Концепция справедливости в политической экономии

В этой главе я намереваюсь рассмотреть то, как два принципа работают в качестве политико-экономической концепции, т. е. в качестве стандартов, с помощью которых оцениваются экономические уклады, проводимая политика, а также сопутствующие институты. (Экономика благосостояния часто определяется аналогичным образом'. Я не использую этого названия, так как термин „благосостояние" наводит на мысль, что неявно присутствует утилитаристская мораль­ная концепция; фраза „социальный выбор" гораздо лучше, хотя я

полагаю, что ее соозначения все-таки слишком узки.) Политико-эко­номическая концепция должна включать некоторую интерпретацию общественного блага, которая основывается на некоторой концепции справедливости. Она должна направлять размышления гражданина, когда он рассматривает вопросы экономической и социальной поли­тики. Он должен воспользоваться перспективой конституционного или законодательного собрания и установить, как здесь работают принципы справедливости. Политическое мнение имеет отношение к тому, что способствует благу политического органа в целом, и пред­лагает некоторый критерий для справедливого распределения социаль­ных преимуществ.

С самого начала я подчеркивал, что справедливость как честность применяется к базисной структуре общества. Это концепция ран­жирования социальных форм, рассматриваемых в качестве закрытых систем. Некоторые решения, касающиеся этих сопутствующих (back­ground) механизмов, являются фундаментальными, и их нельзя избе­жать. На самом деле, кумулятивный эффект социального и эко­номического законодательства должен определять базисную структу­ру. Более того, социальная система формирует желания и устрем­ления, которые появляются у людей. Она частично определяет то, какого рода личностями они хотят быть, а также какого рода лично­стями они являются. Таким образом, экономическая система — это не только институциональный механизм для удовлетворения сущест­вующих желаний и потребностей, но и способ создания и форми­рования будущих желаний. То, как люди вместе работают сейчас для удовлетворения своих сегодняшних желаний, влияет на желания, которые у них появятся позднее, и влияет на то, какого рода лично­стями они станут. Это, конечно, совершенно очевидно, и всегда признавалось. На это обращали внимание такие разные мыслители, как Маршалл и Маркс². Так как экономические уклады оказывают такое воздействие и на самом деле должны его оказывать, выбор этих институтов предполагает некоторое видение человеческого блага и институционального устройства, необходимого для его достижения. Этот выбор, следовательно, должен делаться не только исходя из экономических, но также моральных и политических оснований. Со­ображение эффективности является лишь одним из оснований для такого решения и, к тому же, зачастую относительно второстепенным. Конечно, может быть и так, что это решение не принимается соз­нательно, оно может быть принято по умолчанию, автоматически. Мы часто, не раздумывая, соглашаемся с моральными и полити­ческими концепциями, неявно присутствующими в статус-кво, или оставляем все на произвол соперничающих социальных и эконо­мических сил. Но политическая экономия должна исследовать эту проблему, даже если заключение, к которому мы придем, будет таким, что лучше всего положиться на естественный ход вещей.

С первого взгляда может показаться, что влияние социальной системы на человеческие желания и на видение людьми самих се­бя является решающим возражением против договорной концепции. Можно подумать, что эта концепция справедливости опирается на

цели существующих индивидов и регулирует общественный порядок с помощью принципов, которые люди, руководствующиеся этими целями, могли бы выбрать. Как же, в таком случае, эта концепция может определить архимедову точку, с которой будет оцениваться сама базисная структура? Может показаться, что как будто существует единственная возможность, а именно, оценивать институты в свете некоторой идеальной концепции личности, к которой мы приходим на перфекционистских или априорных основаниях. Но, как ясно показывает объяснение исходного положения и его кантианская интер­претация, мы не должны упускать из виду совершенно особую природу этой ситуации и широту принципов, принятых в ней. Относительно целей сторон принимаются предположения лишь самого общего ха­рактера, а именно, что их интересуют первичные социальные блага, те вещи, которые делаются людьми независимо от их других желаний. Конечно, теория этих благ зависит от психологических посылок, которые могут оказаться неверными. Но идея заключается в опре­делении некоторого класса благ, которых обычно хотят люди в ка­честве части своих жизненных планов, благ, которые могут включать самые разнообразные типы целей. Предположение о том, что стороны желают этих благ, и основанная на этом предположении концепция справедливости вовсе не означают ее привязки к определенной струк­туре человеческих интересов, так как последние могут быть порож­дены определенной системой институтов. Теория справедливости на самом деле предполагает теорию блага, но в широких границах это не предрешает выбора людей в отношении того, какого рода людьми они хотят быть.

Однако как только получены эти принципы справедливости, до­говорная концепция накладывает определенные ограничения на кон­цепцию блага. Эти ограничения следуют из приоритета справед­ливости над эффективностью и приоритета свободы над социальными и экономическими преимуществами (если предположить, что лек­сический порядок сохраняется). Ведь, как я уже замечал раньше (§ 6), эти приоритеты означают то, что стремление к вещам, внут­ренне несправедливым, или такие стремления, которые могут быть удовлетворены лишь путем нарушения справедливых устройств, не имеют веса. Выполнение этих желаний не имеет ценности, и социаль­ная система не должна их поощрять. Далее, нужно принимать в расчет проблему стабильности. Справедливая система должна ге­нерировать собственную поддержку. Это означает, что она должна быть устроена таким образом, чтобы вызывать в своих членах соот­ветствующее чувство справедливости, действенное желание вести себя в соответствии с ее правилами, исходя из доводов справедливости. Таким образом, требование стабильности и критерий препятствования желаниям, вступающим в конфликт с принципами справедливости, налагают дальнейшие ограничения на институты. Они должны быть не только справедливыми, но и устроены таким образом, чтобы поощрять добродетель справедливости в тех, кто принимает в них участие. В этом смысле принципы справедливости задают частичный идеал личности, который должны уважать социальные и экономи-

ческие устройства. И, наконец, как показала аргументация в пользу встраивания идеалов в наши рабочие принципы, эти два принципа требуют определенных институтов. Они детерминируют идеальную базисную структуру, или очертания таковой, по направлению к ко­торой и должен развиваться курс реформ.

Вывод из этих соображений заключается в том, что справедливость как честность не находится, так сказать, во власти существующих желаний и интересов. Она устанавливает архимедову точку для оцен­ки социальной системы, без обращения к априорным соображениям. Долговременная цель общества установлена в общих чертах, не­зависимо от конкретных желаний и потребностей его сегодняшних членов. Определяется и идеальная концепция справедливости, так как институты должны поощрять добродетель справедливости и не поощрять несовместимые с ней желания и устремления. Конечно, темп изменений и конкретных реформ, необходимых в каждый опре­деленный момент времени, зависит от современных условий. Но концепция справедливости, общая форма справедливого общества и идеал личности, совместимый с ней, не испытывают подобной за­висимости. Неуместен вопрос о том, не является ли желание людей превосходить или подчиняться столь сильным, что это потребовало бы принятия автократических институтов; не является ли восприятие одними людьми религиозных практик других людей столь эмоциональ­но негативным, что не следует дозволять свободу совести. Мы не имеем возможности задать вопрос, не могут ли (при разумно бла­гоприятных условиях) экономические выгоды технократических, но авторитарных институтов быть настолько значительными, чтобы оп­равдать ради них отказ от определенных основных свобод. Конечно, эти замечания предполагают, что общие посылки, на основании ко­торых были выбраны принципы справедливости, верны. Но если они верны, то эти принципы уже дают ответ на вопросы такого рода. В концепции справедливости заложены определенные институциональ­ные формы. Эта точка зрения, как и перфекционизм, устанавливает некоторый идеал личности, который ограничивает преследование име­ющихся желаний. В этом отношении и справедливость как честность, и перфекционизм противостоят утилитаризму.

Теперь может показаться, что так как утилитаризм не проводит различий между качеством желаний, а удовлетворения имеют неко­торую ценность, у него нет критериев для выбора между системами желаний или идеалами личности. С теоретической точки зрения это неверно. Утилитарист всегда может сказать, что принимая сущест­вующие социальные условия и интересы людей, а также учитывая то, как они будут развиваться при данном или альтернативном инсти­туциональном устройстве, поощрение одного, а не другого набора желаний, вероятно, приведет к большему чистому балансу (или к более высокому среднему) удовлетворения. На этой основе утили­тарист выбирает между идеалами личности. Некоторые установки и желания, будучи менее совместимыми с плодотворным социальным сотрудничеством, имеют тенденцию к уменьшению совокупного (или среднего) счастья. Говоря приблизительно, моральные добродетели —

это такие установки и действующие желания, на которые обычно можно полагаться для приближения к максимальной сумме благосо­стояния. Таким образом, было бы ошибкой утверждать, что принцип полезности не дает никаких оснований для выбора между идеалами личности, как бы трудно ни было применять этот принцип на прак­тике. Тем не менее, этот выбор, безусловно, зависит от существующих желаний и социальных условий и их естественного продолжения в будущем. Эти исходные условия могут сильно влиять на ту концепцию человеческого блага, которая должна поощряться. И справедливость как честность, и перфекционизм независимо устанавливают некото­рую идеальную концепцию личности и базисной структуры, так что не только с необходимостью не поощряются некоторые желания и устремления, но и в конце концов исчезает эффект исходных обсто­ятельств. В случае утилитаризма мы не можем быть уверены в том, что произойдет, и в этом заключается контраст между ним и только что упомянутыми концепциями. Так как в его первом принципе не встроено никакого идеала, место, с которого мы начинаем, всегда может повлиять на путь, по которому мы должны следовать.

Подведя итоги, отметим важность того, что несмотря на индивиду­алистические черты справедливости как честности, два наших прин­ципа справедливости не зависят от существующих желаний или имеющихся социальных условий. Таким образом, мы в состоянии вывести концепцию справедливой базисной структуры и совместимый с ней идеал личности, который может служить стандартом для оценки институтов и для определения общего направления социальных пере­мен. Для того чтобы найти архимедову точку, не обязательно апел­лировать к априорным или перфекционистским принципам. Предпо­ложив наличие определенных желаний общего характера, таких как желание первичных социальных благ, и принимая в качестве основы соглашения, которые были бы заключены в соответствующим образом определенном исходном положении, мы можем достичь требуемой независимости от существующих условий. Исходное положение ха­рактеризуется таким образом, что единодушие возможно; рассуждения одного индивида типичны для всех. Более того, то же самое будет верно и в отношении обдуманных суждений граждан вполне упоря­доченного общества, регулируемого принципами справедливости. Все имеют одинаковое чувство справедливости, и в этом отношении вполне упорядоченное общество однородно. Политическая аргументация апел­лирует к этому моральному консенсусу.

Можно подумать, что предпосылка единодушия характерна для политической философии идеализма³. Однако поскольку эта предпо­сылка используется в договорной концепции, она не содержит ничего специфически идеалистического. Это условие — часть процедурной концепции исходного положения, и оно представляет собой ограни­чение на аргументацию. Таким образом, оно формирует содержание теории справедливости и принципы, которые должны соответствовать нашим обдуманным суждениям. Юм и Адам Смит также предпола­гают, что если бы люди встали на определенную точку зрения, а

именно — незаинтересованного наблюдателя, они бы пришли к сход­ным убеждениям. Утилитаристское общество также может быть впол­не упорядоченным. Философская традиция, по большей части, вклю­чая интуитивизм, предполагала существование некоторой подходящей перспективы, с которой можно надеяться достичь единодушия по моральным вопросам, по крайней мере, среди рациональных инди­видов с существенно сходной и достаточной информацией. Или же, если единодушие невозможно, расхождения в суждениях сильно сгла­живаются благодаря принятию этой позиции. Из различных интер­претаций этой точки зрения, названных мною исходным положением, возникают различные теории морали. В этом смысле идея единодушия среди рациональных индивидов неявно проходит через всю традицию моральной философии.

Справедливость как честность отличает то, как она характеризует исходное положение, ситуацию, в которой выполняется условие едино­душия. Так как исходному положению можно дать кантианскую интерпретацию, эта концепция справедливости имеет сходство с иде­ализмом. Кант пытался дать философское обоснование идее Руссо об общей воле. Теория справедливости, в свою очередь, пытается дать естественную процедурную интерпретацию концепции царства целей Канта, а также понятий „автономия" и „категорический императив" (§ 40). Таким путем глубинная структура концепции Канта отделяется от метафизического окружения для того, чтобы ее лучше можно было понять и представить в относительно свободном от возражений виде.

Существует еще одно сходство с идеализмом: справедливость как честность занимает центральное место в качестве ценности сообще­ства, и это обстоятельство основывается на кантианской интерпре­тации. Я обсуждаю эту тему в третьей части. Главная идея состоит в том, что с помощью концепции справедливости, которая в своей тео­ретической основе является индивидуалистической, мы хотим объяс­нить социальные ценности, подлинное благо деятельности институтов, ассоциаций и сообществ. По ряду причин и, в частности, из-за стремления к ясности, мы не хотим опираться на неопределенное понятие сообщества, или предполагать, что общество представляет собой некоторое органическое целое со своей собственной жизнью, отличной от жизни всех его членов в их отношениях друг с другом и превосходящей ее. Таким образом, вначале разрабатывается дого­ворная концепция исходного положения. Она довольно проста, и проблема рационального выбора, которую она ставит, — относительно ясна. Опираясь на эту концепцию, какой бы индивидуалистической она ни казалась, мы должны, в конце концов, объяснить ценность сообщества. В противном случае теория справедливости не сможет быть успешной. Для достижения этой цели нам понадобится объяс­нение первичного блага самоуважения, соотносимого с уже разрабо­танными частями теории. Но пока я оставлю эти проблемы в сто­роне и продолжу рассмотрение некоторых дополнительных следствий двух принципов справедливости для экономических аспектов базисной структуры.