Глава VI

Шекспир - актер. - Переделка старых пьес. - Нападки на него Роберта Грина. Между 1586 и 1592 гг. мы теряем Шекспира из вида. Мы можем толькопроследить, что он был деятельным членом актерского товарищества. Ничем недоказано, чтобы он принадлежал к какой-либо иной труппе, кроме труппы лордаЛейстера, владевшей Блэкфрайерским театром, а позднее и "Глобусом". Что ончастью как переделыватель для сцены старых пьес составил себе к 28-ми годамимя и приобрел почетную известность, а потому сделался предметом зависти иненависти, - это видно из различных мест в сочинениях его современников. Одно место в поэме Спенсера "Colin Clout's Come Home Again", гдеизображается поэт, муза которого, как и подлинное его имя, звучатгероически, может с некоторым правдоподобием, хотя и не наверно, бытьотнесено к Шекспиру и к звучащему в его имени "потрясанию копьем".{Shakespeare означает в переводе "потрясатель копья".} В пользу этогоговорит то обстоятельство, что здесь, как и постоянно в его дальнейшейжизни, с его личностью связано слово gentle (милый, кроткий с чувствомсобственного достоинства). Против этого говорит тот факт, что поэмаСпенсера, хотя изданная впервые в 1594 г., была написана, по-видимому, уже в1591 г., когда муза Шекспира едва ли еще была героической, и что, можетбыть, здесь подразумевался Дрейтон (Drayton), писавший под псевдонимомРоланда (Rowland). Старейший и положительно бесспорный намек на Шекспира совсем в иномроде. Он встречается в памфлете драматурга, Роберта Грина "Копейка ума,искупленная миллионом раскаяния". ("Groatsworth of Wit bought with a Millionof Repentance"), написанном на смертном одре, в августе 1592 г., совершеннопогибшим и опустившимся поэтом, который, не называя имен, заклинает своихдрузей Марло, Лоджа (или Наша) и Пиля бросить их порочную жизнь, ихбогохульство, неосторожность, с какой они наживают себе врагов, и ихнизменный образ мыслей, представляя им самого себя в виде устрашающегопримера; ибо он умер после распутной жизни от болезни, развившейся в нем какрезультат обжорства, и в такой нищете, что его хозяин, бедный башмачник,должен был ссужать его деньгами, а хозяйка одна ухаживала за ним допоследней минуты. Он был в то время так беден, что для того, чтобы достатьему на пропитание, пришлось продать его платье. Своей жене он послалследующие строки: "Долли, я заклинаю тебя любовью нашей юности и миром душимоей позаботиться об уплате долга этому человеку; если бы он и жена его неприютили меня, я умер бы на улице". Предостерегая своих друзей и товарищей по профессии противнеблагодарности актеров, Роберт Грин говорит: "Да, не верьте им, ибо срединих проявилась ворона, нарядившаяся в наши перья с сердцем тигра подкостюмом актера; этот выскочка считает себя способным смастерить белый стихне хуже любого из вас, и в качестве настоящего Johannes-Factotum (мастер навсе руки) мнит себя единственным потрясателем сцены (Shakescene) в стране". Намек на имя Шекспира здесь несомненен, а слова о сердце тиграотносятся к восклицанию "О сердце тигра, скрытое под оболочкой женщины!",которое находится в двух местах; с одной стороны, в пьесе "Истинная трагедияо Ричарде, герцоге Йоркском, и о смерти доброго короля Генриха VI",послужившей основой для 3-ей части "Генриха VI", с другой стороны, в тех жеточно выражениях, в самой этой приписываемой Шекспиру пьесе. Лишь противноездравому смыслу толкование способно видеть в этом месте выходку противШекспира как актера; оно, без малейшего сомнения, заключает в себе обвинениев литературном плагиате. Все указывает на то, что Грин и Марло сообщапеределывали старую пьесу, и что первый с чувством озлобления был очевидцемуспеха, выпавшего на долю шекспировской переработки их текста. Но что Шекспир уже в то время пользовался высоким уважением, и чтонападки Грина вызвали общее негодование, это видно из извинений,напечатанных по поводу этого в декабре 1592 г. Генри Четтлем, издателемгриновского памфлета. В предисловии к своей книге "Kind Hart's Dream" онкатегорически выражает сожаление о том, что не отнесся к Шекспиру с большейделикатностью. "Мне до такой степени больно, что я не сделал этого, какбудто первоначальная вина была моя собственная, - говорит он здесь, - таккак я вижу теперь, что его поведение столь же безукоризненно, сколько сам онпревосходен в своей профессии. Кроме того, многие высокопоставленные лицаудостоверяли прямоту его образа действий, доказывающую его честность, иостроумную грацию его сочинений, свидетельствующую о его даровании". Итак, труппа, в которую поступил Шекспир и в которой он еще в качественачинающего поэта завоевал себе известность, пользовалась им длявосстановления и ретушевки старых пьес драматического репертуара. Если бы мыне знали этого другим путем, то уже театральные афиши того времени показалибы нам, что старые пьесы беспрестанно переделывались для того, чтобы придатьим новую притягательную силу. Так, например, объявлялось, что пьеса будетсыграна в том виде, в каком она была последний раз представлена перед еевеличеством или перед таким-то и таким-то вельможей. Пьеса раз и навсегдапродавалась автором театру - или за 5 фунтов, или за 10, или за известнуюдолю в выручке. Так как для театра представлялось важным воспрепятствоватьпечатанию пьесы, чтобы ею не завладели другие соперничающие с ним сцены, топьеса оставалась неизданною (если не была напечатана воровским способом), иактерское товарищество было ее единственным собственником. Тем не менее, естественно, что старейший драматург мог отнестись снедоброжелательством к более молодому за такую исполненную по заказуретушевку, что мы и видим в выходке Грина и что, вероятно, внушило и БенуДжонсону его эпиграмму "On Poet-Ape" ("На поэта-обезьяну"), хотя нелепопредполагать, будто она направлена против Шекспира. С художественной точки зрения той эпохи театральные пьесы вообще невходили в состав литературы. Считалось нечестным продать свое произведениевначале театру, а потом издателю, и Томас Гейвуд еще в 1630 г. (впредисловии к своей "Лукреции") объявляет, что никогда не был в этомповинен. Мы знаем также, каким насмешкам подвергся Бен Джонсон за то, чтоон, первый из английских поэтов, издал в 1616 г. свои пьесы в одном томеin-folio. С другой стороны, мы видим, что не только гений Шекспира, но его яичнаяпривлекательность, возвышенность и прелесть его существа обезоруживала дажетех, кому случалось по той или другой причине отозваться оскорбительно о егодеятельности. Подобно тому, как издатель нападок Грина не замедлил публичнопринести извинение Шекспиру, так и Бен Джонсон, которому Шекспир на егонеприязнь и едкие выходки отвечал благодеяниями, - он выхлопотал постановкупервой пьесы Бен Джонсона, - сделался, несмотря на все бессилие победить кнему зависть, его искренним другом и поклонником и после его смертиотозвался о нем с сердечной теплотой в прозе и с восторгом в стихах, ввеликолепном гимне, приложенном к первому изданию in-folio шекспировскихпьес. Прозаический отзыв о характере Шекспира находится в критическойзаметке о нем (в "Timber or Discoveries made upon men and matter"). "Япомню, что актеры часто упоминали, ставя это в заслугу Шекспиру, что в своихсочинениях он никогда не вычеркивал ни одной строки. Моим ответом было, чтоя лучше желал бы, чтобы он их вычеркнул тысячу. Они сочли этонедоброжелательной речью. Я не сообщил бы этого потомству, если бы меня ктому не побудило невежество тех, кто избирает для восхваления своего другаименно то, в чем он наиболее грешил. И, кроме того, я хочу оправдать своюсобственную честность, ибо я любил этого человека и не меньше всякогодругого чту его память, доходя почти до обоготворения. Дело в том, что этобыла прямодушная, открытая и чистосердечная натура, обладавшая необычайнойфантазией, смелыми идеями и благородным способом выражения; слова с такойизумительной легкостью лились из его уст, что порой приходилось егосдерживать".