Генезис 6 страница

Мердер бросился к кальяну, чтобы убрать его с глаз.

– Ты с ума сошла? Она идет сюда?

Сильвиетта открыла входную дверь.

– Это Саверио.

* * *

Через минуту показался предводитель Зверей Абаддона. Одетый во все черное. В темных очках. И с бритым черепом.

Зомби подошел к нему:

– Саверио, что с тобой стря…?

Мантос знаком велел ему замолчать, потом театральным жестом снял очки и пристально посмотрел на каждого.

– Я знаю, вы думаете, что великий Мантос вышел в тираж. Что он загнулся, погрязши в семейных проблемах и в работе.

Мердер виновато понурил голову.

Саверио с горечью взглянул на него.

– Мердер, а ведь именно тебе я первому дал прочесть Скрижали Зла. Ты даже не мог назвать свиту Сатаны. Ты не предан своему учителю. Это секта, объединенная верой в Дьявола. Помни, в нее очень трудно попасть и очень легко из нее вылететь.

Мердер пробурчал:

– Да ну, Саверио. Я не из-за тебя. То есть… Ну ты знаешь…

Предводитель Зверей Абаддона посмотрел за окно и снова перевел на них взгляд.

– Отныне нет больше Саверио Монеты. Он умер этой ночью во время грозы. Теперь есть только Мантос, верховный наставник. Какое сегодня число?

– Двадцать восьмое апреля, если не ошибаюсь, – сказала Сильвиетта.

– Запомните эту дату. Сегодня совершается великий переворот. Звери выходят из тени, чтобы покорить свет. Этот день войдет в сатанинский календарь и будет с ужасом поминаться христианским миром. – Предводитель Зверей возвел руки к потолку. – Я ваш духовный отец. Я волк, несущий смерть в стадо Доброго Пастыря. Я тот, кто имеет План!

– Я знала, что он титан! – восторженно взвизгнула Сильвиетта. – Видите? Я вам говорила.

– Расскажи, Мантос! – Мердер простер ладони к вновь обретенному духовному отцу.

Тот опустил руки и, вытащив из кармана компакт-диск, бросил его на журнальный столик.

Зомби отскочил назад, словно увидев тарантула.

– Боже, зачем тебе диск этой стервы Лариты?

Мантос махнул рукой на диск.

– Знаете, где она записала этот концерт? В Лурде. И знаете, что ее King Karol, посвященный Войтыле, уже полгода входит в лучшую песенную десятку?

Мердер презрительно поморщился.

– Предательница! Она обратилась в христианство. Она враг Сатаны.

Сильвиетта села приятелю на колени.

– Надо и ее понять. Я читала в “Дженте” интервью, она там объясняет, почему ушла от Lord of Flies. У нее был роман с Ротко, солистом Remy Martin, и они на пару подсели на наркотики. Он так и остался наркоманом, а она сумела выбраться из этого тупика благодаря дону Тониоло. В группе реабилитации ее посетило озарение, и она обратилась к поп-музыке.

Мантос перебил ее:

– Ларита умрет от руки Зверей Абаддона. Вот наша миссия.

В комнате воцарилось тягостное молчание. Где-то вдалеке завыла собака.

Зомби принялся чесать в голове, Сильвиетта – грызть ногти. Мердер протер очки краем футболки, потом выдохнул:

– Это круто! Действительно круто. Таких делов я не ожидал.

– И как мы это сделаем? У тебя есть план? – пролепетал Зомби.

Мантос опустил руки.

– Разумеется. Завтра в Риме будет прием, на который приглашены все вип-персоны Италии. Ларита будет на нем выступать. Мы попадем туда под видом подсобных рабочих. Улучив момент, мы похитим Лариту и обагрим землю кровью изменницы.

– Только сначала мы ее трахнем, верно? – спросил Зомби в явном возбуждении.

– Само собой, вначале сатанинская оргия. На следующий день о Зверях Абаддона будут греметь все телеканалы мира. Тут дела серьезные, не то что слухи о снесенной у монашки голове. Каждый из вас станет героем в сатанинской среде и врагом для остального мира.

Зомби поглаживал себе шею.

– Но нас железно вычислят, Саверио. Я не хочу в тюрьму.

Мантос покачал головой.

– Тебе она и не грозит.

– То есть как это?

– Элементарно. – Предводитель Зверей Абаддона медленно обернулся вокруг себя и упер руки в бока. – Нас никогда не вычислят. Потому что мы покончим с собой.

Звери молча переглянулись.

Первым заговорил Мердер:

– Эй-эй, минутку! Ты это серьезно, Саверио? Ты не перегнул?

– Во-первых, не зовите меня больше Саверио. Во-вторых, не бойтесь, смерть станет для нас сладким нектаром. Мы сядем одесную Люцифера. – Мантос поднял руки.

– Теперь преклоните колена и воздайте почести своему духовному отцу.

Все трое пали ниц.

Мантос наклонился, коснулся голов учеников и, расширив глаза, расхохотался.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПРАЗДНИК

Я кривлю душой, когда изображаю веселье.

Тициано Ферро. В мои годы

Устраивая пикники на природе, римляне часто спорят о том, какой парк самый красивый в городе. В результате пальму первенства обыкновенно оспаривают вилла Дориа-Памфили, вилла Боргезе и вилла Ада.

Вилла Дориа-Памфили, расположенная за кварталом Монтеверде, самая большая и живописная; вилла Боргезе, в самом центре города, самая известная (кто не знает террасу Пинчо, откуда открывается незабываемый вид на центр Рима и на пьяцца-дель-Пополо?); вилла Ада самая старинная и запущенная из трех.

По скромному разумению автора этих строк, вилла Ада затыкает за пояс все остальные виллы. Она очень большая, около ста семидесяти гектаров леса, лужаек, зарослей терновника между виа Салариа, транспортной магистралью виа Олимпика и спортивным комплексом Аква-Ачетоза. На территории парка до сих пор водятся белки, кроты, ежи, дикие кролики, дикобразы, куницы и обширная популяция птиц. Должно быть, причина кроется в полной заброшенности парка, но факт остается фактом: стоит лишь ступить на его тропки, возникает ощущение, что ты оказался в настоящем лесу. Город с его шумами исчезает, и ты оказываешься посреди вековых пиний, лавровых рощ, глинистых тропок, петляющих между непроходимыми зарослями ежевики и чащей валежника, крапивными полянами и широкими лугами, поросшими дикими травами. Меж листвы виднеются увитые плющом заброшенные постройки, проросшие дикой смоковницей разбитые фонтаны и невесть для чего возведенные бункеры. Если вы не очень хорошо знаете парк, лучше в одиночку в глубь леса не заходить, рискуете заблудиться на несколько дней. Под виллой Ада петляют катакомбы Присциллы, где первые христиане хоронили своих мертвецов.

В северной части парка, помимо большого искусственного пруда, возвышается засаженный деревьями холм, носящий имя Форт Антенны, потому что в конце девятнадцатого века итальянские вооруженные силы возвели здесь фортификации для защиты Рима от атак французов. Когда Рим еще не существовал, в этом месте ужестоял древний город Антемны. Его название, по мнению римского историка Варрона, происходит от ante amnem (“перед ре кой”), потому что тут Аниен впадает в Тибр. Отсюда город контролировал движение по реке в сторону брода в районе Тибрского острова. Ромул в 753 году до нашей эры захватил город, его жители получили римское гражданство и вернулись на свои земли как поселенцы-колоны. С третьего века до нашей эры город переживает упадок и запустение. В эпоху заката Рима на высотах Антемн, готовясь к нападению на город, останавливались пришедшие с севера готы Алариха. Затем на столетия название местности сходит со страниц хроник, нового упоминания приходится ждать до семнадцатого века. Рим тогда был далеко, а здесь простирались пашни. Здешние земельные угодья принадлежали Ирландскому колледжу. Затем в 1783 году землю купил князь Паллавичини, построивший здесь виллу. В середине девятнадцатого века имение перешло князьям Потенциани, а в 1872 году, купленное королевской семьей, стало фамильной римской резиденцией. Виктор Эммануил II, большой любитель охоты, приобрел смежные участки, чтобы устроить здесь свое охотничье угодье.

После его смерти во владение виллой вступил Умберто I, который предпочел перенести двор на Квиринал. Виллу за пятьсот тридцатьодну тысячу лир выкупил швейцарский граф Телльфнер, управляющий имуществом королевской семьи, и назвал ее Ада по имени горячо любимой жены.

В 1900 году Умберто I был застрелен анархистом. Его наследник Виктор Эммануил III решил вернуться на дедову виллу, и она оставалась официальной резиденцией правящей династии вплоть до 1946 года, когда монархия пала и королевская семья отправилась в изгнание.

Вилла перешла в собственность итальянского государства, за исключением центральной усадьбы, которую Савойский дом великодушно уступил египетскому правительству в знак признательности за предоставленное изгнанникам в Александрии убежище. В здании разместилось египетское посольство.

С того момента вилла Ада стала государственной собственностью и была превращена в городской парк. На ее территории были разбиты новые аллеи, устроены беговые дорожки, выкопаны искусственные пруды, в дополнение к исконным видам посажены разнообразные новые породы деревьев.

В 2004 году, чтобы пополнить истощившиеся коммунальные фонды, столичные власти решили выставить на аукцион весь комплекс виллы Ада за астрономическую сумму триста миллионов евро.

Торги, сопровождавшиеся протестами горожан, возмущенных тем, что вошло в римские анналы как “великий грабеж”, состоялись на Капитолии 24 декабря. В них приняли участие персонажи калибра Боно из U2, российского предпринимателя Романа Аркадьевича Абрамовича, Пола Маккартни, Эйр Франс и швейцарского банковского картеля.

Против вс яких ожиданий ви л лу за четырест а пятьдесят миллионов заполучил Сальваторе Кьятти по прозвищу Сасá, кампанский предприниматель темного происхождения, в девяностых годах наживший баснословные капиталы в сфере недвижимости. За уклонение от уплаты налогов и угон скота[10] его посадили, но благодаря всеобщей амнистии Сасá вышел на свободу.

Несколькими днями позже в интервью газете “Мессаджеро” предприниматель так мотивировал покупку виллы: “Меня мама всегда сюда в детстве водила. Мною двигала ностальгия”. Чистой воды утка, если принимать во внимание, что Кьятти провел детство в Мондрагоне, работая в кузовной мастерской отца. Журналист далее поинтересовался: “И что вы намерены с нею делать?”

“Устрою здесь свою римскую резиденцию”.

Пару лет вилла пустовала. Жители района создали комитет по возвращению парка городу. Поговаривали, что на самом деле Кьятти купил виллу в целях наживы и теперь ищет иностранных партнеров, чтобы выстроить на ее месте элитный жилой комплекс с площадками для игры в гольф, конным клубом и картинг-центром.

В 2007 году началась реконструкция. Вместо старой ограды выросли десятиметровые стены с мотками колючей проволоки поверху. Через каждые пятьдесят метров по периметру стен поставлены вышки, с которых гроздьями свисали камеры видеонаблюдения.

Маркиза Клотильда, вдова генерала Фаринелли, со своего аттика на виа Салариа могла разглядеть за кронами деревьев кое-что из того, что происходило внутри. Репортеру еженедельника “Панорама” почтенная старушка поведала, что наблюдает непрестанное мельтешение рабочих. Они сажают деревья, вырубают старые посадки. Видела она также пару жирафов и носорога. Журналист не нашел рассказ заслуживающим доверия, учитывая, что у семидесятивосьмилетней вдовы генерала была болезнь Альцгеймера в начальной стадии.

А зря, маркиза говорила истинную правду.

Саса Кьятти затопил болота, прорыл каналы, насыпал песчаные дюны и затем принялся заселять парк. В обнищавших зоопарках и хиреющих цирках Восточной Европы он скупал медведей, тюленей, тигров, львов, жирафов, лис, попугаев, журавлей, цапель, макак, маготов, бегемотов, пираний и рассредоточил их по ста семидесяти гектарам парка виллы Ада. Это все были животные, рожденные и выросшие в неволе, следовательно, смирные и зависимые от пищи, доставлявшейся смотрителями. Они жили в природном раю, где изначальные отношения “жертва–хищник” больше не существовали. По прошествии месяцев разнородная фауна обрела своего рода равновесие. Каждый вид нашел себе свою природную нишу. Бегемоты обосновались в озере рядом со старым павильоном кафе и больше не сдвигались с места, крокодилы вместе с пираньями колонизировали второй искусственный водоем недалеко от качелей и горок. Львы и тигры заняли гору Антенны. Австралийские летучие мыши, твари весом по шесть кило, укрылись в катакомбах. Рядом с бывшим посольством на обширном лугу паслись гну, зебры, верблюды и стада буйволов, которые Саса выписал напрямую из Мондрагоне.

С пернатыми ситуация была несколько проблематичней. Стефано Коппе, лежащий рядом со своим “сузуки-бургманом-250” после того, как его протаранил “опель медива” на дорожнойразвязке Салариа–Олимпика, увидев, как над ним кружит стая стервятников, понял, что дела обстоят скверно. Пара кондоров устроила гнездо на балконе семьи Россетти на виа Таро и заклевала Ансельмо, их полосатого кота, безуспешно пытавшегося отстоять свою территорию. Спортсмены “Аквы-Ачетозы” видели коршунов и филинов, усевшихся на штанге ворот для игры в регби. У торговца рыбой с виа Локки белоплечий орлан унес трехкилограммового лаврака. О лобовые стекла мчащихся по скоростной трассе автомобилей то и дело расплющивались попугаи и туканы.

Замысел Саса Кьятти был прост и вместе с тем грандиозен: задать по случаю открытия виллы такую эксклюзивную и шикарную вечеринку, которая будет вспоминаться в хрониках последующих столетий как самое масштабное светское событие в истории Итальянской республики. А он из грязных махинаторов недвижимостью перейдет в разряд блестящих и эксцентричных магнатов-миллиардеров. Политики, предприниматели, люди сцены и спортсмены прибудут к его двору изъявить свое почтение, словно к королю-солнцу в Версаль. Но для этого мало вечеринки с музыкой, танцами, угощением и розыгрышем призов. Требовалось нечто совершенно особенное и неподражаемое, способное лишить всех дара речи.

Его осенило однажды вечером, когда он смотрел “Из Африки” с Робертом Редфордом и Мэрил Стрип.

Сафари! Он должен устроить для гостей сюрприз – охоту на диких зверей. В приступе мегаломании Саса решил, что одного сафари недостаточно, их будет три. Классическая английская охота на лис, африканская охота на льва с чернокожими загонщиками и индийская охота на тигра, верхом на слонах.

Но чтобы идея сработала, вовне не должна была просочиться ни малейшая информация о приготовлениях к торжеству. Всех сотрудников охраны, рабочих и обслуживающий персонал он заставил подписать договор о неразглашении.

Саса Кьятти вызвал к себе знаменитого белого охотника Кормана Салливана, того самого, который сопровождал Эрнеста Хемингуэя на сафари в 1934 году. Старик неопределенного возраста – ему могло быть восемьдесят лет с тем же успехом, что и сто, – Салливан страдал хроническим циррозом печени и последние двадцать лет жил в лечебнице сестер-миссионерок в Манзини-Таун в Свазиленде, небольшом государстве, граничащем с ЮжноАфриканской Республикой. По прибытии в аэропорт Фьюмичино охотник, ослабленный из-за различных легочных инфекций, провелтри дня в барокамере, подготовленной для него в Чивитавеккья. Наконец машина “скорой помощи” доставила его на виллу Ада. Еще два дня он провел в постели, харкая кровавой мокротой и ожидая спада очередного приступа трехдневной малярии. Встав на ноги, старый пропойца взялся за организацию трех охот.

С охотой на лис особых трудностей не было. Саса Кьятти восстановил королевский конный завод и держал там двадцать пять чистокровных липизанских скакунов. А на псарне поселилась свора биглей, выкупленных у обанкротившейся фармацевтической компании. С индийской охотой Салливан тоже не испытал затруднений. Скупщик недвижимости приобрел у краковского цирка четырех слонов, страдающих пятнистым дерматитом. Не все просто оказалось с охотой на льва. Пришлось завербовать три десятка загонщиков среди выходцев из Буркина-Фасо и Сенегала, осевших в районе центрального вокзала. Без практики навыки охоты на царя зверей у них несколько притупились, но они клятвенно обещали поработать на совесть и во всяком случае не попасться в зубы к объектам преследования. А оказавшись на вокзале, Саса нанял заодно и филиппинцев – погонщиков для слонов.

Поистине гениальным предпринимательским маневром стало привлечение РальфаЛорена к спонсорскому участию в сафари. Для охотничьих костюмов знаменитый стилист выбрал сочетание цвета хаки и малинового.

Ресторанное обслуживание тоже следовало продумать до мельчайших деталей. Еда – слабое звено многих светских раутов, и в таком случае все остальное тоже идет насмарку. Не считаясь с расходами, Кьятти пригласил Золтана Патровича, эксцентричного болгарского шеф-повара, владельца ресторана супер-премиум-класса “Регионы”. Для каждого сафари предусматривалась своя охотничья стоянка, где гостей ожидало подкрепление сообразно роду охоты. На лисьей охоте предполагалось застелить большими кашемировыми пледами в шотландскую клетку вересковую опушку. Тут охотники закусят лососем, дичью, пудингами, разумеется в авторской интерпретации Золтана Патровича. Охотников на тигра примут три плавучих домика на искусственном озере. Кьятти получил их с кашмирского озера Дал. Там шерпы подадут рис басмати, цыпленка карри и другие индийские яства. Для африканского сафари Корман Салливан настоял на пяти походных палатках и кострах со страусятиной и молочными барашками на вертеле.

Праздник должен был начаться после обеда и закончиться на рассвете следующего дня. Повсему парку должны были быть разбиты палатки для отдыха гостей, размещены информационные пункты и киоски с бесплатными освежительными напитками.

* * *

Вот программа праздника, составленная Сальваторе Кьятти, Ингрид Бокутте из Вены, признанным специалистом по организации светских мероприятий, и Корманом Салливаном в ходе шестидневного брифинга.

Программа

12:30 Приветственный фуршет

14:30 Выступление Сальваторе Кьятти

15:00 Формирование охотничьих команд

Облачение в охотничьи костюмы и выдача оружия

15:40 Начало сафари

16:00–20:00 Охота

20:30 Прибытие на стоянки и ужин

23:00 Возвращение на Королевскую виллу

24:00 Полуночная паста

02:00 Концерт Лариты Live in Villa Ada

04:00 Пиротехническое шоу Си Дзяо Мина и Magic Flying Chinese Orchestra

04:00 Танцы new and revival с диджеем Сандро

06:00 Завтрак с круассанами

07:00 Конец

Фабрицио Чиба проснулся с четким ощущением, что его вытащили из гроба. Он приподнял правое веко, и свет лезвием резанул зрачок. Не открывая глаз, он провел по сухим губам языком, распухшим, как у теленка. Легонько повернул голову. От жгучей боли перехватило дыхание, он не смог даже охнуть. Как будто переменный ток пошел от лопаток вверх по шейным позвонкам, проник в серое вещество, прошел от висков в надбровные дуги и оттуда ударил в глазные яблоки. Он пощупал волосы на голове, они тоже ныли. Отвернулся от солнца на другой бок. В желудке что-то сжалось и отпустило, толкнув кислотную массу вверх по горлу писателя, он едва сдержал приступ рвоты. “Спокойно… Спокойно… Будь молодцом…” – в отчаянии взмолился он и замер без движения, терзаемый электрическими разрядами в верхней части туловища и изжогой в нижней.

“Что я вчера выкинул?”

Он не помнил даже, как добрался до дома. Помнил, как шел пьяный вдоль Императорских форумов, лил дождь. Потом внезапно подкосились ноги. После полный мрак.

“А дома ли я?” С усилием он обвел вокруг глазами и заключил, что лежит в одних трусах на диване в своей квартире на виа Меченате, укрытый одеялом.

Как-то один старый писатель-алкоголик из Удине поделился с ним собственным рецептом средства на случай тяжелого бодуна. Хотя то, как чувствовал себя сейчас Фабрицио, больше походило не на похмельный синдром, а на отходняк после операции на головном мозге.

“Бросаешь в стакан воды три алка-зельтцера, две таблетки сереназе, капаешь тридцать пять капель новалгина, заедаешь коркой хлеба – и снова спать. Увидишь…”

Что увидишь?

Удинский писатель не брал в расчет объективную трудность изготовления этого Галенова препарата в том критическом состоянии, в котором пребывал Фабрицио. Все же он как-то смог подняться. Шатаясь и цепляясь за все, что попадалось на пути, Чиба добрел до ванной и с неимоверным усилием приготовил целебный напиток. Залпом выпив его, он икнул и вернулся в комнату, закрыл ставни, отключил телефон и забрался в кровать. Прикосновение прохладной простыни, запах кондиционера для белья и тяжесть одеяла были единственными приятными ощущениями в том аду, в котором он пребывал. Он почувствовал, как постель принимает его в свое лоно, защищая от всех нехороших людей в мире, как защищает рака-отшельника морская раковина.

Он умер.

Спустя несколько часов он пришел в себя. Сон и коктейль сделали свое дело. Виски еще пульсировали, руки и ноги ныли, словно он покорял высоты Монте-Роза, но чувствовал он себя лучше.

Бродя по квартире, Фабрицио пытался сориентироваться. Прежде всего требовался обжигающе горячий кофе, добрый сэндвич с прошутто и страккино и душ.

На полный желудок да под освежающей струей воды стали выстраиваться из разрозненных фрагментов события прошлого вечера. Существенных фактов было три:

1) “Мартинелли” хочет от него избавиться;

2) он послал в задницу свою агентшу, свою единственную союзницу;

3) у него было предынфарктное состояние, начинался инсульт или что-то в этом роде.

Последний пункт беспокоил его менее всего. Свыкшийся с болью и скучными наставлениями врачей, Фабрицио Чиба минимизировал проблемы, касающиеся здоровья. Явно с ним сыграли злую шутку эти текилы бум-бум.

А вот два других пункта всерьез его встревожили. Необходимо было немедленно разработать план. Джанни прав, никакое другое издательство не будет платить столько, сколько платит “Мартинелли”.

Фабрицио вышел на балкон и облокотился о перила, пытаясь собраться с мыслями. Небо и солнце образовали переливчатую субстанцию, нависавшую над столицей как облако смога; шум машин оглушал даже на этой высоте. Внизу под собой он видел Колизей с толчеей туристов, автобусами, центурионами и продавцами безделушек. Он подумал об убогой жизни всех этих людей с субботними походами в пиццерию и летними отпусками. Машина в рассрочку. Очереди на почте. Простые, обычные проблемы.

“Счастливчики!” Им незнакомо подлинное страдание. “Почему я не работаю в агентстве по недвижимости? Без этих творческих мук, без необходимости говорить человечеству умные вещи. А если остановиться? Если навсегда покончить с этим?”

В голове всплыла фигура Джерома Дэвида Сэлинджера, великого автора “Над пропастью во ржи”. “Джером… Ты велик, что и говорить. Как и я, ты написал каких-то три книги. Как и я, создал шедевр, а потом исчез и стал легендой. Мне тоже так надо. С авторскими гонорарами за “Львиный ров” я бы теоретически смог это сделать. Только жить придется поскромнее”.

Фабрицио Чиба тратил на то на се пятнадцать тысяч евро в месяц. Хотя последний роман, “Сон Нестора”, вышел уже пять лет назад, и количество проданных экземпляров не дошло даже до двухсот тысяч, благодаря “Львиному рву” писатель мог себе это позволить. Этот стодвадцатистраничный роман все еще не сходил с первых позиций книжных рейтингов. Его перевели на все возможные языки, а права на экранизацию купил “Парамаунт”.

При известной экономии он запросто мог бы протянуть до восьмидесяти лет в полном безделье. Конечно, с аттиком на виа Меченате придется распроститься. И с домиком в горах на Майорке тоже. А главное, чтобы сохранить тот же ореол тайны, который окутывал Сэлинджера, ему придется перестать давать интервью. Не быть тебе ни ведущим, ни гостем программы, ни вечеринок тебе, ни легких связей, в общем, заделаться анахоретом и всю оставшуюся жизнь прокуковать в тоскливом одиночестве.

“В Америке такое, может, и реально. Природа, уединение, бескрайние пространства… но в Италии где я укроюсь? В однокомнатной квартирке в Боччеа? А потом, один, как в скиту, без бабы… Через пару недель я наложу на себя руки”.

Слово “баба”, к счастью, вернуло его на землю.

Он должен уехать. Податься на несколько дней на Майорку. Там, в одиночестве, он снова сядет за роман, не двигающийся с места вот уже…

В мозгу что-то едва уловимо щелкнуло, словно сработал предохранитель. Мысль рассеялась, едва родившись, и внимание вновь сосредоточилось на Майорке.

“Одному, конечно…” Кого бы с собой взять? Нужна была женщина, способная вернуть ему высокую самооценку. А главное, такая, которая не будет доставать детьми, женитьбой и самокопанием.

“Элис Тайлер… Переводчица”.

Интеллектуалка, не подойдет. И потом – надо же так осрамиться.

А вот такой цветник, как ЛУИСС[11], предоставлял даже слишком богатый выбор. По меньшей мере семь студенток из его семинара литературного мастерства охотно откажутся от своих гражданских прав, чтобы провести с ним уик-энд. Причем одна, такая Элизабетта Кабрас, явно хороша в постели. В писательском деле она ни черта не смыслила, зато у нее был редкий талант к эротическим сценам. Чувствовался личный опыт. Чиба представил, как Кабрас расхаживает нагишом вокруг бассейна со стаканом “Кровавой Мэри” в руках, и утопающее в Балеарском море солнце окрашивает пурпуром ее пышную грудь.

Писатель вернулся в комнату и сел за рабочий стол. Тут были беспорядочно навалены кипы распечатанных листов, книги, брошюры вперемежку с пивными банками и полными окурков пепельницами. Он принялся искать курсовую Кабрас, на обложке которой она наверняка оставила свой сотовый, задел мышь, и проснулся ноутбук. На экране высветилось начало второй главы нового романа:

Виттория Кубедду владела тем, что называют чистым итальянским произношением. В отличие от прочих членов семьи Кубедду, которые говорили на медленном и тягучем диалекте Ористано. При этом дом…

Он потратил три дня на то, чтобы написать эти две фразы, придирчиво перебирая прилагательные, переставляя местами существительные и глаголы. Он невольно перечел их сейчас, и к горлу подкатил приступ тошноты. Фабрицио захлопнул крышку компьютера. “Что за бред? И это будущий роман века? Я ничтожество!” И он заметался по квартире, пиная по пути диван и марокканские подушки. Наконец, тяжело дыша, он опустился на кровать. Вернулась мучительная боль в висках. Надо действовать. Где-то внутри, погребенный под морем ненужных глупостей, все еще жив дух писателя, каким он был когда-то. Нужно только вытащить его на свет божий. Начать все с чистого листа, бросить пить, бросить курить и снова засесть за работу с энергией и страстью первых лет.

Но как? За четыре года он забраковал пять сюжетов. Великая сага о сардах казалась ему единственным стоящим замыслом… ан нет, и она никудышная. Да, необходимо дней на десять махнуть на Майорку, прочистить мозги.

Пока Чиба искал номер Кабрас, зазвонил телефон. На том конце провода наверняка был какой-нибудь доставала. Но Фабрицио все равно решил ответить. Вдруг эта стерва агентша звонит извиняться.

Он ответил голосом человека, которого отвлекают от чего-то важного:

– Слушаю!

– Привет, педрила!

Фабрицио с досадой закрыл глаза и сжал кулаки, как футболист, не забивший пенальти.

Паоло Бокки. Доставала по определению. По неведомым Фабрицио причинам этот тип продолжал кружить вокруг него, как жаждущий крови комар. На самом деле объяснение, конечно, имелось. Профессор Паоло Бокки всегда имел в наличии любое психотропное вещество, какое только в состоянии дать человеку природа или химия.

“Кстати, травка бы на Майорке не помешала”.

– Ну, сколько принял на рыло, старый педрила?

Если что-то и могло достать Фабрицио, так это глумливый тон и топорные шуточки Паоло Бокки. Проведенные вместе в лицее Святого Льва Великого годы не давали тому права на такое панибратство.