— Все это очень интересно, — сказал Юра, — но как все-таки ты меня нашел? Ума не приложу, как тебе удалось выследить меня, я ведь почти каждый день меняю место своего пребывания не только в каком-то городе или стране — на планете. Ты же не случайно встретил меня на улице? Встретил бы — не узнал, но ты выследил, да? А это, замечу, не простое дело. За эти годы я научился заметать следы, вернее не оставлять их после себя. Могу себе представить твои возможности!
— Не можешь, — сказал я.
Мы сидели… Как он потом признался, у него была тысяча способов избавиться от меня, легко лишить меня жизни или на какое-то время обездвижить, как когда-то мы обездвиживали наших подопытных животных. Слава Богу, Юра ударил меня и потом узнал. Это было смешно слышать. Он, конечно, был ошарашен этой встречей. Зачем я здесь? Зачем я следил за ним? Что мне от него нужно здесь, в Иерусалиме, после стольких лет нашего отчуждения? Мы ведь, и правда, стали чужими. И главное — как я его нашел?
— Что, этот «Googlе» действительно так силен? — спросил он. Я кивнул: да. В этом не было никаких сомнений.
|
|
В мистику он не верил, и все его умозаключения на этот счет трещали по швам. Как потом выяснилось, именно все эти вопросы и спасли меня от неминуемой гибели. Я, конечно, не имел никакого права так рисковать. Я надеялся, что наша встреча будет теплой и радостной, а трудность будет заключаться лишь в том, чтобы направить последующую его жизнь в русло спасения человечества. Именно такими высокими интересами я и хотел его прельстить — спасением человечества. Этот восхитительный на мой взгляд императив, я полагал, возьмет его за живое. Когда мы потом разговорились, и я рассказал ему идею пирамиды, и указал ему его место в ней, место спасителя, и убеждал, что то, чем он в жизни занят, такая дикая ерунда и чепуха, и недостойная его предназначения и смысла существования собачья чушь, он только удивился:
— Разве?
— Конечно! Ты же можешь спасать десятки, сотни тысяч людей…
— А я, по-твоему, чем занимаюсь?
— Но ты можешь нести людям добро, любовь, справедливость…
— А я что делаю?
Этими вопросами он ставил меня в тупик, но лишь до тех пор, пока не раскусил, не прочувствовал и не проникся нашей идеей. На это ушли считанные секунды. И все те годы, которые мы провели вместе.
— Пирамида, говоришь…— сказал он, покусывая нижнюю губу, — значит, пирамида.
— Ага, — сказал я, — нравится?
Он пристально и долго смотрел мне в глаза сквозь блики стекол своих роговых очков тяжелым воинствующим и всепобеждающим взглядом гипнотизера. Его черные глаза ни разу не моргнули. Затем он двумя пальцами правой руки аккуратно снял очки, опустил веки, а указательным пальцем левой поскреб переносицу. По всему было видно, как он сдерживал себя, чтобы не сорваться с петель.
|
|
— Да, — наконец произнес он, — твоя пирамида — это великолепно. Это даже, если хочешь, величественно!
Я знал, что ему понравится.
— Ты, значит, хочешь спасти этот мир?
Я молчал.
— Думаешь, он того стоит?
— Ага, — сказал я, — кури.
— Тебе не кажется, что проповедуя свою Пирамиду, ты мечешь бисер перед свиньями?— спросил он.
— Не кажется, — сказал я.
И бросил ему пачку его любимых сигарет («Кэмел»).