Психологические особенности Русской 5 страница

48 ____________________________________________________ Л И Анциферова

и она их отвергла. Эриксон посоветовал выздоровевшей к это­му времени матери ласкать каждый пальчик, говорить, какой он милый и любимый... Терапия шла очень медленно. Только в возрасте семи лет девочку попытались научить игре на пиа­нино, но успехи оказались очень незначительными.

В то же время существуют исследования, показывающие, что любящая и понимающая своего ребенка мать, умеющая передать ребенку, выражаясь словами Эриксона, «почти сома­тическим образом переживания доверия к миру» и чувство значимости самого себя как заслуживающего любви существа, может сделать счастливой жизнь малыша, даже сильно обде­ленного судьбой. Огромное впечатление производит описание жизненного пути Лео Бауэрмана в книге S. Worchel a. G. Goe-thals [12]. Лео родился деформированным ребенком. Ножки-былинки почти не действовали, слабыми были и тонкие руч­ки. Кроме того он был глухим. К периоду взрослости Лео дос­тиг роста 3-летнего ребенка. Однако мать с самого его рожде­ния горячо любила своего сына. Она постоянно носила его на руках, гуляла с ним по саду вокруг дома, показывала все во­круг, общалась с помощью знаков. Она показала Лео буквы и тот, быстро научившись читать, не мог утолить жажду зна­ний. Самое интересное он перепечатывал на машинке. К тому же у мальчика оказались «золотые руки»: он научился чинить часы, и пополнял скромный бюджет маленькой семьи. Вскоре мать Лео умерла, но он отказался переселиться в приют. Крошка-юноша смастерил низкую тележку с лотком впереди. На лотке он разместил разные письменные принадлежности и, поворачивая колеса руками, поехал торговать своим нехитрым товаром. Такое передвижение стоило ему, однако, огромных трудов. Тогда он извлек из сарая старый маленький трактор, отремонтировал его, сделал систему тросов, по которым мог забираться в кабину, и отправлялся на работу. Он всегда был в хорошем настроении, охотно общался с людьми при помощи пишущей машинки и «высказывал» удовлетворение своей жизнью. Под влиянием материнской любви Лео сразу и беспо­воротно выбрал жизнь. Каждому человеку на протяжении жизни приходится делать много экзистенциальных, то есть касающихся самой сущности своего существования выборов. Дело в том, что вся жизнь человека представляет собой цепь переходов из одного жизненного мира в другой. Он попадает в новые системы социально-психологических связей, в непри­вычные обстоятельства, из материала которых он должен соз-

Человек перед лицом жизни и смерти 49

дать свой новый уникальный жизненный мир и овладеть но­выми способами жизни. И в каждом периоде своей индивиду­альной истории он должен подтвердить или отвергнуть собст­венный выбор в пользу жизни. Исход такого выбора самым существенным образом во все периоды жизни, особенно в эпо­ху подростничества и юности, зависит от качества отношения к развивающемуся человеку значимых для него людей. Каза­лось бы, что факты реализации человеком себя в разных жиз­ненных мирах, возможность прожить за одну природную жизнь много разных, в психологическом смысле жизней, должны сформировать у него впечатление своей долгой, долгой жизни. Но парадоксальным образом, чем дольше длится жизнь чело­века, тем явственнее выступает у него чувство ее кратковре­менности, выражающееся в словах «жизнь пролетела как один миг». Каковы же истоки такой широко распространен­ной иллюзии?

Данные психологической науки позволяют выделить не­сколько условий ее возникновения. Первое из них — отнюдь не самое главное — это действительная непродолжительность существования человека в каждом из сменяющих друг друга жизненных миров. И это ощущение кратковременности новых отрезков жизни постепенно упрочивается и обобщается. Гораз­до более существенной причиной иллюзии является раскрытая Пьером Жанэ особенность человеческой памяти. Человек, вспоминая о тех или иных периодах своей жизни, о различ­ных ситуациях и событиях, не воспроизводит их во всей пол­ноте, но, благодаря способности к речи, как бы составляет о них сжатое повествование. Еще одним истоком переживания скоротечности жизни выступает выявленная психологами по­требность человека, особенно обостряющаяся в более поздние годы, интегрировать все стадии своей личной истории, понять смысл своей жизни. Естественно, что интеграция представляет собой обобщение очень высокого уровня, предельно сжимаю-Щее, «скручивающее» прожитую жизнь. Конечно, для того, чтобы осуществить интеграцию жизни, нужно осмыслить, ис­толковать, переоценить свое поведение в разных обстоятельст-^вах, выработать отношение к нерешенным проблемам. Можно иредполагать, что «болтливость*, свойственная многим пожи-Льщ людям, их стремление обстоятельно и детально рассказы­вать о разных эпизодах своего прошлого, являются одновре­менно попыткой как бы «растянуть» свою жизнь, особенно ЛИ значимые ее моменты, и в то же время способом ее

I 50 ____________________________________________________ Л. И. Анцыферова

переинтерпретации, подтверждаемой или отвергаемой слуша­телями, а также и самим рассказчиком. При этом некоторые жизненные задачи, ситуации сделанного (или не сделанного) выбора могут тревожить человека до последних мгновений.

В многообразном опыте жизни самыми болезненными мо-I ментами для человека являются встречи с трагедией смерти, с

' уходом из жизни дорогих для него людей. Мысли о собствен-

ной смерти редко мучают людей. Хорошо известна еще одна, широко распространенная иллюзия — собственного бессмер­тия, которая покоится на самом надежном фундаменте — чув-

I стве, переживании. Это чувство — одно из оснований жизни. Чем более полнокровна, насыщенна, креативна жизнь людей,

] тем меньше тревоги они испытывают при мысли о ее конечно-

I^I сти. Карл Роджерс, выдающийся представитель гуманистичес­кого направления в психологии, до конца своей долгой жизни с упоением отдавался научному творчеству, практике психоте­рапии. В возрасте около 80-ти лет он написал психологичес­кую автобиографию [11]. Он рассказывает, что в детстве был хрупким и болезненным мальчиком. Гадалка предсказала, что Карл умрет молодым — ему будет не более 35 лет. И, описы­вая свою напряженную творческую жизнь, Роджерс пишет, что он никогда не чувствовал себя старше 35-ти лет. В поздние годы у него даже появилось стремление к рискованным пред­приятиям и путешествиям. Свою автобиографию Роджерс за­канчивает парадоксальными словами: «Гадалка права, я умру молодым!*. И действительно, он погиб в автокатастрофе, с ощущением молодости и окрыленности новыми планами. А в некрологе писали, что он прожил 85 лет! Для большинства людей не их собственная смерть, но потеря дорогих, любимых людей является самым горестным событием в жизни. И это понятно. Ведь отношения любви сильно расширяют и обога­щают жизнь человека. Любящий начинает жить в пространст­ве жизни любимого. Присутствие любимого, общение с его уникальностью выявляет в личности любящего такие пре­красные черты, о существовании которых другие люди и не подозревают. Смерть дорогого человека суживает, обедняет, ограничивает жизнь любящего, он теряет часть себя. Мысль о близкой смерти или сам факт смерти любимого переживается как нечто противоестественное, как то, что не может уложить­ся в сознании личности. В психологии описан непроизвольно действующий психологический механизм защиты душевной жизни от невыносимых трагических переживаний. Этот меха-

Человек перед лицом жизни и счерти ___________________________________51_

низм называется «отрицанием» [1]. Его действие особенно от­четливо проявляется при столкновении с ситуацией ужасной гибели людей, потери самого дорогого человека. Эта форма психологической защиты является проявлением деформации смысловой сферы личности, ложной интерпретации трагиче­ской действительности. Иногда кажется, что субъект на ког­нитивном уровне отдает себе отчет в свершившемся факте, притупились лишь его чувства. Но знание, лишенное эмоцио­нально-аффективной составляющей, это частичное, искажен­ное, обесцененное знание, вызывающее неадекватное поведе­ние. По существу, происходит лишь частичное понимание тра­гического факта. Вот конкретизация этого положения. Отец, бесконечно любивший своего сына, услышал приговор врача: «... ваш сын неизлечимо болен, ему осталось совсем немного жить». Но отец не впал в отчаяние, он начал советоваться со знакомыми, как лучше подготовить сына к поступлению в колледж. Свою позицию он мотивировал так: «... врач прав, мой сын неизлечимо болен, но больному юноше тем более нужно учиться, знания всегда пригодятся». Таким образом, в приговоре врача отец выделил лишь один фрагмент, к которо­му и свел все услышанное. Мне самой приходилось встречать людей, странным образом реагировавших на потерю своих бо­готворимых родных. Эти люди выглядели почти счастливыми и с пафосом говорили, что теперь их брат, отец, друг надежно укрыт от преследований, издевательств, инсинуаций врагов. Действие «отрицания» прослежено у людей, направленных в качестве наблюдателей в Хиросиму, когда там взорвалась атомная бомба [8, 9]. По возвращении эти наблюдатели бес­страстно сообщали о таких ужасах, от которых у слушателей стыла кровь. Можно предполагать, что они бессознательно де­формировали, затушевывали, корректировали ту страшную картину, которая стояла у них перед глазами, но была несо­вместима с человеческим существованием.

Психологи трактуют период отрицания как время дробле­ния ситуации, которая может разрушить сознание человека, на мелкие фрагменты, которые постепенно осваиваются лич­ностью и наконец интегрируются в целостный, адекватный обстоятельствам образ. Но что же следует за периодом отрица­ния? Очень часто человек, переосмысливая разные аспекты ^тРагического события, начинает соотносить их с трагическими ситуациями, пережитыми другими людьми, он вписывает свое ^г°ре в структуру жизненных катастроф других людей, и этот

52 ____________________________________________________ Л И Анцыферова

прием социального сравнения значительно облегчает его инди­видуальные переживания. Но бывает и так, что осознав всю полноту своей невозвратной потери, человек впадает в состоя­ние депрессии и, чтобы избавиться от своих мук, принимает решение добровольно уйти из жизни.

Какими же обстоятельствами определяются особенности по­ведения и переживаний людей перед лицом смерти близких? Таких обстоятельств много, но наблюдения и изучение материа­лов под углом зрения этой темы убеждает в том, что отношения к смерти верующих качественно отличаются от позиций людей, не обретших веру в Бога. Первые уверены, что человек умирает только телесно, но его душа — бесмертна и ей уготована встреча с душами тех людей, которые раньше покинули этот мир. Ве­рующие, конечно, горюют, что не смогут прожить до конца свою земную жизнь рядом с дорогим человеком, но не впадают в отчаяние из-за временной разлуки. И такую позицию зани­мают ведущие активную общественную жизнь крупные госу­дарственные деятели, известные ученые, молодые люди.

Недавно в одной из газет [6] было опубликовано интервью с широко известным не только в нашей стране, но и за рубежом 35-летним президентом Калмыкии Кирсаном Илюмжановым. На вопрос корреспондентки «Что такое, по-вашему, быть фа­талистом?» президент ответил: «Я верю в Бога и судьбу. Спо­койно отношусь к потере людей, когда они уходят из жизни, это означает, что мы встретимся на том свете» [6, с. 10]. Я много раз была свидетельницей того, как люди в самые тяже­лые минуты руководствовались принципом «все в воле Божьей», «Бог его(ее) дал, Бог и взял». В моей памяти живет воспоми­нание об одном вечере, проведенном в доме широко известного в своей области ученого X., с которым меня связывали друже­ские отношения. По праздникам он собирал близких ему лю­дей. И вот на одном из таких вечеров кто-то ненароком упо­мянул о гибели от рака старшего сына хозяина дома. Я оцепе­нела, ожидая взрыва отчаяния бедного отца. Но X., отрешен­но глядя перед собой, только сказал: «Ведь Бог его мне дал, Бог его и взял». Передо мной оказался глубоко верующий че­ловек. Религия запрещает впадать в грех уныния, отчаяния и тем самым помогает человеку собрать все свои душевные силы в горькие минуты жизни. А что же делать, как помочь стра­дающему человеку, если ему чужда религия? Распространен­ные слова утешения, такие как «все люди смертны», или «но ведь и у вас такая же судьба» никогда еще и никому не прино-

Человек перед лицом жизни и смерти ____________________________,_____53_

сялн утешения. Особенно обескураживают и усиливают страда­ния слова, обычно произносимые в поддержку «Что же делать, ничего не поделаешь». Они усиливают горечь переживаний не­поправимости, необратимости случившегося. В скорбных ситуа­циях человек страстно, хотя, как правило, неосознанно хочет понять или найти смысл своей собственной дальнейшей жизни, смысл случившейся трагедии. Хорошо, если у матери, потеряв­шей сына, или дочь, есть еще дети: она должна жить ради них. А если у одинокой матери война отняла едиаственного сына? Может ли пожилой супруг понять потерю своей жены, с кото­рой он прожил долгую счастливую жизнь, иначе, чем ужасный удар судьбы, делающий бесмысленным и ненужным его собст­венное существование? В работах многих философов, писателей, публицистов говорится, что человек должен и может «поднять­ся над своим горем». Но как это сделать? Какая психологиче­ская реальность стоит за этой метафорой? Применительно к указанному типу жизненой трагедии способ выстоять перед го­рем — это осмыслить свою жизнь как продолжение жизни до­рогого человека в форме не только образов и чувств, но и сохра­няющихся ощущений от его прикосновений, чувств, возникав­ших в его присутствии. Мысленные беседы с ним, рассказы о своих неудачах, обидах и успехах упрочивают переживание не­прерывающейся связи с ним. Описание разных форм моего об­щения со страдающими людьми дополнит представления о воз­можной помощи им. Вот несколько историй.

С детства в небольшой круг моих подружек входила одна милая, хорошо воспитанная девочка — назову ее Мартой — единственная дочь в семье. Шли годы, отец ее умер, не стало и родственников, а у дочери обнаружилось заболевание сердца. Она училась, работала, но состояние ее сердца ухудшалось. И вот, не достигнув 50-ти лет, Марта, помучившись несколько Дней, умерла. О горе матери трудно говорить. Она даже не хо­тела слышать слово сочувствия. Но я все-таки подошла и ска­зала: «Для Марты ведь было счастьем, что в последние дни *изни к ней прикасались не равнодушные, а любящие руки и °на видела нежные, ласковые ваши глаза. Как было бы ужас-^а°) если бы вы ушли первой». И мать ответила «Да, в этом ^есть некоторое утешение». В другой раз она сама подошла ко ^мне и сказала, что очень хочет поскорее умереть. Но я тотчас ^возразила: «Вы мать — ваш долг все вытерпеть. И вы должны ™Речь себя, без вас некому будет ухаживать за ее могилкой». ** после этого я неоднократно видела, как старая женщина

54 ____________________________________________________ Л И Анцыферова

даже зимой медленно гуляла по улице. Позднее об очень по­хожем случае я прочитала в книге В. Франкла — создателя логогерапии, лечения смыслом [3]. Франкл описывает ситуа­цию, когда к нему дришел глубоко подавленный горем пожи­лой человек, рассказавший о смерти нежно любимой жены. Он описал ее как хрупкую, нежную женщину, для которой он был надежной опорой. Теперь жизнь его потеряла смысл, и он решился на самоубийство. Франкл не утешал его, он только спросил, что было бы, если сначала умер он, а в живых оста­лась жена. «О, — воскликнул старик, — это было бы вели­чайшей трагедией». И, не сказав более ни слова, он крепко пожал руку терапевта и твердыми шагами вышел из прием­ной. Он понял, что судьба возложила на его плечи те страда­ния, которые были бы источником невыносимых мук его же­ны. Он сильнее и он должен нести то бремя, которое иначе досталось бы его жене. А как же можно наполнить смыслом жизнь родителей, потерявших детей? Страдающие люди не­редко сами находят приемы, облегчающие их переживания и как бы продолжающие жизнь исчезнувших близких. Люди трепетно заботятся о местах их последнего упокоения, при по­сещении могил рассказывают о происходящем. Многие пре­вращают комнату или уголок любимых в своеобразный мемо­риал, даже музей, представляющий этапы жизни утраченого. Иногда помогают советы подготовить жизнеописание любимо­го человека, припомнить не только важные события, но и мелкие эпизоды из его жизни и рассказывать о них другим. Но каждый трагический случай уникален и соответственно по­пытки помощи должны отвечать его своебразию.

Мне пришлось на протяжении нескольких лет письменно общаться с ученым, человеком целеустремленным, волевым и жизнелюбивым. Общались мы по поводу професиональных проблем. Но вот однажды пришло от него скорбное письмо, в котором Н. сообщал о неожиданной смерти своей любимой же­ны. Была она на 15 лет моложе его, отличалась хорошим здо­ровьем. Ее уважали и любили за спокойный характер, за доб­рожелательность. В последующих письмах Н. писал, что горе его все более возрастает. Я советовала ему посвятить себя за­ботам о ее памяти, ездить к ней на могилу, мысленно беседо­вать и т. д. Но на мои обращения он отвечал, что память о ней будут хранить их сыновья, его же жизнь потеряла всякий смысл, и мучения его невыносимы. В одном из писем я получи­ла фотографию красивой женщины — жены Н. — и подробное

Человек перед лицом жизни и смерти55

описание ее характера. Конечно, это был способ расширить и продолжить ее жизнь. Я приняла это за добрый знак. Но в сле­дующем послании Н. сообщил о своем твердом решении — уйти из жизни — и тепло прощался со мной. В ответ я тотчас напи­сала, что убив себя, он еще раз убьет и свою любимую: ведь только он один хранит воспоминания о ней, как молоденькой девушке, о юной своей жене, о их последующей дружной жиз­ни. Ведь сыновья будут помнить ее только как мать. Ответ Н. яришел очень скоро: по его словам такие мысли не приходили ему в голову, но они справедливы и он теперь не может, как пишет Н. — убить образ своей любимой. Горе и сейчас продол­жает мучить Н. И все же в самом последнем письме он сообща­ет о своем твердом решении — умереть естественной смертью.

В заключение скажу: люди, берегите себя. В вашей душев­ной жизни находит продолжение жизнь множества людей, окончивших свой земной путь. Они живут в форме ваших вос­поминаний, образов, мыслей, чувств, способов поведения. Де­лайте же в самых трудных и даже трагических ситуациях вы­бор в пользу жизни.

Литература

1. Анцыферова Л. И. Личность в тяжелых жизненных условиях: пе­реосмысливание, преобразование ситуаций и психологическая за­щита // Психологический журнал. 1994. № 1.

2. Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М. Наука, 1957.

3. Франкл В. Человек в поисках смысла. М. Прогрес. 1990.

5. Фромм Э. Человеческая ситуация. М. Смысл. 1995.

6. Щербаненко Н. О пользе короткого сна (Интервью с президентом Калмыкии Кирсаном Илюмжиновым) // Общая газета. 1997. № 24 (203).

7. Erikson Е. Н. Childhood and Society. Pengmn Books. 1967.

8- Lazarus E. S. Positive denial: the case for not facing reality // Psy­chology Today. 1987. November.

9. Lifton R. J. Death in the Survivors of Hisroshima. N. Y.: Simon and Schuster. 1967.

10. Mead G. H., Mind, Self and Society. Chi. 1934.

11. Rogers С R. Growing old- or older and growing // Journal of Hu­manistic Psychology. 1980. V. 20. M 4.

12. Worchel S., Goethalas G. R. Adjustment: Pathways to Personal Growth, 2nd ed. Prentic Hall, Englewood Cliffs. New Jersey, Lon­don, Toronto etc. 1989.

i

МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЙ СМЫСЛ И НАУЧНОЕ ЗНАЧЕНИЕ КАТЕГОРИИ СУБЪЕКТА¹

К. А. Абульханова

Когда идея субъекта, в основном связанная с гегелевской философской парадигмой отступила под натиском технической революции, ницшеанского скептицизма и позитивизма, на другом континенте в другом обличьи по прошествии некоторо­го времени, она — как Феникс из пепла — возродилась в пси­хологии. Так называемая гуманистическая психология — в ос­новном в лице ее создателя и лидера Карла Роджерса, нашла в себе смелость назвать субъектом не величие достигшего своей вершины человеческого духа, а страдающую, нуждающуюся в помощи личность. Оригинальное направление гуманистической психотерапии предложило отнестись к личности не как к па­циенту, а как к субъекту, способному с небольшой помощью решить свои проблемы.

Однако при всей своей гуманистической сущности психо­терапия оказалась слишком узким плацдармом, чтобы на нем можно было развернуть все возможности категории субъекта. И поэтому на следующем витке ее судьбы на философском конгрессе в г. Брайтоне ей был произнесен необратимый при­говор: философы констатировали смерть субъекта, опираясь, с одной стороны — на ницшеанскую и буддистскую критику этой категории, с другой — указывая на то, что в системе со­временного гуманитарного знания она оказалась бесконечно малой, практически исчезающей величиной.

И только на нашей евразийской окраине, которую считают задворками европейской цивилизации, на неудобренной и не­ухоженной русской земле между войнами и революциями в состоянии перманентного голода, страха и насилия неожидан­но и странно привилось и проросло это зерно гегелевской фи­лософии. В начале двадцатых годов русский философ Сергей Леонидович Рубинштейн, закончивший Марбургский универ-

¹ Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ {код проекта 94-06-19751).

Мировоззренческий сжысд и научное значение категории субъекта 57

ситет (получивший отказ царя на свое прошение о получении высшего образования), с блеском защитивший свою первую диссертацию, создал философскую систему, эпицентром кото­рой явился субъект. Она создавалась в подвалах одесской пуб­личной библиотеки, куда он был изгнан со своего поста заве­дующего кафедрой университета вскоре после возвращения на родину и прихода советской власти. Молодому философу при­шлось сменить профессию, и лишь став официально признан­ным крупнейшим психологом, прожив целую жизнь с ее взле­тами и падениями, на пороге смерти опять изгнанный со всех постов, лишенный всех должностей, кроме добровольно при­нятой на себя должности ученого, он смог, уже ничего не страшась, выстроить свою концепцию субъекта, изложить ее и оставить в рукописях как надежду на лучшее будущее.

Почти в то же время грузинский психолог Дмитрий Нико­лаевич Узнадзе, также получивший блестящее европейское образование, предложил свое понимание субъекта, оставшееся скрытым почти полвека в тайниках грузинских (не переведен­ных на русский язык) изданий.

Рукопись С. Л. Рубинштейна удалось издать лишь через тринадцать лет после его смерти — в 1973 г. И в том же году его ученица вышла на защиту докторской диссертации по про­блеме субъекта и опубликовала книгу, в заглавии которой бы­ло это запретное слово. В этот же период вышли в свет книги молодых талантливых философов О. Г. Дробницкого, который показал роль этой категории в этике, и В. А. Лекторского, рас­крывшего ее гносеологическое значение.

Советская идеология, а вслед за ней и философия, долгие годы накладывали табу на субъекта, даже там, где речь шла о Деятельности. Знаменитое ленинской учение о материи не пред­полагало человека, а познание, деятельность, психика рассмат­ривались как самостоятельные абстракции, «бесчеловечные» сущности. Даже в психологии деятельность вытеснила своего субъекта и осуществила сама себя через никому не принадле­жащую цель, мотив и результат. Постепенно она превратилась в способ объяснения и личности, и психики, и сознания.

Лишь в шестидесятых годах в период «оттепели* появи­лось первое упоминание субъекта, но скорее лишь для обо­значения того лица, которому принадлежит деятельность, общение, познание, или для дифференциации этих разных ^его качеств (Б. Г. Ананьев). Только в семидесятых годах на­чалось раскрытие его не обозначительно-указателъного, а

58 К А Абулъханова

проблемного значения в труде Рубинштейна и плеяды моло­дых философов.

С. Л. Рубинштейн разработал философскую концепцию че­ловека как субъекта, интегрируя классические и современные философские взгляды, он предложил новый вариант онтологии я философской антропологии. Он осмелился показать, что мо­лодой Маркс в своих «Ранних рукописях», которые, также как вся философская антропология были под запретом официаль­ной советской философии, разрабатывал проблему человека, а не только «производительных сил». В обществе, где уничто­жались не только понятия личности и человека, но и уничто­жались физически, социально, духовно и сами люди, актуали­зация философских категорий человека и субъекта были ми­ровоззренческим и личностным протестом против теории и практики тоталитаризма. Классическое понимание субъекта как имманентной активности Рубинштейн дополнил определе­ниями его самодетерминации, саморазвития, самосовершенст­вования, что явилось для российского сознания альтернативой сведения человека, личности к объекту манипулирования и подчинения. Она — эта актуализация — по своему мировоз­зренческому смыслу была подобна появлению философии эк-зистенционализма, актуализировавшей факт существования человека в момент, когда человечество было подведено к грани его уничтожения фашизмом и стала очевидна не только сущ­ность человека, но и само существование, бытие.

Возрождение категории субъекта на российской почве вы­разило неистребимое стремление русского самосознания к идеа­лу, проявившееся с особой силой именно тогда, когда реаль­ность пришла с ним в полное противоречие. Как быть и ос­таться человеком в бесчеловечных условиях — таков пафос рубинштейновской антропологии и идеи субъекта.

Сегодня, в конце девяностых годов, когда понятие субъек­та получило широкое распространение и служит как для обоз­начения субъектов Федерации, так и для раскрытия активной роли испытуемого в психологическом эксперименте, его уни­версальность, очевидность и даже известная обыденность по­буждают нас к тому, чтобы не только напомнить его «герои­ческую» биографию, но и задаться вопросом, какую же роль оно играет в современном российском мировоззрении и тяж­ком социальном положении.

Основное изменение, на наш взгляд, заключается в том, что, сохраняя и свой прежний смысл как идеала, оставаясь симво-

Мировоззренческий смысл и научное значение категории субъекта _________59_

лом русского идеализма — неистребимого стремления к совер­шенству и веры в лучшее, эта идея перестала быть только фи­лософской категорией и превратилась в совокупность проблем.

Первая заключается в необходимости ответа на вопрос, нас­колько понятие, относящееся и к обществу в целом, и к груп­пе (и как было сказано, даже к субъекту федерации), может относиться к личности и какое качество личности оно обозна­чает. Вторая: обозначается ли с помощью понятия субъекта высшее и в этом смысле наиболее совершенное качество чело­века, личности, группы, как это подразумевалось российским самосознанием в его стремлении к идеалу, относится ли поня­тие субъекта к идеальному, желательному, в этом смысле со­вершенному качеству человека, личности, или оно может вскрывать его реальное состояние. Иными словами, проблема субъекта — это проблема мировоззренческая, духовная и в этом смысле идеальная или одновременно реальная, жизнен­ная? Третья проблема: противоречие между абстрактным идеаль­ным, идущим от философии представлением о субъекте как высшем уровне развития, источнике активности, творчества, самосовершенствования и тем конкретным, которое использо­валось для обозначения различий субъекта труда от субъекта психической деятельности, а последнего — от субъекта мо­ральных отношений и т. д.

Мы ограничимся здесь обсуждением лишь некоторых из перечисленных проблем. Итак, понятие субъекта из способа обозначения лица, качества и даже идеала становится пробле­мой или проблемным, когда в основу определения субъекта кладется наличие противоречия — между субъектом и объек­том, личностью и действительностью, между одним и другим человеком. На первый взгляд это не соответствует представле­ниям о субъекте как об идеале, совершенстве, высшем уровне развития и активности человека, присущему русскому само­сознанию. Но на самом деле, особенно если говорить о личнос­ти как субъекте, такое противоречие существует и даже выс­тупает в виде множества других — более конкретных, разного Уровня, разной степени сложности и глубины. Личность стано­вится субъектом, лишь решая эти противоречия и через най­денные ею способы решения достигает большего или меньше­го, более временного или постоянного соответствия с действи­тельностью, ее условиями и структурами. Субъект не потому ^сУбъект, что он уже есть совершенство, а потому, что он через Разрешение противоречий постоянно стремится к совершенству,

60 К. А. Абульханова

и в этом состоит его человеческая специфика и постоянно во­зобновляющаяся жизненная задача.

Исходя из такого определения субъекта не как идеала, а лишь постоянного движения к нему личности путем разреше­ния противоречий, можно понять, что оно раскрывает соотно­шение реальности и идеала, реальных и оптимальных моде­лей, позволяет увидеть пространство между наличным, данным и желательным. И в силу этого обстоятельства понятие субъек­та может быть распространено на личность, причем не только как на теоретический конструкт психологии, но и на личность реальную и конкретную. В своем стремлении к утопическому идеалу советская философия наделила личность советского человека чертами гармоничности, всесторонней развитости, нравственности. А психология, невольно или вынужденно за­имствовав этот идеал, исключила из своей исследовательской и практической сферы л:ичность реальных, столь далеких от этого идеала людей — девиантов, алкоголиков, умственно от­сталых. Только одному из советских психологов удалось более или менее приблизить свою теорию личности к реально суще­ствующему многообразию личностей не только активных, но и пассивных, имеющих не только положительное отношение к действительности, но и критическое, негативное. Это был В. Н. Мясищев, который, будучи психиатром по профессии, как психолог создал теоретический портрет личности, вобрав­ший в себя черты реальной сложности и противоречивости раз­ных людей.