Проприоцептивной системы тело как бы перестает видеть и слышать себя и, в

полном согласии со смыслом латинского корня <i>proprio</i>, перестает принадлежать

себе, воспринимать свое существование*.

* См. главу 3 -- "Бестелесная Кристи".

Пока я размышлял над этим, мой старик-пациент тоже глубоко задумался --

нахмурился и сжал губы. Он стоял неподвижно, в полной сосредоточенности,

являя собой столь любимую мною картину человека, с изумлением и ужасом

осознающего, что именно с ним не так и что нужно делать. С этого начинается

настоящая терапия!

-- Надо пораскинуть мозгами, -- бормотал он себе под нос, надвинув на

глаза седые кустистые брови и подчеркивая каждую мысль жестом могучих,

узловатых рук.

-- Вы тоже думайте -- сейчас мы разложим все по полочкам... Я кренюсь в

сторону и не знаю об этом, так? Значит, должно быть какое-то ощущение, ясный

сигнал, но он не приходит. -- Он помолчал немного, и тут его осенило: -- Я

раньше работал плотником, и мы всегда брали уровень, чтобы определить наклон

поверхности. Есть в мозгу чтото вроде ватерпаса?

Я утвердительно кивнул.

-- Может его вывести из строя болезнь Паркинсона?

Я кивнул опять.

-- И это случилось со мной?

Я кивнул в третий раз. Все в точку!

Заговорив о ватерпасе, Макгрегор наткнулся на фундаментальное сходство,

на базовую метафору, описывающую одну из главных систем управления в мозгу.

Некоторые части внутреннего уха в буквальном смысле представляют из себя

уровни. Костный лабиринт состоит из каналов в форме полукружий, заполненных

особой жидкостью, за состоянием которой постоянно следит мозг.

Но дело даже не в самих каналах, а в способности мозга, взаимодействуя

с органами равновесия, сопоставлять полученные от них данные с самоощущением

тела и визуальным образом мира. Непритязательная метафора бывшего плотника

применима не только к костному лабиринту, но и к сложному единству<i>, к

синтезу</i> всех трех органов чувств -- вестибулярного аппарата, проприоцепции и

зрения. Паркинсонизм нарушает именно этот синтез.

Самые глубокие (и самые прикладные) исследования сенсорных интеграций

-- и удивительных дезинтеграций -- при паркинсонизме принадлежат блестящему

ученому, ныне покойному Джеймсу П. Мартину. Они описаны в его капитальном

труде "Базальные ганглии и положение тела"*. Рассуждая об обработке и

синтезе сенсорных сигналов, Мартин пишет: <i>"В мозгу должна присутствовать

некая</i> <b><i>высшая инстанция</i></b><i>... что-то вроде центрального органа управления, куда поступает вся информация о равновесии тела, о его устойчивости или неустойчивости".</i>

* Эта книга вышла в свет в 1967 году и с тех пер исправлялась и

переиздавалась много раз; Мартин умер, заканчивая работу над последним

изданием. (<i>Прим. автора</i>)

В разделе, посвященном "реакциям на крен", Мартин подчеркивает, что

устойчивое вертикальное положение тела обеспечивается взаимодействием всех

трех систем и что их тонкий баланс часто нарушается при паркинсонизме.

<i>"Обычно,</i> -- читаем мы в этом разделе, -- <i>лабиринт отказывает раньше

проприоцепции и зрения".</i> Тут подразумевается, что тройной контроль за

положением тела позволяет каждому из компонентов компенсировать неполадки

двух других -- не полностью, конечно, поскольку у всех трех разное

назначение, но все же до определенной степени поддерживая равновесие. В

нормальных условиях зрительные рефлексы наименее важны. Если проприоцепция и

вестибулярный аппарат работают должным образом, даже в полной темноте мы

хорошо сохраняем равновесие. Закрывая глаза, здоровый человек не клонится в

сторону и не падает со стула. Но с пациентами, страдающими болезнью

Паркинсона, такое происходит. Их чувство равновесия гораздо менее устойчиво.

Они часто сидят с сильным наклоном, совершенно не замечая этого. Стоит,

однако, поднести им зеркало, как они видят крен и тут же выпрямляются.

Проприоцепция может в значительной мере скомпенсировать дефекты

внутреннего уха. Некоторым пациентам с тяжелой формой болезни Меньера,

приводящей к невыносимым головокружениям, хирургическим путем удаляют

костный лабиринт, в результате чего они теряют способность стоять прямо и не

могут ступить и шага. Но вскоре у большинства из них начинает развиваться

<i>проприоцептивное</i> чувство равновесия. Особенно интенсивно задействуется

сенсорика широчайших мышц спины, самой обширной и подвижной мускульной

группы в организме: эти мышцы превращаются в новый вспомогательный орган

равновесия -- пару огромных крылообразных проприоцепторов. При достаточной

тренировке действие этого органа становится рефлекторным, и пациент снова

может стоять и ходить -- пусть не идеально, но все же уверенно и надежно.

Джеймс П. Мартин проявлял бесконечную изобретательность в разработке

различных приемов и механизмов, позволявших даже инвалидам с тяжелыми

формами болезни Паркинсона возвратить хотя бы подобие нормальной походки и

осанки. Он чертил линии на полу, подвешивал к поясу балласт, изготавливал

громко тикающие метрономы, чтобы задать нужный темп ходьбе. В своих поисках

Мартин постоянно учился у пациентов, которым и посвятил свою большую книгу.

В нем мы встречаем настоящего гуманиста, пионера медицины с человеческим

лицом, в основе которой лежат понимание и сотрудничество. Врач и пациент при

таком подходе становятся равноправными партнерами и, развивая и обучая друг

друга, вместе исследуют болезнь и разрабатывают методы лечения.

Насколько мне известно, среди изобретений Мартина не было метода

коррекции вертикального равновесия и других вестибулярных рефлексов. Случай

моего пациента требовал свежих решений.

-- Что ж, -- сказал Макгрегор, поразмыслив, -- пользоваться ватерпасом

в мозгу нельзя. Если ухо не работает, остаются глаза.

Экспериментируя, он наклонил голову в сторону.

-- Все выглядит по-прежнему -- мир остался на месте.

Затем он захотел взглянуть на свое отражение, и я подкатил к нему

длинное зеркало на колесиках.

-- Ага, -- сказал он, -- вижу перекос. И когда вижу, могу стоять прямо.

Но нельзя же жить среди зеркал и все время носить их с собой!

Он нахмурился и снова задумался. Я ждал. Вдруг лицо его озарилось

улыбкой.

-- Дошло! -- закричал он с одушевлением. -- Док, варит еще башка! Не

нужно мне зеркал, хватит обычного уровня. Я не могу пользоваться ватерпасом

в голове, но кто сказал, что он должен быть внутри? Пусть будет снаружи,

чтоб я мог его видеть.

Он снял очки и, все шире улыбаясь, стал их изучать.

-- Вот тут, например, в оправе... И я увижу -- глаза увидят, -- что

есть перекос. Сначала, конечно, придется смотреть в оба; будет трудно. Но

потом притрется, войдет в привычку, я и замечать перестану. А, док, как вам

такая идея?

-- Думаю, идея блестящая. Стоит попробовать.

Теория вопросов не вызывала, но воплотить ее на практике оказалось не

так-то просто. Сначала мы попытались использовать силу тяжести, прикрепляя к

оправе грузики на нитях. Но нити свисали слишком близко к глазам, и

Макгрегор их почти не видел. Тогда с помощью оптика и слесаря мы

сконструировали навесное приспособление, крепившееся к очкам посередине и

выдвинутое вперед на две длины носа; слева и справа от центрального стержня

отходили в стороны два миниатюрных горизонтальных уровня. Мы перепробовали

несколько конструкций, и Макгрегор испытывал и дорабатывал каждую из них.

Наконец через пару недель механик изготовил рабочую модель -- очки-ватерпасы

в стиле Хита Робинсона*. Выглядели они, конечно, неуклюже и диковато, но не

хуже, чем только входившие тогда в обращение массивные очки со встроенным

слуховым аппаратом.

* Вильям Хит Робинсон (1872--1944) -- британский художник и

иллюстратор, известный среди прочего юмористическими рисунками сложных

вымышленных устройств и приспособлений.

-- Первая пара в мире! -- с восторгом триумфатора провозгласил

Макгрегор.

Он торжественно водрузил их на нос, и перед нами предстало странное

зрелище: древний старик в очках-ватерпасах собственного изобретения,

вперившийся в крошечные уровни, словно рулевой корабля в спасительный

нактоуз. Итак, наше устройство сработало -- Макгрегор с его помощью выправил

крен. Вначале это давалось ему лишь ценой непрерывных изнурительных усилий,

но затем с каждой неделей их требовалось все меньше и меньше, пока наконец

Макгрегор не стал следить за своим инструментом так же бессознательно и

непринужденно, как опытный водитель контролирует приборный щиток автомобиля,

продолжая между делом болтать и смеяться.

В клинике Св. Дунстана новые очки скоро вошли в моду. У нас было еще

несколько пациентов с болезнью Паркинсона, страдавших от нарушений

равновесия и пространственных рефлексов**. Через некоторое время один из них

надел очки системы Макгрегора, затем другой, третий -- и вскоре все они

полностью ликвидировали крен. Их надежно вел по курсу чудесный

глаз-ватерпас.

** Нарушения эти обычно опасны для больного и, как хорошо известно из

практики, с трудом поддаются корректировке. (<i>Прим. автора</i>)

Направо, кругом!

С миссис С., интеллигентной шестидесятилетней женщиной, случился

обширный инсульт, затронувший внутренние и задние отделы правого полушария

мозга. Важно заметить, что ее умственные способности и чувство юмора при

этом совершенно не пострадали.

Время от времени миссис С. жалуется, что сестры забывают поставить на

ее поднос десерт или кофе. Когда они отвечают, что и то и другое на подносе

слева, она не понимает и налево не смотрит. Если мягко повернуть ее голову,

так чтобы десерт попал в правую, сохранившуюся половину зрительного поля,

она восклицает: "Ах, вот он где! Да откуда же он тут взялся?!"

Миссис С. бесповоротно утратила идею "левой стороны" -- как в отношении

мира, так и в отношении своего собственного тела. Иногда она ворчит, что ей

дают слишком маленькие порции, но это происходит оттого, что она берет пищу

только с правой половины тарелки. Ей и в голову не приходит, что у тарелки

имеется левая половина.

Решив привести в порядок внешность, она красит губы и пудрится тоже

только справа, а к левой стороне лица вообще не притрагивается. Помочь ей

тут практически невозможно, поскольку никак не удается привлечь ее внимание

к нужному месту*. Умом она, конечно, понимает, что что-то не в порядке, и

порой даже смеется над этим, но непосредственного знания у нее нет.

* Баттерсби (Battersby, 1956) говорит о полувнимании. (<i>Прим. автора</i>)

На помощь ей приходят интеллект и дедукция. Она выработала различные

стратегии, позволяющие действовать в обход дефекта. Не имея возможности

смотреть и поворачиваться влево, она разворачивается вправо. Для этого она

заказала вращающееся кресло-каталку и теперь, не обнаружив чего-нибудь на

положенном месте, крутится по часовой стрелке до тех пор, пока искомое не

окажется в поле зрения. Так она легко справляется с неуловимым десертом.

Если ей кажется, что на тарелке не хватает еды, она тоже начинает вертеться

вправо. Доехав по кругу до недостающей половины, она съедает ее, точнее,

половину этого количества, и таким образом утоляет голод. Если миссис С. все

еще голодна или если у нее есть время обдумать ситуацию, она догадывается,

что поймала только половину ускользнувшей от нее половины; в этом случае она

совершает еще один оборот, находит оставшуюся четверть и опять рассекает ее

надвое. Как правило, этого достаточно -- ведь она уже съела семь восьмых

изначальной порции, однако, если миссис С. особенно проголодалась или

захвачена погоней, она прокручивается в третий раз и настигает добавку --

еще одну шестнадцатую (ровно столько же, разумеется, остается на тарелке).

-- Абсурд, -- говорит она. -- Я как стрела Зенона -- никогда не долетаю

до цели. Выглядит это, наверно, как в цирке, но куда же денешься?

Казалось бы, чем вращаться самой, гораздо легче поворачивать тарелку.

Она тоже так считает и говорит, что уже пробовала, но натолкнулась на

странное внутреннее сопротивление. Выяснилось, что ей гораздо легче и

естественнее крутиться на стуле, поскольку все ее внимание, все ее движения