов, ни позднее. Заволновались. «Мы сидим со Старостиным, -вспоминает Лозгачев, - и Старостин говорит: "Что-то недоброе, что делать будем?" Действительно, что делать - идти к нему? Но он строго-настрого приказал: если нет движения, в его комнаты не входить. Иначе строго накажет. И вот сидим мы в своем служебном доме, дом соединен коридором метров в 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная, уже шесть часов, а мы не знаем, что делать. Вдруг звонит часовой с улицы: "Вижу, зажегся свет в малой столовой". Ну, думаем, слава Богу, все в порядке. Мы уже все на своих местах, все начеку, бегаем... и опять ничего! В восемь - ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять - нету движения, в десять - нету. Я говорю Старостину: "Иди ты, ты - начальник охраны, ты должен забеспокоиться". Он: "Я боюсь". Я: "Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?" В это время почту привозят - пакет из ЦК. А почту передаем ему обычно мы. Точнее, я - почта моя обязан-

ность. Ну что ж, говорю, я пойду, в случае чего вы уж меня, ребята, не забывайте. Да, надо мне идти...» Примерно то же самое рассказывал и охранник Старостин много лет спустя.

Итак, что было дальше?

«...Я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в малую столовую, а там на полу Хозяин лежит и руку правую поднял... Все во мне оцепенело. Руки, ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог. Слух у него был хороший, он, видно, услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: "Товарищ Сталин, что с вами?" Он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: "Может, врача вызвать?" А он в ответ так невнятно: "Дз... Дз..." - дзыкнул и все. На полу лежали карманные часы и газета "Правда". На часах, когда я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды "Нарзан", он, видно, к ней шел, когда свет у него зажегся...»

Написано, надо сказать, весьма душевно, вот только один недостаток у этих воспоминаний - этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Надо же, какие пугливые у главы правительства охранники! Если б охранять Сталина поставили милиционеров из ближайшего отделения, даже те себя так не вели бы, не торчали б под дверью двенадцать часов -а это ведь специальная охрана, обученная и проинструктированная. Охраняют они старого и больного человека, у которого уже было два инсульта и с которым в любую минуту может произойти что угодно. На этот счет у них не могло не быть инструкций... Надо понимать, что такое охранник. Охранник - это машина, которая в ответ на определенное воздействие срабатывает строго определенным образом. И никак иначе.

Юрий Мухин раскопал и привел в своей книге воспоминания полковника КГБ Н. П. Новика, который был в то время заместителем начальника Главного управления охраны. И тот рассказал эпизод с баней, из которого видно, как охрана действовала в подобных ситуациях на самом деле. По субботам Сталин ходил в баню, которая была построена тут же, на территории дачи. Обычно он парился час с небольшим, но однажды в назначенное время из бани не вышел. Через двадцать минут охрана доложила Новику, тот связался с министром госбезопасности Игнатьевым, последний - с Маленковым. И через пятнадцать минут охрана получила ко-

манду: ломать дверь бани. Но едва они подошли с фомкой, как дверь открылась сама и вышел Сталин... Именно так обязана была действовать охрана, и так она действовала всегда. За одним-единственным исключением: 1 марта 1953 года.

Теперь о том, насколько охрана боялась Сталина. Все вспоминают, что он был чрезвычайно прост в обращении с обслугой и охраной, которые души в нем не чаяли и нисколько его не боялись. Тот же охранник Старостин вспоминает другой эпизод. На поминках по Жданову, которого Сталин очень любил, «вождь народов», против обыкновения, крепко выпил. И, уезжая домой, Молотов велел Старостину: если Сталин соберется ночью поливать цветы, из дома не выпускать, поскольку он может простудиться. Что делает Старостин? Он загоняет ключ в скважину так, что его заклинивает и дверь не открыть. Сталин пробует выйти из дома. Ничего не получается. Тогда он просит Старостина:

«- Откройте дверь.

- На улице дождь. Вы можете простыть, заболеть, - возразил Старостин.

- Повторяю: откройте дверь!

- Товарищ Сталин, открыть вам дверь не могу.

- Скажите вашему министру, чтобы он вас откомандировал! - вспылил Сталин. - Вы мне больше не нужны.

- Есть! - козырнул Старостин».

Дверь, правда, он так и не открыл. Еще немного повозмущавшись, Сталин ушел спать. А наутро вызвал Старостина и велел забыть о ночном инциденте... Как видим, охрана чрезвычайно «боялась» Сталина, да и он был «свиреп» необычайно. Если даже за явное неповиновение максимум, что могло грозить охраннику, так это откомандирование, то уж за несанкционированное вторжение в комнаты генсека с целью удостовериться, все ли с тем в порядке, ничего бы не было, кроме «спасибо». А вот за то, что охрана упустила время и ее нерасторопность могла обернуться смертью объекта - тут бы ей мало не показалось.

Итак, чему можно верить в рассказе Лозгачева? Тому, что охранники легли спать? Ни одной секунды не верим! Они не имели права спать на дежурстве. Значит, и не ложились. Точно так же нельзя верить и тому, что поняв, будто в комнатах нет движения, они ждали до восьми вечера. Самое позднее, в полдень дня начальник охраны должен был позвонить своему прямому начальству и доложить ситуацию, следовательно, позвонил и доложил. И так было, и иначе не могло быть, потому что не могло быть

никогда. А самое трогательное - это, конечно, эпизод с часами. Агата Кристи в своем «Восточном экспрессе» высмеивала этот трюк как дешевый прием из плохих детективов, но авторы версии, вероятно, Агату Кристи не читали.

Почему же Лозгачев врет? И что на самом деле произошло 1 марта на Ближней даче?