Говорить так – значит не верить Моцарту. Ибо Моцарт, рассуждая о приятеле Сальери великом французском комедиографе Бомарше, говорит буквально следующее:
«Он же гений,
Как ты да я».
Называя Сальери гением, Моцарт не лукавит, не заискивает перед Сальери, ему это незачем, да и не в его стиле.
Моцарт в этом убежден. (От себя добавлю, что это совершенно справедливо, ибо личностей такого огромного масштаба в музыкальной культуре Европы очень немного.)
Пушкинский Сальери, безусловно, тоже гений.
Доказательством этого служит его первый монолог, где он невероятно современно, глубоко и точно описывает творческий импульс, процесс, психологию творческой личности, идеи самоотречения во имя достижения высших целей.
Под этим монологом вполне могут подписаться величайшие представители науки и искусства всех времен.
В XX веке много говорят о психологии творчества.
Одной из слагаемых гениальной личности является так называемая легкость генерирования идей,
то есть способность отказаться от скомпрометированой идеи, с каким бы трудом она ни была выношена раньше.
|
|
Величайший пример подобного проявления гениальности у Сальери – в его первом монологе:
«…Когда великий Глюк
Явился и открыл нам новы тайны
(Глубокие, пленительные тайны),
Не бросил ли я все, что прежде знал,
Что так любил, чему так жарко верил,
И не пошел ли бодро вслед за ним
Безропотно, как тот, кто заблуждался
И встречным послан в сторону иную?»
В образе Сальери перед нами предстает человек самого высочайшего уровня.
Ибо, согласитесь, очень немногие способны, как Сальери, встретив подлинного новатора, отречься от всего в своем собственном творчестве и начать сначала, пойти за ним!
Итак, Антонио Сальери стал поклонником и последователем великого оперного реформатора Кристофа Виллибальда Глюка.
Но через несколько строк идет еще более потрясающая информация: Сальери называет имя итальянского композитора Пиччини, который
«Пленить умел слух диких парижан».
И опять то же слово, слово, которым Сальери характеризует Блока. Неужели у Пушкина и у его героя Сальери столь беден словарный запас, если Глюк «открыл пленительные тайны», а Пиччини тоже «пленить умел»? Но ведь это же интереснейший намек Пушкина на самую бескровную войну в истории Европы – войну глюкистов и пиччинистов. Музыкальную войну между сторонниками музыкальной реформы Глюка с его антично‑строгой, порой даже суровой музыкой и поклонниками итальянца Никколо Пиччини, который, приехав из Неаполя в Париж, поразил Европу мягкой лирической пластичностью своих мелодий.
Но зачем Пушкину нужно, чтобы А. Сальери упоминал так много имен в столь крохотной пьесе?
|
|
У Пушкина ничто не бывает случайно.
Просто отношение Сальери к войне глюкистов и пиччинистов – это пребывание «над схваткой».
Он, Сальери, так любит музыку, что не может находиться на чьей‑либо стороне. Он на стороне самой музыки, он восприимчив к любым позициям, если выигрывает музыка.
Представляете себе, о какого масштаба личности идет речь у Пушкина?
И этот человек – посредственность?
Заблуждение второе: