Р. Л. Стайн

НАШЕСТВИЕ УПЫРЕЙ

Спенсер Казимир

«МОЙ РОДНОЙ ГОРОД»

Меня зовут Спенсер Казимир, и живу я в городке под названием Хайгрэйв.

Если вы живете в Хайгрэйве, то знаете, как он получил свое название [1]. Вы видели старое кладбище на вершине холма, с которого открывается обзор на весь город.

Вы можете видеть кладбище, где бы вы ни находились. С Главной Улицы. Из окна школьного класса. Я вижу его даже из окна собственной спальни.

Если вы живете в Хайгрэйве, от кладбища вам никуда не деться.

Даже в погожий денек нам не хватает солнца. Могильный Холм отбрасывает густую тень на дороги, здания и деревья внизу.

В ясные дни достаточно поднять глаза, чтобы увидеть старые надгробия на вершине холма. Кривыми зубами торчат они из высокой зеленой травы.

По ночам, когда над холмом зависает луна, кладбище зловеще преображается. Жутковатый серый туман окутывает холм. И кажется, будто надгробья свободно плывут в нем.

Да. Старые могильные камни словно плывут сами собою. Плывут сквозь мерцающий туман. Плывут к городу. К моему дому у подножия холма.

Думаю, потому мне и снятся кошмары.

Я прокашлялся и опустил странички со своим сочинением.

Читая свои творения перед всем классом, я всегда немного нервничаю.

Горло будто наждаком натерли. А руки взмокли так, что чернила размазывались по страницам.

– Здорово написано! – сказала миссис Вебстер, благосклонно кивнув. Она сложила руки на крышке стола. – Хорошее описание, Спенсер. Ребята, вы согласны?

Несколько ребят пробормотали «да». Моя подруга Одра Русинас улыбнулась мне и показала большой палец. Сидевший за ней Фрэнк Форман громко, демонстративно зевнул. Это вызвало у его дружка Бадди Таннера приступ смеха. Кто-то из ребят тоже засмеялся.

Миссис Вебстер нахмурилась и посмотрела на Фрэнка.

После чего повернулась ко мне:

– Давай, Спенсер, дочитывай.

Я взглянул на большие настенные часы над доской:

– А времени хватит?

Следующая часть сочинения была, ну… личной, что ли. Я знал, что она даст Бадди и Фрэнку хороший повод поржать.

Как мое предыдущее сочинение. Я там написал, что единственное в мире, чего я боюсь – это пауки.

Фрэнк и Бадди не дали мне забыть то сочинение. После того, как я его прочел, я каждое утро обнаруживал у себя в парте паука – и так целый месяц!

– Читай до звонка, – настаивала миссис Вебстер.

Я еще раз откашлялся и начал читать:

Иногда мне снятся кладбищенские упыри. Впрочем, они снятся всей моей семье.

Однажды ночью мой восьмилетний брат Джейсон проснулся с криком:

– Они идут за мной! Они идут за мной!

Потребовалось немало времени, чтобы убедить Джейсона, что это был всего лишь сон.

Мои младшие брат и сестра Реми и Шарлотта тоже видят во сне кладбищенских упырей.

А в моих сновидениях упыри поднимаются из своих старых могил и плывут вниз с холма. Укрытые туманной мглой, парят они у его подножия, поджидая, подстерегая невинные жертвы.

А потом упыри кружат вокруг них. Кружат, неуловимые, словно пряди тумана. И тянут наверх, наверх, в старые могилы на вершине холма.

Все в Хайгрэйве знают о…

– Очень хорошо! – прервала меня миссис Вебстер и хлопнула в ладоши. – Очень хорошо написано, Спенсер!

Одра одарила меня широкой улыбкой. Позади нее Фрэнк с Бадди над чем-то хихикали. Они хлопнули друг дружку по ладоням.

– А ты бы не хотел стать писателем, когда вырастешь? – спросила миссис Вебстер.

Я почувствовал, что краснею.

– Я… я не знаю, – пробормотал я. – Может быть.

– Может быть! – издевательски пропищал, Фрэнк. Бадди снова расхохотался.

– Фрэнк, не желаешь прочесть нам свою работу следующим? – грозно спросила миссис Вебстер.

У Фрэнка отвисла челюсть.

– Она, того… не совсем закончена.

Миссис Вебстер перегнулась через стол.

– И о чем же твое эссе? – спросила она.

Фрэнк помялся и, наконец, выдал:

– Без понятия.

Весь класс покатился со смеху. Фрэнк попытался сохранить скорбную мину, но, в конце концов, тоже рассмеялся.

Миссис Вебстер покачала головой.

– По-моему, не смешно, – буркнула она.

И повернулась ко мне:

– Дочитывай свое сочинение, Спенсер. Может, это вдохновит Фрэнка.

Фрэнк испустил громкий стон.

Миссис Вебстер проигнорировала его и сделала мне знак читать.

Почему я не могу быть так же крут, как Фрэнк с Бадди? – спросил я себя.

Они же полные тупицы. За всю свою жизнь они ровным счетом ничего не сделали. Они проводят весь день за болтовней и дуракавалянием.

И их все любят. Все считают их самыми классными парнями в школе.

Я бы тоже хотел быть классным. Я хотел бы веселить ребят. А не стоять тут, слушая училкины дифирамбы о том, какой я умница-разумница.

И отвечать на вопрос, хочу ли я стать писателем.

Можно ли выставиться более неклассным?

Я глянул на Фрэнка. Хоть он и сидит в заднем ряду, его далеко видать. Благо он на голову выше всех.

Фрэнк – здоровенный, мускулистый крепыш.

Я – невысокий, щуплый и ношу очки.

Уж такой я есть, подумал я, мозгляк и умница-разумница.

Я опять почувствовал, что краснею. Я поднял страницы к глазам, одновременно прикрыв ими лицо.

Все в Хайгрэве знают о кладбищенских упырях. Кое-кто из ребят рассказал мне о них, как только наша семья сюда переехала.

Они сказали, что умершие, похороненные на кладбище Хайгрэйва, не смогли упокоиться. Именно потому, что кладбище расположено так высоко.

Неупокоенные мертвецы превратились в злобных упырей. Гниющие и распадающиеся, поднимаются они из своих могил. Они не ведают сна. Они могут лишь бродить по кладбищу и с тоскою взирать на дома внизу.

По ночам их стоны и завывания плывут над городом. И если вы хорошенько приглядитесь, то сможете их увидеть. Увидеть, как они бредут сквозь окутавший холм туман.

А если вы осмелитесь подняться туда ночью, упыри…

Прозвенел звонок.

Захлопывались учебники. Стоял шум и гам.

– Спасибо, Спенсер. Жаль, что ты не успел дочитать. Но все равно – работа блестящая. – Миссис Вебстер вскочила на ноги. – Ладно, ребята, на сегодня все.

Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать общий галдеж и скрип отодвигаемых стульев.

– Но Спенсер подал мне отличную идею! – прокричала она.

В классе повисла тишина.

– Завтра захватите из дома еду и наденьте походные ботинки, – велела миссис Вебстер. – Завтра мы все отправляемся на кладбище!

– Это еще зачем? – воскликнул кто-то.

Глаза учительницы сверкнули:

– Чтобы созывать упырей!

– Что такое «метаморфозы»? – спросил Джейсон.

Папа, прищурившись, посмотрел на него через стол.

– Что, прости?

– Что такое «метаморфозы»? – повторил братишка.

Рядом с ним Реми и Шарлотта тыкали друг дружку бобовыми стручками – жалкая пародия на дуэль на шпагах. Мама стояла на другом конце кухни, беседуя по телефону.

Я сунул в рот полную вилку картофельного пюре и взвыл от боли:

– Уй! Горячо!

Папа полез в картонное ведерко за второй куриной ножкой.

– Метаморфозы? Где ты это слово услышал, Джейсон?

Джейсон пригладил свои каштановые кудри и пожал плечами.

– Не знаю.

– Ну, это значит «изменения», – пояснил папа. – Когда одно меняется на другое.

– Это как одежду менять? – спросил Джейсон.

– Реми! Шарлотта! А ну кончайте играть с едой! – прикрикнула мама.

– Нет, – ответил папа, помахав куриной ножкой перед лицом. – Это как гусеница изменяется и превращается в бабочку. Вот это и есть метаморфоза.

– А, – только и ответил Джейсон.

– А почему ты спросил? – спохватился папа.

Джейсон пожал плечами:

– Убей – не знаю.

– Наверное, в мультиках услышал, – предположил я.

Джейсон со всей дури пнул меня под столом.

– Оу! – вскрикнул я. – Зачем ты это сделал?

– Мне это нравится, – ответил он.

Реми и Шарлотта сочли это весьма забавным. Они расхохотались, после чего принялись пырять друг дружку стручками с новой силой.

– Хватит! Хватит! – завопила мама. – Это вам не оружие!

– Вот было бы классно, если б Герцог стал кем-то еще? – спросил Джейсон и нагнулся погладить нашего черного кота. – Может, Герцог превратится в бабочку. Это будет метаморфоза, да, пап?

Ответить папа не смог. Реми и Шарлотта побросали свои бобовые стручки и теперь перекидывались пригоршнями картофельного пюре.

У нас в семье ужин – дело небезопасное.

Смотри пригибайся да уворачивайся.

После ужина папа с мамой заторопились на родительское собрание.

А на меня повесили всю троицу. Я усадил их в гостиной – смотреть по видику мультик. Самый длинный мультик, какой смог отыскать.

Потом поднялся к себе в комнату. Попытался дозвониться до Одры, но у нее было все время занято.

Одра пригласила меня на вечер танцев в ее танцевальном кружке.

Танцы – ненавижу. По правде говоря, я в жизни не танцевал. Даже у себя в комнате.

Так что я собирался позвонить ей и соврать, будто вывихнул лодыжку… или придумать что-то еще. Черта с два я пойду на танцульки, где, вдобавок, будет множество ребят, умеющих танцевать!

Я еще раз набрал ее номер. Все еще занято.

Вздохнув, я присел на краешек постели и уставился в окно. Стояла холодная ноябрьская ночь. От порывов ветра дребезжало оконное стекло.

Я взглянул на Могильный Холм, посеребренный светом луны.

По всему склону редкие корявые деревья тянулись к небесам, словно восставшие из могил скелеты.

Я прижался лицом к стеклу, чтобы получше разглядеть вершину холма. И ахнул.

Огоньки!

Мерцающие огоньки. Крошечные, но достаточно яркие, чтобы подсвечивать старые могильные плиты.

У меня отвисла челюсть, когда я смотрел на мигающие огоньки, стремительно порхающие над могилами.

Словно призрачные светлячки.

А потом огоньки померкли за накатившей туманной завесой. Туман мерцал над потемневшей травой, над скрюченными корявыми деревьями. Окутывал холм и старые могилы призрачной пеленой.

А потом я услышал ужасающий стон. Даже через стекло я слышал его – низкий, протяжный стон, плывущий над холмом.

Животный – и в то же время человеческий.

Такой тоскливый. Такой печальный.

Так близко…

Следующим утром – сырым и ненастным – мы вместе с миссис Вебстер отправились на холм.

Я посмотрел на небо. Ни одного пухлого беленького облачка. Ни одного проблеска синевы. Солнца не видать. Серые тучи нависали сплошным монолитом.

С холма дул пронизывающий ледяной ветер. Даже корявые деревья, казалось, трясутся от холода. Их голые ветви махали нам, словно предупреждая держаться подальше.

– Итак, дорогие исследователи прошлого, – объявила миссис Вебстер, собрав нас вокруг себя, – давайте посмотрим, что старые надгробия смогут поведать вам об истории города.

Я поправил на плечах рюкзак. Утром я не смог найти свой, поэтому взял рюкзачок Джейсона. Он, конечно, был детсковатый – ярко-лиловый, под цвет динозаврика Барни! – и маловат вдобавок.

Джейсон его обожает. Я знал, как он взбесится, если узнает, что я его брал. Так что я рассчитывал вернуть рюкзачок прежде, чем братец его хватится.

Я услышал, как кто-то меня нагоняет, но не успел отступить с дороги.

– Клевый рюкзачишко! – услышал я голос Фрэнка.

Он дернул рюкзак обеими руками, я споткнулся и врезался в группку девочек.

Фрэнк и Бадди заржали. Кто-то из ребят тоже засмеялся.

– Эт чё, рюкзак для малышей? – нагло спросил Фрэнк.

– Это называется «Мой первый рюкзачок!» – заявил Бадди.

Новый взрыв смеха.

Ха-ха.

Не обращая на них внимания, я натянул кепку на лоб и принялся длинными торопливыми шагами взбираться на холм.

– Эй, куда спешишь? – меня нагнала Одра. Она ткнула пальцем в сторону кладбища. – Не торопись. Никуда оно от нас не сбежит.

Я сбавил шаг.

– Эй, как дела? – спросил я, стараясь повернуться так, чтобы не было видно лилового детского рюкзачка.

Как правило, меня не волнует, что там обо мне кто думает. Но Одра – совсем другое дело.

Она мне по-настоящему нравится. Она умная и веселая, а еще – она самая симпатичная девочка в Средней Школе Хайгрэйва.

У нее длинные черные волосы и чудесная оливковая кожа. Но что в ней чудеснее всего, так это глаза. Они зеленые-зеленые, и с золотистыми искорками.

Рядом с ней я всегда стараюсь держаться молодцом. Вот еще причина, почему я никогда не пойду с ней на танцы. Еще не хватало, чтоб она увидела, какой я увалень!

– Я тороплюсь, потому что не терпится изучить могилы, – солгал я.

– Ну и холодрыга тут, – сказала Одра, когда мы достигли сломанных деревянных ворот кладбища. Она подтянула молнию своей лиловой сатиновой курточки.

– Не так уж и плохо, – возразил я. Я хотел, чтобы Одра думала, будто мне все нипочем. Поэтому свою куртку я, наоборот, расстегнул.

Я шагнул в ворота – и увидел здоровенного паука, свисающего с ограды.

– Эй! – вскрикнул я. Ничего не могу поделать. Пауков я боюсь до ужаса…

Проходя мимо паука, я не сводил с него глаз. Я не смотрел, куда я иду. Я споткнулся о сломанную могильную оградку и повалился на низенькое надгробие.

Я позволил Одре помочь мне встать.

– Я же говорил, что мне не терпится изучить могилы! – пошутил я.

Миссис Вебстер принялась раздавать длинные листы кальки и куски древесного угля.

– Соберите как можно больше оттисков с надгробий, – наставляла она. – Когда мы вернемся в класс, вы увидите, что поведают вам надгробные надписи.

– Ооооооо! Я упырь! Я кладбищенский упырь! – Фрэнк шатался по ближайшему ряду надгробий, делая вид, что нападает на группку девочек.

Те смеялись и оборачивали его бумагой.

Девчонки считают Фрэнка очень милым! Пфуй.

– Давай начнем отсюда, – предложил я Одре.

Мы отнесли наши кальки к ближайшим надгробиям и принялись снимать оттиски. Ветер поднялся с новой силой. Он срывал с деревьев оставшиеся листья, и те, покружившись, опускались у наших ног.

Еще один мощный порыв ветра запорошил мне глаза, нос и рот трухой. Я закашлялся.

– Уильям Свифт, – прочла Одра надпись с надгробья. – Умер на виселице в 1852 году.

– Думаешь, он был убийца? – спросил я, делая огромный шаг назад.

– Должно быть, тот еще был гад, – ответила Одра задумчиво.

– Давай поищем еще надгробия, – сказал я Одре. Собрал свою амуницию и принялся бродить среди могил.

Небо потемнело. Воздух сделался еще холоднее. Я все-таки застегнул куртку. Потом опять поправил рюкзак и вновь принялся изучать покосившиеся, выщербленные могильные камни.

Я остановился у большой могилы с раздвоенным надгробьем.

– «Освальд Мэнс. 1770–1785. Мартин Мэнс. 1772–1785», – прочел я вслух. – «Вместе в жизни. Вместе в смерти».

Их похоронили в одной могиле, понял я. Я прочел надпись еще раз. Освальду Мэнсу, когда он умер, было всего пятнадцать лет. Мартину – тринадцать. Должно быть, они были родными братьями.

Бедные Освальд и Мартин! Умереть такими молодыми… Готов поспорить, они были славные ребята. Не то что какой-то убийца, умерший на виселице! Там было написано что-то еще, но я не успел прочесть.

Прежде чем начать калькировать, я заметил высеченное в камне изображение птицы.

Она напоминала ворону.

Я смотрел на птицу. Одре эта могила понравится, подумал я. Она наверняка захочет сделать оттиск.

Кстати, а где Одра?

Я окинул взглядом кладбище. Ребята разбрелись по всему кладбищу – они склонялись над могилами и прилежно делали оттиски.

Я обнаружил Одру с Фрэнком. Они бродили между ряда покосившихся надгробий, пытаясь решить, какое выбрать следующим.

– Эй, Одра, взгляни-ка на это! – я схватил ее за руку и потянул. – Аааааай! – это я опять споткнулся.

Я попытался схватиться за Одру, чтобы не упасть.

Не вышло.

Так что я полетел вперед – аккурат на раздвоенное надгробье!

Камень затрещал, когда я на него грохнулся.

Он вывернулся из земли и с тяжелым стуком рухнул в грязь.

И я услышал слабый вскрик.

От этого звука по спине у меня пробежал холодок.

– Что это было? – спросил я у Одры.

Она смотрела на меня сверху вниз.

– Что, прости?

– Это не ты? Я слышал вскрик. Это была ты? – повторил я.

– Нет. Это не я. – Одра покачала головой.

– Разве ты не слышала? – спросил я.

– Не-а.

Неужели мне показалось? Я поднялся на ноги и поправил кепку.

Потом отряхнул куртку и джинсы.

Повернувшись, я увидел, что Одра смотрит на надгробье.

– Ого! Спенсер, ты видишь, что там внизу написано?

Прищурившись, я разобрал надпись, выбитую крошечными буковками под изображением вороны:

«НАШ ПОКОЙ ТЫ НАРУШИЛ НА СТРАХ СВОЙ И РИСК».

И вновь по моей спине пробежал холодок.

Нарушил покой?

Неужели я только что нарушил их покой?

– Пора идти! Пора идти! – донесся от ворот голос миссис Вебстер.

Но я не мог отвести глаз от сбитого мною надгробья с вороной, лежавшего на земле.

Со стоном я снял рюкзак и прислонил к дереву. Потом нагнулся и попытался поднять тяжеленный камень, чтобы установить на место.

– Ох ты ж, – прокряхтел я.

Он весил, должно быть, тонну. Я его и сдвинуть не мог.

– Эй, кто-нибудь, помогите! – позвал я. Но все уже спускались с холма. И даже Одра.

– Эй! Погоди минутку! – крикнул я ей.

Я отпустил злосчастный камень, встал и сделал шаг к воротам.

А потом из земли взметнулась рука и схватила меня за лодыжку.

Я открыл рот, чтобы закричать, но из горла вырвался лишь жалкий писк.

Рука стискивала мою ногу все сильнее и сильнее. Я мог чувствовать леденящий холод мертвой плоти.

– Нееееет, – в ужасе простонал я и дернул ногой что было сил.

И вырвался на свободу.

Я бросился наутек. Бейсболка слетела. Я не остановился, чтобы ее поднять. Я спасался бегством.

Я вылетел за сломанные ворота.

– Стойте! Стойте! – завопил я. – Рука! Рука из могилы!

Одра, Фрэнк, Бадди и несколько других ребят повернулись и уставились на меня.

– Спенсер, ты чего? – воскликнул Бадди.

Я дико обернулся и уставился на кладбище позади.

Рука. Холодная-холодная рука, высунувшаяся из земли… да где же она?

Где?

И след простыл.

На кладбище царили тишина и покой. Только крошечный бурундучок метался среди покосившихся надгробий. Я стоял и смотрел на него, переводя дух и ожидая, когда меня перестанет всего колотить.

Неужели меня на самом деле схватила рука? Рука кладбищенского упыря?

А может, я зацепился ногой за сорняк или лозу?

Я вглядывался в высокую траву между надгробиями. Ни малейшего движения.

Ничегошеньки здесь нет.

Вздохнув, я повернулся и поспешил за остальными. Они уже были на полпути с холма.

Припустив во весь дух, я все-таки сумел нагнать Одру. Она взглянула на меня подозрительно.

– Что стряслось, Спенсер? Что с тобой случилось?

– Ничего, – ответил я. – Люблю, понимаешь, кладбища. Я того… э… атмосферу нагнетал.

Ага. Конечно.

Чтоб мне никогда больше здесь не бывать! – пожелал я себе.

Где же мне было знать, что еще до рассвета я вновь окажусь на кладбище. Без малейшей надежды выбраться оттуда живым.

– Где мой рюкзак?! – донесся снизу истошный вопль Джейсона.

Я сидел у компьютера – заканчивал домашнее задание по английскому. Я слышал, как внизу вопят друг на друга мои младшие брат и сестра. И возмущенный голос мамы: «Я не буду с вами разговаривать, пока вы двое не прекратите орать. Сейчас же прекратите! Пожалуйста!»

Я пытался отвлечься от всех посторонних звуков и сосредоточиться на домашке. Но Джейсон сунул голову ко мне в комнату.

– Где мой рюкзак?! – требовательно спросил он.

– Почем я знаю? – соврал я.

– Он нужен мне завтра, а в шкафу его нет! – заныл Джейсон.

Я уставился на него. Припоминая. Припоминая…

И тут я понял, где рюкзак. Я забыл его на кладбище!

– Ведь на полке же стоял! – причитал Джейсон. – И он мне позарез нужен утром! – Его голос делался все пронзительнее и пронзительнее.

– Э… Я, кажется, знаю, где он, – сознался я.

Я закрыл глаза. Я припомнил свои действия на кладбище этим утром. Я прислонил проклятый рюкзак к стволу дерева.

Когда ледяная рука схватила меня, я еще потерял кепку, вспомнил я. Но не остановился, чтобы ее подобрать. Я улепетывал со всех ног. И о рюкзаке тоже напрочь забыл.

И что теперь?

– Так сходи за ним! – возмущенно потребовал Джейсон. Он попытался стянуть меня со стула за плечо. – Нечего брать мои вещи. Иди за ним, Спенсер, или я пожалуюсь!

Я все еще слышал вопли Реми и Шарлоты внизу, и гневные окрики мамы, требовавшей, чтобы они прекратили орать.

Если сейчас признаться маме, что я взял рюкзак Джейсона, да еще и умудрился забыть на кладбище – она меня убьет!

– Нет проблем, – сказал я братишке. – Угомонись. Схожу я за твоим рюкзаком.

Зачем я это сказал? Неужели и впрямь решил подняться на кладбище Хайгрэйва ночью?

А был ли у меня выбор?

Я отослал Джейсона в его комнату, чтобы не мешал думать. Потом принялся расхаживать по своей комнатушке – три шага туда, три шага сюда – напряженно размышляя.

Я не могу идти туда в одиночку, понял я.

Я будто вновь ощутил, как холодные пальцы сжимают мою лодыжку.

Нетушки. Не пойду я туда один.

Я тяжело вздохнул, взял трубку и набрал номер Одры.

– Можно попросить тебя о маленьком одолжении? – выпалил я, как только она взяла трубку.

– Об одолжении? А это кто? Спенсер?

– Ага. Это я. Ты бы не могла прогуляться со мной до кладбища – буквально на секундочку? Мне позарез нужно забрать оттуда пару вещей.

Повисла долгая пауза. Потом, наконец, Одра сказала:

– Ты же шутишь, правда?

***

Я сказал маме и папе, что иду к Одре делать домашку. Потом выскользнул с черного хода, и застегнул куртку, спасаясь от пронизывающего ветра, дующего с холма.

Спеша через задний двор, я проверил фонарик. Тот отбрасывал оранжевый круг света на промерзшую траву.

Одра встретила меня на углу их гаража. Она была в тяжелой теплой парке, а волосы заправила под шерстяную лыжную шапочку

– И мы действительно идем на кладбище, чтобы забрать бейсбольную кепку и рюкзак? – спросила она, качая головой.

– Я же все объяснил, – сказал я, посветив фонариком ей в лицо. – Рюкзак я обязан вернуть. Мне не разрешается брать у Джейсона его барахло.

Пригнувшись из-за бьющего в лицо ветра, мы начали наше восхождение. Высокая трава на склоне холма была ужасно скользкой из-за замерзшей росы. Во время нашего неспешного подъема Одра взяла меня за руку.

– Фрэнк звонил мне сразу после тебя, – сказала она.

– Да ну? И чего хотел? – спросил я.

– Хотел одолжить тетрадку по истории. Но я ему сказала, что иду с тобой на кладбище, – рассмеялась Одра. – Кажется, он здорово удивился.

– Зачем было сообщать ему, что мы будем делать? – возмутился я.

Она лишь плечами пожала. Мы обошли скопление голых кривых деревьев. Их ветви покачивались на ветру, тихонько потрескивая.

– Отчего ты кричал утром на кладбище? – спросила Одра. – Хоть сейчас-то скажи мне правду.

– Кто, я? Кричал? А мне, э, показалось, что я что-то увидел…

– Ты же не веришь в кладбищенских упырей, о которых писал в сочинении? – Зеленые глаза Одры смотрели на меня с подозрением.

– Нет конечно, – буркнул я.

Я взглянул на вершину Кладбищенского Холма. Не мерцали странные огоньки. Не окутывал землю жуткий серый туман. Луна низко плыла в безоблачном черном небе.

У распахнутых ворот мы остановились.

Луч фонарика скользнул по ряду старых надгробий. Они накренились друг к другу, словно в полудреме.

Я подскочил, когда что-то выпрыгнуло из травы у подножия высокого постамента.

Кролик.

Одра рассмеялась.

– Спенсер, ты подскочил на километр! Это же просто крольчонок.

– Давай заберем уже рюкзак и пойдем отсюда, – пробурчал я. – Я совершенно уверен, что оставил его у двойной могилы.

На луну накатила туча. Я пытался хоть что-то различить в окутавшей кладбище темноте. Я поднял фонарик и провел лучом по рядам могил.

– Жаль, что я фонарика не взяла, – прошептала Одра. Я заметил, что она дрожит. – Тут так темно…

– Просто держись ко мне поближе, – ответил я. Мне было не менее боязно, но я ни за что ей этого не покажу.

Ветер свистел в корявых ветвях деревьев. Голые сучья со скрипом раскачивались. Высокая трава шуршала по бокам покосившихся могильных камней.

Мы прошли к ряду невысоких надгробий.

– Ой! – вскрикнул я, когда моя левая нога провалилась в дыру. Лодыжку прострелила острая боль. Я помассировал ногу.

– Я в порядке. Слегка ногу подвернул, – сказал я Одре.

Пригибаясь, я свернул в следующий ряд могил. И проклятый рюкзак оказался там – стоял, прислоненный к согбенному старому дереву.

Я поспешил к нему, опустился на колени и схватил рюкзак обеими руками. На нем замерзла вечерняя роса, покрыв ткань тонким слоем инея. Я принялся соскребать его одной рукой.

Я слышал, как Одра тяжело дышит у меня за спиной – глубокие, хриплые вдохи и выдохи.

– Что такое? – спросил я. – Почему ты так дышишь?

Она не ответила.

Я продолжал стирать изморозь с рюкзака. Но остановился, услышав, как впереди зашуршали листья.

Я поднял глаза на звук. Я вглядывался в ряды надгробий – как вдруг из-за дерева кто-то вышел.

– Кто?… – начал было я.

Слишком темно, чтобы разглядеть.

Фигура широкими шагами двигалась ко мне.

– Одра! – воскликнул я, когда, наконец, смог ее разглядеть. – Ты что там делаешь?

Но тут же в моем мозгу вспыхнул куда как более насущный и пугающий вопрос: если за деревьями была Одра, кто же так надсадно дышит у меня за спиной?!

Вскрикнув, я обернулся.

Никого. Ни души.

Кто-то стоял у меня за спиной, тяжело дыша – в этом я был уверен. Такое громкое, тяжелое дыхание. Совсем рядом.

Если это не Одра, то кто? И куда они делись?

По спине пробежал холодок. Рюкзак выскользнул у меня из рук. Я нагнулся его поднять.

Когда я распрямился, Одра уже вновь исчезла.

– Одра? Что происходит? – крикнул я.

– Прости. – Ее голос донесся с поросшего высокой травою склона. – Я потеряла тебя в темноте, Спенсер. Тут реально потрясающее надгробье. Ты должен на это взглянуть.

Я надел рюкзак на плечи. Потом поднял фонарик и посветил в ее сторону.

Одра склонилась над крошечным надгробием, высеченным из черного камня.

– Тут лялька! – сказала она; ее голос заглушали завывания ветра. – И на камне вырезана целая колыбельная. Как грустно, Спенсер…

– Эта лялька померла, должно быть, лет сто назад, – буркнул я. Круг оранжевого света перескакивал с могилы на могилу. – Я нашел этот чертов рюкзак. Можно идти, Одра.

– Хорошо. Только подойди и глянь, – попросила она.

Возясь с рюкзаком, я зашагал к ней через ряды могил. Но внезапно луч фонарика остановился на каком-то предмете на земле.

Моя кепка!

А я уж и забыл про нее.

– Порядочек! – радостно воскликнул я.

Я нагнулся. Поднял ее с травы.

И заорал благим матом.

В кепке была голова!

Настоящая человеческая голова!

Запавшие темные глаза смотрели на меня. Рот был разинут, демонстрируя почерневшие беззубые десны.

Мой желудок сжался. Я начал давиться.

Мои руки затряслись, и голова вывалилась из кепки. Она ударилась о мой ботинок и откатилась в траву.

– Го… лова! – выдавил я. Слишком тихо, чтобы Одра меня услышала.

– Спенсер, что ты там делаешь? – окликнула она из темноты.

Желудок снова скрутило. В памяти все еще стояли эти остекленевшие, запавшие глаза.

– Одра… помоги! – выдавил я. – Голова! У меня в кепке чья-то голова!

– Ась? – послышался хруст листьев. Одра спешила ко мне. – Я тебя не слышу, Спенсер.

– Смотри… – я помахал кепкой.

– Это твоя кепка? – спросила она, прищурившись.

– Голова… – выдавил я сквозь стучащие зубы. – Настоящая голова! – и показал пальцем.

Она посмотрела на траву.

– Где?

Фонарик плясал у меня в руке. Мне с трудом удалось направить луч.

– Здесь! – крикнул я.

Приподняв край лыжной шапочки, Одра вглядывалась в направлении, куда указывал луч. Затем повернулась ко мне.

– Я ничего там не вижу, Спенсер.

Я посмотрел туда, медленно очертив лучом круг на траве. Нет… нет… нет…

Нет головы.

Исчезла.

Но я был уверен, что видел ее. Этот холодный взгляд запавших глаз невозможно было забыть.

– Кладбищенские упыри, – пробормотал я. – Мне… мне казалось, это что-то типа легенды. Знаешь, в каждом городке есть свои истории о привидениях. Но…

Одра положила руку мне на плечо.

– Спенсер, расслабься. Ты весь дрожишь.

Я открыл рот, чтобы ответить, но меня прервал какой-то звук.

Поскребывание, за которым последовал тихий стук.

А потом сквозь завывания ветра донесся стон:

– Спенсер… верни… мне… мою… голову…

– Нееееет!

С отчаянным воплем я обернулся.

Я услышал визгливый смех. И увидел Фрэнка Формана, вышедшего из-за ряда могил. За ним следовал Бадди Таннер, а с ним – еще пара качков из нашей школы.

– Ну чё? Голову-то отдай! – потребовал Фрэнк. И вся компания дружно разразилась хохотом.

– И давно вы тут торчите? – выдавил я. – И что вы тут вообще делаете.

Фрэнк усмехнулся Одре.

– Да вот Одра сказала, что у вас тут типа пикничок. А нас чего не позвали?

– Никакой не пикничок, – огрызнулась Одра. – Я же тебе говорила, Фрэнк: не приходи.

– И мы уже все равно уходим, – добавил я и направился к воротам.

Фрэнк тут же преградил мне путь.

– Точно, Спенсер? – поддразнил он. – Точно не хочешь остаться?

– Дайте нам передышку, ребята, – взмолилась Одра. – Вы не остроумны. И потом, тут холодно и…

– И упыри, – вырвалось у меня.

Я тут же пожалел об этом, но слово – не воробей.

Вот кто меня за язык тянул? Ведь знал же, что этого они мне вовек не забудут!

– Упыри? – фыркнул Бадди. – Прикинь, Фрэнк, он реально верит в эту фигню.

– Еще бы не верил! – ответил Фрэнк, усмехнувшись мне. – А все потому, что сам упырь!

– Пропустите нас! – потребовал я.

Но Фрэнк сграбастал меня за плечи. Фонарик выпал у меня из руки.

Он стукнулся о надгробье, отлетел в траву и погас.

– Спенсер не хочет уходить, – гнул свое Фрэнк.

– Потому что он – упырь! – согласился Бадди. – Он кладбищенский упырь!

– Спенсер – упырь! – подхватили те двое качков.

– Отвалите! – заорал я, надеясь, что мой голос звучит храбро. Я вырвался из фрэнковой медвежьей хватки, схватил Одру за руку и приготовился бежать.

– Ну что же ты, Спенсер, ты же не хочешь уйти! – не унимался Фрэнк. – Ты же хочешь остаться здесь, да? С друзьями-упырями?

– Оставь его в покое, – потребовала Одра.

– Эй, мы же просто дурачимся! – ответил Фрэнк. Он снова схватил меня и прижал к дереву.

– Эй, ты чего еще удумал?! – воскликнул я, чувствуя, что весь взмок – даром что холод был лютый.

Потом я увидел в руках одного из парней веревку – и у меня затряслись поджилки.

– Что вы собираетесь делать?! – закричала Одра. – А ну оставьте его в покое! Это не смешно. Пошли отсюда, Спенсер.

Фрэнк оттащил меня от дерева и припечатал спиной к высокому надгробью. Холод от камня ощущался даже через куртку.

Я размахнулся, чтобы хорошенько врезать.

Но Бадди и еще один парень пришли к нему на помощь. Они скрестили мои руки у меня за спиной.

Я принялся лягаться. Я пытался вырваться на свободу, но Фрэнк и его дружки держали меня крепко.

– Вы слишком далеко зашли! – взвизгнула Одра. – Это тебе не шутки, Фрэнк! Ты этого не сделаешь!

Фрэнк рассмеялся.

Одра повернулась ко мне:

– Не бойся, Спенсер. Я бегу за помощью! – и побежала к воротам.

– Отпустите! – завопил я и принялся извиваться и вырываться с новой силой.

– Кладбищенский упырь! Кладбищенский упырь! – затянули парни, крепко привязывая меня к надгробью.

– Отпустите. – Я принялся отчаянно лягаться. Но они на это лишь крепче затянули узлы.

– Покедова, упыыыыырь! – провыл Фрэнк. После чего они всей гурьбой бросились бежать.

Этого не может быть! – думал я, отчаянно пытаясь отвязаться.

Привязан к надгробью, на кладбище Хайгрэйва, посреди ночи!

– Стойте! Пожалуйста! – крикнул я им вслед. – Не оставляйте меня здесь!

Сердце бешено колотилось. Спиной я ощущал могильный камень – холодный-прехолодный.

– Пожалуйста, вернитесь!

– Пожалуйста, вернитесь! Фрэнк, вернись! Эй, парни! – проорал я.

До меня донесся их смех – они бежали вниз по склону холма.

– Помогите мне! Эй, парни! Не бросайте меня здесь! – взмолился я.

Я задергался в путах, зовя на помощь.

И застыл, услышав над головой какое-то хлопанье.

Волна ледяного воздуха обдала лицо. Снова захлопало, а потом что-то чиркнуло меня по щеке.

Летучие мыши!

Дюжины разъяренных летучих мышей. Мои вопли спугнули их с деревьев.

Я пытался пригнуться, а эти твари принялись носиться у самого моего лица. Я разглядел их сверкающие злобой красные глазки и ощутил на лице еще один порыв холодного ветра.

Они носились туда-сюда, щелкая зубами и посвистывая, а их крылья трепетали совсем-совсем рядом.

– Пожалуйста… – выдавил я. – Пожалуйста…

Еще один взмах крыльев. Еще одна вспышка красных глазок.

А потом они вдруг исчезли в кронах деревьев.

Воцарилась тишина.

Если не считать бешеных ударов моего сердца.

– Спенсер, не впадай в панику, – сказал я себе вслух. – Ты не останешься здесь на всю ночь. Кто-нибудь тебя выручит. Одра ушла за помощью. Она кого-нибудь приведет. Они вот-вот будут здесь.

Снова поднялся ветер. Он подхватил с земли сухие ломкие листья и метнул сор мне в лицо.

Старые деревья поскрипывали.

Где-то неподалеку раздался низкий протяжный стон, отчего у меня екнуло сердце.

– Где же Одра? – спросил я вслух. – Чего она так долго?

Я отчаянно вглядывался в ряды потемневших надгробий, пытаясь ее разглядеть.

Ну где она? Неужели решила бросить меня здесь? Она не могла!

Или все-таки могла?

Я рванулся, пытаясь ослабить веревку. Она обвивала тело от плеч до середины бедер, крепко прижимая руки к бокам.

Я изо всех сил напряг грудь. Но ослабить путыы не удалось.

Я извивался и поводил плечами растянуть веревку. Толку – ноль.

Собрав все силы, я попытался высвободить пальцы. Но веревка лишь больно впилась в кожу.

– Что толку?

С тяжелым вздохом я привалился спиной к надгробию. И смотрел на старые могильные камни, омытые светом полной луны.

– Что?!

Неужели одно из надгробий сдвинулось? Неужели накренилось набок?

Нет. Это мне показалось, что оно двигалось. А оно не двигалось вовсе, увещевал я себя. Это просто обман зрения, иллюзия, вызванная мерцающим светом луны.

Но я моргнул и уставился на него – просто чтобы убедиться. Теперь накренилось соседнее с тем надгробие!

Я услышал еще один протяжный стон – на сей раз ближе.

Деревья трещали. Ветер раскачивал их корявые голые ветви.

Сдвинулось еще одно надгробье. С громким треском оно завалилось назад.

Еще один жуткий стон, совсем близко… буквально у меня за спиной.

– Нет! – кровь стучала у меня в висках.

Я должен отсюда вырваться!

Я бился, извивался, корчился – рвался из пут.

– Кто-нибудь – помогите! Вытащите меня отсюда!

Я ахнул, когда зеленый туман поднялся из-под скрипящих, опрокидывающихся надгробий.

Сперва он поднимался медленно. Потом – все быстрее и быстрее. Он быстро густел, распространяя тошнотворное кислое зловоние.

Вонь сделалась еще сильнее, когда туман закружился вокруг меня. Я начал давиться. Я закричал, когда он захлестнул мое лицо, покалывая кожу и обжигая глаза.

Но прежде чем я забился в путах, из омерзительной пелены донесся хриплый голос:

– Мне… нужно… твое… тело…

– Кто здесь?! – выдохнул я. – Кто это? Фрэнк? Фрэнк, это твои проделки?

– Мне… нужно… твое… тело…

Голос был сиплый, словно кашель на ледяном ветру. Такой слабый… и такой холодный.

– Фрэнк? – завопил я. – Развяжи меня! Фрэнк? Бадди?

– Мне… нужно… твое… тело…

– Фрэнк?

Ледяной зеленый туман поднимался вокруг меня. Я вдруг почувствовал себя очень и очень слабым.

Что со мной происходит?

Я хотел еще раз попробовать ослабить веревку, но не мог даже шевельнуть рукой… не мог напрячь ни единого мускула.

Мои колени подогнулись.

Я отчаянно пытался держать голову прямо. Я ощущал такую слабость… такую слабость…

– Кто-нибудь, помогите, – выдавил я; теперь я мог лишь шептать.

– Твое тело… отдай мне свое тело!

– Нет, – выдохнул я.

Но вдруг почувствовал головокружение. Ужасное головокружение и ужасную слабость.

Я чувствовал, как что-то вдавливается мне в макушку. Что-то холодное и твердое. Словно ледяная рука зарылась в мой скальп.

И протискивалась… протискивалась в голову.

Я пытался протестовать. Пытался кричать.

Но не смог даже рта открыть.

И такая слабость…

От ужасной тяжести пульсировал лоб. Казалось, мои мозги вот-вот взорвутся!

Я… я не могу думать! – внезапно осознал я. Я не мог вспомнить ни одного слова. Я не мог думать ни о чем.

И боль. О, какая боль!

Безжалостный холод спускался вниз – через грудь, через руки, через ноги…

Давил меня. Давил так крепко, что я не мог дышать.

Не мог дышать…

Не мог думать…

А потом я услышал треск, будто что-то разорвалось.

Как будто разорвалась застежка-«липучка».

Как будто разорвалась рубашка.

Как будто сама кожа разорвалась на клочья.

И я почувствовал, что плыву. Плыву ввысь, ввысь. Плыву совершенно свободно.

Плыву в воздухе над густым зеленым туманом.

Я отчаянно вглядывался в зеленое марево. И в какой-то миг увидел себя!

Паря в тумане, я смотрел на собственное тело, все еще привязанное к могильному камню.

Я пытался закричать. Я хотел завопить в голос, взывая к собственному телу далеко внизу.

Но не смог издать ни звука.

Как я могу находиться в двух местах сразу? Как я могу быть и здесь, наверху, и там, внизу? – в ужасе думал я.

Плывя сквозь туман, я попытался закрыть руками лицо.

Рук не было!

Я закружился на ветру, пытаясь разглядеть свои ноги, свои ступни…

Их тоже не было!

К своему ужасу я понял, что стал невидимым.

Я – это я. Я – всего лишь голый разум! Разум, парящий над собственным телом.

А потом… потом начался подлинный ужас. Я беспомощно наблюдал, как внизу мое тело пошевелило пальцами. Вытянуло ноги. А потом помотало головой – моей головой! – из стороны в сторону.

Потом моргнуло.

И улыбнулось.

Улыбнулось моими губами – но не моей улыбкой. Мои ноздри раздувались. И губы двигались иначе. Уголки губ опустились, образуя циничную, жестокую усмешку.

Недоверчиво взирая на все это с высоты, я опять попытался закричать. И опять не смог издать ни звука. Там, внизу, моя голова повернулась. Оно подняло ко мне глаза, словно могло меня видеть.

– До свидания, Спенсер, – сказало оно почти моим голосом. Немножко хрипловатым, немножко грубоватым – но почти моим.

Как «до свидания»?!

Я смотрел в собственные глаза, блестящие в лунном свете. Усмешка на моем лице сделалась еще гаже.

– Ты нарушил мой покой. Твое тело теперь – мое. Долго же пришлось ждать!

– Ты что, восстал из могилы?! – вскричал я. Беззвучным криком. Это не было звуком. Это была мысль. Несмотря на ужасную панику, я снова мог думать.

– Ты упырь? – спросил я. – Ты настоящий кладбищенский упырь?

– Больше нет. Отныне я – это ты.

Он мне ответил. Я не мог говорить, но он меня слышал. Он мог слышать мои мысли.

– Ты не можешь забрать мое тело! – завопил я. Я пытался опуститься ниже. Пытался влететь обратно в свое тело.

Но двигаться я не мог. Тяжелая пелена тумана словно бы удерживала меня на месте.

– Ты меня слышал?! Ты не можешь забрать мое тело!

– УЖЕ забрал! – радостно ответил упырь моим голосом.

– Нет! – взвыл я. – Нет!

И тут, сквозь ледяную мглу, до меня донеслись чьи-то голоса.

– Он где-то здесь!

Голос Одры!

– Вот тут они его привязали! – ее слова доносились откуда-то снизу. А вот и она – несется вприпрыжку по крутому склону. И кто это бежит следом? Мои и ее родители!

– Где! Где он?! – услышал я мамин крик.

А потом я увидел, как Одра указывает на высокое надгробье, к которому было прикручено мое тело.

– Спенсер! Спенсер! – Мама кинулась к моему телу. – Ты в порядке?!

В ужасе смотрел я, как моя голова кивнула.

– Не боись! – папа принялся возиться с узлами. – Щас выручим.

Паря в тумане, я увидел, как губы упыря – мои губы – растянулись в усмешке. Усмешке победителя. Его глаза – мои глаза –широко раскрылись от счастья.

Пронизывающий кладбищенский ветер неумолимо толкал меня вперед, пока я парил у них над головами.

– НЕТ! – кричал я им. – Не отвязывайте его! Он – не я! Пожалуйста, не отвязывайте его!

– Это не я! Не отвязывайте!

Но они меня не слышали. Они ведь не умели читать мысли…

Меня охватила паника. Что же происходит? Что со мной случилось?

Я могу их видеть. Я могу их слышать. Почему же они не видят и не слышат меня? – недоумевал я, паря над их головами.

Как бы то ни было, мой разум и мое тело оказались разделены – это я понимал.

– И у меня больше нет тела! – простонал я.

Теперь я парил в каких-то дюймах от их макушек. Я мог бы протянуть руку и дотронуться до них. Но для этого у меня не было ни кожи, ни пальцев, ни рук, ни тела.

Даже голоса я лишился…

Но я могу видеть, и я могу слышать, сказал я себе. И чувства у меня остались, понял, я, когда порыв ледяного ветра заставил меня задрожать.

Еще не все потеряно, убеждал я себя. Еще есть надежда.

Я наблюдал, как папа сдернул с моего тела веревку.

Мое тело оказалось на свободе.

Все собрались вокруг него. Все заговорили как один – взволнованно, обеспокоенно, сочувственно.

Мама обняла поселившегося в моем теле упыря. Папа ободряюще сжал ему плечо.

Мое тело растирало запястья там, где в них врезалась веревка. Вытягивало руки. Сгибало-разгибало колени.

Мои колени.

Спенсер, ты в порядке? – спросила Одра.

Мои глаза уставились в ее.

– Я… я в порядке, – прокаркало мое тело. – Охрип маленько. От крика, наверное.

– Какая удача, что Одра была с тобой, – заявила Одрина мать.

– Скорей домой, – сказала мама. – Мне не терпится позвонить родителям Фрэнка Формана. У этого мальчика будут серьезные неприятности.

– Понятия не имею, зачем он меня тут привязал, – вставило мое тело. – Выпендривался, наверное. – Он улыбнулся этой своей улыбочкой. Которая не была моей.

Беспомощно смотрел я на них сверху – невидимый, задыхающийся от ужаса. Что же мне делать? – спрашивал я себя. Не могу же я позволить им уйти… с ним.

Думай, Спенсер!

Я окинул взглядом кладбище и обнаружил валяющийся на земле фонарик.

Эврика! Я подниму его. Я помашу им перед ними. Это привлечет их внимание!

Да!

На крыльях ветра я устремился вниз… вниз…

И потянулся за фонариком.

Хватай его. Хватай его, Спенсер, приказал я себе.

Быстрее!

Но… нет.

Нет. Нет…

Я не мог его поднять.

Я чувствовал, что тянусь рукой… судя по ощущениям, рука у меня была.

Судя по ощущениям, она свободно проходила через фонарик.

Я – воздух, печально подумал я. Ничего, кроме воздуха.

– Пойдем домой! – я увидел, как папа обнял мое тело рукой за плечи. – Ну и ночка выдалась!

Я смотрел, как мое тело прижалось к папиному боку, и они вместе пошли прочь.

– СТОЯТЬ! – завопил я. – СТОЯТЬ!

К моему несказанному изумлению, мое тело и впрямь остановилось.

– Чуть не забыл! – сказало оно. Потом нагнулось и подхватило с земли рюкзачок Джейсона. – Ну как я мог!

– Тут холодно, – поежилась Одра. – Идемте уже!

– Стойте! – умоляюще кричал я им вслед. – Послушайте! Это не я! Это упырь!

Упырь оглянулся через плечо. Он уставился в ночной воздух – прямо на меня.

Он и видеть меня может, понял я. Он видит, как я тут беспомощно летаю.

Его лицо расплылось в злорадной усмешке.

Одра тоже оглянулась. Ее взгляд скользнул по мне, затем – по рядам надгробий. Потом она отвернулась и повела упыря в моем теле вниз с холма.

– Что же мне делать! – взвыл я. – Я должен их предостеречь. Я должен как-то сообщить им, что он – не я. Я должен вернуть свое тело!

Но как?

Я полечу за ними. Вот как. А уж дома-то я найду способ привлечь их внимание.

Не сказать, что это был гениальный план, но другим я не располагал.

Я видел, как они миновали ворота. И уже хотел последовать за ними.

Но ветер взметнул меня вверх и отшвырнул прочь.

Я сделал еще одну попытку, отчаянно стараясь прорваться через густой туман и мощный ветер.

Нет. Я чувствовал, что лечу назад… назад…

Назад – к двойной могиле со свернутым камнем. Назад – к высеченной в граните вороне и зловещему предостережению под ней: «НАШ ПОКОЙ ТЫ НАРУШИЛ НА СТРАХ СВОЙ И РИСК».

А потом, к своему ужасу, я почувствовал, что меня тянет вниз.

Вниз, во тьму. Вниз, в зияющую могилу.

– Нееееет! – завопил я. – Я не мертвый!

Но меня окружила темная земля. Холодная, твердая земля

– Пожалуйста! – кричал я. – Не хороните меня! Я же живой! Я не хочу умирать!

Я собрал все силы.

Я напрягался, как только мог.

Но не мог даже пошевелиться. А потом вдруг почувствовал себя ужасно измученным.

– Прекрати борьбу… – нашептывал чей-то мягкий, вкрадчивый голос. – Сдайся… Усни… навечно…

Уснуть навечно, подумал я. Да.

Я расслабился.

Я прекратил бороться. Я почувствовал, как вся энергия утекает из моего бесплотного тела.

Да. Уснуть навечно.

Где-то в вышине ревел ветер. Деревья скрипели и стонали.

Я услышал оглушительный треск; это была ветка дерева. Ветер сломал ее – и она обрушилась на могилу.

Этот звук словно бы пробудил меня ото сна.

Вернул к жизни, словно удар электрического тока.

– НЕЕЕЕТ! Я не сдамся! – вскричал я. – Я не хочу быть погребенным!

Испытав внезапный прилив сил, я устремился вверх… вверх – сквозь слой земли.

И вырвался на свободу.

Да!

Я снова чувствовал ветер. Такой холодный и свежий.

Я летал над могилами. Вихрь кружил меня над вершиной холма, швыряя то туда, то сюда.

У меня нет никаких сил, понял я.

Я не властен над собою.

Без тела я совершенно беспомощен. Лечу, куда ветер подует.

– Я хочу вернуть мое тело! – плакал я, а вихревые потоки кружили и вертели меня.

Неужели упырь действительно решил забрать мою жизнь?

Неужели он собирается навсегда остаться Спенсером Казимиром?

Нет, решил я. Он – упырь. Мое тело понадобилось ему, чтобы вырваться из могилы.

И теперь, когда он своего добился…

Теперь, когда он своего добился – что он намерен делать?

Мои родители, мои братья и сестренка… неужели они в опасности?!

Пока не выберешься – не узнаешь, – сказал я себе.

Но как? КАК?

Ух! Порыв ветра швырнул меня вниз.

Я увидел огонек, мерцающий над могильным камнем. Потом еще один. И еще.

Небольшие вспышки яркого света мерцали над каждой могилой.

А потом из тумана начали возникать темные силуэты. Фигуры поднимались вокруг меня – поднимались из могил.

Люди?

Нет. Не люди.

Тени людей. Их силуэты были бледны, почти прозрачны. Тени парили над могилами, и пустыми, безжизненными глазами смотрели в никуда.

Кружась на ветру, я в бессильном ужасе смотрел на подымающиеся фигуры. Я видел людей, старых и молодых, с иссохшей кожей и провалившимися глазами. У кого-то не было рук. У кого-то – зубов.

Некоторые практически разложились.

Молодая женщина парила над могилой. Клочья светлых волос облепили череп. На ней было бледно-розовое платье, заляпанное пятнами грязи и наполовину источенное копошащимися белыми червями.

Из могилы поднялся мужчина. Длинные темные волосы спадали вниз – аккуратно зачесанные, они окружали лишь голый череп без кожи и глаз. Из пустой глазницы высунул голову жук. Мужчина усмехнулся мне – ужасной усмешкой раздробленных челюстей.

Тень старухи взметнулась над другой могилой – и я ахнул. Блестящие серые слизни – сотни, не меньше! – облепили макушку и затылок ее пожелтевшего черепа.

Она медленно повернулась и уставилась на меня единственным глазом, уцелевшим на лишенном плоти лице.

Мужчина в гниющем черном костюме поднялся из еще одной могилы. Он поднял мертвое лицо к небу и разинул рот, словно пробуя ветер на вкус.

А потом тоже уставился на меня.

– Отныне ты один из нас, – прошептал он. Он высунул язык, черный, гниющий, и облизал изрезанные глубокими трещинами губы.

– Ты упырь, – прошептал он. – Ты кладбищенский упырь.

– Ты кладбищенский упырь, – повторила за ним и старуха, скребя пальцами затылок.

– Добро пожаловать! – прохрипел молодой человек. – Добро пожаловать в мир нежити!

– Так легенды не врали! – выдохнул я. – Упыри действительно встают из могил по ночам! И действительно парят над надгробьями!

– Да. Легенды не врали, – проскрипела старуха. – Ночами мы бродим по кладбищу. Мы не можем уснуть.

– Будь с нами, Спенсер. Пари вместе с нами над могилами! Отныне ты один из нас. Отныне ты – кладбищенский упырь! – провозгласил мужчина.

– Не хочу я быть упырем! – вскричал я. – Не хочу я парить над могилами! Я хочу вернуть свое тело!

– Тебе не вернуть твое тело, – прошептал мужчина.

– Оно пропало, – прокаркала старуха.

– Пропало… Пропало… – затянули другие упыри, поднимаясь из могил. – Твое тело пропало, Спенсер. Отныне ты – один из нас.

– Нееееет! – завопил я. Ветер подхватил мой крик и унес в небеса.

Безобразные, ухмыляющиеся упыри не обратили на это никакого внимания. Пока я в ужасе смотрел на них, они сформировали круг. Костяная рука лежала в костяной руке. А потом они закружились в танце.

Танец мертвецов.

Туман поблек, и темные фигуры кружились в свете луны. Неуклюже изгибались в пляске, шаркая ногами. С отвратительными усмешками на изуродованных, разлагающихся лицах.

Танцевали и танцевали, а я парил над ними.

И тут я почувствовал, как что-то тянет меня к ним. Тянет мимо них – к поваленному надгробью. Незримая сила безжалостно затягивала меня обратно в разверстую могилу.

– Нет! – закричал я. – Я не желаю быть упырем! Я не хочу жить на кладбище! Я хочу вернуть мое тело! Скажите, как мне вернуть его обратно!

Упыри прервали свой жуткий танец.

И в тот же миг неведомая сила отпустила меня.

– Он хочет вернуть свое тело! – старуха закудахтала от смеха.

– Оно пропало. – Мужчина в черном костюме выплыл из круга и направился ко мне. – Я же сказал тебе – твое тело пропало.

– Пропало… Пропало… – затянули остальные упыри.

– Да понял я, что пропало! – рявкнул я. – Но я его верну!

– Пропало… Пропало… – гудели мертвые голоса.

– Тебе ни за что его не вернуть, – заявил мужчина.

– Почему?! – крикнул я.

– Разве ты не знаешь, кто украл твое тело? – спросил он.

– Нет. Не знаю.

Хор упырей резко умолк. Никто больше не пел. Все как один они повернулись к мужчине.

– Твое тело похитил Освальд Мэнс, – сказал мужчина. – Ты опрокинул его надгробье. Ты его разозлил.

– Это вышло случайно, – сказал я. – Я все ему объясню. Я заставлю его вернуть мое тело.

– Освальд Мэнс никогда тебя не простит, – прошептал мужчина. – Освальд Мэнс – редкостный мерзавец. Он и его брат были до того исполнены злобы, что некоторые называли их воплощением Зла.

– Освальд Мэнс и его братец спалили дотла половину нашего города, – прокаркала старуха. – Они предали его огню – так, забавы ради. Погибли люди. Сколько людей погибло… – ее голос сорвался.

– Тебе никогда не отнять твое тело у Освальда Мэнса! – сказал мужчина. – Освальд слишком подл, чтобы вернуть его.

– Я верну его! – завопил я. – Меня не волнует, насколько он подл! Это мое тело, а не его! Должен же быть способ его вернуть!

– Способ есть. Скажи ему. Скажи ему… – забормотала старуха.

– Как? – воскликнул я. – Как мне его вернуть? Расскажите!

– Разбирайся сам, – ответил мужчина.

Я пытался добиться от упырей большего, но они отказывались говорить. Вместо этого они вновь закружились в медленном танце смерти.

Я смотрел на них, на их изможденные, безжизненные лица. Я беспомощно плыл, глядя на эти тени безжалостной смерти, глядя, как корчатся в пляске их изуродованные тела – и вновь почувствовал ту неумолимую силу. Она потянула меня обратно в раскрытую могилу.

Я должен выбраться с этого кладбища! – Я отчаянно боролся с невидимой силой. Но как? Как мне это сделать – без тела?

А упыри все отплясывали свой беззвучный танец среди могил, вскидывая негнущиеся ноги, хрустели костями рук и пальцев, и запрокидывали к луне ухмыляющиеся скелетированные лица.

Я чувствовал, как меня затягивает вниз… вниз, в холодную темную могилу.

Но тут мощный порыв ветра внезапно подхватил меня и понес прочь от пляшущих упырей.

Ветер пронес меня над кривыми деревьями и швырнул оземь.

Я почувствовал, что лежу, распростершись, на земле, на толстом ковре из палой листвы. А потом листья зашелестели, будто перешептываясь.

Сперва звук был тихим.

Потом сделался громче.

Сухой хруст. Что-то двигалось среди листьев. Что-то приближалось.

Хруст нарастал. Становился все громче и громче, пока не превратился в рев.

Скользя среди листьев, я вглядывался в направлении, откуда доносился пугающий звук.

И прислушивался… Прислушивался…

Пока не увидел крыс.

Темно-серым морем катились они сквозь сухую листву, захлестывая волнами надгробные камни. Дюжины дюжин крыс сновали по земле, хлеща чешуйчатыми хвостами по листьям и пронзительно визжа от голода.

Тощие, голодные крысы, рыщущие в поисках пищи.

Обнюхивающие землю.

Обнюхивающие могилы.

Вынюхивающие жертву.

Я в ужасе смотрел, как из-под какого-то надгробья выскочил перепуганный кролик.

Крысы хлынули вперед.

Кролик поднялся на задние лапки и замер, скованный ужасом.

Волна серой шерсти захлестнула несчастное создание. Кролик исчез в колышущемся сером море.

Все произошло молниеносно.

Крысы рассыпались в стороны, сосредоточенно пережевывая кровавые клочья нежного мяса.

За считанные секунды от кролика осталось всего ничего. Ошметки мышц. Лужа крови. И дочиста обглоданные косточки.

С отвращением смотрел я на беснующихся крыс.

С отвращением – и отчаянием.

Я смотрел на крыс… и внезапно понял, что должен сделать.

Крысы разбились на небольшие группки, догрызая останки своей жертвы. Острые зубы кромсали последние клочья кроличьей плоти.

Мне нужно тело, сказал я себе.

Мне не сбежать с кладбища без тела.

Я – всего лишь воздух. Я буду летать здесь вечно. Если, конечно, меня не затянет в могилу.

Смогу ли я вторгнуться в чужое тело, как упырь вторгся в мое?

Смогу ли я заполучить себе другое?

Внизу, подо мной, встала столбиком крыса: живот раздулся от крольчатины, красные глазки горят в темноте.

Накатила волна дурноты.

Неужели я и впрямь решил вселиться в крысиное тело?

Я отвернулся от этой твари. Уже одна мысль казалась ужасной и омерзительной.

Спенсер, ты обязан предупредить свою семью, убеждал я себя. Освальд Мэнс – настоящий подонок.

Над твоей семьей нависла угроза. И все, что он с ними сотворит, будет твоей виной.

Ведь он – в твоем теле!

Попробуй! Попробуй вселиться в крысу.

Это поможет тебе отсюда выбраться. Это поможет тебе добраться до дому.

А потом?

Что потом-то делать?

Давай сделаем хотя бы первый шаг.

Цепенея от страха, я все-таки смог повернуться к обожравшейся крысе внизу.

И ринулся в атаку.

Когда я устремился вниз, взгляд крысы взметнулся вверх, словно она могла меня видеть.

Ее хвост задергался.

Она повернулась, словно хотела удрать.

Но прежде чем она успела сделать еще хотя бы одно движение, я принялся втискиваться ей в голову.

Я хорошо помнил, как упырь вселялся в меня. Начал с головы и проталкивался вниз… вниз…

Получится ли у меня проделать то же самое с крысой?

Я сконцентрировался. Вниз… вниз… сквозь шерсть… сквозь кожу…

В раздутое тело.

Тесно… До чего же стало тесно! Тесно – и жарко. Я пытался уменьшиться, сжаться.

Сконцентрируйся… Сконцентрируйся…

Я чувствовал, как извивается и корчится несчастная крыса. Она билась в конвульсиях и верещала от ужаса.

Она отчаянно вращала головой из стороны в сторону, пытаясь от меня избавиться.

Я еще сильнее сосредоточился. Все свои мысли я направил на то, чтобы внедриться в крысу.

Глубже. Глубже.

Крыса билась на земле. Перекатывалась с боку на бок. Бешено тряслась всем телом.

Потом ее тело пробила последняя судорога – и несчастное создание обмякло. Оно повалилось на землю и застыло без движения.

Я огляделся. Как же горячо. Горячо и влажно.

Я пытался сфокусировать зрение. Все вокруг представлялось сейчас размытым серым пятном.

Я моргнул. Теперь у меня были веки. Настоящие веки, а значит – и настоящее тело!

– Я это сделал! – вскричал я. – Я внутри у крысы! Я вселился в крысиное тело!

Я пошевелил ногами – четырьмя короткими ножками.

Фе.

Я запищал:

– Не хочу быть крысой! Хочу быть собою!

Сейчас не время об этом думать, попенял я себе. Сейчас надо думать лишь о том, как добраться домой и предупредить семью о зловещем упыре.

Я повернулся, пробуя свои новые ноги в деле.

Глубоко вздохнул – и сорвался с места.

Я несся сквозь траву. Мои усики скребли по стебелькам.

Трава ужасно щекоталось. Набитое пузо волочилось по земле.

Я же крыса! – успокаивал я себя.

Я и воздух нюхал как крыса. И на мир смотрел крысиными глазами. Ветер ерошил мою шерстку. Позади волочился хвост.

Миллион совершенно новых ощущений! Пытаясь игнорировать их, я выскочил из травы и понесся к воротам.

– Кто-нибудь, помогите мне! Помогите мне!

Я остановился, услышав позади себя чей-то слабый, жалобный голосок.

Испуганно навострил уши.

Неужели обращались ко мне? Кто же это звал на помощь?

Я вглядывался в темноту, пытаясь сфокусировать свое странное новое зрение.

Никого. Ни души.

Я побежал дальше.

– Помоги… умоляю… – вновь послышался жалобный голосок.

Нет времени, решил я. Я не могу вернуться.

Я повернулся и засеменил вниз по склону холма.

Что же мне делать, когда я вернусь домой? Так ли гнусен Освальд, как говорили о нем упыри? Смогу ли я найти способ отнять у него мое тело?

Или же оно потеряно навсегда?

Сухие листья царапали мое брюшко, когда я повернул в направлении дома. На бегу мои острые коготки вонзались в грязь.

Двигаться так, почти стелясь по земле, было очень непривычно. Деревья и даже травинки возвышались надо мной, отчего я ощущал себя маленьким и беззащитным.

Зато нюх у меня был что надо. И даже слишком. Запах грязи так и шибал в ноздри.

Я бежал и бежал.

Прямо пере