Прикидка. Итак, северное ребро

Прилетел Галкин, внес в состав групп окончательные коррективы. «Киргизы» пойдут вместе. Все трое. А если успеет подъехать Тустукбаев, значит, их будет четверо. И пятеро из «Буревестника», пойдут на Победу через пик Важа Пшавела. Но это потом» после работы на северном ребре. Кстати, это и будет акклиматизацией, ведь надо подняться почти на 6400.

Дело предстояло особое. И... для людей с крепкими нервами. Надо было выйти на 6400 и там, на северном ребре, попытаться найти тела погибших в 1959 году, ко­торые прошлым летом якобы видел Вадим Эльчибеков. Найти и по возможности спустить. Каким образом? Ну сна­чала нужно все посмотреть. И прежде всего из кабины Ми-4, за штурвалом которого Игорь Цельман.

Так это началось. Слетали на разведку, бросили на 7000 канистру с бензином, которую потом так и не нашли, а на 5300 — ящик с продуктами. Потом собрали рюкзаки, вышли с Дикого и через три часа ходьбы были на Звез­дочке, в лагере ленинградцев-спартаковцев и их одноклуб­ников — «камчадалов».

Люся Аграновская и Петр Петрович Буданов напои­ли чаем, показали дорогу. Прошли место, где в 1969 году стоял Эльчибеков, встретили на ледопаде Аграновского и Клецко. Сильнейшие альпинисты будановской экспедиции Герман и Борис спускались с северного ребра, куда хо­дили на заброску и рытье пещер. Обменялись текущей информацией. Пожелали друг другу хорошей погоды, разошлись в разные стороны. Одни вниз. Другие вверх. К 6400 шли Виктор Галкин, Анатолий Балинский, Влади­мир Кочетов, Евгений Стрельцов, Аркадий Маликов, Ми­хаил Леднев, Семен Игнатьевич Артюхин, «док» Шиндяйкин.

Собственно, совершенно незнакомых людей в группе не было. Маликова ребята знали по экспедиции 1968 года Миша Леднев — коренастый, спокойный, с походкой враз­валочку и с неизменной улыбкой — был вместе с Галки­ным в одной экспедиции еще в 1959 году. Семен Игнать­евич Артюхин? Володя Кочетов встречался с ним на пике Коммунизма; участвовал Артюхин и в экспедиции 1968 года. Он был среди встречающих во время выброски пара­шютистов на полку 6100, был со спасателями, вышедши­ми на помощь группе Божукова в район ледника Большая Саук-Дара. Словом, встретившись на улице, они могли при случае и узнать друг друга, и поговорить об общих знакомых, о новом ежегоднике, о том, кто, куда, когда собирается, но, если уж иметь в виду Победу, такая груп­па более подходила не для восхождения, а, скажем, для популярных ныне экспериментов по изучению человече­ской несовместимости. Не было схоженности. Были лишь индивидуальности и завидная, непоколебимая уверенность Галкина в том, что у него все получится, что при жела­нии и энергии можно добиться всего, даже невозможного. Потому, видимо, он и откликнулся на просьбу Артюхина; ему нравились люди, обращавшиеся с такими просьбами. Артюхину 57 лет. Для иных его сверстников кажется бедствием даже временная неисправность лифта, а Семен Игнатьевич бегает кроссы на приз газеты «Правда», на приз Юрия Гагарина, он мечтает подняться на Победу и не желает смириться с мыслью, что время для таких вос­хождений для него прошло. Но в его возрасте на Победу и в самом деле никто не ходил, и вряд ли нашелся бы хоть один начальник экспедиции, капитан какой-нибудь спор­тивной группы, который взял бы на себя такой риск — включить в группу идущих на Главную вершину пятиде­сятисемилетнего человека... На подобное мог решиться пожалуй что Галкин, и Галкин действительно пригласил Артюхина под «буревестниковские» знамена, стоило лишь Семену Игнатьевичу заикнуться о своей мечте.

Кадровый военный, подполковник в отставке, один из старейших мастеров спорта, Артюхин ходил в горы с армейскими альпинистами и потому в экспедиции «Буре­вестника» с ее студенческим, «мэнээсовским» духом чув­ствовал себя не очень уверенно. Конечно, здесь тоже была дисциплина, но она ничуть не напоминала армейскую, а звания, должности и даже возраст не избавляли от де­журств по кухне, от шуток и розыгрышей, от упрямых, задиристых оппонентов, которых в споре могло убедить только дело.

— Ладно, — разряжал обстановку Галкин, когда захо­дила речь об Артюхине, — я на вас посмотрю, когда вам стукнет столько же, соберетесь вы тогда на Победу?

На 5300 шли в свитерах. Сыпалась крупка, солнце едва угадывалось, однако холода не ощущалось — самая «ходовая» погода. Обилие трещин вынуждало маркиро­вать путь, но это не замедляло движения. Подошли к пе­щере «камчадалов», нашли свой ящик. Пещера оказалась роскошной, из двух «комнат», в такой только отсижи­ваться, никакой буран не проймет!

На следующий день поднялись на 5800, оставили за­броску, вернулись на 5300 для отдыха. Через день вновь пошли на 5800. След замело, а когда добрались до заброски, погода испортилась. Снег плывет, он по грудь, все зыбко, ненадежно, очень нехорошая снежная обстановка, того и гляди... Впереди работает тройка Балинский — Стрельцов — Маликов. Локтями, коленями они прими­нают, утрамбовывают снег, но эти создаваемые с трудом опоры почти не держат. Осторожность. Осторожность. Осторожность. Так выбрались на 6000. Галкин, Шиндяйкин и Артюхин поставили палатку, принялись готовить ужин, все остальные прошли на веревку, выше и под оче­редным снежным надувом начали рыть пещеру. Рыли дол­го, часа четыре. К досаде, попали на трещину, оттуда за­сквозило чуть ли не ветром. Но не бросать же «деланное. — Балинский! Балинский! Бали-и-и-инский! Толя прислушался. Зовут или показалось? Выглянул из пещеры, глянул вниз и невольно, не удержавшись, за­смеялся. Внизу, под обрывом стоял Галкин. Отворачи­ваясь от низвергающихся на него снежных ручьев, едва укрепившись на остром гребешке, он в терпеливо вытяну­тых кверху руках держал исходящую аппетитным парком кастрюльку. Это смирение и забота, эта кастрюлька, эта утонувшая в снегу фигурка и воздетые руки так не вяза­лись с открывающейся сразу за спиной Галкина завьюжен­ной бездной, пугающе громадным и безжизненным миром Победы, что только рассмеяться и оставалось. Да и как объяснить, отчего стало смешно в столь неподходящую минуту? От хорошего самочувствия? От появившейся уве­ренности? Что же, они действительно прошли один из самых неприятных участков северного ребра, они его про­чувствовали, убедили себя в том, что маршрут «идется», что Победа — это, в общем-то, обыкновенная гора, только повыше, понеприветливей других, только требующая чу­точку больше терпения, труда и спокойствия. Чуточку больше!

Ночью проснулись от удушья, зажгли фонарь. Они и не слышали, как сверху сошла лавина и наглухо запечата­ла вход. Вот когда пригодилась трещина! Дыру продела­ли легко, сразу пошел чистый воздух, можно пробиваться на поверхность. Но что там сейчас, на поверхности, день или ночь? У кого часы?

Откопавшись, пошли наверх. Надо было оставить за­броску на 6200, разведать, что мог видеть здесь Вадим Эльчибеков. На пути вырос мощный карниз, вперед вы­шел Кочетов. Над ним стена из льда и фирна, но это дело знакомое, на то и мастер. Володя наверху, он принимает Стрельцова, затем Балинского, за Балинским идет Мали­ков. Долго нет Артюхина. Что-то у него с кошками или еще что, не понять. Конечно, это очень здорово, когда человек не намерен мириться с возрастом, хоть в чем-то отстать от молодых... Не обернется ли только это самолю­бие боком для тех, кто идет рядом?

Балинский хмурится. Он понимает Артюхина, сам по­ступает точно так же, намереваясь идти на Победу! А ведь едва ли он может поручиться за себя. Кто знает, что бу­дет наверху с его поврежденной спиной? Конечно, ребята знают о травме, а спина пока ничем себя не выдает. Но это здесь, внизу, а каково будет на семи тысячах, где, казалось бы, ни с того ни с сего вдруг отказывается ра­ботать организм у самых подготовленных и закаленных людей?

Забили швеллерный крюк, сбросили вниз веревку. Те­перь Семену Игнатьевичу будет проще подняться, а зна­чит, меньше уйдет времени. Взлет за взлетом гребень упрямо набирает высоту, свешивая с наветренной сторо­ны колоссальные карнизы. К вечеру под грядой скалок наткнулись на вытаявший из снега заржавленный ледо­руб, чуть поодаль заметили носок альпинистского ботинка. Да, прав Эльчибеков, что-то есть. Сняли шапки, помол­чали, оставили под скалами заброску, пошли вниз. Про­грамма акклиматизационного выхода выполнена, и теперь оставалось разве что благополучно спуститься в базовый лагерь.

За минувшие дни снег уплотнился, под ногами жест­кая доска, идти хорошо, но уж больно потрескивает наст, не из приятных это ощущение! В любое мгновение могла сойти лавина, и они двигались с предельной осторожно­стью, с попеременной страховкой. Близ 5400 встретили группу Люси Аграновской. «Камчадалы» шли на восхож­дение и несли им яблоки. Грешно было бы не запомнить вкус этих яблок. Ведь люди шли наверх. И каждый грамм веса в их рюкзаках был на учете. И вдруг яблоки для ка­кой-то там группы... Просто так, в знак внимания... Не каждого хватит на то, чтобы думать о подобных ве­щах во время поединка с Победой... Впрочем, не каждый и ходит на Победу!

У пещеры на 5300 отдохнули, погрелись на солнышке. Только собрались идти, послышался гул моторов. Игорь Цельман сбросил вымпел с запиской и ящик яблок. Опять яблоки! День жаркий, снег раскис. Но ничего, спустились благополучно. Наверное, все правильно делали. Уже в су­мерках увидели у озера чьи-то палатки, начали перекри­киваться через ледопад. Оказывается, челябинцы. Саша Рябухин, Борис Гаврилов... Челябинцы шли к Чон-Терену, на траверс Победы. Счастливо вам, ребята! Погоды!

Стало совсем темно. Да, припозднились, очень уж был неприятен спуск. Поплутали, поискали тропу, но все-таки вышли к лагерю ленинградцев, к Буданову. Вновь челове­ческое радушие, забота, горячий ужин и место в палатке. Кончен акклиматизационный выход. Сомнения, вариан­ты — все позади. Утром в лагерь на Дикий, несколько дней отдыха, и вновь сюда, под северное ребро. Нет нужды что-то переиначивать, что-то менять.

Они идут на Победу. С севера.