ГЛАВА VI. "Итак, всё кончено, -- сказал он сам себе; -- еще утром имел я угол и кусок хлеба

"Итак, всё кончено, -- сказал он сам себе; -- еще утром имел я угол и кусок хлеба. Завтра должен я буду оставить дом, где я родился и где умер мой отец, виновнику его смерти и моей нищеты". И глаза его неподвижно остановились на портрете его матери. Живописец представил ее облокоченною на перилы, в белом утреннем платьи с алой розою в волосах. "И портрет этот достанется врагу моего семейства, -- подумал Владимир, -- он заброшен будет в кладовую вместе с изломанными стульями, или повешен в передней, предметом насмешек и замечаний его псарей -- а в ее спальней, в комнате... где умер отец, поселится его приказчик, или поместится его гарем. Нет! нет! пускай же и ему не достанется печальный дом, из которого он выгоняет меня". Владимир стиснул зубы -- страшные мысли рождались в уме его. Голоса подьячих доходили до него -- они хозяйничали, требовали то того, то другого, и неприятно развлекали его среди печальных его размышлений. Наконец всё утихло.

Владимир отпер комоды и ящики, занялся разбором бумаг покойного. Они большею частию состояли из хозяйственных счетов и переписки по разным делам. Владимир разорвал их, не читая. Между ими попался ему пакет с надписыо: письма моей жены. С сильным движением чувства, Владимир принялся за них: они писаны были во время Т<урецкого> похода и были адресованы в армию из Кистеневки. Она описывала ему свою пустынную жизнь, хозяйстве<нные> занятия, с нежностию сетовала на разлуку и призывала его домой, в объятия доброй подруги, в одном из них она изъявляла ему свое беспокойство на счет здоровья маленького Владимира; в другом она радовалась его ранним способностям и предвидела для него счастливую и блестящую будущность. Владимир зачитался, и позабыл всё на свете, погрузись душою в мир семейственного счастия, и не заметил, как прошло время, стенные часы пробили 11. Владимир положил письма в карман, взял свечу и вышел из кабинета. В зале приказные спали на полу. На столе стояли стаканы, ими опорожненые, и сильный дух рома слышался по всей комнате. Владимир с отвращением прошел мимо их в переднюю -- двери были заперты -- не нашел ключа, Владимир возвратился в залу, -- ключ лежал на столе, Владимир отворил дверь и наткнулся на человека, прижавшегося в угол -- топор блестел у него, и обратясь к нему со свечою, Владимир узнал Архипа-кузнеца. -- Зачем ты здесь? -- спросил он. -- Ах, Владимир Андреевич, это вы, -- отвечал Архип пошепту, -- господь помилуй и спаси! хорошо, что вы шли со свечою! -- Владимир глядел на него с изумлением. -- Что ты здесь притаился? -- спросил он кузнеца. -- Я хотел... я пришел... было проведать, всё ли дома, -- тихо отвечал Архип запинаясь.

-- А зачем с тобою топор?

-- Топор-то зачем? -- Да как же без топора нонече и ходить. Эти приказные такие, вишь, озорники -- того и гляди...

-- Ты пьян, брось топор, поди выспись.

-- Я пьян? Батюшка Владимир Андреевич, бог свидетель, ни единой капли во рту не было... да и пойдет ли вино на ум, слыхано ли дело -- подьячие задумали нами владеть, подьячие гонят наших господ с барского двора... Эк они храпят, окаянные -- всех бы разом; так и концы в воду.

Дубровский нахмурился. -- Послушай, Архип, -- сказал он, немного помолчав, -- не дело ты затеял. Неприказные виноваты. Засвети-ко фонарь ты, ступай за мною.

Архип взял свечку из рук барина, отыскал за печкою фонарь, засветил его, и оба тихо сошли с крыльца и пошли около двора. Сторож начал бить в чугунную доску, собаки залаяли. -- Кто, сторожа? -- спросил Дубровский. -- Мы, батюшка, -- отвечал тонкий голос, -- Василиса да Лукерья. -- Подите по дворам, -- сказал им Дубровский, -- вас не нужно. -- Шабаш, -- промолвил Архип. -- Спасибо, кормилец, -- отвечали бабы -- и тотчас отправились домой.

Дубровский пошел далее. Два человека приблизились к нему; они его окликали. Дубровский узнал голос Антона и Гриши. -- Зачем вы не спите? -- спросил он их. -- До сна ли нам, -- отвечал Антон. -- До чего мы дожили, кто бы подумал...

-- Тише! -- перервал Дубровский, -- где Егоровна?

-- В барском доме в своей светелке, -- отвечал Гриша.

-- Поди, приведи ее сюда, да выведи из дому всех наших людей, чтоб ни одной души в нем не оставалось -- кроме приказных -- а ты, Антон, запряги телегу. -- Гриша ушел и через минуту явился с своею матерью. Старуха не раздевалась в эту ночь; кроме приказных никто в доме не смыкал глаза.

-- Все ли здесь? -- спросил Дубровский, -- не осталось ли никого в доме?

-- Никого, кроме подьячих, -- отвечал Гриша.

-- Давайте сюда сена или соломы, -- сказал Дубровский.

Люди побежали в конюшню и возвратились, неся в охапках сено.

-- Подложите под крыльцо. -- Вот так. Ну ребята, огню! --

Архип открыл фонарь, Дубровский зажег лучину.

-- Постой, -- сказал он Архипу, -- кажется, в торопях я запер двери в переднюю, поди скорей отопри их.

Архип побежал в сени -- двери были отперты. Архип запер их на ключ, примолвя вполголоса: как не так, отопри! и возвратился к Дубровскому.

Дубровский приблизил лучину, сено вспыхнуло, пламя взвилось -- и осветило весь двор.

-- Ахти, -- жалобно закричала Егоровна, -- Владимир Андреевич, что ты делаешь!

-- Молчи, -- сказал Дубровский. -- Ну дети, прощайте, иду, куда бог поведет; будьте счастливы с новым вашим господином.

-- Отец наш, кормилец, -- отвечали люди, -- умрем, не оставим тебя, идем с тобою.

Лошади были поданы; Дубровский сел с Гришею в телегу и назначил им мест<ом> свидания Кистеневскую рощу. Антон ударил по лошадям, и они выехали со двора.

Поднялся ветер. В одну минуту пламя обхватило весь дом. Красный дым вился над кровлею. Стеклы трещали, сыпались, пылающие бревны стали падать, раздался жалобный вопль и крики: "горим, помогите, помогите". -- Как не так, -- сказал Архип, с злобной улыбкой взирающий на пожар. -- Архипушка, -- говорила ему Егоровна, -- спаси их, окаянных, бог тебя наградит.

-- Как не так, -- отвечал кузнец.

В сию минуту приказные показались в окно, стараясь выломать двойные рамы. Но тут кровля с треском рухнула, и вопли утихли.

Вскоре вся дворня высыпала на двор. Бабы с криком спешили спасти свою рухлядь, ребятишки прыгали, любуясь на пожар. Искры полетели огненной мятелью, избы загорелись.

-- Теперь всё ладно, -- сказал Архип, -- каково горит, а? чай, из Покровского славно смотреть. -- В сию минуту новое явление привлекло его внимание; кошка бегала по кровле пылающего сарая, недоумевая, куда спрыгнуть -- со всех сторон окружало ее пламя. Бедное животное жалким мяуканием призывало на помощь. Мальчишки помирали со смеху, смотря на ее отчаяние. -- Чему смеетеся, бесенята, -- сказал им сердито кузнец. -- Бога вы не бои--есь -- божия тварь погибает, а вы с дуру радуетесь -- и поставя лестницу на загоревшуюся кровлю, он полез за кошкою. Она поняла его намерение и с видом торопливой благодарности уцепилась за его рукав. Полуобгорелый кузнец с своей добычей полез вниз. -- Ну, ребята, прощайте, -- сказал он смущенной дворне, -- мне здесь делать нечего. Счастливо, не поминайте меня лихом.

Кузнец ушел, пожар свирепствовал еще несколько времени. Наконец унялся, и груды углей без пламени ярко горели в темноте ночи и около них бродили погорелые жители Кистеневки.