Писатель на горящей земле

Гражданская война в Сирии унесла уже десятки тысяч жизней. Через несколько дней исполнится два года, как страну поджигают снаружи. В этом огне сгорают и военные и мирные жители, тает на глазах красота городов, вянут улыбки на лицах.

Стоит ли рассказывать миру об очередной войне – боли, страданиях и потерях, в то время как кровь и так «сочится» из всех новостей? Сергей Бережной — судья и военный писатель для себя решил, что необходимо. Знание, пусть и трагическое – это сила, которая поможет предупредить реализацию сирийского сценария в других странах.

Сергей отправился в отпуск в Сирию, что писать о происходящем. В ходе боев был ранен, но не любит на этом акцентировать внимание, предпочитая объективно информировать читателей-зрителей-слушателей.

Нам так о много нужно спросить, Вас, Сергей …

Почему вы предпочитаете писать о войне? Неужели «мирные» темы скучны или изъезжены другими авторами? Почему не просто война в теории, а реальная военная журналистика, со всеми ее опасностями и риском? Откуда у вас такая глубина понимания психологии воина.

К сожалению, сложился штамп «военный писатель» благодаря литературным премиям за «Сати», «Абхазские баллады» и некоторые другие вещи. Пишу не о войне, а о человеке на войне, где счищается окалина с души, где трусость и подлость не спрячешь в красивую виньетку- всё на виду. У меня практически нет батальных сцен -интересна психология, отношения человеческие, любовь. Войну не приемлю в любом виде, ненавижу тех, кто стоит за нею – эти трусы и подлецы прячут свою ущербность за риторикой оправдания присущей им низости и готовности грабить, насиловать, убивать.

У меня гораздо больше лирики и публицистики, чем вещей о войне. Никакого отношения к военной журналистике не имею и вообще к этой профессии отношусь с неприязнью – там много лжи и эпатажа. Сторонний наблюдатель он всегда наблюдатель, как бы его не назвали – журналист, репортёр и т.д. Редчайший случай, чтобы журналист создал что-то ценное. Исключение, пожалуй, Константин Симонов, да и то журналистом стал в силу обстоятельств. Война всегда делит, как минимум, на врагов и своих. «Не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет», — здесь не пройдёт. Журналист без оружия также субъективен, как и человек, взявший в руки оружие. Только последний честнее – он изначально знает, почему в его руках автомат и что его ждёт, попади он в руки врага. Журналист, только что писавший панегирик воинам и оказавшийся в плену изначально надеется на милость, мотивируя тем, что он не стрелял. Уже в этом для меня лично кроется подлость – ты предаешь тех, кто делил с тобою глоток воды из фляжки или кусок хлеба, кто прикрывал тебя и стрелял вместо тебя, а теперь ты отрекаешься от них, от их веры в правоту своего дела. К тому же человек, не бравший в руки оружия, никогда не поймёт греха убийства другого человека даже во имя благих целей. Я вижу в храме людей, прошедших войну, имеющих награды за подвиги ратные, а теперь кающихся. Да и меня самого в своё время в храм привела дорога оттуда, с войны. Кстати, не люблю слова «подвиг» — за самоотверженностью и самопожертвованием солдата стоит глупость командира.

Что касается психологии воина, то она ведь разная в зависимости от того, кто ты: за правое ли дело взял в руки оружие или чтобы грабить, насиловать, убивать. Мы генетически не захватчики – и на Чудском озере, и на поле Куликовом, и на Бо родинском или Прохоровском – землю свою отстаивали, веру предков, жизнь близких. Нет общей психологии воина, потому что и на войне мы все разные. И кто-то на амбразуру ложится, а кто-то по карманам убитых шарит или тащит в кусты женщину. Своими вещами стараюсь донести, что война – это грех, что боль с души никогда уже не снимешь, что войну надо в принципе избегать.

Я бы всех наших чиновников, бизнесменов, журналистов для начала обязал бы 3 сентября быть в Беслане. Наверняка для многих это было бы и очищением, и покаянием, и переосмыслением. Может и жить бы стали иначе.

На ваши вопросы коротко не ответишь, вот и получилось довольно пространно.