Глава 21. И вот настал тот день, когда в чёрном тоннеле моих жестоких будней начал появляться слабый, но всё же проблеск

… И вот настал тот день, когда в чёрном тоннеле моих жестоких будней начал появляться слабый, но всё же проблеск, проблеск надежды на освобождение от анорексии, проблеск надежды на жизнь. После пяти долгих лет забвения я вновь ощущала свободу своего разума. Я чувствовала, как нить за нитью, рвутся могущественные канаты анорексии, что так долго сковывали моё сознание, что так усиленно пытались выжать остатки жизни из моего тела, тела, которому я так обязана своей жизнью, которую оно дарило мне уже в который раз, доказывая свою вечную преданность, выдерживая все изнурения, сопротивляясь до последней капли сил даже в те моменты, когда я была готова сдаться и распрощаться с этим миром. Да, именно своему организму, своим органам и системам я обязана своим теперешним, обязана каждым вдохом, столь сладким после смерти - ведь я была не просто на грани, я была мертва, моя душа была мертва, жестоко и хладнокровно убита анорексией.

- Я могу кушать! Я снова могу кушать! Аж не вериться…. – я постоянно прокручивала в голове, пытаясь сохранить это чувство свободы и радости, желая успеть насладиться им, пока оно вдруг вновь не пропало, не исчезло в злобных иклах анорексии. – Мне столько всего нужно попробовать! Я столько всего упустила…. Да, мне необходимо составить меню. Меню не для тщательного контроля над своим питанием, а меню для того, чтобы успеть попробовать как можно больше всего, разного…. – периодически слёзы накатывались на мои едва оживающие глаза, но, впервые за долгие годы, слёзы радости и счастья!

Через мгновенье я уже заливалась звонким смехом. Я менялась, я оживала, как природа в начале весны после долгой и суровой зимы. Ну и пусть моя зима была затянувшейся, зато я вновь видела солнце, вновь чувствовала его ласкающие тёплые прикосновения к моей потерянной душе, я вновь дышала оживляющим ветерком, наполняющим моё обессиленное тело свободой, свободой от той, что хотела погубить меня, забрав, как ещё один трофей, подтверждающий её величие и могущество….

Первые моменты моего освобождения от анорексии оказались даже более эмоционально богатыми, чем я могла предположить или даже мечтать. На меня, запуганную и привыкшую повиноваться своему страху, обрушился поток волнующих переживаний, связанных с появлением чего-то нового где-то в глубине моей души, какого-то давно забытого ощущения свободы и права выбора. Да, если в начале моего пути, пути к здоровью и гармонии, у меня было право выбирать, чему следовать, то немного позже анорексия отобрала у меня и его. Я не могла сделать собственный выбор, принять своё решение о прекращении своих мучений, о прекращении своего покорного служения всемогущественной зависимости анорексии. Согласившись ещё тогда на её условия, подписавши с ней контракт при первом же отказе от еды в пользу получения удовольствия от лёгкости и свободы, я торжественно вручила ей всё ту же свободу, обрекая себя на вечные, но ещё неосознанные, муки. Дело было сделано…. Большего от меня и не требовалось, анорексия продолжила свою работу, приносящую ей столько удовольствия, самостоятельно, лишь периодически прибегая к моему сотрудничеству и напоминая мне о моих обязательствах.

Но теперь всё менялось. Открыв однажды утром глаза, я увидела, что моя комната была не такой уж и мрачной, в тьме которой я уже не могла больше находиться. Воздух, который раздирал мои лёгкие при каждом вдохе, стал более мягким и приятным, солнце, сияние которого ассоциировалось у меня со смертельной угрозой, нежно светило в моё окно, пробуждая чувства неги и наслаждения…. В тот день я впервые сознательно решила приготовить себе обед, который состоял из гречневой каши. До сих пор каша являлась для меня чем-то весьма устрашающим! Мой зависимый мозг не позволял мне даже и мечтать о ложке данного лакомства! Но в тот день я почувствовала, как одно звено анорексии оборвалось внутри меня, пропустив сквозь стену запретов маленький лучик свободы, которая позволяла мне съесть пару ложек запретной пищи! Около часа я просидела над тарелкой, на которой лежало две ложки гречневой каши, но не со своими вечными спутниками- муками и ненавистью к пище,- а с неописуемой нежностью и трепетом, с которым я рассматривала забытый объект, называющийся пищей. Я не помнила, как это ощущать свободу съесть что-либо, как это смотреть на продукты без единой эмоции, вызванной голодом, а лишь с отвращением и брезгливостью, я не помнила ни единого приятного ощущения, связанного с приёмом пищи. Теперь они зарождались во мне вновь! Как нежные едва проклюнувшиеся росточки, которые приветствуют приход весны и тепла в их новую жизнь! Я сидела, неприкасаясь к еде, не потому, что анорексия мне запрещала сделать это, а потому, что я наслаждалась теми новыми эмоциями, которыё прорастали в моём сердце, и спугнуть которые у меня не хватало сил и дерзости.

В тот момент я почувствовала, что все мои старания не напрасны и что я смогу разорвать смертельные оковы, так трепетно охраняемые анорексией. У меня появился новый стимул- стимул вернуть те ощущения ещё хотя бы на секунду, ещё хотя бы раз окунуться в их тёплые воды.

Мой контакт с моим же организмом, с каждым его органом и системой начал постепенно налаживаться. Я разговаривала сама с собой и просила прощения у своего тела за то, что я с ним сделала. Я слёзно умоляла каждую измученную клеточку своего организма простить меня за все те муки, которые каждой из них пришлось пережить в годы моего забвения и скитания в тьме мира анорексии. Я просила их постараться снова принять нашу дружбу и поддерживать друг друга, как и раньше, когда я наделяла их пищей и заботой, а они давали мне в замен своё верное служение.

Постепенно жизнь стала налаживаться. Всё вокруг приобретало новые яркие оттенки. Существование обретало свою истинную ценность и заслуженную желанность. И всё это происходило со мной! С той, что напротяжении нескольких лет умоляла о смерти, потому что утратила последние остатки надежды на другого рода избавление от вечных мук ада, посетить который меня обманом пригласила АНОРЕКСИЯ!