Которых при случае раз и навсегда выворачивается наизворот темперамент
Целого народа или целого города (Женева, Базель); сюда относится и истерия
Ведьм, нечто родственное сомнамбулизму (восемь мощных эпидемических вспышек
Ее только между 1564 и 1605 годами); в названной свите находим мы также те
массовые психозы смертомании, чей леденящий душу вопль "evviva la morte!"
Раздавался по всей Европе, прерываемый то сладострастными, то
Свирепо-разрушительными идиосинкразиями: то же чередование аффектов с
Одинаковыми перебоями и скачками еще и нынче наблюдается повсюду, в каждом
Случае, где аскетическая доктрина греха снова пользуется большим успехом.
(Религиозный невроз предстает в форме "падучей" - в этом нет сомнения. Что
Же он такое? Quaeritur.) В целом аскетический идеал и его
Утонченно-моральный культ, эта остроумнейшая, бесцеремоннейшая и опаснейшая
Систематизация всех средств чувственной экзальтации под покровительством
|
|
Святых умыслов, именно таким ужасным и незабываемым образом был вписан во
Всю историю человека; и, к сожалению, не только в его историю... Едва ли я
Сумел бы сослаться на что-либо другое еще, что столь же разрушительно
Сказалось на здоровье и расовой крепости, особенно европейцев, нежели этот
Идеал; позволительно назвать его без всякого преувеличения настоящей пагубой
В истории здоровья европейского человека. Можно было бы еще, на худой конец,
Приравнять его влияние к специфически германскому влиянию: я разумею
Алкогольное отравление Европы, которое до сих пор шло строго вровень с
Политическим и расовым перевесом германцев (- всюду, где они прививали свою
Кровь, прививали они также и свой порок). - Третьим по очереди следовало бы
Назвать сифилис - magno sed proxima intervallo.
Аскетический священник, где бы он ни достигал господства, наводил порчу
На душевное здоровье, стало быть, и на вкус in artibus et litteris - он и
поныне портит его. "Стало быть?" - я надеюсь, со мною просто согласятся в
этом "стало быть"; по меньшей мере я не намерен вдаваться здесь в
Доказательства. Один лишь намек: относительно поземельной книги христианской
литературы, ее самосущей модели, ее "книги-в-себе". Еще среди греко-римского
Великолепия, бывшего также великолепием и книг, в самом средоточии еще не
Поветшалого и не пошедшего еще под снос мира античной письменности, в пору,
Когда можно было еще читать некоторые книги, за обладание которыми нынче
Стоило бы отдать половину здравствующих литератур, простота и тщеславие