Психика Сталина: психоаналитическое исследование

Раикур-Лаферриер Д.

: Пер. с англ. /

Предисл. В. Лейбина. — Сер.: Библиотека

психоанализа. — М.: Прогресс-Академия,

1996. — 240 с.

Всему миру известны проделанные американскими психоаналитиками исследования сакраментальных личностей XX века: работы Эриха Фромма о Гитлере, Эрика Гомбургера Эриксона о Мао Дзэдуне и другие. Но до последнего времени среди них не было психоаналитического исследования личности Сталина.

И вот появилась работа слависта-психоаналитика Д. Ранкура-Лаферриера «Психика Сталина».

Что породило тягу Иосифа Джугашвили к злодейским преступлениям против, казалось бы, близких людей? Как отразились на меитальностя взрослого человека побои, которым подвергал маленького мальчика пьяный отец-сапожник? Чем объясняется глубокое доверие Сталина к Гитлеру? Не было ли среди подспудных причин сталинских поступков скрываемой и от себя самого гомосексуальной ориентации?

Вариант ответа на эти и многие другие вопросы и пытается дать предлагаемая читателям книга.

Содержание

Психоаналитический портрет тирана.. 3

(Валерий Лейбин) ВВЕДЕНИЕ.22

Глава 1. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА: НЕКОТОРАЯ ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ РАБОТА...29

Глава 2. ПОВЕРХНОСТНАЯ СТРУКТУРА ДУШИ ДИКТАТОРА...37

Глава 3. ВОПРОСЫ ЛИЧНОГО ХАРАКТЕРА: МОЙ СТАЛИНИЗМ ПРОТИВ СТАЛИНИЗМА СТАЛИНА.55

Глава 4. «БИТИЕ ОПРЕДЕЛЯЕТ СОЗНАНИЕ»...68

Глава 5. ЗАЩИЩАЯ ИДЕАЛИЗИРОВАННОЕ «Я» 75

Глава 6. ЕГО ЛУЧШАЯ ЗАЩИТА...80

Глава 7. ПОВОИ ДЕТЕЙ В РОССИИ. 100

Глава в. ОСОБЫЙ ИНТЕРЕС СТАЛИНА

К НОГАМ 108

Глава 9. ОТОЖДЕСТВЛЕНИЕ СО

МНОЖЕСТВОМ АГРЕССОРОВ. 112

Глава 10. ЕГО ЛЮБИМЫЙ АГРЕССОР.. 124

Глава 11. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ МЕХАНИЗМОВ ЗАЩИТЫ 142

Глава 12. ЭЛЕМЕНТ ГОМОСЕКСУАЛЬНОСТИ 149

Глава 13. ПСИХИЧЕСКОЕ РАССТРОЙСТВО И ВОССТАНОВЛЕНИЕ.. 173

Глава 14. ПОДВОДЯ ИТОГИ 182

Послесловие 185

Примечания 187

Литература. 219

Д Ранкур -Лаферриер

ПСИХИКА СТАЛИНА

Психоаналитическое исследование

Перевод с английского

"ПРОГРЕСС-АКАДЕМИЯ

Москва 1996

Психоаналитически портрет тирана

В зарубежной литературе имеется множество публикаций о Сталине. В последние годы такого рода исследования появились и в нашей стране. Ясно, что без знания всех перипетий борьбы за власть в постреволюционной России, механизмов возникновения культа личности и массового террора вряд ли возможно развитие подлинной демократии и осознание скрытых опасностей, которые подстерегают людей на тернистом пути обретения свободы, оборачивающейся подчас разгулом необузданных политических страстей, идейных амбиций, национальных притязаний и честолюбивых интересов. Другое дело, что после всплеска долгое время подавляемых эмоций и публицистического шквала информации, который обрушился на пробудившееся от спячки общественное сознание, многочисленные рассуждения о Сталине стали все чаще натыкаться на своеобразную аллергию и негативную ответную реакцию: ну сколько же можно муссировать одну и ту же тему! Поэтому отнюдь не исключаю, что, прочитав заголовок предлагаемой вниманию читателя книги, кто-то испытает, возможно, раздражение при одном только упоминании имени Сталина.

И все же я бы рекомендовал потенциальному читателю не поддаваться эмоциям и чувствам, негативным суждениям и преждевременным выводам, основанным на психологическом неприятии еще одной работы о Сталине.

Данная книга заслуживает того, чтобы ее внимательно прочитали, ибо рассмотрение портрета тирана ведется в ней с непривычных для отечественного читателя позиций. Должен отметить, что психоаналитическое исследование личности Сталина не столь частое явление даже за рубежом, где в общем-то существует разнообразная психоаналитическая литература, в том числе касающаяся изучения различных политических лидеров, как, например, работа В. Лангера «Психика Адольфа Гитлера» (1972). Поэтому, полагаю, читателю было бы полезно и интересно познакомиться еще с одной интерпретацией жизни и политической деятельности Сталина, до сих пор остающейся за пределами внимания отечественных биографов, историков, социологов.

Автор книги — Даниель Ранкур-Лаферриер (р. 1943), профессор русской литературы Калифорнийского университета в Дейвисе, один из видных специалистов США по изучению русской культуры методами психоанализа. Его перу принадлежат такие работы, как «Пять русских стихотворений» (1977), «Знак и субъект» (1978), «Из-под шинели Гоголя» (1982), «Знаки

плоти» (1985 и 1992), «Пьер Безухов Толстого» (1993)*.

Будучи студентом, Д. Ранкур-Лаферриер интересовался главным образом естественными науками, в частности биологией. Особенно его привлекали птицы, обитающие на территории бывшего СССР, в результате чего он начал изучать русский язык. В дальнейшем он поступил в аспирантуру на биологический факультет Гарвардского университета, но, разочаровавшись в биологии и естественных науках как таковых, решил получить гуманитарное образование и начал серьезно изучать русскую литературу. Перешел в Браунский университет, где специализировался по русской литературе и славянским языкам.

Во время обучения в аспирантуре Д. РанкурЛаферриер впервые обратился к психоаналитическим идеям, ибо был неудовлетворен тем, что преподававшие в университете профессора, много знавшие о писателях, в частности о Пушкине, Толстом и Достоевском, при изучении и трактовке литературных произведений не опирались на какую-либо фундаментальную теорию. Прочитав работу 3. Фрейда «Толкова-

Five Russian poems: Exercises in a theory of poetry. Englewood (N.J.), 1977; Sign and subject: Semiotic and psychoanalytic investigations into poetry. The Netherlands. Vol. 14 of the series Studies in semiotics. 1978; Out from under Gogol's overcoat: A psychoanalytic study. Michigan, 1982; Signs of the flesh: An essay on the evolution of homind sexuality. Berlin, 1985; Tolstoy's Pierre Bezukhov: A psychoanalytic study. Bristol, 1993.

ние сновидений», он нашел для себя много полезного как в содержательном отношении, так и в методологическом плане. Это послужило толчком к изучению основополагающих трудов Фрейда и других психоаналитиков. Преподававшие в то время в университете профессора не только не интересовались Фрейдом, но и негативно относились к психоанализу. Исключение составлял, пожалуй, известный филолог и лингвист Роман Якобсон, читавший в те годы лекции в Браунском университете. Не встретив поддержки со стороны своего научного руководителя, Д. Ранкур-Лаферриер обратился к Р. Якобсону, который не возражал против использования психоаналитических идей в диссертации о творчестве Фета. Под руководством Р. Якобсона он написал диссертацию и в 1972 году получил докторскую степень в области славистики.

Позднее, во время преподавания в Тафском университете в Бостоне, Д. Ранкур-Лаферриер стал широко использовать психоаналитический подход к осмыслению произведений русской литературы. Однако в 1979 году он был уволен из Тафского университета, так как психоаналитические идеи не были популярны среди специалистов по славянским языкам и русской литературе. Переехав в Калифорнию, он стал преподавать в университете в Дейвисе, возглавив кружок прикладного психоанализа и опубликовав ряд статей и книг, посвященных психоаналитическому исследованию личности и художественных произведений. В 1989 году под его редакцией вышел сборник работ «Русская литература

и психоанализ», включающий в себя материалы, представленные на конференции по проблемам психоаналитического исследования литературы, проведенной в Калифорнийском университете в 1987 году.

Закончив работу над книгой «Знаки плоти», в середине 80-х годов Д. Ранкур-Лаферриер заинтересовался Сталиным как исторической фигурой. Ранее написанная книга не была связана с русской литературой. В ней обсуждалась проблематика человеческой сексуальности в свете эволюционного психоанализа. Теперь же он вновь обратился к русским сюжетам, что было сопряжено с обстоятельствами и переживаниями личного характера, о чем Д. Ранкур-Лаферриер сам поведал во время своего пребывания в России летом 1990 года. «В то время, — вспоминает он, — у меня были глубокие переживания, связанные с моим отцом. Обнаружилась некая внутренняя связь между моим личным отцом и «отцом народов». Воспоминания детства, строгость отца, мои страхи и переживания, некоторые параллели между тем, что Сталин бил своих детей (сталинская формула «битие определяет сознание»), и своеобразными отношениями в моей семье (я был старшим из одиннадцати детей) — все это предопределило мое желание написать книгу о Сталине». В результате в

Russian literature and psychoanalysis / D. RancourLaferriere. Amsterdam/Philadelphia, 1989.

*

Российский психоаналитический вестник. 1991. № l.

С.150.

1988* году появилась работа «Психика Сталина», с которой теперь познакомится и русскоязычный читатель.

Для того, кто возьмет в руки данную книгу и начнет ее перелистывать с целью определения жанра повествования, должен сразу же сделать пояснение. В ней речь не идет ни о хронике жизни Сталина, ни о его психобиографии. По выражению самого автора, это скорее попытка ответить на ряд вопросов, которые не возникают, как правило, перед исследователями, незнакомыми с психоанализом.

Как Сталин относился к тем, кто проявлял агрессивные чувства по отношению к нему, включая его собственного отца? Каков онтологический статус паранойи, мегаломании и нарциссизма человека, пребывающего в лоне советской культуры? Каково было отношение Сталина к женщинам и как он относился к гомосексуальности? Каковы психологические последствия его телесных дефектов? Почему он верил Гитлеру? Как и каким образом способности Сталина к ведению политических интриг сказались на становлении советского общества? Таковы, собственно говоря, основные вопросы, как они сформулированы в самом начале психоаналитического исследования.

На данные вопросы как раз и пытается ответить автор книги. При этом он исходит из того, что психоанализ не тождествен психиатрии и, следовательно, при психоаналитическом исследовании не столь важно, был ли Сталин здоровым человеком или страдал психическими расстройствами (так считают неко

торые специалисты, в том числе и в нашей стране). Более важно понять, как, в силу каких психологических механизмов и в какой степени он перенес свои примитивные влечения, индивидуально-личностные амбиции и интересы на жизнь общества, предопределив тем самым его социально-экономическое, политическое и культурное развитие.

Читателю, хотя бы в общих чертах знакомому со спецификой психоаналитического подхода к изучению личности и общества, не составляет труда понять направленность исследования, акцентирующего внимание на некоторых интимных сторонах жизни человека, являющегося объектом анализа. Для него не окажутся неожиданными, экстравагантными или шокирующими авторские рассуждения о сексуальных влечениях, агрессивных наклонностях или гомосексуальных фантазиях исследуемого лица. Для тех же, кто имеет весьма поверхностное, расхожее представление о психоанализе, подобный интерес к обычно не предаваемой огласке потаенной жизни человека может показаться излишним или, возможно, не имеющим отношения к объективному изучению взаимоотношений между личностью и обществом, психологическими процессами и политической деятельностью власть имущих.

Во избежание каких-либо недоразумений стоило бы, разумеется, обстоятельно наложить исходные положения психоанализа, с тем чтобы подготовить читателя к восприятию соответствующих суждений и выводов, содержащихся в работе Д. Ранкур-Лаферриера. Однако в огра-

ничейных рамках вводной статьи нет возможности подробно остановиться на рассмотрении психологических идей, способствующих пониманию всех тонкостей и нюансов, связанных с психоаналитическим подходом к исследованию личности и общества, индивида и культуры. Интересующийся этими вопросами читатель может обратиться к классическим трудам 3. Фрейда о психоанализе, за последние годы опубликованным в нашей стране массовыми тиражами. Напомню лишь некоторые основные положения психоанализа, позволяющие лучше понять содержательную часть книги Д. Ранкур-Лаферриера.

Согласно психоаналитическому учению 3. Фрейда, определенную роль в развитии каждого индивида, общества и человечества играют бессознательные влечения и желания человека, основанные на «принципе удовольствия», в отличие от сознательных интенций, соотнесенных с требованиями окружающего мира и придерживающихся «принципа реальности». Сшибки между бессознательными влечениями человека и социальной реальностью, нравственными императивами культуры могут приводить к внутренним коллизиям и драмам, разыгрывающимся в глубинах человеческой психики. Острота внутрипсихических конфликтов сглаживается благодаря возникновению разнообразных психологических механизмов защиты, когда асоциальные влечения вытесняются из сознания индивида. Однако эти защитные механизмы создают лишь видимость разрешения внутрипсихических конфликтов, ибо часто люди отстра-

К оглавлению

няются от действительности, погружаясь в созданный ими иллюзорный, фантастический мир и спасаясь от требований культуры «бегством в болезнь». Цель психоанализа — способствовать осознанию человеком своих бессознательных влечений. Для этого необходимо выявить закономерности функционирования бессознательных процессов, понять язык бессознательного и его символику, что возможно осуществить средствами толкования сновидений, выявлением смысла оговорок, ошибок, описок и иных «мелочей жизни», интерпретацией «свободных ассоциаций». В конечном счете психоаналитическое исследование бессознательного предполагает обращение к детско-родительским комплексам, сексуальным и агрессивным желаниям, проявляющимся на ранних стадиях развития ребенка и сказывающимся на образе жизни взрослого человека.

Пытаясь раскрыть особенности психики Сталина, Д. Ранкур-Лаферриер опирается на психоаналитические идеи. Его интересует не поверхностная структура психики тирана, рассмотренная в некоторых исследованиях, авторы которых выявляют такие черты Сталина, как его склонность к садизму и авторитаризму. Автор стремится проникнуть в бессознательные пласты психики и с этой целью обращается к рассмотрению детско-родительских взаимоотношений, имевших место в семье Джугашвили.

Из двойственного отношения к отцу, который, будучи пьяным, нередко избивал сына и жену, и большей близости с матерью, безумно любившей Coco и зародившей в нем бессозна-

тельные чувства восхищения самим собой, выводятся многие особенности формирования у Сталина защитных механизмов, будь то проекция собственных страхов и агрессивных желаний на других людей (политических деятелей, включая Ленина, Бухарина и Троцкого, своих детей, многообразных «врагов народа*) или идентификация с агрессором, в частности с Гитлером.

Автор проводит параллели между реакцией маленького Coco, который, защищая свою мать от побоев пьяного отца, нередко хватался за нож, и смертью отца в пьяной драке от удара ножом. Детское желание смерти отца со стороны ребенка как бы воплотилось в реальной жизни, где нож как орудие убийства явился своеобразным символом, напоминавшим Coco о его вине.

Другим важным фактором, предопределившим политическое поведение Сталина, был страх, возникший в детстве на почве того, что отец часто избивал его и мать, пинал их сапогами. Страх быть битым сохранился у Сталина на всю жизнь, и его защитные реакции вылились в разнообразные формы, включая любовь к высоким сапогам, с помощью которых он в буквальном смысле пинал своих детей, или использование изощренных средств надругательства над людьми, где пинки имели метафорическое значение.

Наконец, будучи выходцем из низшего сословия и имея различные телесные дефекты (левая рука короче правой, два пальца на левой ступне соединены вместе, маленький рост, лицо

в оспинах), он с детства испытывал чувство неполноценности, что также сказалось на формировании характера и психики тирана. Однако, как считает Д. Ранкур-Лаферриер, главным источником развития нарциссизма, тщеславия и социопатии у взрослого Сталина были все же не физические дефекты маленького Coco, a его отношения с родителями. В этом смысле автор книги разделяет скорее психоаналитические установки 3. Фрейда, нежели идеи индивидуальной психологии А. Адлера, согласно которым комплекс неполноценности, возникающий на почве телесных недостатков, является необходимым стимулом развития личности и формирования специфических черт характера взрослого человека.

Анализируя свои сновидения, возникшие в период работы над рукописью, Д. Ранкур-Лаферриер подчеркивает то обстоятельство, что явившийся во сне образ Сталина часто вызывал у него необъяснимое чувство страха, определенные ассоциации с отцом или разнообразные знаки его собственной идентификации с русским тираном. Но не мешают ли подобные субъективные переживания объективному анализу исторической личности? Не служат ли они помехой на пути непредвзятого исследования психики конкретного человека?

Автор книги считает, что субъективное вхождение в исследуемый материал не только не мешает, но, напротив, способствует изучению бессознательного. Согласно его взглядам, в работе по «реконструкции» внутрипсихических процессов изучаемой личности, в частности Ста-

лина, исследователь обязан использовать свои собственные внутриличностные переживания точно так же, как он опирается на внешние, исторически зафиксированные данные, касающиеся фактов жизни конкретного лица. Наряду с архивными материалами и биографическими сведениями не менее важным источником информации служат собственные сновидения и фантазии, ибо, по выражению Д. Ранкур-Лаферриера, на бессознательном уровне мышления и действия «мы все сталинисты*, а так называемые патологические свойства Сталина в той или иной степени присущи каждому из нас. В этом смысле самоанализ выступает в качестве полезного средства исследования и лучшего понимания другой личности.

3. Фрейд считал, что шутки, анекдоты, остроумные высказывания содержат богатый материал, способствующий лучшему пониманию содержания бессознательного. Д. Ранкур-Лаферриер также обращает внимание на этот пласт полезной для психоанализа информации и приводит в своей книге ряд анекдотов, вносящих дополнительные штрихи в раскрытие психологии Сталина. В частности, приводится шутка меньшевика И. Церетели о том, что Сталин с его грузинским акцентом говорил: «Битие определяет сознание*. Эта шутка обернулась впоследствии зловещей и кошмарной реальностью, когда метафорический эдиповский аспект «бития» (пьяный отец-сапожник бьет Coco, a взрослый Сталин, будучи отцом, бьет своих сыновей) обернулся массовыми репрессиями и гулаговским террором в стране («отец всех времен и на

родов» осуществляет политику избиения своих соотечественников).

В работе Д. Ранкур-Лаферриера значительное внимание уделяется проведению параллелей между Гитлером и Сталиным. Отмечается, например, что тот и другой были диктаторами, требовали соблюдения железной дисциплины, имели имперские амбиции, коварно и беспощадно расправлялись со своими политическими друзьями и соперниками. Подчеркивается и то обстоятельство, что, несмотря на реальные факты жизни, свидетельствующие об интенсивной подготовке Германии к войне с СССР, Сталин верил Гитлеру. Автор объясняет это «слепой идентификацией с агрессором». Подобная идентификация с Гитлером привела Сталина к действиям, которые, по словам автора, значительно ослабили «экономическую и военную структуру Советского Союза».

Благодаря психоаналитическому методу исследования личности в книге выявляются те бессознательные мотивы политического поведения Сталина, которые далеко не всегда становятся в отечественной литературе объектом изучения и осмысления. Многие содержащиеся в ней соображения о роли психологических механизмов защиты в практической деятельности тирана являются интересными, нетривиальными, заслуживающими внимания. Они позволяют заглянуть в глубины человеческой психики и понять сложную динамику формирования психических процессов, оказывающих соответствующее воздействие на мышление и поведение личности, пришедшей к власти.

Работа Д. Ранкур-Лаферриера включает в себя обширный документальный материал, мало известный или вообще неизвестный отечественному читателю. Полагаю, что ознакомление с этим материалом позволит по-новому взглянуть на существо взаимоотношений, имевших место в свое время между Сталиным и Гитлером, тираном и его ближайшим окружением. Во всяком случае, непредвзятый читатель, несомненно, почерпнет из данной работы такую насыщенную, документально подтвержденную информацию, которая позволит ему самому сделать соответствующие сравнения и обобщения, не вписывающиеся в ранее навязанные ему моноидеологией штампы и клише.

Правда, не все авторские предположения и суждения могут быть восприняты как безупречно доказанные и документально подтвержденные. Не исключено, что у критически настроенного читателя могут возникнуть сомнения относительно истинности тех или иных положений, высказанных Д. РанкурЛаферриером в связи с раскованным обсуждением им некогда запретных в нашей стране тем. Так, например, размышления автора книги о возможных гомосексуальных наклонностях Сталина вряд ли вызовут одобрение у тех, кто до сих пор видит в нем некий идеал политического руководителя. И уж конечно, трудно рассчитывать на то, что приведенные в работе материалы, содержащие намеки на скрытую гомосексуальность Сталина, будут восприниматься каждым читателем вполне однозначно.

Впрочем, Д. Ранкур-Лаферриер и не претендует на провозглашение истины в последней инстанции. Более того, он открыто пишет о том, что при исследовании психики Сталина нередко приходится сталкиваться с ложной информацией, недостоверными биографическими источниками, различного рода измышлениями, заблуждениями, предвзятыми мнениями. Если же речь идет о сугубо интимных сторонах жизни политического деятеля, как, впрочем, и любого рядового человека, если объектом исследования становятся сексуальные ориентации конкретного лица, то вполне очевидно, что информация на этот счет является весьма ограниченной и, по сути дела, проблематичной. Не случайно автор книги подчеркивает, что никакие факты жизни Сталина исчерпывающе и полностью не подтверждают его реальной гомосексуальности. Кроме того, исторические данные свидетельствуют о том, что Сталин не только крайне отрицательно относился к гомосексуалистам, но и всячески способствовал тому, чтобы гомосексуализм в стране был объявлен противоправным явлением и подлежал строгому осуждению, вплоть до заключения в тюрьму тех, кого причисляли к гомосексуалистам. Но, как отмечал в свое время 3. Фрейд, такой активный протест против чего-то как раз и должен насторожить психоаналитика, стремящегося вскрыть и понять истинные мотивы, побудившие человека к тем или иным действиям.

Хотелось бы, чтобы читатель не с раздражением (если кому-то претит сам факт обсуждения гомосексуальной ориентации), а с пониманием

2-

отнесся к разделу в книге, посвященному анализу латентной гомосексуальности Сталина. С пониманием того, что психоаналитическое исследование личности предполагает изучение тех скрытых от сторонних наблюдателей аспектов жизнедеятельности человека, о которых обычно предпочитают умалчивать, считая их недостойными внимания, непристойными, неприличными. При этом следует иметь в виду, что Д. Ранкур-Лаферриер высказывает предположение о наличии у Сталина гомосексуальных интересов и, исходя из этого, осуществляет анализ взаимоотношений между Гитлером и русским тираном. «Все мы бисексуальны, — поясняет свою позицию Д. Ранкур-Лаферриер. — Тем самым в своей книге я хотел сказать, что Сталин был нормальным человеком и, как все нормальные люди, имел латентные гомосексуальные тенденции*.

Думаю, читатель сам в состоянии по достоинству оценить содержащиеся в данной работе идеи, суждения, заключения. И мне вовсе не хотелось бы навязывать ему свое мнение. Каждый имеет право на собственное прочтение, понимание и толкование попавших в его поле зрения текстов. Важно только, чтобы за индивидуально-личностным отношением к прочитанному не искажалась, переоценивалась или, напротив, недооценивалась подлинная значимость тех или иных методов анализа, в частности психоаналитического метода иссле-

Российский психоаналитический вестник. 1991. № 1 С.150.

дования личности, с помощью которого действительно можно обнаружить важные пласты бессознательного в мышлении и действиях политических лидеров.

Что мы знаем о действии бессознательных сил, таящихся в глубинах человеческой психики? Обращаем ли внимание на социальное, коллективное бессознательное, обусловливающее многие политические процессы и вызывающее к жизни политические движения? Почему рациональные действия людей или групп неожиданно оборачиваются иррациональными отношениями между ними? Почему рациональные действия различных государств приводят к политическим последствиям, вызывающим взрыв иррациональных чувств, ненависти одного народа к другому, безотчетной подозрительности, усиливающегося недоверия и бессознательного страха?

Полагаю, что до тех пор, пока исследователи будут ориентироваться исключительно на рациональное поведение людей и не будут уделять должного внимания бессознательным мотивам политических действий, вряд ли возможно адекватное понимание происходящих в мире изменений и выявление продуктивных решений, способствующих устранению кризисных ситуаций. Думаю, что исследование политических процессов и структур может оказаться бесперспективным, если оно не будет включать в себя информацию о бессознательных мотивах мышления и действиях политических лидеров. Другое дело, что именно об этой сфере человеческой жизни наши знания являются весьма

2·

ограниченными, требующими серьезной и кропотливой работы по изучению специфической логики, особого языка и скрытой символики бессознательного, сопровождающих протекание политических процессов.

Здесь налицо сложный комплекс проблем, связанных, с одной стороны, с выявлением закономерностей возникновения и функционирования бессознательных структур в различных политических системах, а также защитных механизмов личности, а с другой — с учетом наших знаний об индивидуальном и коллективном бессознательном — о тонкостях и нюансах, сопряженных с проведением различий между рациональным и сознательным, иррациональным и бессознательным. Ясно одно: психоаналитический метод исследования личности и общества может внести посильный вклад в изучение бессознательного, скрытых мотивов принятия политических решений, иррациональных страстей и драм, бушующих и разыгрывающихся в сфере политики.

Предлагаемая читателю работа Д. РанкурЛаферриера — один из наглядных примеров того, как и в какой степени психоаналитические идеи могут быть использованы при раскрытии психики человека, некогда стоявшего на вершине политической власти и придавшего стране такое направление социально-экономического и культурного развития, которое дает о себе знать и по сей день, несмотря на все попытки коренного преобразования общества. Остается лишь пожелать, чтобы, вопреки возможному внутреннему сопротивлению, вызванному уста-

К оглавлению

лостью от повседневной жизни и неоднозначной, часто противоречивой реакцией на упоминание имени Сталина, читатель не только до конца прочитал данную книгу, но и осознал важность и необходимость понимания бессознательных процессов, протекающих как в недрах психики политических лидеров, так и в глубинах души каждого из нас.

Доктор философских наук Валерий Лейбин

Введение

Один из способов дать определение предмета — это указать, чем он не является. Настоящая книга не является ни историческим, ни политическим, ни социологическим анализом эры Сталина. Не является она и биографией Сталина. Это даже не его психобиография. Книга представляет собой психоаналитическое исследование избранных, дающих нам наиболее яркие свидетельства об этой личности моментов поведения Сталина, начиная с его детства и до старости.

Я не делаю систематизированного хронологического повествования о жизни Сталина, но обращаюсь к вопросам, которые ранее никогда не задавались или, по крайней мере, на которые не было дано правильного ответа. Как обращался Сталин с теми, кто совершал против него агрессивные действия, например со своим отцом? Каков онтологический статус его паранойи, мегаломании (мании величия) и нарциссизма? Каково было его отношение к женщинам? Что он думал о гомосексуализме? Почему

он доверял Гитлеру? Каковы были психологические последствия его физических недостатков? Какую роль сыграл мимикрический талант Сталина в его политической жизни? И так далее. Я затронул проблемы, кажущиеся интересными, а не проблемы, предписываемые некой абстрактной схемой. Я пошел по пути наименьшей беспристрастности, которая для психоаналитика является важнейшим способом толкования личности (см. главу 3). Короче, я хорошо провел время.

Это вовсе не означает, что у меня не было проблем. Психоанализ сам по себе отнимает много сил, но, когда объектом анализа становится кремлевский зверь, возникают некоторые особые проблемы. Аналитик, например, склонен видеть кошмары. Они неприятны, но, если к ним относиться внимательно, они могут одновременно помочь аналитику отбросить ложные пути и подсказать новый взгляд на проблему

(снова см. главу 3).

Более прозаической проблемой, с которой вынужден мириться любой биограф Сталина или историк сталинского периода, является проблема недостатка информации. Большинство фактов из жизни Сталина было окутано тайной. Некоторые следы, возможно, исчезли навсегда. Можно только догадываться о том, что могло и чего не могло быть в архивах КГБ.

Существует также проблема ложной информации. Некоторые биографические источники о Сталине оказались поддельными, состряпанными под псевдонимами «Кирилл Калинов», «Эссед Бей», «Буду Сванидзе», «Имам Рагуза»,

«Ивес Делбарс» и пр. Я признаюсь, что попался на удочку некоторых этих клоунов на ранних этапах своего исследования. Книга «Заметки в журнал» («Notes for a Journal»), якобы написанная Максимом Литвиновым, также оказалась недостоверной. Исследователи личности Сталина, такие, как Гайд (138*), Марку (206) и др., не сумели распознать поддельную природу этих источников. Я предлагаю будущим исследователям личности Сталина занести в свой обязательный список работы следующих авторов: Суварина (267); Блекстока (84); Вульфа (313, 207—222); Вихавайнена (304).

Дело еще более усложняется тем, что некоторые источники о Сталине хотя и не имеют намерения преподнести ложную информацию, являются весьма сомнительными по содержанию, по крайней мере частично. Примером может служить недавно опубликованная противоречивая книга Антонова-Овсеенко «Времена Сталина» (75), которую критики как хвалили, так и ругали. Здесь не место обсуждать достоверность подобного документа либо документов, перечисленных в списке литературы настоящей книги. Достаточно сказать, что, рассматривая отдельные действия или модель поведения Сталина, я пытался:

Здесь и далее при ссылке на источники в скобках дается порядковый номер работы в списке литературы, данном в конце книги, затем (если издание многотомное) номер тома римскими цифрами, дальнейшие цифры отсылают к страницам. Если дается ссылка на несколько источников, то они разделены точкой с запятой. — Прим. ред.

1) подтвердить их достоверность на основе как можно большего количества документов; 2) подтвердить это источниками, общепризнанно считающимися достоверными; 3) если источник не совсем достоверный, я использую только ту часть, которая представляется надежной, и я также могу делать попутные комментарии по поводу достоверности сведений. Например, см. примечание 2, с. 192—193 относительно надежности сведений Давричеви (112).

Очевидно, в пункте 3 содержится слишком большая доза субъективности с моей стороны. Однако мое впечатление таково, что в нем не более субъективности, чем я встретил в большинстве научных исследований по русской или советской истории.

Несмотря на проблемы с некоторыми из источников, все же существует много разнообразных достоверных источников. Их круг варьируется от записей родственников Сталина (Светлана Аллилуева, Анна Аллилуева) до мемуаров его политических соратников (Хрущев, Микоян); от материалов осведомленных бывших оперативных работников службы безопасности (Бармин, Кривицкий, Орлов) до сведений, полученных от переводчиков, работавших с Генсеком (Бирсе, Бережков, Лунги); от записей генералов Сталина (Болдин, Жуков, Мережков и пр.) до свидетельств западных дипломатов и глав государств, которые лично имели дело со Сталиным (Гарриман, Черчилль, Рузвельт, Гопкинс, Тэннер и пр.). Количество достоверных сведений очевидцев о

Сталине действительно достаточно велико, и многие из них могут с успехом быть использованы для психоанализа.

Еще одно преимущество психоаналитика состоит в том, что Сталин был диктатором. Политические события в стране, вероятнее всего, служат отражением рассудка признанного диктатора, нежели интеллекта других политиков в стране. Это следует из самого определения диктатора, то есть политика, который сосредоточивает все управление страной в своих руках. Если, например, мы хотим объяснить с точки зрения психоанализа советскую внешнюю политику после 1929 года, можно смело держать пари, что ее содержание будет иметь большее отношение к рассудку Сталина, чем к рассудку, скажем, Карла Радека или даже Максима Литвинова. Положение именно Сталина позволяло ему (сознательно, бессознательно, часто непоследовательно) претворять в жизнь свои представления о внешней политике, в то время как другие политические деятели были ограничены определенными рамками.

Это вовсе не означает, что Сталин имел полный контроль после 1929 года. Например, есть некоторые свидетельства о том, что «Сталин периодически терял дееспособность из-за проблем со здоровьем в первую половину семи—восьми послевоенных лет» (234, 179—180). Можно также отметить, как это сделал Гетти (137), что многие события в смутное время массовых арестов и террора в 1937—1938 годах выходили за пределы контроля Сталина. Но даже Гетти признает, что на Сталине лежит «главная ответст

венность за события, имевшие место под его руководством» (137, 9, курсив мой. —Д. Р.-Л.). Это утверждение можно также сравнить с несколько более умеренным заявлением Конквеста: «Все, что происходило в те годы, в конечном итоге должно уходить корнями в особый менталитет Сталина и правящей сталинской группы, то есть в субъективную силу, воплощенную в политической линии партии, которая использовала различные политические механизмы, имевшиеся в ее распоряжении, для создания и упрочения радикально нового порядка, неприемлемого для всех остальных в стране» (106, 3, курсив мой. — Д. Р.-Л.}.

Выражения «особый менталитет» и «субъективная сила» предполагают проведение психоаналитического исследования личности Сталина и его коллег на высшем правительственном уровне. Я принимаю приглашение провести исследование в той мере, в какой это относится к Сталину.

Многие источники, привлеченные мною для настоящей книги, написаны не на английском, а на других языках. Но там, где это возможно, я представил перевод на английский язык соответствующих отрывков. Переводы сделаны мною, если не оговорено особо.

По ходу работы над книгой я получил конструктивные замечания от многих людей. Среди них были: Билл Дикапо, Дан Броуэр, Сьюзан Берк, Алан Элмз, Джон Фаин, Джим Галлант, Бен Хельман, Соломон Иоффе, Валерий Джоссон, Магнус Люнггрен, Карл Менгес, Барбара Мильман, Маргарита Томпсон и Элизабет Вуд.

Большая помощь была оказана персоналом Внутреннего отдела Библиотеки Шилз университета штата Калифорнии в г. Дейвисе. Предоставленные мне гранты научно-исследовательским факультетом Калифорнийского университета, а также летний грант Российского и Восточно-Европейского центра университета Иллинойса в Шампейн/Урбана значительно ускорили проведение исследования.

Я выражаю признательность своим ассистентам по научной работе: Валерию Джоссону, Тому Куртцу и Джону Гивензу за оказанную мне помощь в поиске библиографических раритетов. И наконец, огромной благодарности заслуживает Хайнц Фенкль за терпение и многие ночные часы, которые он провел за компьютерной версткой книги.

Дейвис, Калифорния Май 1987 г.

Глава 1

ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА: НЕКОТОРАЯ ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ РАБОТА

Работа Роберта К. Такера «Сталин как революционер» (292) является наиболее полной научной психобиографией Сталина. Эта книга представляет собой первую часть запланированной трилогии (см. также: 289; 290; 292; 294; 296—298; 300). Психологические категории, используемые Такером, заимствованы не столько из общепринятого фрейдовского анализа, сколько от ревизионистов Эрика Эриксона и Карен Хорни (в частности, из ее работы «Neurosis and human growth», 1950). Также можно почувствовать влияние психоаналитических политических теорий Харольда Лассуэлла, но в то же время Такер (294) отвергает Лассуэлла в пользу Хорни.

Такер утверждает, что личность Сталина является решающим фактором в понимании хода советской истории вплоть до 1953 года — года смерти Сталина: «Вопрос психоисторического исследования влиятельного политического лидера — это не просто изучение личности субъекта по возможности систематическим методом проникновения в его сущность. Это, кроме того, поиск таких

связей и взаимодействий личности с социальной средой и политической ситуацией, которые дают возможность личностному фактору стать исторически важным в каждом данном случае.

В рассматриваемом здесь случае объяснение результата — восхождение Сталина и последующая диктатура — следует искать в природе Сталина, в природе большевизма как политического движения, в сущности исторической ситуации советского режима в 20-х годах, а также в природе России как страны с традицией автократического правления и с расположенностью к нему народа. Но только путем выяснения сложной взаимосвязи всего этого можно определить, почему в этот момент личность оказалась, как с запозданием, но правильно предвидел Ленин, решающим пустяком* (292, XVI).

Под личностью Такер подразумевает не просто минимум чисто физической энергии, настойчивости, организаторских способностей, личного интереса и политической проницательности, чем должен обладать каждый активный политик. Скорее, он имеет в виду уникальное сочетание личностных характеристик в одном особом политике, в данном случае сложную паутину поведенческих реакций и эмоций в жизни Иосифа Виссарионовича Джугашвили, известного под именем Иосиф Сталин.

Такер доказывает (289), что если бы личность Сталина не была решающим фактором, то было бы крайне трудно объяснить некоторые хорошо известные факты советской истории. Например, большинство специалистов по советскому периоду истории сходятся в том, что Боль-

К оглавлению

шая Чистка в 1936—1938 годах, во время которой было арестовано, по различным оценкам, от пяти до девяти миллионов человек, нанесла чрезвычайный вред экономике и военной мощи Советского Союза. Это поставило Советский Союз vis-a-vis со смертельной опасностью со стороны несомненно враждебной нацистской Германии. Большая Чистка не могла быть «потребностью системы», как сказали бы социологи. Но никто не сомневается, что Большая Чистка была инициирована и поддержана Сталиным. Следовательно, она должна быть отражением, по крайней мере отчасти, личных потребностей Сталина, и некоторые из них, по утверждению Такера, были психопатологическими.

Другим примером может служить то, как изменилась жизнь в Советском Союзе после смерти Сталина. Если бы террор был неотъемлемой чертой советского общества или советской системы правления, нельзя было бы объяснить значительное снижение уровня террора после того, как умер Сталин: «Советские граждане настойчиво называют ослабление террора, возможно, наиболее существенным общим впечатлением от изменений, которые они почувствовали в послесталинской России...» (289, 571; ср.: 222, 115-116).

Вышесказанное не означает, что другие факторы, помимо личности Сталина, не повлияли на политические события в Советском Союзе во время сталинской эры. Сталин не смог бы выдвинуться без социального хаоса, который возник в результате первой мировой войны, революции 1917 года и гражданской вой-

ны. Ему был необходим бюрократический аппарат, подчиненный его воле, и он смог постепенно его выстроить. Он нуждался в эффективной полицейской силе, взаимодействующей с населением, способным привлекаться к различным формам устрашения и доносов (массовая психология советского народа в сталинское время должна еще быть изучена). Сталину требовались — и он в итоге получил — эти и другие внешние составляющие, необходимые для реализации внутренних потребностей его диктаторской натуры. Когда он умер, его личность перестала быть действующим фактором, и террор прекратился. Внешние составляющие еще сохранялись, но личность Сталина отсутствовала. Такер в этом случае оправданно соглашается с тем, что Гирш называет «соблазном разгадки тайн исторической эпохи, исходя из духовного мира одного индивида* (153, 424). Период с 1929 по 1953 год не зря зовется «сталинской эрой*.

Вероятно, сталинский террор в Советском Союзе возможен до сих пор. Так думает Надежда Мандельштам (205, 568). Александр Зиновьев так не думает (26). Может быть, в этой стране до сих пор присутствуют условия, благоприятствующие росту такой диктаторской личности, как Сталин, в противовес другим странам, например Соединенным Штатам и большинству стран Западной Европы. Но какие бы ни были ответы на эти академические вопросы, ясно, что в течение первых десятилетий советской истории некоторые свойства личности Сталина действительно сочетались с внешними условиями

таким образом, что дали ему возможность стать диктатором.

В своих психоисторических трудах Такер или косвенно (напр., 292), или прямо (напр., 289; 291) основывается на идеях, изложенных в интереснейшей работе Харольда Лассуэлла «Psychopathology and politics» (1960). Центральной из них является утверждение, что политическое поведение есть, по существу, воплощение «личных» интересов. По Лассуэллу, «политическая» фигура думает, что она действует в общественных интересах, то есть логически обосновывает свои поступки. На самом же деле, она действует на основе личных, «первичных» мотивов, в первую очередь тех, которые сформировались в детстве на базе отношений к членам родной семьи. Это «перенос личных мотивов с объектов семьи на общественные объекты» (187, 75). Например, «...подавляемая ненависть к отцу может быть повернута против королей и капиталистов, которые являются социальными объектами, играющими свою роль во главе или внутри общества» (там же). Посредством «процессов символизации» «обычные частные действия» оказываются связанными с «отдаленными социальными объектами» (там же, 186).

В статье, опубликованной до выхода написанной им биографии Сталина, Такер обсуждает двух наиболее видных диктаторов недавнего прошлого — Сталина и Гитлера. Он применяет к ним основной тезис Лассуэлла следующим образом: «Диктатор, так сказать, не ограничивал выражение своих психопатологических потребно-

3-

стей личной жизнью в то время, как «нормально» функционировал в публичном политическом качестве. Скорее, он находил главный выход этим потребностям в политической идеологии и политической деятельности. В терминах Лассуэлла его психопатологические «личные аффекты* переносятся на «общественные объекты» (289, 566).

Резерфорд соглашается: «По Лассуэллу, личные мотивы и мания заговоров Сталина переносились на общественные объекты — Коммунистическую партию, внутренние и международные отношения — и объяснялись общественными интересами, а также интересами благополучия и безопасности России» (245, 390).

Сказать, что политик действует на политической арене исходя из своих личных интересов, не значит утверждать, что это все, чем он занимается. Политик может приносить вполне реальную пользу обществу, даже совершая самый эгоистический поступок, такой как назначение друга на важный политический пост. Законодатель может применять объективные критерии, решая, как голосовать за предложенный закон. Что дает политическая власть (а политика без власти ничего не значит), так это возможность политику проявить личные интересы в политической сфере. Пе все политики и не всегда используют эту возможность. Политический спектр широк. Он содержит психологические типы от умеренного Цинцинната, который бросил заниматься политикой и вернулся к плугу после того, как был диктатором, до мегаломаника Сталина, который вряд ли мог представить

себе, что можно бросить политику. Как сказала Светлана Аллилуева о своем отце, «политика отодвинула в нем все другие человеческие интересы на задний план — и так было всю жизнь» (10. 315).

Через полвека или близко к этому, после того как Лассуэлл впервые предложил свою теорию, она была подвергнута значительному теоретическому обсуждению и даже некоторой эмпирической проверке (см.: 245; 121, 58 и далее). Насколько я понимаю Лассуэлла, он не утверждает, что политики умственно больны, хотя иногда складывается обманчивое впечатление, что именно таков его довод.

Действительно, Лассуэлл, как отмечал Такер (291, 39), исключает возможность занятия высоких должностей в тоталитарном правительстве личностями, не испытывающими к этому страстного желания. Но в любом случае «категория психопатологии» (Такер) на самом деле не была наиболее важной частью в теоретическом вкладе Лассуэлла. Я склонен согласиться с Резерфордом, подтверждающим теорию Лассуэлла следующим образом: «Дисктинция типов личности политиков должна проходить не между умственной болезнью и здоровьем, а скорее между интернализацией и экстериоризацией как основами их поведения. Мир политики — плодотворная почва для экстериоризации беспокойства и интрапсихического конфликта и как таковой притягивает личности с потребностью нахождения объектов для проекции и замещения» (245, 402).

Такер утверждает, что Сталин на самом деле был умственно больной («патологическая личность» — 290, 160; «где-то на континууме психиатрических проявлений, означающих паранойю» — 289, 566). В период политики гласности Горбачева даже в Советском Союзе стало возможным выдвинуть предположение, что Сталин страдал умственным недугом («душевная болезнь» — 19). Но важно понять, что лассуэллианский (или общий психоаналитический) подход к объяснению поведения Сталина в действительности не требует решения вопроса о его умственном здоровье или болезни. Необходимо рассмотреть, как и в какой степени Сталин воплощал свои «личные» и «первичные» интересы на общественной арене. Даже применение таких клинических терминов, как «паранойя», «мегаломания», «садизм» etc., к Сталину не означает обязательно утверждения о его психопатологии. Фрейд и другие психоаналитики часто используют эти термины вне клинического контекста. Например, они могут быть применены при описании поведения ребенка во время игры или при анализе народных выражений. Психоанализ не эквивалентен психиатрии (ср.: 236, 11—13), как психобиография не эквивалентна патографии.

Глава 2

ПОВЕРХНОСТНАЯ СТРУКТУРА ДУШИ ДИКТАТОРА

Еще одной причиной, которая затрудняет решение вопроса о «патологии» поведения Сталина, является тот факт, что Сталин обладал огромной политической властью. Он был не простым смертным, а правителем. Обычные оценочные категории не всегда можно применить к тем, кого Гегель назвал «фигурами мировой истории».

Если Джо Блоу в словесной форме или как-то иначе попытается выразить иллюзию политического руководства, его психиатр верно поставит диагноз «патология мегаломании». Но если то же самое делает «Джо» Сталин, то это совсем другое дело. Борьба с оспой Джо Блоу может иметь «патологию», тождественную случаю с оспой «Джо» Сталина (Сталин действительно болел оспой в возрасте семи лет), но мания величия Джо Блоу не может быть приравнена к представлениям Сталина о его действительном величии. Здесь, возможно, срабатывает тот же внутренний механизм, но разные социополитические контексты дают совершенно разные результаты. Джо Блоу либо игнорируют, либо, если его поведение начинает слишком раздражать окружающих, помещают в лечебницу. Иосиф Сталин, окруженный послушным политиче-

спим аппаратом, напротив, мог серьезно тешить себя иллюзией о своем превосходстве над другими политическими фигурами, правящими Советским Союзом, и заниматься прославлением себя даже в неполитических сферах (например, к концу жизни он вообразил себя специалистом в лингвистике).

Сталин мог организовать — и организовал — постоянный хор лести и низкопоклонства, в который включились и средства массовой информации, и деятели искусства и академической науки. Алексеев (8) на основе документов исследовал частоту, с какой имя Сталина начиная с 30-х годов и до 1953 года упоминалось в советской прессе. По наблюдениям Вольского и Суварина, уже сам по себе характер того, как относилась к Сталину пресса тех лет, может служить доказательством его мегаломании (306, 7). Панорамное исследование Лабиной бесчисленных способов, которыми превозносили Сталина, у здорового читателя может вызвать тошнотворное чувство (181, 61). Вот список, представленный Антоновым-Овсеенко, некоторых грандиозных эпитетов, использовавшихся средствами массовой информации по отношению к Сталину при его жизни: Великий Вождь советского народа

Вождь мирового пролетариата и просто —

Великий вождь

Великий Друг детей, а также — Друг женщин, колхознике! художников, шахтеров и актеров, водолазов и бегунов на длинные дистанции...

Продолжатель дела Ленина Великий мастер смелых революционных решений и крутых поворотов Творец Сталинской Конституции Преобразователь природы Великий Кормчий Великий стратег революции Величайший полководец Маршал

Генералиссимус Знаменосец коммунизма Отец Народов

Отец, Вождь, Друг и Учитель. Великий интернационалист Почетный пионер Почетный Академик Гений человечества Корифей науки

Величайший гений всех времен и народов (11, 283).

Ни одно ego — используя этот термин в разговорном смысле — никогда не восхвалялось столь высоко и столь многими людьми. Или, если выражаться соответствующими психоаналитическими терминами (см., напр.: 127, 387 и далее), никогда нарциссические потребности индивида не встречали столь обильного «нарциссического предложения». Конечно, некоторые грандиозные титулы Сталина обнаруживают иллюзорный аспект его мегаломании («Корифей науки», «Великий стратег революции», «Величайший гений всех времен и народов»), Но другие описывают подлинное величие Сталина. Сталин действительно был «Преобра-

зователем природы» и «Великим мастером смелых революционных решений и крутых поворотов». И только из-за его действительного могущества миллионы людей верили в поддельные эпитеты.

Медведев рассказывает историю, которая многое говорит о мегаломании Сталина. Разговаривая с католикосом Грузинской Православной Церкви в середине 40-х годов, Сталин спросил его: «И кого же Вы больше боитесь — меня или Бога?» Служитель церкви был в замешательстве и не смог ответить. Тогда Сталин высказал следующее наблюдение: «Я знаю, что Вы больше боитесь меня, иначе Вы не пришли бы на встречу со мной в обычной гражданской одежде» (213, 2). В этом контексте отождествление Сталиным себя с Господом Богом полностью подтвердилось. Католикос действительно боялся Сталина больше, чем Бога.

В других случаях, однако, Сталин, казалось, ставил себя в положение, подчиненное Богу, в которого он (по крайней мере какое-то время) верил. Так, когда в 1942 году Уинстон Черчилль спросил Сталина, мог ли он простить ему его роль в интервенции Антанты против Советов в 1918—1920 годах, Сталин ответил: «Все это в прошлом. Не мне прощать. Бог простит» (146, 161). Возможно, это заявление было искренним. Несомненно, что Сталин был глубоко религиозен в тот период, когда учился в духовной семинарии в Тифлисе, и что он сохранял необычайно положительное (для большевика) отношение к Русской и Грузинской Православной Церкви всю остальную жизнь (66).

К оглавлению

Все то, что сказано в связи с мегаломанией Сталина, может быть сказано и о его паранойе. Когда Сталин был у власти, он мог в какой угодно степени быть параноиком. Хрущев в своей речи на XX съезде партии в 1956 году описывает то, что является очевидными параноидальными симптомами: «Сталин был очень недоверчивым человеком; он был болезненно подозрителен; мы знаем это по работе с ним. Он мог посмотреть на кого-нибудь и сказать: «почему ты сегодня не смотришь прямо?» или «почему ты сегодня отворачиваешься и избегаешь смотреть мне в глаза?» Такая болезненная подозрительность создала в нем общее недоверие и к выдающимся партийцам, которых он знал годами. Всюду и везде он видел «врагов», «лицемеров» и «шпионов» (57, 38).

«Вследствие необычайной подозрительности Сталина, у него даже появилась нелепая и смехотворная мысль, что Ворошилов был английским агентом. (Смех в зале.) Да, да, — английским агентом. В доме Ворошилова была даже сделана специальная установка, позволяющая подслушивать, что там говорилось. (Возмущение в зале.)· (там же, 67).

Де Йонг цитирует отчет Министерства иностранных дел Великобритании, где говорится, что Сталин так боялся покушения, что его врач «...должен был осмотреть ряд людей, которые все были так похожи на Генерального секретаря, что он не знал, кто из них был Сталин» (114,455).

Паранойя Сталина особенно ярко проявилась в его антисемитизме. К концу жизни он был по-

глощен идеей «сионистских* заговоров и организовал кампанию против так называемых «безродных космополитов». Гитлеровское «окончательное решение еврейского вопроса» он считал «правильным» и даже «гениальным* (42, 106). Евреи были вычищены из Центрального Комитета, городских комитетов, райкомов, судов, больниц, военных организаций и других заведений. В 1948 году Сталин приказал арестовать почти весь состав Еврейского антифашистского комитета. Он приказал арестовать писателей, которые пользовались идишем, таких как Маркиш, Февер, Квитко и пр. Еврейские школы, театры, газеты и журналы были закрыты. Квоты на евреев были установлены в университетах, институтах и на многих заводах. Сталин взял на себя личную ответственность за расследование «дела врачей», в котором группа докторов, главным образом евреев, была обвинена в убийстве или попытке убийства различных высокопоставленных советских работников, принимавших участие в подрыве деятельности Международного еврейского благотворительного общества. В середине процесса Сталин обвинил членов Политбюро в недостатке суровости: «Страна погибнет, потому что вы не умеете распознавать врагов» (57, 54). Если бы Сталин умер позже, советские евреи, возможно, были бы депортированы из центральных городов в отдаленные районы. Те, кто остался в Москве, должны были бы носить желтые звезды, пришитые на рукавах. Эти и другие проявления антисемитского варианта паранойи Стали-

на хорошо документированы и выделены в лучших исследованиях личности Сталина.

Процессы 30-х годов, связанные с чистками, были, безусловно, самыми яркими публичными проявлениями того, что Сталин постоянно ощущал себя кем-то преследуемым (это, безусловно, не означает, что у этих процессов не было также и других причин, таких, как разногласия в партии или потребность Сталина получить более жесткий контроль над своими подчиненными). Такер выражается в сугубо лассуэллианских терминах: «...процессы служили не только. политическим символом логической обоснованности Большой Чистки, но в то же время были психологическим символом попытки логически оправдать параноидальную тенденцию самого Сталина» (291, 71). Далее он говорит: «Мир Большой Чистки и процессов, с ней связанных, заполненный множеством замаскированных врагов, плетущих заговор с целью уничтожения сталинского режима и самого Сталина, был образным миром самого Сталина. Под сталинским руководством НКВД с помощью Вышинского и других подтверждал реальность этого мира и заставлял его проявляться еще более конкретно и убедительно, используя для этого аресты большого числа советских граждан, вынуждая их сознаваться, что они были замаскированными врагами, и выставляя их на показательные процессы, в которых бывшие ведущие оппозиционеры и другие люди публично объявляли себя виновными в измене. Соответственно, мы можем рассматривать процессы как приводной механизм, передающий

вовне работу чего-то похожего на параноидальную маниакальную систему, составляющими которой являются центральная тема (великий заговор) и злобная псевдообщность («Блок правых и троцкистов*). В этом отношении стенограмма процесса является документом из истории человеческой психопатологии» (там же; ср.: 94, 289).

Последнее утверждение, похоже, предполагает, что не только Сталин, но и вся политическая общность вокруг него была «патологической». Паранойя Сталина, другими словами, была заключена в нетипичный социальный контекст. Это была привилегированная паранойя2 так же, как была привилегированной его мегаломания. Советское общество приспосабливалось к этой паранойе, уничтожая себя. Это общество не устранило Иосифа Сталина. У нас нет причин думать, что внутренние психологические процессы, происходившие в Сталине, когда он появлялся на публике со своей паранойей, отличались от тех процессов, которые управляют поведением обыкновенного параноика Другим был социальный отклик.

Известная садистская жилка Сталина — еще один аспект его личности, который можно было бы считать патологическим вне контекста деятельности Сталина. Эрих Фромм (135, 285) говорит, что садизм Сталина был «несексуальным садизмом». Сиомопулос и Гольдсмит (257, 637) предпочитают термин «характерологический садизм». То есть Сталин наслаждался, причиняя боль другим, но при этом якобы не испытывая сексуального возбуждения. Например, он

лично уверял людей, что они находятся в безопасности, а непродолжительное время спустя их забирали. В тот самый день, когда был арестован Николай Вознесенский, Сталин пригласил его на свою дачу и даже предложил тост за его здоровье (75, 293). Сталин также арестовывал членов семей высокопоставленных партработников (жену Калинина, брата Кагановича и пр.) и затем наслаждался, наблюдая отчаяние этих функционеров, которые не осмеливались протестовать. Медведев приводит следующую историю: «...беседуя однажды с О. Куусиненом, Сталин спросил его — почему он не хлопочет об освобождении своего сына. «Очевидно, были серьезные причины для его ареста», — ответил Куусинен. Сталин усмехнулся и дал указание об освобождении сына Куусинена» (38, 595; ср.: 180, 227).

Одной из излюбленных жертв Сталина был его личный секретарь Александр Поскребышев: «Однажды под Новый год Сталин решил поразвлечься таким образом: сидя за столом, он стал сворачивать бумажки в маленькие трубочки и надевать их на пальцы Поскребышева. Потом он зажег эти трубочки вместо новогодних свечей. Поскребышев извивался и корчился от боли, но не смел сбросить эти колпачки» (38, 639;ср.: 239, 275—276).

«Говорят, что Поскребышев сам был вынужден представить на подпись Сталину ордер на арест своей жены. При этом он попытался встать на ее защиту. «Так как органы НКВД считают необходимым арест Вашей жены, — сказал Сталин, — так и должно быть». И он

подписал ордер. Увидев выражение лица Поскребышева, Сталин засмеялся: «В чем дело? Тебе нужна баба? Мы тебе найдем». И действительно, вскоре в квартире Поскребышева появилась молодая женщина и сказала, что ей было предписано вести его хозяйство» (122, 79; другие примеры приведены в книге Аллилуевой, 10, 386).

Эти акты жестокости Сталина, в сущности, не отличаются от еще более распространенной практики обычных профессиональных пыток (некоторые межкультурные и исторические документы по этому ужасающему предмету содержат следующие источники: 89; 84, 48—83; 262, 93—143; 227; 73). В целом садист есть садист, будь он испанским инквизитором или немецким нацистским «доктором», аргентинским военным мучителем или грузинским диктатором Советского Союза. Что делает садизм Сталина более интересным и имеющим большие последствия, чем другие виды садизма, так это то, что он имел несравнимую систему поддержки, громадную политическую машину, состоящую из многочисленных послушных чиновников (многие из которых сами были садистами), готовых исполнять любую прихоть тирана. Сталин не только