Приличный Филипп

— Главное — он ведь в садик с годика ходил! И всегда его все хвалили! — с нескрываемым возмущением сказала женщина, сидящая в кресле напротив меня.

Девятилетний Филипп, ее сын, примостился сбоку на стуле. Сидел он смирно, смотрел прямо перед собой на узор ковра и, вот чудо, не болтал ногами. У женщины было простое, но, впрочем, довольно привлекательное лицо, большие сильные руки, в которых она комкала мужской носовой платок.

— Так это же хорошо, если хвалили... — дипломатично заметила я.

— Так вот и я то же говорю! — Платок прямо-таки яростно завертелся в крупных, расплющенных на концах пальцах. — Всегда его в пример другим ребятишкам

ставили! И не шалит никогда, и не дерется, играет тихо в уголке, когда что помочь надо — завсегда поможет. Мне так Вера Николаевна, воспитательница ихняя, и говорила: «Такого приличного мальчика, как у тебя, Груня, еще поискать надо!»

— Замечательно, замечательно! — Я решила вмешаться в пока невразумительный для меня монолог, но не сумев быстро восстановить сокращенное «Груня» до полного имени, вынуждена была поинтересоваться. — Простите, как вас зовут?

— Агриппина Тимофеевна, — охотно представилась женщина.

— Хорошо, Агриппина Тимофеевна. Вероятно, вы пришли ко мне с какой-то проблемой. Ведь сейчас приличный мальчик Филипп, наверное, уже посещает не детский сад, а школу?

— Вот! — торжествующе воскликнула Груня (именно так я про себя стала именовать мать Филиппа). — В этом все и дело! Вот скажите мне, доктор, мог он так сразу потупеть, а? Мог? (Я на всякий случай отмолчалась.) Не мог — я вам говорю. Если бы он был какой-нибудь отсталый, так он и раньше бы таким был. И кто-нибудь это где-нибудь заметил бы. В садике там, или уж мы с отцом. В конце концов, я одного уже вырастила — небось знаю, как это бывает...

— Так, Агриппина Тимофеевна, остановитесь, пожалуйста! — не выдержала я. — Давайте все по порядку.

Постепенно мне удалось вытянуть из решительной Груни последовательность событий и само содержание проблемы.

Филипп родился здоровым, но очень крупным ребенком. Вес его при рождении составлял 4,5 кг. Роды были тяжелыми, немолодая уже Груня после них долго приходила в себя, но врачи заверили родителей, что с ребенком все нормально.

В первый год жизни Филипп болел только простудными заболеваниями, много спал и никого ничем не беспокоил.

Впрочем, он и потом никого не беспокоил. Очень любил играть один с тряпочками, кастрюлями или коллекцией поздравительных открыток, которые Груня собирала еще девчонкой, и которые потом, отправившись в город, привезла с собой из деревни.

В семье был еще один ребенок, Аркадий, старший брат Филиппа, который уже окончил строительный техникум и теперь находился в армии, в стройбате, куда его отправили из-за каких-то неладов с сердцем. Братья всегда жили дружно и наперекор всем традициям никогда не дрались и во всем уступали друг другу. Сейчас Филипп каждую субботу, прилежно сопя, писал брату письмо объемом ровно на страничку, надписывал конверт и сам ходил отправлять его на ближайшую почту. Уличным ящикам Филипп не доверял.

— Потеряют еще, — важно объяснил он мне. — А Арька там волноваться будет.

В садике Филипп умилял воспитательниц своей положительностью. Самый крупный и сильный мальчик в группе, он никогда не дрался, не грубил, не хулиганил, беспрекословно выполнял все режимные требования, ел все подряд и никогда не отказывался от добавки, дружил с девочками, охотно становился «папой» в их играх, но в то же время варил кукольный «обед» и укладывал кукол спать. Единственно, чего Филипп откровенно не любил, так это танцевальных занятий. Его всем заметная неуклюжесть стесняла мальчика, и он стремился отсидеться где-нибудь в углу. Естественно, ему шли навстречу.

Когда в садике начались занятия по подготовке к школе, Филипп тоже ничем особенно не выделялся. Воспитательница говорила Груне, что мальчик «звезд с неба не хватает», но старается, и если ему дать время подумать, то он справится с большинством заданий. Серьезные проблемы намечались с письмом, но Груня не слишком волновалась, потому что старший Аркадий все девять лет пребывания в школе, да и потом в техникуме

«писал как курица лапой», да и сами родители — швея-мотористка и слесарь-универсал — особыми грамотеями никогда не были. «Небось, в школе научат!» — говорила Груня мужу, заглядывая в тетрадь с невразумительными каракулями, которые Филипп громко именовал «Рассказ по картинке». «И то!» — отвечал немногословный муж.

Настоящие проблемы начались в школе. Почти сразу после поступления. Филипп попал в хороший класс, к учительнице — лауреату конкурса каких-то там достижений. Про ее уроки было известно, что они страшно передовые, динамичные и интересные, что она использует самые современные программы и свои бесподобные авторские разработки. Сама учительница была тоненькой, необыкновенно красивой и постоянно куда-то летящей. Ее фиалковые глаза горели педагогическим энтузиазмом. Увалень Филипп влюбился в нее с первого взгляда. Родители втихомолку радовались и говорили друг другу в спальне по вечерам: «Ну вот, повезло. Может, этот учиться будет. Образование получит, в люди пойдет». «Напряжемся, Игнат? — спрашивала Груня. — Денег ведь образование нынче стоит. Это мы с тобой раньше дураками были, не ценили, когда за бесплатно...» «Отчего ж не напрячься, — подумав, отвечал Игнат. — Ради чего ж нам еще небо-то коптить. Лишь бы учился...» Прижавшись к широкой спине мужа, Груня сладко щурилась и мечтала о грядущей важной судьбе приличного мальчика, своего младшего сына. Она словно наяву видела красивую черную машину, светлую квартиру с высокими потолками и арками вместо дверей (о таких квартирах рассказывал Аркадий, проходивший практику в хорошей коммерческой бригаде), путешествия по местам глянцевых открыток и картинок в журналах...

На первом же собрании учительница сказала Груне, что Филипп не справляется с учебной программой.

— Он не успевает за классом, постоянно витает где-то в облаках. Он не слышит, когда я к нему обращаюсь.

Даже когда работает, очень неэффективен. Концентрации внимания ничтожная, застревание на каждом этапе, уровень произвольного внимания адекватен четырехлетнему возрасту. Вы показывали его психиатру?

Здоровая деревенская тетка, легко отрабатывавшая десятичасовую смену и потом до часу ночи хлопочущая!Ю хозяйству, никогда ничем не болевшая, Груня почувствовала, как темнеет в глазах и пол уходит из-под ног...

— П-почему психиатру? — с трудом разлепив разом Пересохшие губы, спросила она.

— Да не волнуйтесь вы так, — снисходительно сказали фиалковоглазая учительница. — Психиатр — это врач, в обращении к нему нет ничего страшного. Ну что, самом деле, за дикость такая... Он поговорит с Филиппом, осмотрит его. Надо убедиться, что с мальчиком все нормально...

— А что с ним ненормально?! Он нормальный! — упрямо повторила Груня.

Учительница устало вздохнула:

— Ну я же вам объясняю: он не справляется с программой. Надо понять — почему это. Психиатр как раз и Поможет. Вполне может быть, что надо просто больше с Мальчиком заниматься. Может быть. — Тут учительница окинула Груню внимательным взглядом. — Может быть, здесь просто педагогическая запущенность...

— Какая такая запущенность! — встопорщилась Групп, но учительница уже отвернулась к кому-то из родителей и заговорила с ним.

Спустя две недели, упрямо сжав губы, Груня сидела на приеме в районном психоневрологическом диспансере.

— Мальчик, конечно, довольно заторможенный, — доброжелательно глядя на женщину, говорил немолодой Психиатр. — Но по моей части, в смысле психиатрии, п у исто ничего такого особенного не наблюдаю. И вот здесь of> sitom пишу. Понимаете меня? — Груня молча кивнула. - Я думаю, что в школе просто перестраховались.

Даже огурцы на грядке не созревают все одновременно, а уж ожидать от детей, что все они созреют ровно к первому сентября, и вовсе абсурд. Возможно, вашему Филиппу надо чуть больше времени, чтобы приспособиться к ситуации школьного обучения. Поэтому не волнуйтесь и ждите. И особенно его не ругайте...

С тех пор прошло почти два года. Груня и Игнат ждали, но ничего хорошего не дождались. Филипп по-прежнему не успевал за классом, писал коряво и с чудовищным количеством ошибок. Примеры по математике решал легко, но задачи без посторонней помощи осилить не мог. Читал медленно, абсолютно без выражения, путая слова и окончания. Пересказать прочитанное практически не мог, зато успешно пересказывал услышанный текст.

Учительница говорила с нескрываемым раздражением:

— Мальчик отстает в развитии. Это ясно всем, кроме родителей. Систематически не справляется с программой. Он тянет назад весь класс. Из-за него я вынуждена повторять, в то время как мы могли бы успеть сделать другие, творческие задания. Надо решать этот вопрос. Я выбиваюсь из сил, но все без толку. В средней школе ему делать нечего...

Одноклассники дразнили Филиппа «тормозом», но, несмотря на наезды учительницы, по-своему любили. Особенно девочки. В отличие от других мальчишек, Филипп никогда не обижал их, помогал носить портфели и даже защищал от хулиганов. В классе у Филиппа был один друг, чем-то похожий на него мальчик, правда, чуть более подвижный и сообразительный. Сила Филиппа, который к своим девяти годам сделался похожим на медвежонка-подростка, и хитрость его друга охраняли тандем от посягательств и оскорблений. Впрочем, Филипп почти ни на что не обижался.

Единственное, что по-настоящему угнетало его, это откровенная неприязнь учительницы. Ведь Филипп все еще любил ее, ее возвышенную, тургеневскую внешность, ее летящую походку, ее звенящий, взволнованный голос, когда она читала классу свои любимые стихи. Учительница давно уже избавилась бы от неуспевающего ученика, но на свое счастье (или несчастье), Филипп по-прежнему оставался слишком приличным — никогда не грубил, не хулиганил, не огрызался, как другие мальчишки, старательно выполнял все домашние работы, исправно посещал дополнительные занятия и по четыре раза переписывал зачетные контрольные... Учитывая все это, администрация откликалась на просьбы Груни оставить мальчика в классе, и фиалковоглазой учительнице оставалось лишь бессильно негодовать...

Однако теперь вопрос встал ребром. За первое полугодие учительница выставила Филиппу двойки по русскому и математике и потребовала решительных действий. Администрация дипломатично посоветовала Груне перевести мальчика на домашнее обучение, самим поискать более подходящую школу или пройти медико-педагогическую комиссию. За всей дипломатией несчастная Груня слышала одно и то же:

— Умственно отсталый, умственно отсталый, умственно отсталый...

Крах всех надежд, финиш всех дорог, тупик, из которого нет выхода...

— Но почему же раньше никто не заметил?! — снова отчаянно спрашивает она. — Почему я сама ничего не вижу! Я же с ним живу! Он по дому все делает, табуретку может сколотить, утюг починить, лампу. В деревне у бабки у него свой угол огорода, он там какие-то штуки выращивает, которые и мы с бабкой не знаем. Сам семена выбирает, читает что-то по книжке, ухаживает. Ну разве ж он дурак после этого? Скажите, доктор!

— Нет, Филипп не дурак! — решилась я.

— А что же тогда с ним такое?! — Грунины серые глаза воззрились на меня с безумной надеждой.