Подавляющее большинство жуковских побед на поверку оказываются либо сильно раздутыми, либо вовсе мнимыми. Так, знаменитый доклад "Характер современной наступательной операции", сделанный Жуковым на совещании высшего комсостава в конце 1940 года, как известно, открыл ему дорогу к посту начальника Генштаба. Однако этот доклад был написан жуковскими подчиненными, будущим маршалом, а тогда полковником И. X. Баграмяном и подполковником Г. В. Ивановым. Об этом Иван Христофорович честно сообщает в своих мемуарах.
Неумно также снимать с Жукова ответственность за плохую подготовку к войне и за неудачи 1941 года, перекладывая их на одного Сталина. Первая успешная жуковская операция - взятие Ельни в сентябре 1941 года - принесла, наверное, больше вреда, чем пользы. В то время главный удар немцы наносили не на Москву, а на Киев, и силы, взятые Жуковым для контрудара, целесообразнее былобы использовать для отражения немецкого наступления в южном направлении и предотвращения окружения войск советского Юго-Западного фронта. В Ленинград же Георгий Константинович прибыл уже после того, как Гитлер отдал директивы не брать город, ограничившись блокадой, так что спасителем северной столицы Жуков в действительности не был. Три его наступления на ржевско-вяземский плацдарм в 1942 году, как уже говорилось, закончились полными провалами и стоили больших жертв. После одного из них, окончившегося гибелью в окружении ударной группировки во главе с генералом М. Г. Ефремовым, специальный доклад Генерального штаба констатировал, что неудача произошла всецело по вине командующего Западным фронтом Жукова:
"Силы и средства были почти равномерно распределены по всему огромному фронту. Громкие приказы, которые отдавал командующий Западным фронтом, были невыполнимы. Ни один приказ за всю операцию вовремя не был выполнен войсками. Они оставались голой, ненужной бумагой, которая не отражала действительного положения войск и не представляла собой ценного оперативного документа. А та торопливость, которую проявляло командование Западного фронта, передавалась в войска и приносила большой вред делу. Операции начинались неподготовленными, без тесного взаимодействия родов войск, части вводились в бой пачками, по частям, срывали всякую внезапность, лишь бы скорей начать операцию, без анализа дальнейшей ее судьбы".
Какое уж тут военное искусство!
Даже последнюю операцию войны, Берлинскую, когда советское превосходство в людях и технике было подавляющим, Жуков провел удивительно бездарно, положив массу солдат в лобовом штурме укрепленных позиций врага на Зееловских высотах. Причем штурм этот был, по сути, бесполезен, поскольку южнее оборона противника уже была прорвана и немцы вскоре все равно сами ушли бы с Зееловских высот. Ну а идея Жукова во время ночного наступления ослепить противника светом мощных прожекторов принесла один только вред. Ослепления защитников Зееловских высот не получилось, зато противнику оказались прекрасно видны боевые порядки наступающих, что лишь увеличило советские потери.
Но вернемся к книге Судоплатова, к его рассказу о постоянных удачах советской контрразведки в годы войны. Павел Анатольевич ошибается, когда пишет, что агентурное сообщение о решениях, принятых на совещании у Сталина, помогло немцам отразить ноябрьское наступление на Ржев. Не только никаких подкреплений не было переброшено немецким командованием на это направление в течение ноября, но, более того, в самый момент атаки здесь происходила плановая перегруппировка немецких войск, что затруднило в первый момент отражение советского удара. Гелен справедливо сетовал в мемуарах, что, правильно определяя стратегические планы советского командования, немецкая разведка редко могла точно установить время и направление атаки.
Судоплатов не упоминает также, что на совещании у Сталина, по утверждению агента, речь шла о наступлении не только на Северном Кавказе и у Ржева, но и на Среднем Дону, то есть в конечном счете и против сталинградской группировки врага.
Ошибается Судоплатов и насчет Курской битвы. В воспоминаниях Гелена приведены лишь агентурные донесения, свидетельствующие, что уже в конце апреля 1943-го командование Красной Армии ожидало немецкое наступление в районе Курского выступа. Шеф ФХО цитирует также свой доклад от 3 июля 1943 года, где указывает на возможность советского наступления на Орел и к нижнему течению Днепра. Ничего о том, что сообщаемые агентами сведения привели к отсрочке начала операции "Цитадель" - немецкого наступления на Курск, Гелен не пишет. Да и постоянный перенос сроков германской атаки никаких ощутимых выгод советской стороне принести не мог. В районе Курской дуги Красная Армия еще с апреля обладала значительным перевесом сил и средств, но медлила, по решению руководства призванная сначала отразить ожидаемое немецкое наступление. То, что это наступление вермахта все время откладывалось, на практике оставляло советскому командованию все меньше летнего времени, благоприятного для наступательных действий. Немецкий удар на Курской дуге фактически стал упреждающим, привел к большим потерям советских войск и принудил их затем начать свое наступление в невыгодных группировках, сложившихся в ходе оборонительного сражения.
Очевидно, что Судоплатов сильно преувеличивает стратегическое значение дезинформации, переданных через Гейне (Демьянова), и к тому же, по всей вероятности, относит к их числу и ряд опубликованных уже после войны донесений, которые к операции "Монастырь" никакого отношения не имели и составленной в советских штабах дезинформацией не являлись.
Подчеркну, что многое из рассказанного в книге "Разведка и Кремль" выглядит вполне правдоподобным. Например, сообщение Судоплатова о том, что будто по возвращении в Москву Демьянов был назначен офицером связи в Генштаб Красной Армии. Этот факт сразу хочется сопоставить с рассказом Уайтинга об агенте майора Бауна по кличке Александр, в том же 1942 году служившем в Москве в батальоне связи в чине капитана. Однако в этом случае странен псевдоним агента. Не могли же в абвере в качестве кодового имени использовать подлинное имя агента (если предположить, что Демьянов и был тем агентом Александром). Столь же убедительным на первый взгляд кажется и отождествление Гейне с офицером штаба Рокоссовского, упоминаемым в мемуарах Шелленберга в качестве германского агента. Однако тут же приходится оговориться, что автор "Лабиринта" говорит не об одном, а о двух штабных офицерах, служивших у будущего "маршала Польши". К тому же, скорее всего, именно из этого источника поступило приведенное выше донесение от 3 мая 1944 года, совершенно верно излагавшее замысел советского наступления на предстоящую летнюю кампанию. Если безымянным офицером-шпионом в штабе 1-го Белорусского фронта в действительности был сотрудник НКВД Демьянов, то почему же он передал абсолютно достоверную информацию о планах советского Верховного Главнокомандования? И почему Судоплатов приписывает Шелленбергу утверждение, будто агент из штаба Рокоссовского был настроен антисоветски и ненавидел Сталина, поскольку несколько лет провел в заключении в Сибири, тогда как все эти качества бывший шеф всей германской разведки приписывает отнюдь не агенту, а, со слов последнего, самому К. К. Рокоссовскому?
Огрехи в судоплатовских мемуарах усугубляются рядом очевидных несовпадений с фактами, сообщаемыми другими авторами, также писавшими о А. П. Демьянове и операции " Монастырь" на основании документов и воспоминаний ее участников. Например, журналистка Людмила Овчинникова, ознакомившаяся, в частности, с записками жены Демьянова Татьяны Борисовны Березанцевой, в своей публикации "Железный крест и Красную Звезду он получил за одну операцию", появившейся в "Комсомольской правде" 13 августа
1996 года, уже после выхода мемуаров Судоплатова, приводит несколько иную версию военной биографии агента Гейне. По словам Овчинниковой, перед тем как в декабре 1941 года перейти линию фронта, Александр Петрович числился работником Главкинопроката (по крайней мере, так он представился допрашивавшим его немцам). По возвращении же в Москву уже в качестве агента абвера Демьянов первоначально вернулся на прежнее место работы, а вскоре сообщил своим новым хозяевам, что перешел в Наркомат путей сообщения (оттуда было удобно поставлять дезинформацию под видом графиков военных перевозок). И действительно, придумывать для двойного агента легенду, по которой он будто бы стал офицером связи советского Генштаба, было нецелесообразно. Во-первых, для оправдания такой должности Демьянову в любом случае потребовалось бы, по крайней мере в адресованных немцам радиограммах, сообщить об окончании соответствующего училища. А на это даже в условиях военного времени требовалось никак не менее полугода, когда Гейне трудно было бы передавать какую-либо правдоподобную дезинформацию. Во-вторых, офицер связи в Генштабе обладает очень большим объемом разнообразной информации и, кроме того имеет возможность передавать значительную ее часть сравнительно безопасно, - со штатной штабной радиостанции, которую, естественно, никому в голову не придет пеленговать. А быстро подготовить столь огромный объем дезинформации, хорошо продуманной и согласованной с действительными намерениями советского командования, боюсь, было не под силу не только такому грамотному генералу-генштабисту, как С. М. Штеменко, но и всему составу Разведывательного и Оперативного управлений Генштаба. Поэтому вряд ли руководители НКВД могли выбрать для Демьянова столь беспокойную должность. В этом случае вполне естественным для немцев было то, что агент поставляет лишь отрывочные сведения, так или иначе ставшие ему известными. Подготовить подобную дезинформацию было несравненно легче.
По утверждению Овчинниковой, только в июле 1944 года Демьянов передал немцам, что его "забирают в армию" и направляют в часть, расположенную под Минском. Следовательно, лишь с этого времени он мог играть роль офицера штаба маршала Рокоссовского. Однако Шелленберг ясно указывает в своих мемуарах на то, что об агентах из окружения Рокоссовского ему стало известно значительно раньше июля 1944 года, еще до того как шеф 6-го управления имперского Главного управления безопасности "по совместительству" возглавил абвер. Да и донесение о советских планах на летнюю кампанию 1944 года, исходившее, очевидно, из того же источника, поступило, как мы помним, до 3 мая 1944 года и, следовательно, не могло принадлежать Гейне - Демьянову.
* * *
Операции " Монастырь" посвящена также статья полковника в отставке В. В. Коровина "Поединок с абвером", опубликованная в 1-м номере "Военно-исторического журнала" за 1995 год. Ее автор, бывший "боец невидимого фронта", утверждает, что после поражения немецких войск под Москвой, "чтобы ввести в заблуждение фашистскую разведку, органы государственной безопасности решили легендировать наличие в Москве антисоветский церковно-монархической организации во главе с поэтом Седовым (фамилия изменена. Седов - выходец из дворян-помещиков, его жена - одна из бывших фрейлин императрицы. - Примечание В. В. Коровина)…"
Являясь монархистами по убеждению, Седов и его жена в кругу своих близких знакомых проводил и антисоветскую пораженческую агитацию. Наблюдение за Седовым осуществлял агент Старый, бывший дворянин, которому он полностью доверял. На одной из встреч Седов обратился к агенту с просьбой установить связь с немцами, на что последний (по указанию оперативного работника) дал согласие. После получения от Седова задания - подбирать лиц для антисоветской работы в Москве - через агента Старого под видом участника его группы был представлен проверенный агент Гейне - также выходец из дворян (благодаря Судоплатову и Овчинниковой мы уже твердо знаем, что под псевдонимом Гейне работал А. П.Демьянов. - Б. С.). Он хорошо знал подрывное дело, электро- и радиотехнику. Встретившись с ним несколько раз, Седов поручил ему перейти линию фронта, сообщить немцам о существовании в Москве церковно-монархической организации и получить задание для дальнейшей работы.
В феврале 1942 года Гейне перебросили через линию фронта. Действуя в соответствии с выработанной легендой, агент подробно рассказал немцам, кто и с какой целью его направил к ним, сообщил об организации, ее руководителях и проводимой ею антисоветской деятельности. Как курьер организации, Гейне просил указаний для дальнейшей работы.
Допрашивавшие агента фашистские разведчики не сразу поверили ему, пытались найти противоречия в легенде и даже инсценировали расстрел. Однако выдержка Гейне и убедительность легенды в конце концов заставили их поверить в то, что они имеют дело с действительным врагом Советского государства. В течение месяца агента обучали радиоделу и методам шифрованной переписки, после чего воздушным путем перебросили в советский тыл. Гейне получил задание собирать и передавать в фашистский разведывательный центр сведения о положении в Москве, продовольственном снабжении населения столицы, о работе ряда военных заводов, дислокации и численности войск, их переброске через московский железнодорожный узел и другую шпионскую информацию. В целом же перед монархической организацией фашисты поставили следующие задачи: активизировать антисоветскую пропаганду среди населения, развернуть диверсионную и саботажническую деятельность, создавать подпольные антисоветские ячейки монархической организации в крупных промышленных городах.
По возвращении из тыла противника Гейне подробно доложил руководителю легендируемой организации Седову о результатах пребывания у немцев и полученном задании. Вскоре гитлеровцам начали поступать радиограммы о "месте дислокации" некоторых частей Красной Армии. Чтобы укрепить положение Гейне у противника, органы контрразведки в течение четырех месяцев сознательно воздерживались от каких бы то ни было просьб к немцам и даже отклонили их предложение о направлении в Москву курьера, мотивируя это опасностью провала".
Как сообщает Коровин, просьбу о направлении курьера с новым передатчиком вместо пришедшего в негодность старого Гейне направил только в начале августа 1942 года. Из этого можно сделать вывод, что в Москву он прибыл в начале апреля, если буквально понимать слова о четырех месяцах, когда советские контрразведчики не разрешали Демьянову обращаться к абверу за помощью. Здесь бросается в глаза разнобой в хронологии у Судоплатова и Овчинниковой, с одной стороны, и у Коровина - с другой. Первые двое временем перехода Гейне-Демьянова к немцам называют декабрь 1941 года, а возвращение агента в Москву Судоплатов относит к февралю 1942-го. Коровин же передвигает сроки на два-три месяца вперед. Я склонен здесь больше доверять Судоплатову, у которого проверка Гейне у немцев вместе с обучением радиоделу, искусству шифровки и другим азам разведывательной работы заняла около трех месяцев, тогда как автор статьи в " Военно-историческом журнале" отводит на все про все месяц с небольшим. Но вот насчет сути полученных Демьяновым у немцев заданий более правдоподобен рассказ Коровина, пусть отставной полковник по части стиля сильно уступает генералу-писателю и профессиональной журналистке. Язык Коровина очень близок к языку документов военного времени, но это-то и придает сообщаемому им достоверность. Абвер давал задания Гейне, явно исходя из того, что он останется на какой-то гражданской работе в Москве, то ли благодаря броне, то ли из-за негодности к армейской службе по состоянию здоровья. Очевидно, немцы надеялись, что агент сможет получить интересующие их сведения из бесед с москвичами и с прибывающими в город военнослужащими, а также от своих знакомых и других членов церковно-монархической организации. Никаких сенсационных сообщений немецкая разведка от Гейне и не ждала, а советская сторона, надо думать, и не собиралась посылать, понимая, как трудно легендировать квалифицированную дезинформацию от агента, работающего на ответственной должности в высокопоставленном штабе. По Коровину, главной целью операции "Монастырь" и продолживших ее операций "Курьеры" и "Березино" был захват курьеров и агентов абвера, и в этом с ним согласны и Судоплатов с Овчинниковой. Вот только насчет числа задержанных при содействии Гейне авторы расходятся. Судоплатов говорит примерно о 50 арестованных агентах и курьерах, Коровин - о 23 агентах, курьерах и "пособниках", а Овчинникова утверждает, что "до конца 1944 года Демьянов помог захватить пришедших на явку 15 немецких разведчиков", а также узнал адреса "нескольких вражеских агентов, действовавших в Москве". Правда, встает вопрос: доверяли ли немцы Демьянову и не вели ли они, в свою очередь, с ним какую-то игру, жертвуя агентами из бывших пленных, которые для абвера не представляли ценности?
Последняя операция, связанная с Гейне, была названа "Березино". Ее ход три наших автора описывают почти идентично, расходясь лишь в некоторых деталях. Наиболее подробно о ней говорит один из основных ее разработчиков - Судоплатов. Ему и слово:
"Накануне летнего наступления Красной Армии в Белоруссии Сталин вызвал начальника Разведупра Кузнецова, начальника военной контрразведки СМЕРШ Абакумова, наркома госбезопасности Меркулова и меня… Сталин принял нас весьма холодно. Он упрекнул за непонимание реальностей войны и спросил, как, на наш взгляд, можно использовать "Монастырь" и другие радиоигры для оказания помощи нашей армии в наступательных операциях, и предложил расширить рамки радиоигр, отметив, что старые приемы не подходят к новой обстановке. Кузнецов предложил подбросить новую информацию через Гейне-Макса о якобы планировавшемся наступлении на Украине. Я не был готов к такому повороту разговора и абсолютно ничего не знал о планах советского Верховного Главнокомандования. К тому же я помнил совет маршала Шапошникова, никогда не встревать в дела, находящиеся за пределами твоей компетенции".
Прервем пока судоплатовский рассказ, чтобы обратить внимание читателей на следующее обстоятельство. Павел Анатольевич невольно сам рушит только что возведенную им конструкцию грандиозных стратегических дезинформаций, якобы постоянно передававшихся немецкой стороне через Гейне-Демьянова. Вдруг летом 1944 года, накануне наступления Красной Армии в Белоруссии, обнаруживается, что Сталин недоволен как раз тем, что через Гейне практически не идет сфальсифицированных данных, которые могут помочь проведению советских наступательных операций. Однако, как можно понять из мемуаров Судоплатова, предложение направить от имени Демьянова дезинформацию о будто бы готовящемся ударе на Украине, одобрения не встретило. Вместо этого, как вспоминает бывший шеф разведывательно-диверсионного управления НКВД, Верховный Главнокомандующий отдал совсем неожиданный приказ:
"Сталин вызвал генерала Штеменко, начальника оперативного управления Генштаба, и тот зачитал приказ, подготовленный еще до нашего разговора. В соответствии с приказом мы должны были ввести немецкое командование в заблуждение, создав впечатление активных действий в тылу Красной Армии остатков немецких войск, попавших в окружение в ходе нашего наступления. Замысел Сталина заключался в том, чтобы обманным путем заставить немцев использовать свои ресурсы на поддержку этих частей и "помочь" им сделать серьезную попытку прорвать окружение. Размах и смелость предполагавшейся операции произвели на нас большое впечатление…
19 августа 1944 года генеральный штаб немецких сухопутных войск получил посланное абвером сообщение Макса (Гейне. - Б. С.) о том, что соединение под командованием подполковника Шерхорна численностью в 2500 человек блокировано Красной Армией в районе реки Березины. Так началась операция "Березино" - продолжение операции "Монастырь".
Операцию "Березино" разработал начальник 3-го отдела 4-го управления полковник И. В. Маклярский (как и Судоплатов, не чуждый изящной словесности, он написал сценарий всенародно любимого фильма " Подвиг разведчика". - Б. С.), я поддержал идею операции. Планировалась заманчивая радиоигра с немецким верховным командованием. О ее замысле во исполнение указания Ставки было доложено лично Сталину, Молотову, Берии. Санкция на проведение операции была получена.
Для непосредственного руководства этой операцией на место событий в Белоруссию выехали Эйтингон (организатор убийства Л. Д. Троцкого. - Б. С.), мой заместитель Маклярский, Фишер (впоследствии советский резидент в Америке Рудольф Абель. - Б. С.), Серебрянский и Мордвинов.
В действительности группы Шерхорна в тылу Красной Армии не существовало. Немецкое соединение под командованием этого офицера численностью в 1500 человек, защищавшее переправу на реке Березине, было нами разгромлено и взято в плен. Эйтингон, Маклярский, Фишер, Мордвинов, Гудимович и Т. Иванова при активном участии Гейне-Макса перевербовали Шерхорна и его радистов (прямо оторопь берет: столько матерых чекистов на одного Генриха Шерхорна - ну как тут устоишь! - Б. С.). В Белоруссию были отправлены бойцы и офицеры бригады особого назначения. Вместе с ними прибыли немецкие антифашисты-коминтерновцы. В игре также участвовали немецкие военнопленные, завербованные советской разведкой. Таким образом, было создано впечатление о наличии реальной немецкой группировки в тылу Красной Армии. Так, с 19 августа 1944 года по 8 мая 1945 года мы провели самую, пожалуй, успешную радиоигру с немецким верховным командованием. Однако оперативные работники, участвовавшие в операции "Березино", не были награждены ни тогда, ни в последующие годы, ни к 50-летию Победы, хотя представлялись к награждению.
Немецкая служба безопасности и генеральный штаб германских сухопутных войск всерьез замышляли нарушить тыловые коммуникации Красной Армии, используя соединение Шерхорна. С этой целью Шерхорну в ответ на его просьбы о помощи были посланы специалисты по диверсиям и техника. При этом нам удалось захватить направленную на связь с Шерхорном группу боевиков-эсэсовцев.
Шерхорн посылал в Берлин отчеты о диверсиях в тылу Красной Армии, написанные Эйтингоном, Маклярским и Мордвиновым. Макс получил приказ из Берлина проверить достоверность сообщений Шерхорна о действиях в тылу Красной Армии - он их полностью подтвердил. Гитлер произвел Шерхорна в полковники и наградил Рыцарским крестом, а Гудериан отправил ему личное поздравление. Шерхорну приказали прорваться через линию фронта и продвигаться в Польшу, а затем в Восточную Пруссию. Шерхорн потребовал, чтобы ему для обеспечения этой операции парашютом были сброшены польские проводники, сотрудничавшие с немцами, Берлин согласился, и в результате мы захватили польских агентов немецкой разведки. Гитлер, со своей стороны, планировал послать начальника службы спецопераций и диверсий Скорцени и его группу, но от этого плана немцам пришлось отказаться из-за ухудшения в апреле 1945 года военной ситуации на советско-германском фронте.
5 мая 1945 года, незадолго до завершения войны, командование вермахта и абвер в своей последней телеграмме рекомендовало Шерхорну действовать по обстоятельствам. Максу было приказано законсервировать источники информации и порвать контакты с немецкими офицерами и солдатами-окруженцами, которым грозило пленение, вернуться в Москву, затаиться и постараться сохранить свои связи. Шерхорна и его группу мы интернировали под Москвой, где они находились до тех пор, пока не были освобождены в начале 50-х годов.
Примечательно, что Гелен, возглавлявший после Канариса немецкую военную разведку, стремясь завоевать доверие американцев, предлагал Макса как надежного источника после войны. Однако разведка США отнеслась с недоверием к предложению Гелена".
В очерке Овчинниковой призыв Гейне (Демьянова) в армию в июле 1944 года прямо связывается с началом операции " Березино", что очень похоже на правду. Согласно легенде в поселке Березино под Минском он допрашивал пленного немецкого офицера, который сообщил, что в лесах скрывается подполковник Шерхорн с двумя тысячами солдат и офицеров. Об этом Гейне, на этот раз игравший роль офицера-переводчика, в середине августа радировал немцам. Овчинникова приводит также данные, что германское командование выделило для отряда Шерхорна в общей сложности 255 контейнеров с оружием, обмундированием и продовольствием и около 2 миллионов рублей советских денег. Чекистам удалось захватить 42 вражеских агентов, посланных на связь с Шерхорном.
Судоплатов утверждает, что замысел создания ложных групп немецких окруженцев в тылу Красной Армии исходил от Сталина и уже в рамках этого замысла его подчиненный И. Маклярский разработал, а он, Судоплатов, одобрил план операции "Березино". Однако очень сомнительно, что инициатива здесь исходила от Верховного Главнокомандующего. Ведь кроме группы Шерхорна, никаких других создано не было (во всяком случае, упоминаний о них нет ни в советских, ни в немецких публикациях). Неужели сталинский приказ о создании у немцев впечатления, что в советском тылу активно действует много отрядов из героев-окруженцев, породил всего-навсего один мнимый "полк Шерхорна"? Почему придуманные НКВД "партизаны фюрера" не росли, как грибы после июльского дождя? И отчего же столь успешно исполнившие приказ Верховного Судоплатов и его сотоварищи наград так и не получили?