Идеологии. Почему крестьяне пошли за

Рустем Вахитов

Почему крестьяне пошли за

Большевиками, или Мысли о

Советской

идеологии

1. Повод к рассуждениям: Ципко против Ивашова

Не так давно по первому каналу ТВ транслировалась передача «Судите сами», которая была посвящена вопросу: «просуществует ли советская идеология до 100-летия Октябрьской революции?». Несмотря на четко и не без провокационности сформулированный вопрос разговор велся о чем угодно — от далекого прошлого России до нанотехнологий — только не о теме передачи. Впрочем, у нас почти все ток-шоу проводятся так. Культура политической дискуссии для наших политиков и общественных деятелей — вещь неведомая.

Лично мое внимание привлекла короткая словесная дуэль А. Ципко и Л. Ивашова. В ответ на заявление Л. Ивашова о том, что революция в России была совершена крестьянской общиной, а большевики лишь дали ей лозунги, идеологию и политическое руководство, А. Ципко, к которому Ивашов, кстати, и не обращался, произнес целую речь. Смысл ее сводился к следующему: никакой общинной психологии у российских крестьян в 1917 году не было, натерпевшись лишений в окопах ненужной им войны, крестьяне в солдатских шинелях хотели одного — вернуться домой и получить землю в частное владение, дабы работать на ней и сколачивать богатство. И то, и другое, подчеркнул А. Ципко — сугубо индивидуалистические желания. Большевики им пообещали это — в «Декрете о земле», а затем, дескать, обманули, загнав сначала в «военный коммунизм», а затем — после передышки НЭПа — в колхозы.

Всякий кто следит за публицистикой А. Ципко на страницах «Литературной газеты», знает, что это — не случайная оговорка, а его принципиальная позиция, которую он высказывает и стремится обосновать уже давно. По убеждению А. Ципко, никакой загадочной русской души с присущими ей коллективизмом и нестяжательством не существует. Русские якобы — такие же индивидуалисты и корысто-любцы, как и представители народов Запада. Так, в статье «Русская идея или русский миф» Ципко прямо писал: "«Патриотизм, живущий мифами об особом русском пути, об особом народе-нестяжателе, которому по природе чужда привязанность к земному, суетному, к частной собственности, деньгам, чужды заботы о прибыли, о радостях мира сего, не просто себя изжил. Этот миф опасен, ибо делает российскую нацию недееспособной, неконкурентоспособной». (ЛГ№8 2007)

«Патологичность» Советской власти, согласно Ципко, и состояла в том, что она подавляла «естественные» собственнические инстинкты. Отсюда вытекает и политическая платформа Ципко — русская национальная идея как ориентир для государства и капитализм в экономике. Правда, в таком случае сам термин «национальная идея» теряет смысл, ведь по Ципко, никаких существенных отличий русских от западноевропейцев и североамериканцев нет, и непонятно: чем отличается русская национальная идея от французской, немецкой или английской? Может, конечно, А. Ципко и знает ответ на этот вопрос, но особо по этому поводу не распространяется.

К сожалению, Ивашов так и не смог или не успел достойно ответить на эту реплику Ципко, и скоро разговор перекинулся совсем на другие темы. И очень жаль, потому что этот вопрос — об общинном или индивидуалистическом характере русского народа является принципиальным и от ответа на него зависит ответ на вопрос, поставленный в программе — о перспективах советской идеологии. В самом деле, если ценности советской цивилизации — патология, то действительно, существовать им осталось недолго — до тех пор, пока живо поколение, которое выросло и получило воспитание в СССР. Кто захочет добровольно принимать патологичную идеологию? Если же ценности советского общества вызывали некоторый резонанс в русской душе, родственны и близки ей, тогда они еще возродятся, пусть в иной более адекватной для нового времени форме. И тогда получается, что напротив, либерализм и индивидуализм, проповедуемый современными «правыми» идеологами: национального ли интернационального ли толка (тут разница между Гайдаром и Ципко небольшая) совершенно противопоказан русскому человеку. Хорошо бы с этим разобраться. Конечно, это невозможно сделать в одной статье, но ничто не мешает мне поделиться соответствующими мыслями.

2. О чем на самом деле говорилось в «Декрете о земле»?

Напомню, что аргументируя свой весьма оригинальный взгляд на русскую культуру, А. Ципко заявлял: русские крестьяне в 1917 году были не общинниками, а «здоровыми индивидуалистами», именно поэтому они приняли декрет о земле. Из этих слов Ципко можно заключить, что он искренне считает: декрет о земле, принятый 8 ноября 1917 года II съездом Советов даровал крестьянам частную собственность на землю. Тут одно из двух: либо Ципко читал «Декрет о земле», но это было уже так давно, что он успел забыть о его содержании, либо А. Ципко никогда не читал текст «Декрета о земле». Ни то, ни другое не делает ему чести как публицисту. Что ж, не будем уподобляться ему, обратимся к самому «Декрету о земле».

Прежде всего, этот декрет провозглашал: «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа. Помещичьи имения, равно как все земли удельные, монастырские, церковные, со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов…». Это, кстати, было давнее требование крестьян, которое именовалось ими «черный передел». Русские крестьяне считали, что их предки в течение нескольких веков крепостного права столько отработали на предков современных им помещиков, что теперь со стороны дворян крайне безнравственно ставить вопрос о передаче крестьянам земли за деньги (как это было во время реформы Александра II, когда не самые лучшие участки земли крестьяне должны были выкупать у своего помещика, беря для этого в банках долгосрочные кредиты). По убеждению тогдашних русских и российских крестьян вся земля, включая и помещичью, и так фактически принадлежит им, так как издавна ее обрабатывали их предки, а теперь обрабатывают они сами. Это убеждение и получило выражение в требовании конфискации помещичьих земель и передачи их государству, которое представляет собой власть советов, где представлены, наряду с другими трудящимися, и крестьяне. При этом крестьяне не собирались бросать бывших помещиков на произвол судьбы, хотя крестьянская община могла вспомнить много бед и страданий, которые принесли им сами эти помещики и их предки. Декрет о земле обещал: «За пострадавшими от имущественного переворота признается … право на общественную поддержку на время, необходимое для приспособления к новым условиям существования». И это было не пустое обещание. При проведении в жизнь декрета о земле на Украине в 1918–1920 г.г. крестьянские советы предлагали бывшим помещикам надел земли, равный наделу рядового крестьянина-общинника. Если бывший помещик желал обрабатывать землю на тех же правах, что и крестьяне и жить плодами своего труда, то он мог это сделать.

Но вернемся к требованию конфискации земель помещиков. Поскольку помещичье землевладение было именно частной собственностью на землю, то перед нами не что иное, как требование упразднения частной собственности на землю. Нужно обладать очень буйной фантазией, чтобы после этого увидеть в «Декрете о земле» апологию «крестьянского индивидуализма», как А. Ципко. Но может быть, упраздняя помещичью частную собственность крестьяне желали частной собственности на землю для самих себя? И в этом вопросе «Декрет о земле» весьма однозначен. Он гласит: «Право частной собственности на землю отменяется навсегда; земля не может быть ни продаваема, ни покупаема, ни сдаваема в аренду, либо в залог, ни каким-либо другим способом отчуждаема». По декрету о земле вся земля и весь хозяйственный инвентарь, за исключением личных орудий труда крестьян и казаков, а также все недра земли и полезные ископаемые, и реки, озера, моря и леса, имеющие общегосударственное значение становятся всенародным достоянием. «Декрет о земле», как видим, выражал многовековое убеждение русского и российского крестьянства, что земля не может принадлежать частному лицу, «земля Божья, а распоряжается ею царь». Только в октябре 1917, когда российское самодержавие окончательно и бесповоротно рухнуло, крестьянство на роль единоличного самодержца предложило «коллективного самодержца» — советское государство, которое должно распоряжаться землей, справедливо и уравнительно распределять ее между трудящимися и следить за порядком на ней, за сохранностью инвентаря и т.д. По сути русское и российское крестьянство мыслило всю страну как большую общину, управляемую общим сходом — съездом советов. Крестьяне в этой «большой общине» получали личные участки земли для нужд своих семей, но не на правах частной собственности, а на правах аренды общинной земли.

Любопытно, что в «Декрете о земле» оговорены и права малых крестьянских сельских общин. К примеру, по декрету: «Все мелкие реки, озера, леса и прочее переходят в пользование общин, при условии заведывания ими местными органами самоуправления». Сады, плантации, питомники, конезаводы, птичьи дворы, если они невелики по размерам, также передаются деревенским общинам, если же они слишком велики для общинной обработки и пользования, то они передаются государству. Вообще декрет пронизывает общинный дух. Так, декрет признает всех обрабатывающих землю крестьян равноправными и запрещает наемный труд на селе. Всякий должен трудиться сам, чтобы себя обеспечивать. В случае временной утери трудоспособности крестьянином, декрет обязывает «сельское общество» содержать его за свой счет, помогая ему «путем общественной обработки земли» (то есть надел больного крестьянина обрабатывают все крестьяне-общинники). Нетрудоспособных стариков и инвалидов община содержать не может, это было бы для нее непосильным грузом, ведь имеется в виду небольшая сельская община, но крестьянские наказы, отраженные в декрете о земле перепоручали это советскому государству. Получается, что оплачивая расходы государства, сельская община знает, что тем самым она поддерживает своих стариков и неизлечимо больных собратьев.

3. Общинный и пролетарский социализм: сложная траектория советского проекта

Как видим, г-н Ципко предложил толкование «Декрета о земле», совершено противоположное его истинному смыслу. «Декрет о земле», кстати, составленный на основе крестьянских наказов, был настоящей апологией крестьянской общины. Крестьяне действительно, пошли за большевиками вследствие этого декрета, который провозглашал свободу крестьянской общины, передел помещичьих земель и запрет частной собственности. Крестьяне пошли за большевиками, потому что те выразили потаенную мечту многих поколений крестьян, самую суть их мирочувствования. И не так уж важно, что декрет был написан эсерами, о чем сегодня не устают говорить разного рода обличители большевизма. Политика — это область деятельности, а не теоретизирования. Истинным автором декрета о земле как политического акта были те, кто его реализовал, а не те, кто его написал. Тем более и эсеры от себя мало что придумали, а просто свели воедино наказы крестьянских сходов и советов. Конечно, не нужно забывать, что большевики не были сознательными сторонниками общинного социализма, и события уже следующего 1918 года показали, что все обстояло как раз наоборот: большевистское понимание социализма существенно отличалось от крестьянского. Но в любом случае по отношению к либеральному проекту февралистов, а впоследствии и белых большевики с их марксизмом и крестьянская масса с ее интуитивным пониманием социализма как общины были по одну сторону баррикад. А то, что большевики умели чувствовать массы и идти с ними на компромисс только делало честь большевикам как реальным политикам.

Правда, очень скоро эта гибкость большевикам на некоторое время изменила. На волне эйфории от скорой и легкой победы большевики совершили ошибку, в которой Ленин потом сам охотно признавался. Они решили невзирая ни на что перейти к безденежному обмену между городом и деревней, к социализму, как его рисовал Маркс. Это эксперимент вошел в историю как «военный коммунизм» и впоследствии советскими историками представлялся как вынужденная мера, на которую толкнули бедствия войны. Это верно только отчасти. Достаточно почитать статьи Ленина 1918–1920 г.г., чтобы понять: вождь большевиков считал это нормальным пролетарским социализмом, который должен восторжествовать после революций на Западе, и который и в России бы устоял, не будь Россия «отсталой» крестьянской страной. «… мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению» — писал Ленин в статье «Новая экономическая политика и задачи политпросветов» о «военном коммунизме». Как видим, по Ленину модель военного коммунизма и есть настоящее коммунистическое производство и распределение. Но, как поясняет Ленин: «..наша хозяйственная политика в своих верхах оказалось оторванной от низов». Причем, низы — это крестьяне, которые в отличие о пролетариев, еще не «доросли» до коммунизма и нуждаются в «школе капитализма»: «крестьяне составляют гигантскую часть всего населения и всей экономики и поэтому на почве.. свободной торговли (осуществляемой крестьянами — Р.В.) капитализм не может не расти».

Ленин тут отождествляет торговую стихию со стихией буржуазной. Между тем торговля и рынок существовали и в добуржуазных обществах, сильно при этом отличаясь от капиталистической торговли и капиталистического рынка. Конечно, российские крестьяне были недовольны запретом на торговлю при военном коммунизме, и посредством мешочничества боролись против этого. Но получив свободу торговли с капитализмом в довесок, крестьянская община тоже вряд ли должна была считать себя осчастливленной. Ведь еще в 1917 году, подержав большевиков с их «Декретом о земле», крестьянство дало ясно понять, что оно против капитализма, наемного труда, частной собственности, материального неравенства. Думаю, Ленин это интуитивно понимал, но им двигала здесь, как и в случае введения военного коммунизма, не только готовность идти на компромисс с некоторыми требованиями крестьянства, но и жесткая идеологическая схема, толкающая на конфликт с крестьянскими интересами. Община для Ленина была архаизмом и в преобразование ее в индустриальную единицу Ленин не верил, в лучшем случае он делал тут ставку на кооперацию. А вот капитализм он рассматривал как прогрессивный строй, без достижения которого невозможен переход к социализму. Об этом Ленин будет писать и в 1923 году в статье «О нашей революции (по поводу записок Н. Суханова»). Там он называет «бесспорным» положение меньшевиков: «Россия не достигла такой высоты развития производительных ил, при которой возможен социализм». Но при этом предлагает оригинальный вывод: «Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (имеется в виду, прежде всего, создание индустрии — Р.В.), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы». Проще говоря, Ленин признает: советская власть — это не социализм, поскольку социализм возможен лишь при наличии промышленной базы и при победе пролетариата в нескольких странах. Советская власть — это особый неевропейский тип народного государства, задача которого произвести модернизацию, сделать страну индустриальной, подготовив тем самым почву для социализма. Поэтому советская власть вполне совместима и с капиталистическим укладом хозяйства, то есть с НЭПом, это не противоестественное сочетание социализма и капитализма, а использование капитализма для своих нужд народным, советско-демократическим государством. Советское государство использует по мысли Ленина, прирученный, регулируемый капитализм, для того чтобы Россия — страна аграрная и полуфеодальная также как и Запад прошла путь капитализма, но гораздо быстрее и эффективнее.

(продолжение следует)

--------------------------------------------------

= схватка =

СУД НАД

СТАЛИНЫМ