Психология классического периода: гностики, Тертуллиан, Ориген

Хотя психология существует с тех пор, как существует известный нам мир,но объективная психология является достоянием недавних времен. К древнейнауке можно применить следующее положение: субъективной психологии в ней тембольше, чем меньше психологии объективной. Поэтому сочинения древних хотя иполны психологии, однако содержат очень мало объективно психологического. Внемалой мере это может быть обусловлено своеобразностью людских отношений вдревности и в Средние века. Античный мир отличался, если можно таквыразиться, почти исключительно биологической оценкой человека; это ярчевсего выступает в античных привычках жизни и в античных правовых отношениях.В Средние же века - поскольку тогда вообще говорили о ценности человека -человеку давалась метафизическая оценка, которая возникла вместе с мыслью онеутериваемой ценности человеческой души. Такая оценка является компенсациейпо отношению к античной точке зрения, но для личностной оценки -единственной оценки, способной основоположить объективную психологию, - этасредневековая оценка столь же неблагоприятна, как и античная, биологическая. Немало людей думают, правда, что психологию можно написать и excathedra (в порядке догматически авторитетного изложения). В наши днибольшинство людей, конечно, убеждено, что объективная психология должнапрежде всего опираться на наблюдение и опыты. Такая основа была быидеальной, если бы она была возможна. Но идеал и цель науки заключаются не втом, чтобы давать по возможности точное описание фактов - наука не можетконкурировать с кинематографическими снимками и фонографическимипластинками, - нет, цель, стремление и назначение науки заключаются впостановлении закона, а закон есть не что иное, как сокращенное выражениедля многообразных процессов, имеющих, однако, нечто общее между собой. Такимобразом, цель науки благодаря научному пониманию возвышается над тем, чтолишь опытно познаваемо; цель эта всегда останется продуктом субъективнойпсихологической констелляции исследователя, несмотря на всеобщую идоказанную значимость. В образовании научных теорий и понятий заключаетсямного личного и случайного. "Уравнение" бывает не только психофизическим, нои психологическим, личным. Мы видим цвета, но не видим длины световых волн.Этот общеизвестный факт никогда не следует терять из виду в вопросахпсихологии. Воздействие личного "уравнения" (Gleichung) начинается уже вовремя наблюдений. Мы видим в объекте то, что лучше всего могли бы увидетьвнутри самих себя. Так, прежде всего "в чужом глазу сучок мы видим, в своемне видим и бревна". В так называемой объективной психологии я не доверяюпринципу "чистого наблюдения", разве что смотришь через очки хроноскопа,тахистоскопа и других "психологических" приборов. Таким образом, можноохранить себя также и от чрезмерного избытка данных психологического опыта. Но значение личного психологического "уравнения" выступает еще гораздоярче тогда, когда исследователь излагает подробно свои наблюдения, уже неговоря о понимании и абстрагировании опытного материала! В психологии болеечем где-либо неизбежно приходится ставить основное требование, чтобынаблюдатель и исследователь были адекватны своему объекту в том смысле,чтобы они были в состоянии видеть не только одно, но и другое. Нельзя,конечно, требовать, чтобы наблюдатель смотрел только объективно, - этоневозможно. Надо довольствоваться уже тем, если он смотрит не слишком субъективно. Что субъективное наблюдение и понимание согласуются собъективными фактами психологического объекта, "лишь постольку доказательнодля понимания, поскольку оно не притязает на всеобщую значимость, аограничивается значением лишь для каждой данной области объекта. В такомсмысле бревно в собственном глазу даже способствует нахождению сучка в глазуближнего. В этом случае бревно в собственном глазу вовсе не служитдоказательством того, что в глазу у ближнего нет даже сучка. Но расстройствозрения легко может подать повод к всеобщей теории, по которой всякий сучокпринимает размер бревна. Признание и уважение субъективной обусловленности познаний вообще, вособенности же познаний психологических, является первым условием длянаучной и справедливой оценки психики, отличной от психики наблюдающегосубъекта. Но это условие возможно лишь в том случае, если наблюдатель вточности знает диапазон и свойство своей собственной личности. Однако знатьэто он может лишь тогда, когда значительно освободится от нивелирующихвлияний коллективных суждений и коллективных чувств и вследствие этогодостигнет ясного понимания своей собственной индивидуальности. Чем дальше мы в истории оглядываемся назад, тем более мы видим, какличность мало-помалу исчезает под покровом коллективности. А если мы наконецопустимся до первобытной психологии, то найдем, что там о понятиииндивидуального и вовсе речи быть не может. Вместо индивидуальности мыобнаруживаем лишь зависимость от коллектива и отнесенность к нему или"мистическое соучастие" (participation mystique - Леви-Брюль). Ноколлективная установка мешает познанию и оценке психологии, отличной отсубъекта, ибо коллективно установленный дух не способен мыслить ичувствовать иначе, как только проецируя. То, что мы разумеем под понятием"индивида", является сравнительно недавним завоеванием истории духа икультуры. И неудивительно, что некогда всемогущая коллективная установкасоздала, так сказать, невозможность всякой объективной психологическойоценки индивидуальных различий, равно как и вообще научного объективированияиндивидуально-психологических процессов. Вследствие такого недочета впсихологическом мышлении познание слишком ярко окрасилось психологией - таксказать, "психологизировалось", - то есть оказалось насыщеннымпроецированной психологией. Яркими примерами тому могут послужить первыепопытки философского объяснения происхождения миров. Наряду с развитиеминдивидуальности и обусловленным им развитием дифференцирования в психологиичеловека мы видим в объективной науке освобождение от психологии. Из всего вышеизложенного становится понятным, почему источникиобъективной психологии так скудны в материалах, дошедших до нас из древнихвремен. Разделение на четыре темперамента, перешедшее к нам от древних, естьтипизирование, почти что лишенное психологических свойств, потому чтотемпераменты несут в себе в значительной степени психофизическую окраску.Однако недостаток каких-либо сведений вовсе не доказывает, что в античнойклассической литературе мы не найдем следов воздействия тех психологическихпар противоположностей, о которых мы здесь говорим. Так, философия гностиков установила три типа, быть может,соответственно с тремя основными психологическими функциями - мышлением,чувством и ощущением. Мышлению, таким образом, соответствовал бы пневматик(pneumatikoi), чувству - психик (psychikoi), ощущению - гилик (hylikoi).Подчиненное положение психика соответствует духу гностицизма, который, вотличие от христианства, настаивал на исключительной ценности познания.Христианские же принципы любви и веры относились отрицательно к познанию. Всфере христианства пневматик был бы поэтому не вполне оценен и признан,поскольку он являлся бы чистым представителем только гнозиса, только одного познания. Вспомним также о различии типов при разборе долголетней, ожесточеннойборьбы, которую Церковь от начала вела против учения гностиков. Принесомненном преобладании практического направления, которым отличалосьхристианство первых времен, человек интеллектуальный всегда рисковалостаться за флагом, если только он не следовал своему боевому инстинкту и неотдавался всецело апологетической полемике. Правило веры "Regula fidei"слишком ограничивало и не допускало никакого самостоятельного движения.Более того, оно не несло в себе позитивного интеллектуального содержания. Внем заключалось ограниченное число мыслей, с практической точки зрениячрезвычайно ценных, но сковывающих мышление. Sacrificium intellectus (лат. -жертвоприношение интеллекта) гораздо тяжелее поражало человека мысли, нежеличеловека чувства. Поэтому вполне понятно, что содержания гнозиса, главнымобразом познавательные, ценность которых и для нашего современногоумственного развития не только не утратилась, но даже значительно возросла,- что такие содержания неудержимо привлекали принадлежавших к лону Церквилюдей интеллектуального типа. Для таких людей именно эти содержания иявлялись настоящим мирским соблазном. Особенно досаждал Церкви докетизм сосвоим утверждением, будто Христос обладал лишь видимостью плоти и что всеего земное существование и страдание было также одной лишь видимостью. Этоутверждение выдвигает мышление на первый план в ущерб всему, что человекспособен воспринять чувством. Мы вправе сказать, что две фигуры яснее всего олицетворяют борьбу сгнозисом - фигуры чрезвычайно значительные, не только как Отцы Церкви, но икак личности. Мы говорим о Тертуллиане и Оригене - оба жили в конце II векан. э. и были почти современниками. Вот что говорит о них Шульц: "Одинорганизм способен воспринимать питательное вещество почти без остатка ивполне ассимилировать его, - другой же, напротив, выделяет его почти безостатка, словно в возбужденном состоянии энергичной самообороны. Столь жепротивоположно реагировали Ориген и Тертуллиан. Их противоположные реакциипо отношению к гнозису не только обрисовывают их характеры и ихмиросозерцания, но имеют и принципиальное значение для роли, которую игралгнозис в духовной жизни и религиозных течениях той эпохи". /27/ Тертуллиан родился в Карфагене около 160 года н. э. Он был язычником илет до тридцати пяти предавался чувственной жизни, царившей в его городе;после этого он стал христианином. Он был автором многочисленных сочинений,которые с несомненной ясностью вырисовывают перед нами его характер, главнымобразом и интересующий нас. Особенно ярко выступает перед нами егобеспримерно благородное рвение, его священный огонь, страстный темперамент иглубокая проникновенность его религиозного понимания. Ради истины, однаждыим признанной, он становится фанатичным, гениально односторонним инетерпимым. Тертуллиан - боевая натура, не имеющая себе равных, борецбеспощадный, видящий свою победу лишь в полном поражении противника; языкего - словно сверкающее острие меча, с жестоким мастерством направленное наврага. Он - создатель церковной латыни, остававшейся в силе в течение болеетысячи лет. Он же создает и терминологию юной Церкви. "Уж если он принималкакую-либо точку зрения, он последовательно проводил ее до последнихпределов, словно гонимый сонмом бесов, даже и тогда, когда право уже давноне было больше на его стороне и всякий разумный порядок лежал разбитым у егоног". Страстность его мышления была так беспощадна, что он постоянноотчуждался именно от того, чему раньше отдавался всеми фибрами души.Соответственно с этим и этика его до крайности строга и сурова. Онпредписывал искать мученичество, вместо того чтобы избегать его; он недопускал второго брака и требовал, чтобы женщины постоянно скрывали своилица под густой фатой. Против гнозиса, являющегося страстью к мышлению ипознанию, он боролся с фанатической беспощадностью, равно как и противфилософии и науки, в сущности мало отличавшихся от гнозиса. Тертуллиануприписывают грандиозное в своем роде признание: Credo quia absurdum est("Верую, потому что абсурдно"). Исторически это не совсем точно - он сказаллишь (De came Christ! 5): "Et mortuus est Dei protsus credibile est, quiaineptum est. Et sepultus resurrexit; certum est, quia impossibile est" ("Иумер сын Божий, что совершенно вероятно потому, что абсурдно. И погребенныйвоскрес - это достоверно потому, что невозможно"). Вследствие проницательности своего ума он понимал всю ничтожностьфилософских и гностических знаний и с презрением отвергал их. Взамен того онссылался на свидетельства своего внутреннего мира, на внутренние факты,переживаемые им и составляющие одно единое целое с его верой. Их ондорабатывал до формул и стал, таким образом, творцом умопостигаемых связей,и по сие время лежащих в основе католической системы. Иррациональный фактвнутреннего переживания, который для Тертуллиана был по существудинамическим, являлся принципом и основоположением, противопоставленныммиру, равно как и общепризнанной науке и философии. Привожу собственныеслова Тертуллиана: "Призываю новое свидетельство или, вернее сказать,свидетельство более известное, нежели все памятники, запечатленныеписьменами, - свидетельство, более обсуждаемое, нежели все системы жизни,более распространенное, нежели какое-либо обнародование, - свидетельство,которое полнее и больше всего человека, а именно то, что составляет сущностьвсего человека. Так подойди же и предстань предо мною, о душа! Если тыбожественна и вечна, как полагают иные философы, - то ты не можешь солгать;если ты не божественна, а подвластна смерти - как полагает, правда, одинлишь Эпикур, - то ты не дерзнешь солгать; снизошла ли ты с неба или рожденаиз праха земного, сочетание ли ты чисел или атомов, зачинаешь ли ты своесуществование вместе с зачатием плоти или лишь впоследствии внедряешься внее - все равно, откуда бы ты ни произошла и как бы ни создала ты человекатаким, каким он есть, а именно существом разумным, способным к восприятию ипознанию! Тебя же я не призываю, душа, обученная в школах, искушеннаякнижным познанием, вскормленная и вспоенная в академиях и аттическихколоннадах, - тебя, что вещаешь мудрость. Нет, я беседовать хочу с тобой,душа, что проста и не мудрствуешь лукаво, - с тобой, неопытной и неловкой,какою ты бываешь у тех, кто, кроме тебя, ничего не имеет, - с тобой,приходящей с улицы, с угла, из мастерской. Мне нужно именно твое незнание". Самоизувечение Тертуллиана путем sacrificium intellectus приводит его коткрытому признанию иррационального факта внутреннего переживания, то есть кистинной основе его верования. Необходимость религиозного процесса, которыйон ощущал внутри себя, он выразил в непревзойденной формуле: Animanaturaliter Christiana ("Душа по природе своей христианка"). Вместе сsacrificium intellectus для него утратили всякое значение и философия,наука, а следовательно, и гнозис. В дальнейшем течении его жизнивышеописанные черты характера стали выступать еще резче. Когда Церковь быланаконец поставлена в необходимость идти на компромиссы в угоду большинству,Тертуллиан против этого возмутился и стал ярким приверженцем фригийскогопророка Монтана. Монтан был экстатиком, представителем принципа абсолютногоотрицания всего мирского, поборником безусловной одухотворенности. Вожесточенных памфлетах Тертуллиан набросился на политику папы Каликста иочутился, таким образом, вместе с монтанизмом более или менее extraecclesiam. Согласно показанию Августина, он впоследствии будто бы не поладили с монтанистской сектой и основал свою собственную. Можно сказать, что Тертуллиан - классический пример интровертногомышления. Его огромный, необыкновенно проницательный интеллектсопровождается очевидной чувственностью (sensuality). Процесспсихологического развития, который мы называем христианским, доводит его дожертвы, до уничтожения, отрезания самого ценного органа (ампутации наиболееценной функции) - мифическая идея, заключенная и в великом символежертвоприношения Сына Божьего. Самым ценным органом Тертуллиана именно и былинтеллект и вытекающее из него ясное познание. Вследствие sacrificiumintellectus он преградил себе путь к чисто логическому рассудочному развитиюи, по необходимости, должен был признать основой своего существаиррациональную динамику своих душевных глубин. Он должен был ненавидетьгностический мир мысли, его специфически интеллектуальную оценкудинамических душевных глубин, потому что это именно и был тот путь, которыйему надлежало покинуть для того, чтобы признать принцип чувства. Полной противоположностью Тертуллиану является Ориген. Ориген родился вАлександрии в 185 году н. э. Его отец был христианским мучеником. Сам Оригенвырос в совершенно своеобразной духовной атмосфере, в которой переплеталисьи сливались мысли Востока и Запада. С большой любознательностью он усваивалсебе все достойное изучения и, таким образом, воспринял совокупность всего,что в те времена давал неисчерпаемо богатый александрийский мир идей:христианских, иудейских, эллинистических, египетских. Он с успехом выступалв качестве учителя в школе катехизаторов. Языческий философ Порфирий, ученикПлотина, так отзывается о нем: "Внешняя жизнь его была христианской ипротивозаконной, но в своих мнениях о вещах и о божестве он был близокэллинам и в инородные мифы вводил представления греков". Еще до 211 года совершилось его самооскопление, о внутренних мотивахкоторого можно только догадываться, поскольку исторически они неизвестны.Как личность он пользовался большим влиянием, речь его очаровывала иубеждала. Он был постоянно окружен учениками и целой толпой стенографов, налету ловивших драгоценные слова, исходящие из уст почитаемого учителя. Онизвестен как автор многочисленных сочинений; в деле преподавания он развивалогромную энергию. В Антиохии он читал лекции по богословию даже материимператрице, Маммее. В Кесарии (город в Палестине. - прим. ред.) онвозглавлял школу. Его преподавательская деятельность многократно прерываласьдалекими путешествиями. Он обладал необыкновенной ученостью и изумительнойспособностью тщательного исследования вещей. Он отыскивал древние библейскиерукописи и приобрел заслуженную известность своим разбором и критикойподлинных текстов. "Он был великим ученым, да, единственным истинным ученымв древней Церкви", - говорит о нем Гарнак. В противоположность ТертуллиануОриген не замыкался от влияния гностицизма, - напротив, он даже ввел его,правда в смягченной форме, в лоно Церкви - по крайней мере таково было егостремление. Можно даже сказать, что по своему мышлению и своим основнымвоззрениям он и сам был христианским гностиком. Его позицию по отношению к вере и знанию Гарнак определяет следующими психологически многозначительнымисловами: "Библия одинаково нужна как тем, так и другим: верующим она даетнеобходимые им факты и заповеди, а люди науки разбирают идеи, заключающиесяв ней, и черпают из нее силу, возносящую их до лицезрения Бога и до любви кНему; благодаря духовному толкованию (аллегорическому объяснению,герменевтике) материальное вещество растворяется и претворяется в космосеидей, благодаря "восхождению" оно постепенно преодолевается и оставляетсяпозади как пройденный этап; наконец, тварь Божия - исшедший от Бога дух -возвращается к своему начал)' и достигает блаженного покоя, погружения вБожество (amor et visio)". Богословие Оригена, в отличие от богословия Тертуллиана, было посуществу философским и, можно сказать, вполне укладывалось в рамки философиинеоплатонизма. В Оригене мы видим мирное и гармоничное слияние ивзаимопроникновение двух сфер: греческой философии и гностицизма, с однойстороны, и мира христианских идей - с другой. Но такая широкая и глубокаятерпимость и справедливость навлекли на Оригена преследование и осуждение состороны Церкви. Правда, конечный приговор был вынесен лишь после его смерти,наступившей от последствий истязания и пытки, которым Ориген, будучи ужестарцем, подвергся во время гонения на христиан при Деции. В 399 году папаАнастасий I всенародно предал его анафеме, а в 543 году его лжеучение былопроклято Всецерковным собором, созванным Юстинианом, и это проклятие былозакреплено приговорами позднейших церковных соборов. Ориген - классический представитель экстравертного типа. Его основноеориентирование направлено на объект, это явствует как из его добросовестноговнимания к объективным фактам и условиям, вызывающим их, так и изформулирования верховного принципа - amor et visio Dei. Христианство на путисвоего развития встретилось в лице Оригена с таким типом, первоосновойкоторого является отношение к объектам; символически такое отношение исконивыражалось в сексуальности, почему по некоторым теориям все существенныепсихические функции и сводятся к сексуальности. Поэтому и кастрация являетсявыражением, адекватным жертве самой ценной функции. В высшей степенихарактерно то, что Тертуллиан приносит sacrificium intellectus, тогда какОриген - sacrificum phalli, ибо христианский процесс требует полногоуничтожения чувственной привязанности к объекту, точнее говоря - он требуетжертвы наиболее ценной функции, наивысшего блага, наиболее сильноговлечения. С биологической точки зрения жертва приносится во имядоместикации; с психологической же точки зрения - во имя расторжения старыхсвязанностей и, следовательно, во имя новых возможностей духовного развития. Тертуллиан пожертвовал интеллектом, потому что именно интеллектособенно сильно привязывал его к мирскому. Он боролся с гностицизмом, потомучто это учение олицетворяло в его глазах ложный путь, ведущий в областьинтеллекта, - интеллекта, обусловливающего также и чувственность. Идействительно, соответственно с этим фактом мы видим, что гностицизмразветвляется в двух направлениях: гностики одного направления стремятся кчрезмерной одухотворенности; гностики же другого - погрязают в этическоманархизме, абсолютном либертинизме (англ. - распущенность, распутство;вольнодумство), не останавливающемся ни перед какой формой разврата, дажеперед самой отвратительной извращенностью и бесстыдной разнузданностью.Представители гностицизма даже разделялись на энкратитов (воздержанных), содной стороны, и на антитактов и антиномистов (противников порядка изаконности) - с другой; эти последние грешили по принципу и предавалисьсамому разнузданному распутству умышленно, на основании известныхпостановлений. К числу последних принадлежали николаиты, архонтики и пр.,равно как и метко названные борбориане. Как тесно соприкасались кажущиесяконтрасты, мы видим на примере архонтиков, где одна и та же сектараспадалась на энкратическое и на антиномистическое направление, причем и тои другое оставалось логичным и последовательным. Кто желает ознакомиться сэтическим значением смелого и широко проведенного интеллектуализма, пустьизучит историю гностических нравов. Тогда sacrificium intellectus станетбезусловно понятным. Представители этого течения были последовательны нетолько в теории, но и на практике, и изживали до последних пределов, доабсурда все измышления своего интеллекта. Ориген же пожертвовал чувственной связанностью с миром и ради этойжертвы оскопил, изувечил самого себя. Очевидно, что для него специфическуюопасность представлял не интеллект, а, скорее, чувство и ощущение,связывавшие его с объектом. Путем кастрации он преодолел чувственность,присущую гностицизму, и смело мог отдаться богатству гностического мышления.Тертуллиан же пожертвовал интеллектом, замкнулся от влияния гностицизма, нотем самым достиг такой глубины религиозного чувства, какой мы тщетно искалибы у Оригена. О Тертуллиане говорит Шульц: "От Оригена он отличался тем, чтокаждое свое слово переживал в сокровеннейших недрах души; его увлекал нерассудок, как Оригена, а сердечный порыв, и в этом его превосходство.Однако, с другой стороны, он уступает Оригену, потому что он, самыйстрастный из всех мыслителей, доходит чуть ли не до отрицания всякого знанияи свою борьбу с гнозисом чуть ли не доводит до борьбы с человеческой мысльювообще". Мы видим на этих примерах, как в процессе развития христианства самаясущность первоначального типа превращается в свою противоположность:Тертуллиан, глубокий мыслитель, становится человеком чувства; Оригенстановится ученым и всецело теряет себя в интеллектуалитете. Нетрудно,конечно, логически перевернуть вопрос и сказать, что Тертуллиан искони былчеловеком чувства, а Ориген человеком мысли. Но такая обратная постановкавопроса вовсе не уничтожает самого факта типического различия, а оставляетего по-прежнему в силе и, кроме того, отнюдь не объясняет, почему жеТертуллиан видел своего опаснейшего врага в области мысли, а Ориген вобласти сексуальности. Можно было бы сказать, что оба ошиблись, и в качествеаргумента привести факт роковой неудачи, к которой в конечном итоге свеласьжизнь обоих. Тогда пришлось бы допустить, что каждый из них пожертвовал тем,что ему было менее дорого, то есть некоторым образом совершил обманнуюсделку с судьбой. Почему бы не принять и не признать даже такого мнения?Ведь известно, что даже среди первобытных людей находились такие хитрецы,которые, подходя к своему фетишу с черной курицей под мышкой, говорили:"Смотри, вот я приношу тебе в жертву прекрасную черную свинью!" Однако моемнение таково, что объяснение, стремящееся во что бы то ни стало обесценитькакой-либо факт, не всегда и не при всех обстоятельствах бывает самымверным, даже если такое объяснение представляется нам вполне "биологическим"и приносит среднему человеку то несомненное облегчение, которое ониспытывает всегда, когда ему удается низвести нечто великое до своегоплоского уровня. Но поскольку мы можем судить о личностях этих двух великихпредставителей человеческого духа, мы должны признать их стольпроникновенными и серьезными, что о хитрой проделке или обмане и речи бытьне могло: их христианское обращение было истинным и правдивым. Мы не отвлечемся от прямого пути наших исследований, если на примеренастоящего случая представим себе, какое психологическое значение имеетнарушение естественного потока наших влечений, каким является христианский(жертвенный) процесс, а именно: из всего вышесказанного вытекает, чтообращение является одновременно и переходом в другую установку. Вместе с темстановится ясным происхождение того определяющего мотива, который ведет кобращению; также выясняется, насколько Тертуллиан был прав, говоря, что душа"от природы христианка". Естественное направление влечений следует, как ивсе в природе, принципу наименьшей затраты сил. Но бывает так, что одинчеловек обладает большими способностями в одной области, другой человек - вдругой. Или же бывает так, что приспособление к окружающей среде в детстветребует то несколько более сдержанности и вдумчивости, то несколько болееэмпатии и участия, смотря по тому, каковы родители и обстоятельства жизни.Это автоматически ведет к известной, излюбленной установке, благодарякоторой и образуются различные типы. Так как каждый человек, в качествеотносительно устойчивого существа, обладает всеми основными психологическимифункциями, то для полного приспособления было бы психологически необходимо,чтобы человек равномерно и применял их. Ибо должна же быть какая-нибудьпричина для существования различных путей психологического приспособления;ясно, что недостаточно одного лишь пути, потому что объект, воспринятый,например, только мыслью или только чувством, будет постигнут лишь отчасти.При односторонней (типической) установке получается недочет впсихологическом приспособлении, который в течение жизни все возрастает,пока, наконец, рано или поздно, нарушается сама способность приспособления,а это толкает субъекта на путь компенсации. Компенсация же достигается лишьотрезанием (жертвой) той установки, что господствовала до сих пор. Этовлечет за собой временную запруженность энергии и наводнение каналов,сознательно еще не использованных, но бессознательно уже лежащих наготове.Недочет в приспособлении, являющийся движущей силой (causa efficiens) дляпроцесса обращения, субъективно дает о себе знать в форме смутного чувстванеудовлетворенности. Такая атмосфера царила в самом начале нашеголетосчисления. Необычайная, изумительная жажда искупления овладелачеловечеством и вызвала в Древнем Риме неслыханный доселе расцвет всехвозможных и невозможных религиозных культов. Не было недостатка и впредставителях теории изживания (Auslebetheorie), которые вместо "биологии"основывались на данных науки тех времен. Кроме того, люди из всех силизощрялись в умозрительных догадках о том, почему человеку живется такплохо; однако каузализм тех времен был несколько шире каузализма нашейсовременной науки: искали причины не только в детстве, но погружались ужесразу в космогонию, причем измышляли самые разнообразные системы,раскрывающие все, что происходило на заре человечества еще раньше и что былопричиной того невыносимого положения, в котором человечество в конце концовочутилось. Жертвы, принесенные Тертуллианом и Оригеном, на наш вкус чрезмерны, ноони, безусловно, соответствовали духу того времени, духу совершеннойконкретности. В согласии с этим духом представители гностицизма принималисвои видения за саму реальность или, по крайней мере, за нечто к нейотносящееся - поэтому и Тертуллиан придавал факту своего внутреннего чувстваобъективную значимость. Процесс перемещения установки, воспринятый внутреннеи субъективно, гностицизм проецировал в виде космогонической системы и верилв объективную реальность своих психологических образов. В моем труде /28; 29- С.416/ я оставил открытым вопрос об источникесвоеобразного направления либидо в христианском процессе. В том же труде яговорю о расщеплении либидо на две половины, направленные друг против друга.Объясняется это односторонностью психологической установки, односторонностьюстоль великой, что компенсация, всплывшая из недр бессознательного,принудительно провела свою линию. Гностическое движение в первые века новойэры обнаруживает особенно ярко роль бессознательных содержаний в моментвозникновения и решительного проведения компенсации. Христианство обозначаетв известном смысле разрушение и жертвоприношение античных культурныхценностей, то есть античной установки. Надо ли еще доказывать в наше время,что совершенно безразлично, говорим ли мы о том, что творится в наши дни,или о том, что было 2000 лет тому назад?