Книга десятая

Хочешь, мы начнем разбор отсюда, с помощью обычного нашего метода: длякаждого множества вещей, обозначаемых одним именем, мы обычно устанавливаемтолько один определенный вид.... И обычно мы говорим, что мастер изготавливает ту или иную вещь,всматриваясь в ее идею: один делает кровати, другой - столы, нужные нам, ито же самое и в остальных случаях. Но никто из мастеров не создает самоеидею. Разве он это может? Раз он делает не то, что есть, он не сделает подлинно сущего; онсделает только подобное, но не само существующее. И если бы кто признализделие плотника или любого другого ремесленника совершенной сущностью, онедва ли был бы прав.... Значит, мы не станем удивляться, если его изделие будет каким-тосмутным подобием подлинника.... Так вот, эти самые кровати бывают троякими: одна существует в самойприроде, и ее мы признали бы, думаю я, произведением бога.... Другая - это произведение плотника.... Третья - произведение живописца, не так ли? Бог, потому ли, что не захотел, или в силу необходимости, требовавшей,чтобы в природе была завершена только одна кровать, сделал, таким образом,лишь одну-единственную, она-то и есть кровать как таковая, а двух подобныхлибо больше не было создано богом либо не может быть в природе. - Потому что, если бы он сделал их всего две, все равно оказалось бы, чтоэто одна, и именно та, вид которой имели бы они обе: это была бы таединственная кровать, кровать как таковая, а двух кроватей бы не было.... Я думаю, что бог, зная это, хотел быть действительным творцомдействительно существующей кровати, но не какой-то кровати и не каким-томастером по кроватям. Поэтому-то он и произвел одну кровать, единственную посвоей природе.... Хочешь, мы назовем его творцом этой вещи или как-то в этом роде? - Это было бы справедливо, потому что и эту вещь, и все остальное онсоздал согласно природе. Скажи мне насчет живописца вот еще что: как, по-твоему, пытается ли онвоспроизвести все то, что содержится в природе, или же он подражаеттворениям мастеров? - Творениям мастеров. - Таким ли, каковы эти творения на самом деле или какими они кажутся?Это ведь ты тоже должен разграничить. - Какую задачу ставит перед собой каждый раз живопись? Стремится ли онавоспроизвести действительное бытие или только кажимость? Иначе говоря,живопись - это воспроизведение призраков или действительности? - Призраков. - Значит, подражательное искусство далеко от действительности.Потому-то, сдается мне, оно и может воспроизводить все что угодно, ведь онотолько чуть-чуть касается любой вещи, да и тогда выходит лишь призрачное ееотображение. Следует рассмотреть, обманывались ли люди, встречая этих подражателей,замечали ли они, глядя на их творения, что такие вещи трое отстоят отподлинного бытия и легко выполнимы для того, кто не знает истины, ведь туттворят призраки, а не подлинно сущее. Если бы поистине он был сведущ в том, чему подражает, тогда, думаю я,все его усилия были бы направлены на созидание, а не на подражание. Обо всем впрочем мы не потребуем отчета у Гомера или у кого-либо еще изпоэтов; мы не спросим их, были ли они врачами или только подражателями языкуврачей.... Но когда Гомер пытается говорить о самом великом и прекрасном -о войнах, о руководстве военными действиями, об управлении государствами, овоспитании людей, - тогда мы вправе полюбопытствовать и задать ему такойвопрос: "Дорогой Гомер, если ты в смысле совершенства стоишь не на третьемместе от подлинного, если ты творишь не только подобие, что было бы, понашему определению, лишь подражанием, то, занимая второе место, ты был бы всостоянии знать, какие занятия делают людей лучше или хуже в частном ли илив общественном обиходе: вот ты и скажи нам, какое из государств получилоблагодаря тебе лучшее устройство, как это было с Лакедемоном благодаряЛикургу и со многими крупными и малыми государствами благодаря многим другимзаконодателям?" - Так не установим ли мы, что все поэты, начиная с Гомера, воспроизводятлишь призраки добродетели и всего остального, что служит предметом ихтворчества, но истины не касаются?...С помощью слов и различных выражений он передает оттенки тех илииных искусств и ремесел, хотя ничего в них не смыслит, а умеет лишьподражать, так что другим людям, таким же несведущим, кажется подвпечатлением его слов, что это очень хорошо сказано... - так велико какое-топриродное очарование всего этого.......Тот, кто творит призраки, подражатель, как мы утверждаем, нискольконе разбирается в подлинном бытии, но знает одну только кажимость. Применительно к каждой вещи умение может быть трояким: умение еюпользоваться, умение ее изготовить и умение ее изобразить. Значит, относительно достоинства и недостатков одного и того жепредмета создатель его приобретет правильное представление, общаясь счеловеком сведущим и волей-неволей выслушивая его указания; но знанием будетобладать лишь тот, кто этим предметом пользуется....О том предмете, который он изображает, подражатель не знает ничегостоящего; его творчество - просто забава, а не серьезное занятие.... То же самое и с изломанностью и прямизной предметов, смотря по тому,разглядывать ли их в воде или нет, и с вогнутостью или выпуклостью,обусловленной обманом зрения из-за их окраски; ясно, что вся эта сбивчивостьприсуща нашей душе и на такое состояние нашей природы как раз и опираетсяживопись со всеми ее чарами, да и фокусы и множество разных подобных уловок. Следовательно, то начало нашей души, которое судит вопреки подлиннымразмерам предметов, не тождественно с тем ее началом, которое судит согласноэтим размерам.... Как раз к этому выводу я и клонил, утверждая, что живопись - и вообщеподражательное искусство - творит произведения, далекие от действительности,и имеет дело с началом нашей души, далеким от разумности; поэтому такоеискусство не может быть сподвижником и другом всего того, что здраво иистинно.... Стало быть, подражательное искусство, будучи и само по себе низменным,сочетаясь с низменным низменное и порождает. Подражательная поэзия изображает людей действующими вынужденно либодобровольно, причем свои действия люди считают удачными или неудачными, и вовсех этих обстоятельствах они либо скорбят, либо радуются.... А разве во всех этих обстоятельствах человек остается невозмутимым? Иликак в отношении зрительно воспринимаемых предметов, когда у него получаетсяраспря с самим собой и об одном и том же одновременно возникалипротивоположные мнения, так и в действиях человека бывает такая же распря ивнутренняя борьба?...Душа наша кишит тысячами таких одновременновозникающих противоречий. Так, обычай говорит, что в несчастьях самое лучшее - по возможностисохранять спокойствие и не возмущаться, ведь еще не ясна хорошая или плохаяих сторона, и, сколько не горюй, это тебя ничуть не продвинет вперед, да иничто из человеческих дел не заслуживает особо серьезного отношения, аскорбь будет очень мешать тому, что важнее всего при подобныхобстоятельствах.... Тому, чтобы разобраться в случившемся, и, раз уж это, словно в игре вкости, выпало нам на долю, распорядиться соответственно своими делами,разумно выбрав наилучшую возможность, и не уподобляться детям, которые,когда ушибутся, держатся за ушибленное место и только и делают, что ревут.Нет, мы должны приучат душу как можно скорее обращаться к врачеванию ивозмещать потерянное и больное, заглушая лечением скорбный плач.... Лучшее же начало нашей души охотно будет следовать этим разумнымсоображениям. А то начало, что ведет нас к памяти о страдании, к сетованиям и никогдаэтим не утоляется, мы будем считать неразумным, бездеятельным, под статьтрусости. - Негодующее начало души зачастую может быть воспроизведено различнымобразом, а вот рассудительный и спокойный нрав человека, который никогда невыходит из себя, нелегко воспроизвести, и, если уж он воспроизведен, людямбывает трудно его заметить и понять, особенно на всенародных празднествахили в театрах, где собираются самые разные люди, ведь для них это было бывоспроизведением чуждого им состояния.... Ясно, что подражательный поэт по своей природе не имеет отношения кразумному началу души и не для его удовлетворения укрепляет свое искусство,когда хочет достичь успеха у толпы. Он обращается к негодующему ипеременчивому нраву, который хорошо поддается воспроизведению.... Таким образом, мы по праву не приняли бы его в будущее благоустроенноегосударство, раз он пробуждает, питает и укрепляет худшую сторону души игубит ее разумное начало: это все равно что предать государство во властьлюдей негодных, а кто по приличнее, тех истребить. То же самое, скажем мы,делает и подражательный поэт: он внедряет в душу каждого человека вотдельности плохой государственный строй, потакая неразумному началу души,которое не различает, что больше, а что меньше, и одно и то же считаетиногда великим, а иногда малым, создавая поэтому образы, далеко отстоящие отдействительности. Я думаю, мало кто отдает себе отчет в том, что чужие переживания длянас заразительны: если к ним разовьется сильная жалость, нелегко удержатьсяот нее и при собственных своих страданиях. - Будь то любовные утехи, гнев или всевозможные другие влечения нашейдуши - ее печали и наслаждения, которыми, как мы говорим, сопровождаетсялюбое наше действие, - все это возбуждается в нас поэтическим воображением.Оно питает все это, орошает то, чему надлежало бы засохнуть, и устанавливаетего власть над нами; а между тем следовало бы держать эти чувства вповиновении, чтобы мы стали лучше и счастливее, вместо того, чтобы быть хужеи несчастнее. Уступи им, что Гомер самый творческий и первый из творцов трагедий, ноне забывай, что в наше государство поэзия принимается лишь постольку,поскольку это гимны богам и хвала добродетельным людям. Если же ты допустишьподслащенную Музу, будь то мелическую или эпическую, тогда в этомгосударстве воцарятся у тебя удовольствие и страдание вместо обычая иразумения... Считаешь ли ты, что благо и зло существуют для каждой вещи? Например,для глаз - воспаление, для всего тела - болезнь, для хлебов - спорынья, длядревесины - гниение, для меди и железа - ржавчина, словом, чуть ли не длякаждой вещи есть именно ей свойственное зло и болезнь?... Значит, каждую вещь губят свойственные ей зло и негодность, но если этоее не губит, то уж ничто другое ее не разрушит.......Порча тела - болезнь - изнемождает и разрушает тело, а это приводитк тому, что оно уже перестает быть телом; так и все то, что мы теперьперечислили, приходит к небытию, вследствие собственной порочности, котораясвоим назойливым присутствием губит все изнутри. Значит, и душу рассмотри точно так же. Может ли присутствующая в нейнесправедливость и прочая порочность извести и уничтожить ее своимприсутствием до такой степени, чтобы довести ее до смерти, отделив от тела Обрати внимание, Главкон, что мы не считаем, будто тело должнопогибнуть непосредственно от испорченной пищи, в чем бы эта порча нисостояла, то есть если пища несвежая, протухшая и так далее. А вот когдаиспорченная пища вызывает в теле телесный недуг, тогда мы скажем, что телогибнет хотя и через посредство пищи, но от своего собственного порока, иначеговоря, от болезни. А от порчи съестного, поскольку съестное и тело - разныевещи, мы считаем, тело никогда не гибнет, пока это постороннее телу зло невызовет в нем зла, свойственного телу.... На том же самом основании, если порча тела не вызывает испорченностидуши, присущей ей самой, мы никогда не признаем, будто душа гибнет отпостороннего зла, помимо своей собственной испорченности: это зло и присущееей зло - разные вещи.......Мы ни за что не согласимся, будто душа гибнет от горячки или другойболезни либо от перерезанного горла: если даже изрубить все тело на мелкиекусочки, все это нисколько не увеличивает возможности ее гибели, пока нам недокажут, что из-за этих страданий тела она сама становится менеесправедливой и благочестивой. Если постороннее зло возникает в чем-топостороннем, а собственное зло не рождается, мы не позволим утверждать,будто душа или что-то другое гибнет. И раз ни одна из них не погибает, то количество их не уменьшается и неувеличивается. Ведь если бы увеличивалось количество того, что бессмертно,это могло бы произойти, как тебе известно, только за счет того, что смертно,и в конце концов бессмертным стало бы все. Чтобы узнать, какова душа на самом деле, надо рассматривать ее не всостоянии растления, в котором она пребывает из-за общения с телом и разныминым злом, как наблюдаем мы это теперь, а такой, какой она бывает в своемчистом виде. Именно это надо как следует рассмотреть с помощью размышления,и тогда ты найдешь ее значительно более прекрасной, и к тому же можно будетотчетливее разглядеть различные степени справедливости и несправедливости ивообще все то, что мы теперь разбирали. Разве не признаем мы, что для того, кто угоден богам, все, что исходитот них, будет величайшим благом, если только не положено ему какого-нибудьнеизбежного зла вследствие допущенного проступка.... Стало быть, то же самое надо признать и для справедливого человека, всеравно, постигнет ли его нищета, болезни или что иное из того, что считаетсязлом, все это в конце концов будет ему во благо при жизни и после смерти.

КОНЕ