Книга 3

Афинянин. Царская же, клянусь Зевсом, и вообще всякая властьразрушается разве не самими ее носителями? Цари ли дали такие законы или кто другой, но это было величайшимустановлением для сохранения государственного строя этих трех государств.[...] То, что два государства всегда помогали друг другу против третьего вслучае его неповиновения установленным законам. [...] Однако большинство требует от законодателей, чтоб они устанавливалитакие законы, которые были бы добровольно приняты большей частью народа. Этовроде того, как если бы требовали от учителей гимнастики и врачей толькоприятного упражнения и врачевания для поручаемого их попечению тела. Однако многое из того, о чем молит для себя ребенок, отец просит боговотвратить, - чтоб никогда не исполнилось по молитвам сына. [...] Мегилл. Мне кажется, ты утверждаешь, что должно желать и стремиться нек тому, чтобы все следовало нашей воле, но скорее, чтобы воля следовала занашим разумением, так что и государству, и каждому из нас должно молиться ихлопотать о том, чтобы обладать умом. Афинянин. Да, я помню и хочу напомнить вам, что законодатель, человекгосударственный, должен устанавливать распорядок законов, имея в виду всегдаименно это. [...]...Я утверждаю, что для того, кто не обладает умом, опаснопользоваться молитвами и если уж ему следует молиться, то скорее о том, чтопротивоположно его желаниям....Причина гибели царей и всех их замыслов нетрусость и отсутствие военных знаний у правителей и тех, кому надлежитподчиняться, но всевозможная порочность другого рода, в особенности женеведение величайших человеческих дел. Часть души, испытывающая скорбь и удовольствие, все равно что народноебольшинство в государстве. Когда душа противится знаниям, [правильным]мнениям или разуму, от природы предназначенным править, это я признаюнеразумием, так же как и в государстве, когда большинство не повинуетсяправителям и законам. Так пусть же это будет у нас так постановлено и выражено:невежественным гражданам нельзя поручать ничего относящегося к власти; ихдолжно поносить как невежд, даже если они и горазды рассуждать и наловчилисьво всевозможных душевных тонкостях и извивах. Людей же противоположногосклада должно называть мудрыми, даже если они, как говорят, ни читать, ниплавать не умеют; как людям разумным им надо поручать управление. В самомделе, друзья мои, без лада может ли родиться хоть какой-то вид разумности?Это невозможно. Всего справедливее было бы назвать самой большой мудростьюпрекраснейшую и величайшую гармонию. Ей причастен тот, кто живет сообразно сразумом; а кто ее лишен, тот разрушитель своего дома и никогда не будетспасителем государства, но как невежда вечно все будет делать наоборот....Я думаю, должен править сильный, а слабый ему подчиняться. К тому же это самая распространенная и сообразная с природой власть длявсех живых существ, как некогда сказал фиванец Пиндар. Но главнейшимтребованием является, по-видимому... чтобы несведущий следовал заруководством разумного и был под его властью. Впрочем, о мудрейший Пиндар,по моему мнению, это, пожалуй, и не противоречит природе... Если, забыв меру, слишком малому придают что-либо слишком большое:судам - паруса, телам - пищу, а душам - власть, то все идет вверх дном;исполнившись дерзости, одни впадают в болезни, другие - в несправедливость,это порождение высокомерия. Но к чему мы клоним речь? Вот к чему: смертнаядуша, друзья мои, не может по своей природе, если она молода ибезответственна, вынести величайшей среди людей власти;разум еепреисполняется тяжелейшим недугом неразумия, и она начинает ненавидетьближайших друзей, а это вскоре губит ее и уничтожает всю ее мощь. Тольковеликие законодатели, познав соразмерность, могут этого остеречься. Есть два как бы материнских вида государственного устройства, откоторых, можно сказать по праву, родились остальные. Было бы правильноуказать на монархию как на первый из них и на демократию как на второй.[...] Персы более, чем должно, полюбили монархическое начало, афинянесвободу; вот почему ни у тех, ни у других нет умеренности. Итак, мы утверждаем, что государство, желающее себя сохранить и по меречеловеческих сил быть счастливым, должно по необходимости правильнооценивать честь и бесчестье. Но самое ценное по праву - это блага,относящиеся прежде всего к душе, если в ней есть рассудительность, затемпрекрасные качества тела и, в-третьих, так называемые блага, относящиеся кимуществу и достатку. Если какой-нибудь законодатель или какое-тогосударство выйдут за эти пределы, оценив наиболее высоко достаток илипоместив в смысле ценности низшее перед высшим, они совершат дело инегосударственное, и нечестивое....Законодатель должен иметь в виду троякую цель: чтобы устрояемоегосударство было свободным, внутренне дружелюбным и обладало разумом. [...] Ради этого мы выбрали, с одной стороны, самый деспотический, а с другой- самый свободный государственный строй. Посмотрим же теперь, какой из нихболее правильный. Если ввести и там и тут некоторую умеренность, в одном изних ограничить власть, а в другом свободу, тогда, как мы видели, в нихнаступит особое благополучие; если же довести рабство или свободу докрайнего предела, то получится вред и в первом, и во втором случае.