Откровения отчима

Он из ничего делал радость...

Цитата из нашей жизни

Я знаю одного человека, которому невероятно повезло. Если бы умел завидовать, ох и завидовал бы этому везуну! Не уму, не здоровью или богатству, а атмосфере, в которой он живет всю жизнь.

Но зависть моя была бы не обычная, а, как писали раньше в газетах, "с чувством глубокого удовлетворения". Потому что атмосферу эту я тоже создавал (он бы тут же добавил: "Сероводородом!").

- - -

В моей жизни несколько ролей, и одна из них — отчим. Отчимов много, кто-то из них читает нашу книгу. Здесь будут строки, которым захочется кивнуть, как добрым знакомым, но найдется повод и отвернуться. Что ж, пусть ругают, если раздражаю.

Зато, ругая меня, каждый еще раз о своей семье подумает, а кое-кто, может быть, и придумает.

- - -

Я не делал различий между своими детьми и сыном Светланы. С первых дней (когда я стал отчимом, ему было четыре года) начались беседы. Вечерами вытаскивал Ивана из ванны, нес в кровать, там — залезай под одеяло! — сочиняли разные истории.

Разговаривать он мог бесконечно (может до сих пор). Тарабария — была такая страна, где он жил на дереве. С этого дерева он уже тогда, в четыре года, сбрасывал вкусные фразы.

Однажды прихожу с работы, он кричит:

— Леонид, я тебя сразу учуял, у меня чуй хороший!

Мог прийти на кухню, пояснить:

— Меня потянул запах яичка, вареного всмятку.

Вечером, намекая на блюдце брусники:

— У меня во рту электрическая соковыжималка.

А когда пора в кровать:

— Елки, самые зеленые! Ну уж, я вам не слуга, чтобы спать!

Он из ничего делал радость, всегда! Умение восхищающее.

- - -

Теперь, когда ему почти семнадцать, можно и спросить себя: откуда у него это умение? Ведь он поет целыми днями, даже когда молчит. Кстати, молчит он потому, что дома не дают говорить и петь сколько хочет — иначе бы не молчал вовсе! Это что — природа?

- - -

Да, но такова природа всех нормальных детей. Наверно, мы, родители, помогали природе. Мы не ставили целью выращивать особого ребенка, не хотели никаких экспериментов. Но с Иваном таки случился эксперимент — невольный. Он не воспитывался в кружках, студиях, секциях, командах, он сидел дома, и мы с ним разговаривали. Вот и всё. Хватает, оказалось, для радости.

В детский сад Светлана его не отдала. Она тогда говорила подружкам:

— Вы же так хотели ребенка — зачем отдаете?

- - -

Когда Ивану было пять с половиной лет, устроила в детский сад, но месяца через три забрала — стал болеть. Спросил его после первого дня: как там?

— Хорошо. Сидел и неизвестно о чем думал.

- - -

Потом, когда писали первую книгу "Я просто Ванька", появилась глава "Как я сидел в детском саду"; там он порассказывал такое, что мы ждали гнева воспитателей. Но когда книга вышла, воспитатели смеялись.

- - -

Если вы решились взрастить родной цветок, зачем чужой садовник?

Но у многих ли есть силы? А желание? А умение?

- - -

Нужны детские сады, нужны! Но тогда давно пора признать: главная профессия — воспитатель детского сада.

Ребенок к семи годам уже готовая личность, в школе его лишь поправляют. В детских садах должна быть самая высокая зарплата, там должны работать лучшие люди нации, и не только женщины. По себе знаю: школа жизни — не армия, школа жизни — детский сад.

- - -

Но у Ивана вышла домашняя школа, Светланина. Сколько ж она ему перечитала! Сколько исторических историй нарассказывал я.

Когда шли втроем или вдвоем, ему полагалась порция моих историй — не меньше чем на полдороги. Истории включали любую тематику — от законов Кеплера до строения нервной системы кольчатого червя.

- - -

Раздражал ли он меня тогда? Да, когда я приводил Бориса, своего старшего. Иван старше на два года, и, когда Борис приходил, была буйная встреча.

Мы со Светланой выдерживали полчаса, потом прятались в кухне. Туда неслись звуки скачек по стенам и потолку, толкания ведра, борьбы с птеродактилем (птеродактилем работало чучело рябчика, недолго: оторвали голову. Иван прокомментировал: "Кишечное заболевание головы!").

- - -

Но то были тихие времена. Громкие начались, когда подрос младший. Вот была банда! Главное — постоянно блокируются. Все время получается два против одного. Причем никогда не объединялись Глеб и Борис против Ивана. Всегда он был с кем-то. А оставшийся бежал ко мне — с рёвом и с указательным пальцем назад.

- - -

Ну а потом началось самое интересное. Я ушел с работы, мы стали писать книжки и жить втроем — нос к носу. Деревня, двухкомнатный домик, муж и жена, чье любимое занятие — болтать друг с другом, и мальчик, чье любимое занятие — болтать.

Он мог прийти и сказать:

— Меня выгнали из магазина... Как почему? Я же не сын правительства.

- - -

Мужики в нашей семье спят в одной комнате, на двухэтажной самодельной кровати, а разговаривать, как известно, лучше лежа. И придумывать выражения типа: "оскал его зада".

Вроде ничего особенного. Но вспоминаю, как одна знакомая возмущалась, когда в школах отменили субботние занятия и ввели пятидневку.

— О чем они думают? Мне стирать надо, а она тут со своими вопросами!

Это говорила работающая мама восьмилетней прелестной девочки.

- - -

А Иван четыре года — с пятого класса — не ходил в школу. Учился сам, мы помогали, каждую четверть писал контрольные. И почти все это время он провел в доме или во дворе. Не потому, что боялся выходить, а потому, что хотелось быть дома. Дом же у нас, как известно, маленький.

- - -

А-а, вот Светлана несет листочек с вопросами. Я попросил написать вопросы к этой главе.

— Почему, живя с этим сопящим, грязным, громким — ты его не возненавидел?

Вот уж о чем не думал! Что можно возненавидеть. Но отвечу.

- - -

Однажды мой друг рассказал, как встречал Новый год. Жену отправил в гости, остался с десятилетним сыном. Предвкушал, как забьют куранты, как торжественно выпьет и закусит селедочкой под шубой.

Всё подготовил, сидит перед телевизором.

Пошел перезвон, налил. Перезвон кончился, поднял — в правой рюмку, в левой вилку.

Первый удар: бо-ом! И тут за окном ракета: ба-бах!

Сын — мухой на подоконник, голову в форточку, стоит на коленях.

Второй удар: бо-ом! Друг себя поздравляет.

Бо-ом! — выпивает и видит, что на вилку с селедкой, на заветную красную шубу упал мохнатый пучок с носка сына. Что там много налипло, на носках. И что носки нависают над остальной селедкой, над салатом оливье, над печеным муксуном и дефицитным лимоном. "Ух и сгрёб же я его с окна! Так бы и...".

Так вот, я бы тоже Ивана в таком случае смахнул, не делая поправок на родную или не совсем родную кровь. Я всегда считал его своим ребенком. Не взвешивал, имею ли право его наказывать. Пару раз даже тряхнул его за шкирку, чем он, кажется, был доволен, — узнал последнюю черту. Я всегда был искренен. Не таил злобы — сразу высказывал претензии.

- - -

Да, претензии он слышал часто, но претензий было мало. Почти все бытовые — не подмел, не убрал, не почистил, не выключил, не принес и не вынес. Или не покормил кроликов. Или не убрал сок с кровати, а когда ночью повернулся, сок вылился на меня. С его второго этажа на меня много чего сыпалось из продуктов питания — это ли не повод к шуткам? Да и к небольшим ссорам, не так ли?

Ненависть вырастает из тайной злобы, а когда люди разговаривают, разъясняют свои желания — откуда же ненависть?

- - -

Как-то сдуру я сильно разозлился.

Ивану было десять лет, к тому времени я на свою беду научил его играть на гитаре. Он создал свою первую группу, называлась "Астра". В составе были Иван, Борис, Глеб и сосед Володя. Кроме гитары, ложек и барабана, Иван изготовил синтезатор. Синтезатор был доской, на которой он приладил восемь медных проводов разного диаметра.

— Смотрите, — гордо говорил он Борису и Глебу, — одни входят в левый канал усилителя, а четыре других — ко входу правого. И когда на них нажимаешь пальцами, усилитель самовозбуждается от биоэнергии человека и получается два разных тона!

Борису было восемь лет, Глебу шесть, они от таких терминов осанились и важно кивали.

Через месяц вышел первый магнитоальбом. Назывался "Один американец".

- - -

На этикетке написано: "Студия "Астра". Продюсерский центр композитора И. Ермакова. Руководитель И. Ермаков. Главный редактор И. Ермаков. Композитор И. Ермаков. Стихи И. Ермакова".

Включает Иван магнитофон, оттуда детский квартет:

Мне говорили папа, дедушка и прадед:

"Не занимайся сексом, Христа ради!".

Но я упорно сексом занимался

и по кустам с девчонками валялся.

Вместо припева ангельские голоски — как рота на плацу: "Секс!!! Секс!!!".

Ну, что было делать? Посмеялся, посоветовал не разучивать такие песни с детьми. Ишь, плэйбой парнокопытный!

И кассету велел подальше убрать. А он всё не убирал. И отовсюду она лезла — то на столе, то на кровати, на подоконнике, на полу. И однажды я так разозлился! — выбросил на помойку. В конце концов! Светлана очень меня осудила…

Сейчас, конечно, жалею, надо было просто спрятать. А так Ивану пришлось тайком искать кассету, от меня прятать. Через пару лет признался, показал мне, сейчас лента в архиве.

- - -

Нет, я не понимаю вопроса: как это можно — возненавидеть? Он же удовольствие приносит! Вот обычный разговор. Светлана:

— Леонид, извини, я нечаянно залезла в твою банку с медом.

Иван:

— Пальцем.

Я:

— Ноги.

Иван:

— Моей.

Или вечером, ложимся спать.

— Ноги мыл?

Иван:

— Нет, я в носках сплю.

Или поработал на строительстве сарая, получил от меня премию; следующим утром говорит себе в кровати:

— Пора, пора вставать, добросовестный Иван... Вставай, Иван, великий мозг! Ведь ты же такой умный, а главное — богатый... Почему я просыпаюсь так рано? От ужаса, что у меня так мало радиодеталей. И я не всё знаю. Например, что такое стабилитрон.

- - -

Второй вопрос Светланы:

— Специально ли он выводит тебя из себя — и зачем?

- - -

Я вижу, что он меняется каждые полгода, причем сильно меняется. Сейчас он не провоцирует, а год-два назад делал это часто. Не думаю, что это шло от коварства, что был какой-то план.

Ему хотелось — чего? — свободы! Он бился за нее своими средствами. Сражался за каждый рубеж, за оставленную грязную тарелку на утреннем столе, за право юного гражданина погрызть яичницу после двенадцати ночи.

Если бы у нас была еще комнатенка, было бы проще, гораздо проще.

- - -

Еще вопрос:

— Чувствуешь ли ты за него ответственность?

- - -

Да, всегда чувствовал, чувствую, но через год перестану чувствовать, и он это знает. Через год с небольшим ему будет восемнадцать, а с этого возраста человек отвечает за себя сам.

Вперед, в люди! И не буду казниться, если он или мои дети попадут в дурную компанию. Главное — вырастить их совестливыми людьми, а взрослая жизнь — это их забота. Я в семнадцать лет взял чемодан и заботился о себе сам.

Но за Ивана я спокоен, причем уже давно, с апреля 1993-го.

Тогда ему было почти четырнадцать, у нас шли авторские вечера в театре драмы.

- - -

Первый назывался "Какие девочки нравятся", был переаншлаг, девочки от двенадцати до шестнадцати лет. Стояли микрофоны в зале, а еще нам писали много вопросов; Иван ходил по залу, по балкону — собирал. Мы потом посчитали — больше пятисот записок, и не меньше трети — Ивану, "лично Ивану".

А мы-то и не думали, что ему будут вопросы, не готовились.

Но пришлось Ивану подниматься, и он со сцены достойно отвечал. Про наши отношения в семье, про то, как он относится к девочкам, про его будущую семью. В записках ему назначали свидания, писали комплименты — было от чего зазнаться. Но обошлось.

А следующий вечер назывался "Как перезлобовать злобный возраст", зал опять полный, но уже и девочки, и парни. Перед выходом на сцену говорю ему:

— Видишь, сколько ребят! Будет трудно, возможно, будут унижать. Но помни — ты помогаешь людям в зале. Главное - уважение к публике, в каждом слове и в каждом жесте.

Он справился. Хотя, действительно, ему иногда кричали, когда ходил за вопросами: "Эй, Ванька! Сюда!".

"Но иголки в зад не втыкали, а я ожидал!".

- - -

Мы ни разу не заметили в нем звёздности, упредили эту заразу шутками и открытым обсуждением всех наших дел. Иван всегда знал, кто — по фамилии, должности, глупости - мешает нам, кто помогает, кто выполняет обещания, а кто, как все — нет.

Мы были готовы перехватить возможное зазнайство, но он не дал повода. Когда появились его фотографии в газетах, когда его показали в программе "Взгляд", он иногда удивленно докладывал, что какой-то мальчик на остановке закричал:

— Смотри, бабушка, смотри! Это же Ванька!

Однажды на улице навстречу солдат:

— Ванька, а ты в армию пойдешь?

— Я, наверно, в институт.

— Эх! — махнул, дальше зашаркал кирзовыми.

Да, он не давал повода, но успокоился я только после театра.

Между прочим, он научился оценивать людей, — мы порой думаем, что ему не шестнадцать, а тридцать шесть лет.

- - -

Следующий вопрос Светланы:

— Что лично ты, Леонид, вложил в него?

- - -

Я не из тех, кто воспитывает полоской света из-под двери. У многих эта полоска становится пограничной полосой.

Мы росли вместе, часто толкаясь, как два столетника в одном горшке. Но он перестал болеть. Я таки показал ему, как можно жить не болея. Как жить без нытья. И еще он увидел, что главное для сбывшейся мужской жизни — женщина. Он об этом думал уже в восемь лет. В книге "Я просто Ванька" есть надиктованная им глава "Какая у меня будет жена".

- - -

— Его влияние на твоих детей?

- - -

Для них он о-о-о! Отцебрат! Начальник розыска спрятанных сладостей. Предводитель ловли бабочек. Паганини по игре на гитаре. Ну и заодно проводник наших идей сквозь мрак школы.

Когда Ивану стало лет двенадцать, я прямо говорил:

— В тебя столько вложили, ты уж, будь другом, поработай ретранслятором.

У него они всему научились: картам, топору, компьютеру, разведению кур и кроликов, ловле карасей и щук, нырянию голыми в сугроб, катанию на собачьей упряжке, говорению "спасибо" и еще много чему, например некурению.

Но самое ценное — они видят интеллигентного парня.

- - -

А вот и главный вопрос:

— Как ты относишься к тому, что Иван тебя считает виновником многих своих неудобств?

- - -

А я и есть виновник его неудобств. Удобно не подметать, не убирать со стула носки, громко слушать "Скорпионз", дни напролет играть песни "Квин" через огромный усилитель. Вся штука в том, чтобы не было затаенной злобы.

- - -

Пару лет назад болтаем с ним перед сном. И вспоминаю, когда был студентом, на лекциях мы писали друг другу стихи - ругательные, хвалительные. Теперь, когда встречаемся, вытаскиваем эти клочки и понимаем, что самое главное, самое радостное — в них.

И вот, вызываю Ивана на рифмоносный насест — высиживать хвалу и хулу (а также правду).

С той поры у нас приличный архив. Больше всего нравится мне его поэтическое яичко, снесенное 23 февраля 199З-го года.

У нас тогда случился крупный разговор. И мы договорились покидаться друг в друга стихами. Я писал с наслаждением, а он так просто заливался смехом свободного пиита. Его стих про меня назывался "Демон ада".

Его призванье — делать зло.

Он прирожденный эгоист.

Из-за него мне не везло,

Он портил всё! Вонючий глист!

Дальше было в том же духе.

Я вслух прочитал, с выражением. Поздравил с удачей. После чего мы занялись обычным делом — хохотом и болтовней. Самые радостные минуты.

- - -

Понятно, он мной недоволен. Но знает ли кто-нибудь парня шестнадцати лет, которому не мешает отец?

В этом возрасте главное между нами — не что, а как. Как выражается недовольство — с унижением или с уважением.

В будущем, я надеюсь, он напишет "Ангел рая". Ведь у него появится одноэтажная кровать, на которой можно будет всю ночь щелкать орешки. Да и сам он может оказаться отчимом.

- - -

А вот и последний вопрос Светланы:

— Как ты отнесся к тому, что я тебе не дала его воспитывать?

- - -

Это она считает, что не дала. Потому что с самого начала ограничивала мои мужские идеи.

А я никак не отнесся. Жил, как любой нормальный отчим. Это значит — не думал, что Иван — не мой ребенок. Вкладывал, как в своего (и не только в рот).

Но вкладывая как в своего, относишься тоже как к своему. А это значит — требования, контроль, жесткость.

А он не хочет. А ты заставляешь. А он к маме. А ты тоже к ней (потому что решено: начальник у ребенка — один, Светлана). А где у нее силы?

И со временем начинаешь понимать: поменьше пылкости, побольше снисходительности. Закрывать глаза. Беречь силы.

Вот к чему пришли.

Наверное, с этого надо было и начинать, но разве можно начинать с этого?

1996 год.

ЛЕОНИД