Пока СТОИТ этот город

Моим друзьям, которым и с которыми было хорошо в этом мире

Автор искренне благодарен всем создателям сериала «Комиссар Рекс», Стреке за сайт «Комиссар Рекс и все-все-все…», Тигренку за created flash movies и просто Ирке, которая потратила много времени и сил, чтобы примирить авторский поток сознания с принятыми нормами литературного изложения

ПОКА СТОИТ ЭТОТ ГОРОД

It’s a World of Laughter and a World of Tears, It’s a World Hope and a World of Fears…

(Песенка из школьной программы)

Ответственный за безопасность на проходящем в Вене CHAGS[1]- 201.., Кристиан Бёк шел коридорами Института культурной и социальной антропологии. Конгресс был действительно представительным – здесь можно было встретить посланцев многих народов, населяющих Землю и, наверное, все человеческие типы, попадающиеся на ее дорогах, от вполне обычных людей до странноватых личностей, смахивающих на городских сумасшедших.

«Забавный народец эти этнологи-антропологи, – думал Бёк, – и безвредный в общем-то», – мысленно добавил он, вспомнив на удивление небольшой список претендентов на участие в Конгрессе, не получивших разрешение на въезд, и жутковатые предметы, которые не пропустил в страну он. Копья и стрелы со следами каких-то веществ на концах, чучела и мумии животных, высушенные человеческие головы – они остались ждать своих владельцев в хранилищах на таможне. Иные участники Конгресса умоляли и стояли на коленях, иные грозились жаловаться на него в ЮНЕСКО, мол, никакие фотографии артефакта не заменят. Но Бёк был непреклонен.

В больших и маленьких залах читали доклады, показывали фильмы, проводили «круглые столы». Из аудиторий порой доносились странные звуки – стук барабана, визг каких-то неведомых инструментов, монотонное бормотание, уханье, свист – шли семинары. В целом в здании было почти тихо. Коридоры и фойе были пусты.

Перерыв в заседаниях начался – вся эта разнообразная, разновозрастная и пестро одетая публика вышла в фойе покурить и поделиться впечатлениями. Ученый мир общался вовсю – люди знакомились, собирались в группы, спорили, смеялись, жестикулировали. Кое-где пели и приплясывали.

Проходя мимо группы спорящих молодых людей, Бёк услышал шутливую реплику в свой адрес, улыбнулся и остановился рядом с ними.

«Не могу до конца понять, зачем вы все это изучаете? Европейцы, американцы, да и все остальные никогда не вернутся к лукам и стрелам, а ваши собиратели и охотники меняют копья на винтовки, лошадей на джипы, для связи пользуются мобильниками, при первом удобном случае переселяются в города… Своим неумеренным вниманием вы морочите голову и им, и цивилизованным людям…», – сказал он.

Звонок. Перерыв закончился. Молодежь двинулась из фойе. Проходившая мимо Бёка последней, девушка в майке с эмблемой Конгресса, глянула на бейдж и остановилась. Просто обрывать разговор, обижать человека, работающего сутками, обеспечивая безопасность всего этого праздника, вполне даже и нелишнюю в наше своеобразное время, ей не хотелось, да и культурная антропология запросила поддержки. Тщательно подбирая слова чужого языка, она сказала, что все не совсем так, что знания лишними не бывают, что мы и они, хотя и живем на одной Земле – но в разных мирах, и нуждаемся в опыте друг друга, что цивилизация многое приобрела ценой существенных потерь, и теперь, давая возможность охотникам и собирателям приобщиться к ней, у нее есть шансы попробовать снова обрести забытое. «Безопасность» скептически хмыкнул.

Спорить в таких случаях бесполезно, но и окончательно расписываться в неумении защитить любимую науку ей не хотелось.

– Каждый судит о нужном и ненужном со своей позиции. Наш мир, окончательно победивший природу, беспомощен перед временем, текущим только в одну сторону. Все, что выходит за пределы его понимания, человек называет «паранормальными явлениями», а эти пределы им самим и определяются. Мир собирателей и охотников – един с природой, включает множество уровней, связь с которыми цивилизацией утеряна, там «паранормальные явления» теряют приставку «пара», люди живут одновременно во многих мирах, где-то Пространство движется во Времени, где-то Время в Пространстве…

Невысокий седой человек посмотрел на нее с интересом. Она добавила примирительно: «Мне очень жаль, но работа сталкивает Вас с вещами страшными, но вполне обычными и понятными. Вам не надо объяснять их себе».

«Безопасность» улыбнулся:

– Все может и так, но ты еще мало знаешь этот мир, культурный антрополог, и поэтому в чем-то ему отказываешь… Сядь-ка, все равно ты уже опоздала…

Рождественский вечер. Наряжены елки, куплены последние подарки, сделаны или приняты приглашения. Осталось только окунуться с головой в это предпраздничное настроение. Бывший гонщик, бывший полицейский, а ныне – сторож на кладбище, Кристиан Бёк давно закончил работу. Он никуда не торопился, покупать подарки было некому, приглашений он не делал и не получал, а дома его ждал только телевизор. Радости, грусти, одиночества он уже давно не испытывал – только привычное безразличие: так – значит так, бывали и иные времена, и иные рождественские вечера. По-разному складывалось. Жизнь есть жизнь. Постепенно стала накатывать тоска. Глухая холодная тоска прибывала как прилив и затопляла существовавшие внутри Бёка и отмель безразличия, и почти скрывшийся в песке времени камень вины и боли.

В дверь решительно постучали. «Даже интересно, – подумал Бёк, – кто и зачем?», – и пошел открывать.

Мелькнувшая на лице Бёка отчаянная детская радость сменилась тягостным выражением. Он понял, что сходит с ума. Перед ним был застреленный на его глазах, похороненный и забытый комиссар Венской полиции Рихард Мозер. Его друг. Рядом с ним – Рекс, немецкая овчарка, работавшая с ними на равных в Отделе по расследованию убийств.

* * *

Жаркий летний день. Группа Мозера расследовала обстоятельства гибели девушки, убитой без видимых причин. Опрошены десятки людей, просмотрены груды прошлых дел. В поле зрения попал человек неясных занятий, не отрицавший, что знал убитую через ее подружку, дочь его умершего приятеля. Эта девушка тоже была допрошена, подтвердила, что незадолго до случившегося познакомила их. Старый друг отца учил ее водить машину, немного – рисовать, немного – разбираться в людях, читать по невольным жестам, движениям и выражению лица их мысли и настроения, рассказывал интересные, порой жутковатые истории. Она часто приходила в студию, так он называл большую комнату в старом доме, где он рисовал и делал какие-то странные композиции из найденных на свалках предметов. Как-то познакомила с ним и свою подружку, капризную и взбалмошную, не умевшую ни слушать, ни смотреть…

Первую встречу с полицией девушка помнила хорошо: незнакомый парень подошел к ней недалеко от дома, сказал, что им надо поговорить. На секунду ей показалось, что он… Он быстро глянул на нее и, ухмыльнувшись, ехидно покачал в воздухе полицейским жетоном. Из его вопросов она быстро поняла, кого он подозревает, но виду не подала. Выдержка не подвела ее и во время последней встречи.

И теперь на задававшего вопросы Мозера она смотрела спокойно, взяла карточку: «Да, конечно, если что вспомню, обязательно позвоню». Вспоминала, вспомнила… но не позвонила. Решила во всем разобраться сама.

* * *

Каждый шаг этого малоприятного нелюдимого человека был тщательно проверен, реальных оснований для каких-либо официальных действий не вырисовывалось, вот только интуиция… Мозер был уверен, почему не объяснил бы и сам, что погибшая в последний свой день все-таки была у вызвавшего подозрения неуравновешенного, порой способного на крайности человека, в его то ли мастерской, то ли студии, находившейся в старом полупустом доме, и там что-то от ее пребывания должно было остаться. Было решено, что они с Бёком навестят его еще раз, возлагая надежду на Рекса – он должен был найти подтверждение мозеровским подозрениям. Идея шатко балансировала на грани закона, и, подумав о возможных претензиях адвокатов, Мозер оставил оружие в ящике стола в конторе.

Большая комната. Стол заваленный всяким барахлом. Перед ним стоит человек, которого они подозревают в убийстве. Где-то здесь, в доме должны быть улики. Что искать, Рекс знает, он помнит запах вещей, которые ему дали понюхать перед дверью.

Дальше все шло по старой, давно отработанной схеме. Бёк рассматривает гравюры и фотографии на стенах, о чем-то спрашивает, о чем-то задевает, извиняется... Мозер, стоя посреди комнаты, снова повторяет заданные раньше вопросы, что-то уточняет, переспрашивает … Оба тянут время, отвлекают внимание от Рекса, который помнит нужный запах и должен найти оставшиеся следы.

Рекс неслышно потянул носом воздух и уверенно двинулся в выходящий из комнаты коридор. Вдруг остановился и, насторожившись, повернул голову к двери. Там кто-то был.

В этот момент Бёк, перехватив взгляд Мозера, посмотрел на Рекса.

А дальше происходило все сразу. Боковым зрением Мозер увидел распахивающуюся дверь и одновременно – резкий жест подозреваемого. В комнату ворвалась девчонка, так и не поверившая полицейскому, что друг ее отца – убийца. Нервы у человека перед столом сдали окончательно. Где-то на столе в этом художественном беспорядке был револьвер. Мозер рванулся к столу, но выбить оружие не успел. Выстрел. Его отбросило к двери.

* * *

Инцидент вошел в сводку, оркестр на кладбище сыграл военный марш, грохнул ружейный залп, и жизнь вошла в свою колею. Из опустевшего дома через некоторое время исчез Рекс, оставив разбитое окно и осколки стекла на полу. Только Бёк не прощал себе, что опоздал…

Случившееся бесконечно проходило перед его глазами. Смириться с его непоправимостью он не мог. Он вспоминал как Мозер смеялся, иногда обижался и злился, как раз и навсегда прощал коллегам промахи, даже если они потом ему и дорого обходились, брал на себя самую опасную часть работы и пытался хитрить, спихивая на безропотных коллег нудную писанину и поиски по картотекам, как выматывался до последнего и иногда засыпал прямо в конторе за столом, положив голову на руки, вспоминал и его великолепное нахальство, с которым он открывал захлопывающиеся перед его носом двери, и как гордился собой, когда все получалось удачно. Был…

Стоящий перед его глазами там, посередине большой комнаты, мгновенно оценивший ситуацию Мозер медленно уходил в какой-то другой мир, там Судьба сдавала ему другую карту, его успевали спасти, и все становилось хорошо…

Приходило недолгое облегчение.

То, что будет сначала, Бёк представлял себе отчетливо – рисковому Мозеру оказываться на больничной койке случалось.

Дальше все усложнялось. Бёк думал: какой может быть эта другая жизнь? Мозеру было хорошо здесь, он любил Вену, знал каждый ее закоулок и не оставлял город надолго без большой необходимости, для собственного удовольствия он дальше маленького бара с бильярдом не ходил и давно оставил мечту выспаться, наконец, в редко достающиеся ему отгулы. Все это было. И ничего другого больше не будет.

Мимолетное ощущение легкости пропадало. Воспоминания теряли остроту и горечь, становились какими-то плоскими – предполагалось, что в чужом мире без начала и конца, где его прошлая жизнь странным образом продолжалась, венскому полицейскому Рихарду Мозеру должно было быть хорошо…

Без Мозера все осталось по-прежнему – и венские улицы, и маленький бар с бильярдом … и люди, которые жили и работали как ни в чем не бывало. Бёк ловил себя на мысли, что придет время, и он сам будет жить так же. И в этом мире от Мозера не останется ничего.

Делать то, что он делал раньше стало непосильным, и Бёк через некоторое время из группы ушел, работал в такси, попал в аварию… И вот теперь – сторож на кладбище.

Все в этом мире стало ему безразличным.

* * *

Мозер прижал палец к губам и протянул Бёку белый пластиковый пакет. Машинально беря его, Бёк почувствовал, что рука, державшая пакет, была теплой и твердой.

– Вот, решили мы с Рексом заглянуть к тебе на Рождество. Кофе, надеюсь, у тебя найдется? – проговорил Мозер.

По комнате поплыл аромат свежесваренного кофе.

– Я так и знал, что ты не испугаешься.

Бёк только грустно улыбнулся.

– Да и с ума ты пока не сошел.

Бёк вспомнил, как бесконечно возникавшая в памяти картинка – смотревший на дверь Рекс и перехвативший его взгляд Мозер – однажды вдруг замерла, стала объемной и яркой и сдвинулась куда-то…

Бёк смотрел на него с отчаянной надеждой, – «А ты откуда…?» – не договорил он.

«Откуда я взялся?» – усмехнулся Мозер, – «Поля Счастливой охоты, где звери сами выходят к охотнику» – произнес он фразу из как-то виденного ими фильма про индейцев.

– Там никто не умирает?

– От тоски, исключительно, – Мозер смотрел на него серьезно.

– Плохо тебе было, – некстати посочувствовал Бёк. Мозер неожиданно смущенно улыбнулся и кивнул: «Плохо».

– А Рекс?

– Рекс тогда и появился.

* * *

Рекс нашел Мозера еще полубольным, только вышедшим из клиники после тяжелого ранения. Сил на работу хватало едва. Остальные члены группы плотно и без лишних слов берегли его, не давая свалиться окончательно, и он, тоже молча, был им благодарен. Рекс включился в дела сразу, взяв на себя изрядную долю самой хлопотной работы. Он исправно искал улики в труднодоступных местах, догонял и задерживал, избавляя насколько мог увечного друга от мучительных пока усилий.

Днем не подавать виду было Мозеру почти легко, ночью, впрочем, тоже, лоб никто не щупал и с сочувственными словами не лез, но в голову приходили неутешительные мысли. От мрачных перспектив рана начинала ныть сильнее. Боль приходилось глушить таблетками. Есть не хотелось совсем.

Пес сразу установил жесткий режим. Долгие вечерние прогулки прерывались короткими пробежками. Появился аппетит. Здоровая усталость требовала крепкого сна. Времени на мрачные мысли стало катастрофически не хватать. Ночью, когда боль иногда возвращалась, Рекс садился рядом с кроватью. Мозер гладил его по голове, они смотрели друг на друга: Мозер – настороженно: «Ну, больно. И что с того?» Во взгляде Рекса жалости не было, только дружеское ободрение: «Все уж и не так плохо. Потерпи еще немного, и совсем пройдет». Становилось легче.

Потом все обошлось, как уже и бывало, и жизнь пошла своим чередом…

* * *