Преступление века 22 страница

53-летний Сергей Иванович Огольцов стал первым заместителем Игнатьева 20 ноября 1952 года по возвращении из Узбекистада, где он возглавлял республиканское МГБ.

38-летний Евгений Петрович Питовранов, пришедший в органы МГБ по мобилизации ВКП(б) в 1938 году, на посту заместителя министра, был в октябре 1951 года аресто-

ван по делу Абакумова и до ноября 1952 года находился под арестом.

49-летний Василий Степанович Рясной — в 1946— 1952 годах первый заместитель министра ГБ Абакумова, и перед новым назначением был тем, кем был — начальником контрразведки МГБ и «просто» замминистра.

О дальнейшей судьбе Огольцова я сообщу чуть позднее, что же относительно двух последних, то их судьба была разной. Оба после ареста Берии вначале остались в МВД, но оба были понижены. Питовранова отправили в ГДР — «офицером связи» со «Штази», спецслужбой ГДР. В 1956 году он получил звание «генерал-лейтенант», но в 1966 году был уже из КГБ уволен на пенсию — в 51 год. Умер в 1999 году, успев, однако, в 70 — 80-е годы поруководить Торгово-промышленной палатой СССР.

Рясной с 28 мая 1953 года по 30 марта 1956 года был начальником УВД Москвы и Московской области, затем его сняли, перевели начальником строительства Волго-Балтийского канала, а через три месяца — 5 июля 1956 года, уволили из МВД «по фактам дискредитации». Умер Рясной в 1995 году.

В 1953 году до этих грустных перемен в судьбах руководителей нового ГРУ было еще далеко. Абакумов находился в тюрьме, но тот факт, что после создания по инициативе Сталина в МГБ нового главка влияние в МГБ бывших сотрудников Абакумова возрастает, морщин Игнатьеву, вне сомнений, прибавило. При этом созданием ГРУ МГБ Сталин фактически создавал между Игнатьевым и оперативной работой МГБ, при необходимости, два барьера под названием «Питовранов—Рясной» и «Огольцов». В то же время ГРУ МГБ СССР представляло собой, по сути, организацию в организации и, опять-таки при необходимости, могло на какой-то период выполнять все наиболее важные функции «большого» МГБ, заменяя его.

Так что 5 января 1953 года Игнатьев подписал приказ № 006, а уже 9 января 1953 года отсутствовал на «антисионистском» заседании Бюро Президиума ЦК в результате то ли действительно инфаркта, то ли — «дипломатического

инфаркта». Последнее тем более вероятно, что и 4 декабря

1952 года на заседании Президиума ЦК о состоянии дел в МГБ докладывал не Игнатьев, а тот же его заместитель Гоглидзе, который был и на заседании Бюро Президиума ЦК 9 января.

Чем-то Игнатьев, впрочем, заболел — хотя бы для виду, потому что 27 января 1953 года спецсообщением № 317/и он докладывал Сталину: «...после болезни я приступил к работе». Вообще-то после инфаркта так быстро в строй не входят, а если входят — долго не живут. Игнатьев же после

1953 года прожил ровно тридцать лет!

В своем докладе от 27 января Игнатьев сообщал Сталину, что «включился в работу коллектива по дальнейшему вскрытию и расследованию вражеской деятельности врачей-террористов и их преступных связей, по организации работы разведки согласно указаниям ЦК, ликвидации националистического подполья и его вооруженных банд в западных областях Украины, Белоруссии и Прибалтийских советских республиках, по подбору и более целесообразной расстановке кадров... освобождаясь одновременно от людей обленившихся, разложившихся и утративших чувство долга перед партией».

Но это были слова... Суть же подлинных дел Игнатьева с весны 1952 по весну 1953 года лично мне неясна до сих пор.

ТАК или иначе, время наступало горячее...

Ниже я приведу лишь один, ранее уже мной обещанный, краткий фрагмент объемного спецсообщения №1880/и от 5 января 1952 года, где Игнатьев докладывал Сталину о завершении следствия по делу антисоветской террористической организации, состоящей из еврейской молодежи.

Речь шла о группе во главе с Борисом Слуцким, которая с августа 1950 года систематически собиралась на нелегальные собрания и готовилась к террористическим актам и т.д. Это были пока лишь разговоры, но в свое время разговоры эсеров закончились созданием весьма серьезного отряда боевиков и серией громких политических убийств.

Что же до характера намерений, он был виден хотя бы из такого места сообщения Игнатьева:

Говоря о положительном отношении обвиняемой ЭЛЬГИССЕР к тактике индивидуального террора, ФУРМАН на очной ставке с ней 4 декабря 1951 года показал:

«...ЭЛЬГИССЕР, вторя моим клеветническим измышлениям, заявила: «Да, так долго продолжаться не может, руководители партии и Советского правительства...должны быть уничтожены»...»

...в августе 1950 года ГУРЕВИЧ в беседе со СЛУЦКИМ и ФУРМАНОМ, происходившей на квартире у СЛУЦКОГО, предложил им «в целях достижения наибольшего эффекта» организовать взрыв депо Московского метрополитена...»

Это не было выдумкой следователей — выдумать можно было что-то и поэффектнее, например, попытки установления контактов с сионистами из «Джойнт», с западными спецслужбами и т.п. Однако в обвинительном заключении ничего подобного шестнадцати молодым гражданам СССР — четырнадцати евреям и еврейкам и двум русским девушкам, не инкриминировалось. Среди них были дети репрессированных, но никто не был изгоем общества: двенадцать — студенты вузов Москвы, Ленинграда, Рязани, родом из Москвы, Ленинграда, Киева, Одессы, Астрахани и даже из Нью-Йорка. Плюс — четыре благополучные московские школьницы. Почти все — 1931 — 1933 года рождения... Поколение будущей хрущевской «оттепели».

Это были представители слоя немногочисленного, однако опасного. Если бы этих молодых потенциальных террористов вовремя не арестовали и если бы на них вышли люди постарше и поонытнее, то могло бы произойти всякое. И хотя группа Слуцкого не была чисто националистической, при своем логическом развитии она стала бы таковой наверняка.

Для иллюстрации возможного развития событий познакомлю читателя также с выдержками из спецсообщения Игнатьева № 5589/и от 9 апреля 1952 года, где министр сообщал Сталину о показаниях арестованного в Китайской Народной Республике белоэмигранта И.И. Варфоломеева,

японского, а потом «по наследству» — американского шпиона. Еще в Китае он был полностью изобличен вещественными уликами и материалами секретного прослушивания его бесед с резидентом Юй Цзунбином, которые, как писал Игнатьев, были получены МГБ от «китайских друзей».

Замечу, что, пользуясь лишь этим спецсообщением Игнатьева как основой, можно написать острый политический роман — вполне увлекательный и вполне реалистичный.

Варфоломеев, в частности, был связан в Китае со своим давним, еще со времен Гражданской войны, приятелем, американским разведчиком П.А. Рогальским. Рогальский, периодически появляясь в Китае, с 1940 года жил в Нью-Йорке, работал в одном из банков и был женат на дочери некоего Хартмана, занимавшего должность старшего секретаря у финансового магната Пьэра Самуэля Дюпона.

Игнатьев докладывал:

«...РОГАЛЬСКИЙ рассказывал ВАРФОЛОМЕЕВУ, что вокруг финансового магната ДЮПОНА Пьэра Самуэля группируются американские миллиардеры, которые составляют так называемый «финансовый центр», направляющий внешнюю и внутреннюю политику США. В состав этого «центра», по словам РОГАЛЬСКОГО, входят: брат ДЮПОНА П.С. - ДЮПОН Ламмот, являющийся почетным вице-президентом «Национальной ассоциации промышленников США», Оуэн ЯНГ — председатель правления «Дженерал электрик компани» и АБРАМС Д.В. — президент «Стандарт ойл компани оф Нью-Джерси». РОГАЛЬСКИЙ также сообщил ВАРФОЛОМЕЕВУ, что он поддерживает дружеские отношения с полковником МАКФЕРСОНОМ и генералами ЛЕ МЕЕМ и ТВИНИНГОМ, занимающими влиятельное положение в Военном министерстве США. Дружба с указанными лицами, а также связь с ХАРТМАНОМ дали возможность РОГАЛЬСКОМУ получать от них информацию по ряду важных вопросов...»

Упоминался в показаниях Варфоломеева и разведчик Ватикана — глава французских миссионеров в Северном Китае кардинал де Вьен.

Всё это было интересно, но далее шло еще более интересное:

«...В частности от этих лиц РОГАЛЬСКОМУ будто бы стало известно о том, что в 1949 году американский военный атташе генерал О'ДАНИЭЛЬ направил в Военное министерство США так называемый план «внутреннего удара», предлагая обстрелять (в момент нападения на СССР. — С.К.) с помощью новых (бесшумных) выбрасывателей территорию Кремля бомбами большой разрушительной силы, развивающими при взрыве большую температуру.

В качестве приложения к своему «плану» О'ДАНИЭЛЬ якобы послал в Вашингтон детальный план Кремля с указанием расположения квартир членов Советского правительства, бомбоубежища и электростанции, полученных О'ДАНИЭЛЕМ агентурным путем...»

Со слов Рогальского, этот план имел мощных сторонников в «центре» Дюпона и в администрации США, включая президента Трумэна, однако наличествовал и ряд противников в госдепартаменте. Но первые были решительнее.

Впрочем, хотя О'Даниэль и выступал после возвращения в США в августе 1950 года в американской печати с антисоветскими статьями, «ястребы» США уже опасались «лобовых», «силовых» решений «русской» проблемы.

Зато Варфоломеев, со слов Рогальского, рассказал, что «в 1949 году американское посольство в Москве получило указание взять на особый учет всех более или менее видных партийных и советских работников, которым, но мнению американцев, со стороны Советского правительства нанесены «обиды» (снятие с ответственных постов, понижение по службе и т.п.) и изыскать возможности для привлечения их к работе в пользу США»...

Уже из всего этого можно было понять, что основные тенденции в политике Запада по отношению к СССР и со-

циалистическому лагерю определились — скрытая, но энергичная и, по возможности, тотальная подрывная работа и поиск «агентов влияния».

Сталин видел опасность подобных тенденций острее других, но как он был намерен противодействовать им в рамках деятельности советских спецслужб?

В ИЗВЕСТНЫХ «Протоколах советских мудрецов» известного ренегата Григория Климова фигурирует некий 13-й отдел КГБ. Но в реальном КГБ СССР такого отдела вроде бы никогда не было.

Зато он был образован, по утверждению некоторых историков, в структуре 2-го управления Главного Разведывательного Управления МГБ СССР. И задачей этого 13-го -«антисионистского» — отдела была якобы определена борьба с еврейской «пятой колонной» внутри страны.

Если это было так и на самом деле, то, судя по номеру отдела, Сталин хорошо разбирался в «играх» масонских «братьев в фартуках», на что номер отдела недвусмысленно и намекал.

Впрочем, один из компетентных историков советской разведки в разговоре со мной утверждал, что никакого 13-го отдела в ГРУ МГБ не было. Это, мол, «утка»...

Что ж, посмотрим на ситуацию, приняв поочередно за достоверное и одно, и другое утверждение.

Допустим, это действительно «утка». Но запускают ее в общественный оборот не желтые бульварные листки. Информация о 13-м отделе ГРУ МГБ исходит от серьезных историков-профессионалов.

Если 13-го отдела ГРУ в природе не существовало, то зачем историки, вполне лояльные к отечественным еврейским кругам, утверждают, что такой отдел был?

Владимир Маяковский верно заметил: «Если звёзды зажигают, значит это кому-нибудь нужно...» Так кому нужно зажигать ложные маяки в море исторической информации, где таковых лжемаяков и так хватает? Зачем на высоком академическом уровне создаётся эта очередная «страшилка»?

Одно из двух...

Или 13-й отдел ГРУ, задачей которого была борьба с ев-

рейской «пятой колонной» внутри страны, был с санкции Сталина (иначе и быть не могло) в структуре ГРУ МГБ создан, хотя в приказе министра МГБ № 006 от 05.01.53 г. об этом ничего сказано не было.

И тогда тем более не приходится удивляться, что жить Сталину оставалось после этого менее восьми недель. Тогда мы имеем право, по крайней мере, как версию выдвинуть корректное предположение о причастности к смерти Сталина в том числе и еврейской «пятой колонны» внутри страны.

Второй вариант: 13-го отдела ГРУ, задачей которого была борьба с еврейской «пятой колонной» внутри страны, Сталин не создавал. Но тогда мы имеем право, по крайней мере, как версию выдвинуть корректное предположение о том, что в том числе и мифом о якобы зловещем 13-м «антисемитском» отделе кто-то хочет задним числом оправдать физическую ликвидацию Сталина.

Вот и Арно Люстигер уверенно заявляет, что «только смерть диктатора 5 марта 1953 года, об обстоятельствах которой существуют разные гипотезы, спасла много тысяч евреев и привела к освобождению врачей». Но ведь такое заявление почти тождественно признанию существования, по крайней мере, косвенного «еврейского» следа в обстоятельствах смерти Сталина.

Да, когда в дело вмешивается число «13», дело всегда оказывается темным.

ВОЗЬМЕМ, например, роль Берии в ликвидации «дела врачей». Какой она была здесь? Любой историк, отвечая на этот вопрос, тут же сошлется на записку министра внутренних дел Л.П. Берии от 1 апреля 1953 года в Президиум ЦК КПСС о реабилитации лиц, привлеченных по так называемому делу о врачах-вредителях, после которой последовало Постановление Президиума ЦК от 3 апреля, закрывшее это дело и полностью реабилитировавшее врачей и членов их семей «в количестве 37 человек».

Но странно получается — очень уж настойчиво «демократические» историки подают «кровавого» — во всех остальных случаях, кроме еще одного — «палача» Берию бла-

годетелем «невинных жертв» в белоснежных риза... пардон, в медицинских халатах.

С чего бы это?

И как понять странное несоответствие одного места в неправленой стенограмме выступления Хрущева на антибериевском пленуме ЦК в июле 1953 года (см. сборник документов «Лаврентий Берия. 1953» издания 1999 года, стр. 92) и в исправленном, предназначенном для типографского размножения, «стенографическом» отчете о пленуме (Ibidem, стр. 233)?

В неправленой стенограмме сказано:

«Интересная такая деталь, я обратил внимание. Я считаю, позорное дело с врачами, грузинское дело — это позор. Мы, члены Президиума, между собой несколько раз говорили, я говорил Лаврентию (выделение мое. — С.К.). Я получил письмо в ЦК, конечно, от генерал-полковника Крюкова, и Жуков получил это письмо. Я показал Президиуму ЦК, нужно рассмотреть...» и т.д.

В «стенографическом» же отчете это место выглядит так:

«Обратите внимание на такую деталь. После опубликования сообщений о позорном деле «врачей-вредителей», о таком же позорном грузинском деле мною было получено в ЦК письмо от осужденного на 25 лет генерал-полковника Крюкова. Такое же письмо получил и маршал Жуков. Я послал это письмо членам Президиума, в том числе и Берия...»

Сопоставление двух мест показывает, что из отчета выпала ключевая фраза «Мы, члены Президиума, между собой несколько раз говорили, я говорил Лаврентию».

Почему же эта важнейшая фраза была опущена?

Не потому ли, что Хрущев в ораторском пылу проговорился о том, что фактическая, а не официальная инициатива о прекращении «дела врачей» шла не от Берии, а от него — Хрущева?!

Но почему же кому-то с самого начала фальсификации смысла жизни и деятельности Берии, еще в 1953 году, бы-

ло невыгодно связывать инициативу пересмотра «дела врачей» с именем Хрущева и выгодно — с именем Берии?

Почему такую выигрышную в глазах «демократов» инициативу они так охотно отдают «палачу» Берии — во всяком случае, охотно выдвигают его на первый план?

Не потому ли, что иначе для внимательного аналитика выплывала бы на свет Божий связь Хрущева и «врачей-отравителей»?

Что же до Берии, то ему, как я понимаю, просто пришлось уступить нажиму Хрущева и хрущевцев, уступить видимым образом, ибо сопротивление было тогда смертельно опасно. Смертельно в прямом смысле этого слова! Да и, рассуждая логически, кто должен был официально поставить вопрос о реабилитации, как не глава МВД? Ведь оперативная следственная информация имелась лишь у него.

Берию можно понять. Странной смертью умер Сталин. В Лечсанупре Кремля явно что-то неладно. Кого-то арестовали, но кто-то мог и остаться. С Управлением охраны МВД тоже не все ладно... Что оставалось сделать Берии, как не продемонстрировать якобы лояльность и усыпить бдительность отравителей, «проявив» навязываемую ему «инициативу»? При этом, возможно, сама дата записки в Президиум ЦК — 1 апреля, была скрытым намеком Берии на его подлинное к ней (записке) отношение. Самой же запиской «о врачах» Берия страховал себя и получал возможность отложить разбор этого дела на более спокойное время.

Причем надо не забывать, что даже через две, по крайней мере, недели после смерти Сталина следствие по «делу врачей», начатое в МГБ Игнатьева, в МВД-МГБ Берии свернуто не было и по-прежнему продолжалось. А вот антисионистская пропаганда, связанная с этим «делом», была прекращена сразу же после смерти Сталина, и это касалось прежде всего органа ЦК КПСС «Правды». ЦК — это Хрущев, «Правда» — еще не примкнувший к ним Шепилов. Берия же к пропаганде никогда отношения не имел, и сильных позиций у него в печати никогда не было.

Так спрашивается: Берия инициировал на высшем уровне пересмотр отношения к «делу врачей» или Хрущев и хрущевцы?

В развитие мысли дополнительно сообщу читателю, что в 1995 году генерал Михаил Степанович Докучаев, долгое время входивший в руководство 9-го Управления КГБ СССР, засвидетельствовал:

«После смерти Сталина, освободив из-под следствия врачей и объявив амнистию в основном уголовникам (Берия-то предлагал освобождать женщин, больных и стариков. — С.К.), Хрущев предстал перед всеми героем...»

Интересная трактовка роли Хрущева в «деле врачей», не так ли?

В том же, что сегодня «освободителем» врачей-отравителей «демократы» выставляют Берию, есть, повторю еще раз, глубокий смысл. Ведь врачи на самом деле были виновны как минимум в тяжелейших, уголовно непростительных врачебных ошибках. И тот, кто их освобождал, волей-неволей давал основания предполагать, что он может иметь отношение к смерти Сталина.

Убийцей Сталина «демократы» выставляют Берию. И для подтверждения этой гнусной и лживой «версии» они «обеляют» Берию в деле с врачами — «обеляют» для того, чтобы облить его черной краской в деле со смертью Сталина.

Причем «разоблачители» «палача», «садиста» и «монстра» Берии сделали ему в наши дни и еще один реабилитационный «реверанс», обнародовав записку министра внутренних дел СССР Л.П. Берии в Президиум ЦК от 2 апреля 1953 года о привлечении к уголовной ответственности лиц, виновных в убийстве С.М. Михоэлса и В.И. Голубова. И эта историческая «щедрость» «демократов» в адрес Берии тоже вызывает подозрения. Очень уж настойчиво ему приписывают славу «освободителя врачей» и «разоблачителя» «убийц Михоэлса». Это тем более странно, что не исключен вариант того, что записки о Михоэлсе Берия вообще не писал и она — позднейший хрущевский фальсификат.

В подтверждение последней версии кратко сообщу следующее.

В «записке Берии» в организации «убийства Михоэлса» со ссылками на прямые показания арестованных обви-

нялись министр ГБ СССР Абакумов, заместитель министра ГБ СССР Огольцов и работник МГБ СССР Шубняков, якобы ликвидировавшие Михоэлса и Голубова на загородной даче министра ГБ Белорусской ССР Цанавы.

Какова же судьба всех четырех?

А вот какова...

Абакумов Виктор Семенович, 1908 года рождения, в 1946—1951 годах министр ГБ СССР, в июле 1951 года арестован. Осужден Военной коллегией Верховного суда СССР 19 декабря 1954 года к высшей мере наказания. Расстрелян.

Сергей Иванович Огольцов, 1900 года рождения, активно разрабатывал «дело врачей», в апреле 1953 года был арестован по указанию Берии, в августе 1953 года, после ареста и убийства Берии, освобожден по решению Президиума ЦК КПСС. В январе 1954 года уволен из органов госбезопасности в запас и исключен из партии. В апреле 1959 года лишен воинского звания «генерал-лейтенант». Умер в 1977 году.

Лаврентий Фомич Цанава (Джанджава), 1900 года рождения, гененерал-лейтенант, с октября 1951 года по февраль 1952 года заместитель министра ГБ СССР и одновременно — начальник Второго (контрразведывательного) главного управления МГБ СССР. 15 февраля 1952 года снят с должности. 4 апреля 1953 года арестован и в апреле 1955 года (по более точным данным 12.10.55 г.), находясь под следствием, покончил жизнь самоубийством в больнице Бутырской тюрьмы.

Ф.Г. Шубняков, 1916 года рождения, в 1951 году начальник Второго главного управления МГБ СССР, в 1951 — 1953 годах находился под арестом по делу Абакумова, в 1953—1954 годах заместитель начальника Первого главного управления МВД СССР, затем заместитель начальника Второго главного управления КГБ СССР. Дальнейшая судьба мне неизвестна. Умер в 1998 (!) году.

Не правда ли — неожиданные биографии для таких «главных убийц» Михоэлса, как Огольцов и Шубняков?

Между прочим, выступая перед активом Ленинградской партийной организации в мае 1954 года, ни Генеральный прокурор СССР Руденко — б мая, ни первый секретарь ЦК Хрущев — 7 мая, подводя итоги «расследования» истории «ленинградского дела» и густо клевеща не столько на «организатора» этого дела Абакумова — тогда еще живого, сколько на Берию — тогда уже убитого, ни словом ни обмолвились о таком «преступлении» Абакумова, как организация убийства Михоэлса.

Так писал Берия записку по Михоэлсу или не писал? А если писал, то был ли сам уверен в том, что подписал? И не была ли эта записка — если Берия ее даже и подписывал, еще одним тактическим ходом с его стороны?

Наконец, нужны ли дальнейшие доказательства того, что Михоэлс-Вовси не был убит по указанию Сталина, а был вульгарно сбит грузовиком вместе с Голубовым, с которым, надо полагать, шел, тесно обнявшись — для взаимного поддержания равновесия — по темной безлюдной улице послевоенного Минска. Ведь если было бы иначе, почему ни Огольцов, ни Шубников не понесли наказания за тяжкое уголовное деяние, якобы ими совершенное?

Не знаю, был ли и впрямь создан в недолговечном ГРУ МГБ некий 13-й отдел, но думаю, что он был бы в МГБ не лишним.

Что же до самого ГРУ, то Берия, сменив министра государственной безопасности Игнатьева и министра внутренних дел Круглова и став во главе объединенного МВД-МГБ, свежеиспеченное ГРУ упразднил, вновь разъединив его на отдельные разведывательное и контрразведывательное управления. Но это было и понятно — Сталину ГРУ было необходимо как его опора в МГБ. Берия же именно в такой опоре не нуждался. Напротив — лишняя управленческая структура мешала ему в проведении оперативного контроля за работой чекистов.

А такой контроль был тем более необходим, что «наследство» после Игнатьева Берии досталось не лучшее, а роль Управления охраны в событиях вокруг смерти Сталина выглядела странной и подозрительной.

Глава пятнадцатая

КТО УСТОРОЖИТ СТОРОЖЕЙ САМИХ?

Quis custodiat ipsos custodes?

(Кто усторожит сторожей самих?)

(латинское изречение)

Эту главу я начну с фрагмента из спецсообщения министра ГБ Виктора Абакумова Сталину № 6523/а от 1 марта 1950 года:

«...прошу Вашего разрешения рассмотреть в Военной Коллегии Верховного суда СССР и приговорить к смертной казни ФЕДОСЕЕВА Ивана Ивановича — бывшего сотрудника Главного Управления Охраны МГБ СССР, обвиняемого по подозрению (выделение здесь и далее мое. — С.К.) в шпионской деятельности.

Следствием установлено, что ФЕДОСЕЕВ, находясь на особо важном объекте охраны, на протяжении ряда лет скрытно читал секретные документы государственного значения и их содержание выбалтывал в беседах с сослуживцами и своими родственниками.

ФЕДОСЕЕВ неоднократно брал государственные документы к себе на квартиру и оставлял их там на продолжительное время.

К своим служебным обязанностям ФЕДОСЕЕВ относился преступно.

Кроме того, ФЕДОСЕЕВ, делясь с женой впечатлениями о поездке в Потсдам, положительно отзывался об условиях жизни в фашистской Германии и восхвалял Гитлера...»

Федосеев, судя по всему, входил в охрану Сталина! А это значит: предварительный отбор, ряд тщательных проверок, служба на менее ответственных местах и — как проявление особого доверия государства — допуск к охране его главы.

Тем не менее Федосеев оказался как минимум разгильдяем, свою судьбу вполне заслужившим. Несколько странно, правда, что Абакумов счел необходимым расстрелять его без серьезной разработки связей, но, возможно, министр хотел после раскрытия «художеств» Федосеева наказать его максимально быстро — для вразумления других. Ведь Федосеев годами болтал с сослуживцами, а узнало об этом руководство не сразу. Впрочем, это ведь и непросто было для коллег Федосеева — отделить досужие разговоры в доверенном кругу от преступной болтовни.

В 1951 году арестованного Абакумова сменил Игнатьев. Какие же перемены в охране Сталина произошли при нем? Пожалуй, наиболее серьезной была та, что охрана Сталина была вскоре серьезно ослаблена из-за удаления из нее двух опытнейших ее руководителей.

Вот как это было.

До мая 1952 года Главное Управление Охраны (ГУО) МГБ возглавлял знаменитый генерал-лейтенант Николай Власик — он его в 1946 году и основал. Однако в мае Власика, испытанного начальника личной охраны Сталина с 1935 года, в ведомстве Игнатьева ловко подставили — мол, Власик «допустил преступное расточительство и бесконтрольность в расходовании средств». И явно для того, чтобы вызвать гнев Сталина, ему расписали картину жуткого-де «разложения» Власика с представлением списка его многочисленных любовниц. Замечу в скобках, что, весьма приукрашенный, этот список «записных» московских шлюх потом пригодится хрущевцам для моральной дискредитации уже Берии.

56-летний стареющий Власик действительно несколько подзапутался в «широкой» жизни, хотя я не зря поставил здесь кавычки — люди, близкие к Сталину, в особые загулы не впадали. Тем не менее Власика в соответствии с Постановлением ЦК ВКП(б) от 19 мая 1952 года сняли с поста начальника ГУО, вывели из состава Коллегии МГБ, исклю-

чили из партии и направили в распоряжение «соседнего» МВД «для назначения заместителем начальника управления лагеря в гор. Асбест Свердловской области». В скобках же замечу, что почему-то именно в Асбест был сослан после июньского пленума ЦК 1957 года и Л.М. Каганович — управляющим трестом «Союзасбест».

ГУО 23 мая 1952 года было преобразовано в просто Управление охраны (УО), а начальником его «по совместительству» назначили министра государственной безопасности Игнатьева, как было сказано в Постановлении ЦК — «временно». Но это «временно» длилось почему-то до самого дня смерти Сталина.

Итак, вместо безусловно преданного Сталину Власика «руководить» охраной Сталина стал Игнатьев. При этом заместителем УО МГБ был утвержден Центральным Комитетом — также «временно» — заместитель министра госбезопасности СССР Рясной.

Но еще до Власика в 1950 году из охраны Сталина был выведен 42-летний генерал-майор Сергей Федорович Кузьмичев. Он очень мало известен, и это само но себе доказывает, что со смертью Сталина дела обстоят нечисто — очень уж на нехорошие мысли наводит сопоставление судеб двух близких к Сталину охранников в годы, предшествовавшие его смерти. Замолчать имя Власика невозможно, поэтому замолчали имя Кузьмичева.

А ведь в 1946 году при образовании Главного Управления Охраны МГБ 1-е управление ГУО, обеспечивавшее непосредственно охрану Сталина, возглавил Кузьмичев. В 1948 году он был назначен уполномоченным Совмина СССР по курортам Сочи—Мацеста, фактически контролируя места отдыха Сталина — там было не все благополучно.

С 1949 года Кузьмичев вернулся в ГУО на ту же должность. Организация охраны первого лица в государстве полна тонкостей, и тех, кто знает их, перемешать на другое место без крайней нужды нецелесообразно. Тем не менее Кузьмичева в 1950 году переводят заместителем начальника Управления МГБ Брянской области, а в 1952 году вообще выводят из системы МГБ — как и Власика, и так же, как и Власика, переводят в МВД СССР — заместителем начальника Дубравного лагеря МВД.

16 декабря 1952 года иод предлогом расследования некоторых обстоятельств по делу «группы Абакумова-Шварцмана» Власика арестовали и этапировали в Москву. И хотя из его показаний сразу было видно, что вина Власика заключалась лишь в том, что он передал письмо Тимашук от 29 августа 1948 года в тот же день Абакумову, не читая, Власика не освобождали.

А в январе 1953 года арестовывают — как и Власика, Кузьмичева. То есть Игнатьев в последние месяцы жизни Сталина изолировал от внешнего мира тех двух людей, которые лучше всех были знакомы с организацией охраны Сталина и с людьми, его охранявшими. Ведь, оставаясь на свободе, Власик и Кузьмичев могли или сами обратить внимание на странные моменты и ненадежных людей в охране, или дать кому-то другому квалифицированную экспертную оценку происходящего.

Между прочим, Берия, придя в марте 1953 года в МВД-МГБ, немедленно освободил Кузьмичева и тут же назначил его начальником восстановленного Главного Управления Охраны МВД СССР. И это очень возмущало Хрущева. И на следующий же день после ареста Берии был арестован и Кузьмичев.

Чтобы уж не возвращаться к этим двум генералам, сообщу, что Власика продержали под арестом до 1955 года и приговорили к 5 годам ссылки в Красноярск с лишением звания, а в 1956 году освободили со снятием судимости. Умер он в 1967 году.

Кузьмичева освободили в феврале 1954 года, и с тех пор этот полный сил, доживший до 81 года, человек из активной жизни выпал, скончавшись в 1988 году.