Глава 20. — С тех пор ты слышал что-нибудь об Азе, о ее малыше?

— С тех пор ты слышал что-нибудь об Азе, о ее малыше? — спрашивает Юля.

— Ничего…

— Думаешь он жив?.. Ты во сне часто…

— Одному Богу известно.

— Что ты можешь сказать по этому поводу? — спрашивает Юля, — от них ведь невозможно просто так отмахнуться.

Еще бы! Я помню каждую складку ненависти на лбу Азы, каждое ее слово, камнем брошенное тогда в меня, каждый вздох…

— Знаешь, — говорю я, — они всегда со мной, и я не стараюсь от них избавиться.

Давно замечено, что камень, брошенный в прошлое, обязательно врежется тебе в лоб при твоем продвижении в будущее.

— А кто он такой, этот твой Лесик? — спрашивает Юля.

Я и сам неоднократно задавался этим вопросом: Лесик! Кто он?.. Юля же просто приперла меня к стенке.

— Лесик…— начал было я, — это… это…

Я топтался на месте, как Буриданов осел.

— Лесик…

— Ты что же… Из тех прелестно-лестных слов, сказанных тобой о нем, можно было бы сплести увесистый лавровый венок не только славы, но и величия.

— Лесик, — тот же час нашелся я, — это такая, знаешь, всевселенская польза…

— Польза?..

— Именно! Польза…

Юля уставилась на меня своими огромными дивными черными глазами, полными удивления.

— Да, — уверенно добавил я, — польза! Которой, правда, никто никогда не сможет воспользоваться.

— Никто?..

— Никогда!..

Я помолчал и добавил:

— Искусство, наука и всякий труд только тогда оправдывают свое назначение, когда ведут к добру и приносят пользу человеку.

Я не сам это придумал — кого-то процитировал, то ли Гете, то ли Шиллера, может быть, даже Монтеня или Френсиса Бэкона… Все равно! Тину? Её формула «Правда-Польза-Добро» меня не удивила. Важно здесь то, что и я так думаю: от Лесика пользы людям, как от…

Но я могу и ошибаться.

— И все же, — настаивает Юля, — что ты можешь сказать о Лесике?

— Без него наша Пирамида была бы горбатой.

— А мне кажется…

— Держи, — говорю я, преподнося ей маленький букетик желтых, как цыплята, цветов, чтобы не распространяться больше о достоинствах Гербильского. Я мог бы написать и о нем не один том.

— Ах!..

— Нравятся?

— Какая прелесть!

— Это местные мимозы.

— Какая прелесть!

Здесь, на этом безлюдном острове, еще незатоптанном человеческими ногами, ей все нравится. Мы бредем по девственной нежно зеленой, до пояса, влажной траве, я впереди, она за мной, след в след… Босиком!..

— И все же…

— Давай руку…

— Слушай, — говорит Юля, — ты мне так и не рассказал… ты забрёл в своих представлениях…

— «Правда — Польза — Добро»!

— О своём Лёсике можешь сказать! Правду!

— Здесь могут быть змеи, — говорю я.

— Правда?!

От неожиданности Юля аж подпрыгивает.