Москва красная

Из дребезжащего динамика старенькой радиолы доносились сладкоголосые обрывки какого-то слезливого дореволюционного романса. По комнате витал навязчивый приторный запах духов «Красная Москва», а ещё здесь пахло чистым стираным бельём и распаренными бигудями.

Дана нехотя открыла глаза.

Первое что она увидела, был солидный профиль женской задне-филейной части, едва прикрытый шёлковой негой зелёной полупрозрачной ночнушки. Подняв глаза чуть выше, она увидела счастливую обладательницу этого чудесного филея - Елену, свою молоденькую соседку по комнате.

Сейчас Лена занималась своим любимым занятием – вертелась перед зеркалом. На голове у неё щерилась гора фиолетовых бигудей, сильно пережатых чёрными канцелярскими резинками, а сама она усердно накручивала свои непослушные рыжие локоны на очередную игольчатую трубочку.

Ленин макияж носил следы излишней поспешности, но при этом был бросок и ярок до неприличия. Лена очень гордилась своей модной «французской» косметикой, которую она приобрела у спекулянтов примерно год тому назад. Двумя небрежными мазками она нанесла на губы ярко-красную помаду и довольно вытянула их трубочкой, манерно посылая своему зеркальному отражению лёгкий воздушный поцелуй.

Лена работала медсестрой в реанимации 61-й городской больницы. У неё было две характерных черты: она всегда и всюду опаздывала и была вечно в кого-то влюблена. Никто не назвал бы Лену красавицей, но она, бесспорно, была существом довольно миловидным.

Кроме того, у Лены было одно неоспоримое достоинство: шикарная задница. Временами казалось, что она жила своей собственной легкомысленной жизнью. Про такую попу говорят: «Она плывет как каравелла». Когда Лена шагала по улице, мужчины, идущие сзади, начинали испытывать мощный душевный подъём. Они словно загипнотизированные шли за Лениным задом, похожие на свору голодных уличных псов, которых поманили жирной говяжьей котлетой. Самые решительные из них непременно приставали знакомиться. Они на бегу огибали соблазнительные Ленины контуры и нагло пытались вступить с ней в игривую беседу. У некоторых, правда, напрочь терялся дар речи, так как передняя часть Лениной фигуры не могла выдержать конкуренции с соблазнительной задней частью. Приходила на ум крамольная мысль о том, что когда природа создавала Лену, то она со всей страстью гениального скульптора бросилась ваять её задние изгибы, но времени на остальное не хватило, поэтому фронтальную часть фигуры пришлось грубо вырубить в виде квадратной вертикальной колонны. Тем не менее, за Леной всегда волочилась толпа жаждущих её внимания ухажеров, и скучать в одиночестве ей не приходилось.

Дана сладко потянулась на кровати и улыбнулась, глядя на Лену. Соседка была капельку младше неё, но они прекрасно ладили между собой и даже считались подругами.

- Доброе утро, Лена!

- Доброе утро, Даночка! Ты уже проснулась?

- Да, сегодня я работаю во вторую смену. Это так замечательно, можно ещё целых два часа провести в постели. Я смотрю ты при полной боевой раскраске. Кто этот счастливец?

Лена лукаво улыбнулась и подмигнула Дане из зеркала.

- К нам в больницу недавно пришёл один очень симпатичный молодой человек. Зовут Антон. Он хирург. Мы сегодня с ним вечером после работы в театр идём.

- Что за спектакль?

- Ой, не знаю, да и все равно мне! Ты же знаешь, я театр не люблю!

- Зачем тогда идёшь?

- Ну как же, нельзя же так сразу к мужикам в койку прыгать. У них тогда сразу интерес теряется. Надо сначала с ними и по театрам походить, и по кино, и поломаться чуток для виду.

- Помнится Лена, ты мне позавчера рассказывала про то, как тебя завотделением недавно грязно домогался. Саргасов, кажется его фамилия? С ним ты тоже по театрам ходишь?

- Подумаешь, раза два или три у нас с ним было. Ну и что? Это же нормальный рабочий момент, даже можно сказать, служебная необходимость. Антоша – это совсем другое дело.

- Ой, Ленка, сколько я тебя знаю, у тебя каждый новый доктор – «совсем другое дело»!

К сексу у Лены было донельзя легкомысленное отношение. Для неё потрахаться было все равно, что высморкаться. Ещё со времен медицинского училища она впитала в себя тайную философию сестринского дела: «Секс с начальством, то есть со старшими докторами, должен восприниматься младшими медработниками в качестве поощрения и как результат одобрения их работы».

Лена понимала, что в реанимации, где люди балансируют на грани жизни и смерти, у доктора есть только два способа быстро снять стресс: алкоголь и секс. После алкоголя работать невозможно, да и выгоняли за это в два счёта. Ну, а секс между врачами и медсёстрами напротив, практиковался регулярно, и это при том, что почти все врачи в отделении были женаты. Особенно жесткий, безжалостный и бескомпромиссный секс происходил в ночную смену. Даже шипящие звуки работающих аппаратов искусственной вентиляции лёгких не могли заглушить сдавленные стоны, исходящие из ординаторской.

Удивительно, но при этом у Лены вне больницы была совершенно чистая, ничем не запятнанная репутация. А всё дело в том, что мужики после постельных происшествий с Леной окружающим об этом не хвастались и никому ничего не рассказывали. Причина такого поведения оставалась загадкой.

Навертевшись перед зеркалом вдоволь, Лена вскочила с табуретки и стала лихорадочно одеваться. Результатом наведения марафета она, по-видимому, осталась довольна. Она открыла ящик старого коричневого комода, который они с Даной делили на двоих, и принялась нервно перебирать сваленные в одну кучу вещи. Лена была очень требовательна к своей внешности, но вот с домостройным порядком и аккуратностью у неё были большие проблемы.

Наконец, она с победоносным воплем вытащила из ящика добротные нейлоновые чулки телесного цвета, которые долго скрывались от неё за старомодными бабскими трусами в полосочку и коробкой шоколадных конфет «Осенний вальс». Пока она натягивала на одну ногу чулок, уже окончательно проснувшаяся Дана решила пошутить:

- Так ты после театра домой ночевать придёшь?

- Ну, даже не знаю, надеюсь, что всё-таки нет! Он, правда, с мамой живёт, поэтому стопроцентную гарантию дать не могу.

Лена уже нацепила на себя второй чулок, и теперь завязывала шнурки на ботинках.

- Дан! А хочешь, я тебе тоже какого-нибудь красавца подыщу? Тебе не надоело вечера в одиночестве проводить?

- Только не начинай эту песню заново, очень тебя прошу!

- Уверена? – переспросила Лена.

- Спасибо за предложение, но мне как-то не хочётся, - спокойно ответила Дана.

В последнее время Лена возомнила себя сводницей и постоянно предлагала ей не совсем приемлемые кандидатуры для встречаний. То про студентика какого-нибудь желторотого расскажет, то про какого-нибудь непьющего и посему очень принципиального работника колбасного цеха.

Один раз, устав от уговоров этой приставучей свахи-любительницы, Дана согласилась пойти на свидание с парнем, который играл на контрабасе в каком-то подмосковном оркестре. Надо ли говорить, что потенциально романтическая встреча закончилась полным провалом.

Парень оказался потомственным музыкантом, и всё свидание рассказывал ей скучные и неинтересные истории, связанные с классической музыкой. При этом он постоянно сморкался, кашлял, чего-то искал в своих длинных, немытых волосах и даже жаловался на маму, испортившую ему всё его детство бесконечными занятиями на этом тяжёлом, неприподъёмном контрабасе. А он, мол, всю жизнь мечтал играть на блок-флейте! Уж очень ему её тембр нравился! Дану не по-детски раздражала классика, но она решила дать нытику последний шанс и объявила ему, что голодна. Парень сориентировался и со словами: «Я щас», быстро умотал куда-то. Вернувшись, он принес с собой два плавленых сырка «Дружба» и довольно протянул один из них Дане, у которой от подобного обхождения даже глаз задёргался. В итоге, парень очень удивился, когда она размазала этот сырок ему по лицу.

После этого скандала, Лена немного притихла, но своих своднических попыток полностью не оставила, и сейчас решила сделать ещё один плавный заход:

- Ну как знаешь! По мне, так тебе давно пора на всё наплевать и срочно пойти куда-нибудь развеяться.

- Хорошо, я подумаю, - произнесла Дана каким-то нейтральным, ничего не выражающим тоном.

Лена в последний раз подушилась своей любимой «Красной Москвой» и вышла из комнаты.

Когда за Леной захлопнулась дверь, Дана волевым решением заставила себя подняться с кровати. За окном моросил мелкий дождь. Из-за открытой форточки в комнате было немного прохладно, поэтому Дана зябко куталась в толстое, тёплое одеяло на пуху. От природы она была чрезмерно теплолюбива и даже этим жарким летом она была вынуждена спать под ним. Она бросила взгляд на настенные деревянные часы с кукушкой, которые Лена привезла из своей родной Тулы. Сама кукушка, к счастью, не функционировала, зато с часовым механизмом был полный порядок. Часики показывали начало одиннадцатого. До начала работы ещё оставалось почти три с половиной часа. Дана немного походила по комнате и мечтательно приземлилась на табуретку перед зеркальным трюмо.

Она внимательно посмотрела на своё отражение. Слов нет, она всё ещё молода и красива. Молода-то, молода, но уже далеко не девочка. Всё-таки в июле ей исполнилось двадцать шесть. Это, конечно, ещё не старость, но она уже давно стала понимать разницу между двадцатилетними девушками и тридцатилетними женщинами. Дана пока находилась ровно посередине. Конечно, если пить, курить и не заниматься собой, то и в двадцать лет можно выглядеть на все сорок. Таких примеров вокруг было сколько угодно. Человеческий организм несовершенен и, как у всякой сложной конструкции, у него есть свой ограниченный ресурс.

Скрупулёзно изучив своё лицо, Дана заметила маленькую, почти незаметную мимическую морщинку посередине лба. И когда только она успела появиться? Это первый звоночек. С годами таких морщинок будет появляться всё больше и больше и, рано или поздно, они покроют всё её красивое лицо, подобно тому, как пыльные серые дороги уродливой лентой пересекают то место, где раньше росла молодая дубовая рощица.

Дана практически не пользовалась косметикой. Единственное, что она делала – это подводила глаза чёрным тонюсеньким карандашом. Она, надо сказать не без основания, считала, что тёмная обводка придает им загадочную выразительность.

Она сбросила с плеч одеяло и стянула с себя ночную рубашку. Под ней оказалось чёрное кружевное бельё. И не абы какое белье, а самое настоящее французское, импортное. Спасибо Александру Михайловичу, её бывшему свёкру. Достать такую хорошую вещь без него было бы очень не просто. Дана всегда спала в нижнем белье, потому, что хорошо училась в школе и знала, что большая грудь, как и всё на этой планете, подчиняется Всемирному закону тяготения, и без должной поддержки эта тяжелая красота быстро приходит в негодность. А своей грудью она очень гордилась. А вот за это – отдельное спасибо маме. Это её хорошее наследство.

Дана подошла к табуретке, на которой стоял небольшой эмалированный чайник с красными вишенками, открыла крышку и удовлетворено кивнула головой. Воды в чайнике было вполне достаточно, и это означало, что не надо выходить в коридор, идти в туалет и набирать её из-под крана. Рядом с чайником, на старом январском номере газеты «Правда» лежал громадный кипятильник, который достался ей по наследству от отца, профессионального военного. Дана опустила кипятильник в воду и включила его в розетку. Через несколько минут из чайника повалил пар. Дана взяла со стола пачку индийского чая «Три слона» и отсыпала ровно одну чайную ложечку в свою любимую оранжевую чашку.

У чашки в нескольких местах по краям были сколы и, по правде говоря, её уже давно стоило выбросить. Но эта самая чашка была с ней все нелёгкие студенческие годы, и Дана воспринимала её как свой счастливый талисман. Она сделала первый обжигающий глоток, и это её немного взбодрило.

А ведь папа так мечтал, чтобы она стала врачом! Он был просто счастлив, когда Дана поступила в медицинский институт. К сожалению, рак лёгких наша советская медицина лечить так и не научилась, поэтому увидеть, как его дочь с отличием закончила «мед», отцу было не суждено.

- Бедный папа! А ведь он так хотел получить звание майора. Не успел…, - тихо прошептала она.

В глазах предательски защипало, но Дана быстро поборола в себе желание поплакать и усилием воли заставила себя улыбнуться.

По типу характера Дана была перфекционистом и поэтому в своей жизни она всё старалась делать правильно. Как надо.

Дана довольно рано вышла замуж. Как и следовало ожидать, её избранником стал интеллигентный, симпатичный и очень перспективный молодой человек, сын крупного чиновника из министерства внешней торговли СССР.

С Мишей она познакомилась, когда училась на четвёртом курсе. Её приятельница Даша, с которой они в то время были весьма дружны, однажды уговорила Дану пойти на развесёлую студенческую вечеринку.

Путь от общежития до нужного дома занял уйму времени. Сначала они ехали на метро до станции «Щербаковская», потом довольно долго добирались оттуда пешком. Дана совершенно точно запомнила, что дом стоял на тихой улочке рядом с железнодорожными путями, от которой его отделяла всего лишь небольшая тополиная аллея. Кажется, улица называлась «Рижский проезд». Интересно, а какое отношение она имеет к Риге? Наверное, тому, кто предлагал название этой улицы случайно показалось, что красивые высотные дома построены в солидном прибалтийском стиле. Дана никогда не была в Риге, но эту улицу она почему-то очень хорошо запомнила. Рижский проезд отличался тем, что вдоль него стояли исключительно «сталинские дома». Быть может, они различались между собой по планировке и убранству, но их объединяло одно – красота, незыблемость контуров и наличие родимой коммунистической символики во внешнем декоре.

Нужный им с Дашей дом числился на Рижском проезде под номером «три». Это было солидное сталинское строение с симпатичными орнаментами, барельефами и декоративными колоннами на облицовке. Дана где-то мельком слышала, что архитектурный стиль таких домов называется «сталинское барокко», но в правильности этого термина она, не будучи архитектором, до конца была не уверена. На этом список того, что выгодно отличало этот дом от какой-нибудь «хрущёбы», не заканчивался.

На первом, или цокольном этаже, располагалось целых четыре магазина: булочная, гастроном, универмаг и магазин «Ткани». Даша, как-никак, была местной жительницей (она жила неподалёку на Ракетном бульваре) и коротко рассказала Дане про каждую из этих, поистине замечательных, торговых точек.

Булочная была знаменита на весь микрорайон тем, что два раза в неделю там стабильно выбрасывали огромные вафельные пласты, размером метр на метр, которые пользовались чрезвычайной любовью местного населения. Здоровые, пресные и безвкусные вафли были очень популярны по нескольким причинам. Во-первых, за неимением ничего остального ими можно было спокойно закусывать водку. Во-вторых, на их основе делали наивкуснейший десерт. Сгущенное молоко смешивали с порошком какао и сливочным маслом. Всё это можно было при особо удачных раскладах достать в соседнем с булочной гастрономе. Эти товары были в постоянном дефиците и, чтобы собрать их воедино требовалось много времени, сноровка и даже хитрость. Полученной однородной смесью обмазывали вафли и делали своеобразный вафельный торт в четыре или пять слоёв. Потом это произведение искусства резали на маленькие квадратики. В итоге получались шикарные вафли с шоколадно-сливочной начинкой. Главным преимуществом этого венца кондитерского искусства было то, что купить нечто подобное в захудалых совковых булочных было нельзя. К тому же, хранилось такое лакомство сравнительно долго – практически неделю.

Народу, который стоял в километровой очереди за этими чудесными вафлями, всегда было чем заняться. Первое – это радость общения с ближними. А тем сознательным гражданам, кому посчастливилось после долгого бдения в очереди, в конёчном счете, проникнуть в само помещение булочной, представлялась прекрасная возможность поглазеть на высоченные белые рельефные потолки, покрытые застарелой серой гарью.

Даша предложила выпить по стакану виноградного сока в соседнем с булочной гастрономе. Магазин был привычно разделён на отделы. Справа располагался отдел рыбы и мяса, встретивший их унылыми пустыми полками. Рядом с ним по центру магазина находилась секция молочной продукции. Здесь очень сильно пахло прокисшей сметаной и немытым коровьим выменем. Позади пухлой молодой продавщицы в белой шапочке и таком же белоснежном переднике стояли огромные железные 25-литровые бидоны со сметаной и молоком. Оттуда торчали не менее крупные стальные половники, которыми продавщица отпускала эти продукты покупателям в их собственную тару «в розлив». Очереди в этот отдел сейчас не было, так как эти продукты успели закончиться ровно в два часа дня. В холодильном отделении лежали остатки круга из солёного сливочного масла. Туда очередь была несущественной. Солёное маслице большим спросом не обладало. Зато тем, кто стоял за ним в одни руки отпускали не более 200 грамм.

Отдел по продажи соков, газировки, чая и прочей дребедени располагался от входа слева. Народу там не было. Зато около него стояло несколько высоких столиков, чтобы испытывающий неукротимую жажду народ, смог наилучшим образом утолить её за ними. Разумеется стоя. Наличие стульев – это признак общепитовских кафе и ресторанов. На кафельном прилавке стоял автомат по продаже прохладительных напитков.

Автомат был передовым во всех смыслах этого слова. Гранёные общественные стаканы здесь не мыли вручную: они быстро вращались в прозрачной автоматической мойке, омываемые со всех сторон потоками тёплых водяных струек. Рядом стояли большие пластиковые емкости, в которых соки постоянно перемешивались с целью охлаждения и недопущения образования естественного осадка.

Девушки подошли к скучающей молоденькой продавщице.

- Два виноградных сока, пожалуйста.

- 10 копеек.

Подруги взяли по стакану сока и встали за столик, уютно расположенный у заляпанного пыльного окна. Погода стояла великолепная, но при этом сказывалось чрезмерное обилие цветущих тополиных деревьев в округе. В воздухе повсюду летали белые пушистые хлопья тополиного пуха. Он был буквально везде: забивался в углы, покрывал дороги и тротуары, надоедливо оседал в волосах. Тем, кто никогда не наблюдал это явление, могло показаться, что в Москве установилась погодная аномалия: «снегопад» при 25 градусах тепла. Местные мальчишки задорно гоняли по двору, выискивая самые большие залежи этого пуха, а затем со смехом кидали туда горящие спички. Пух сгорал практически мгновенно, оставляя после себя тонкий слой невесомой чёрной золы, среди которой зеленели крошечные тополиные семена.

Сок был освежающим и очень вкусным. Это означало только то, что в этом магазине была на редкость совестливая заведующая и особо сильно разбавлять сочок студёной хлорированной водицей она, по-видимому, своим продавцам не разрешала.

Даша брезгливо вытащила из стакана случайно залетевшую туда пушинку.

- И какому выдающемуся деятелю пришло в голову столько тополей в Москве посадить? – проворчала она. - Весь город этими летающими «одуванчиками» загажен! У меня по этой причине нос уже целый месяц не дышит!

Даша была своего рода уникумом, так как у неё была аллергия практически на всё, что можно. Врачи категорически запретили ей употреблять в пищу молочные продукты, орехи, мёд, шоколад, грибы, мясо и сырые овощи. Поэтому Даша питалась в основном только варёной капустой и варёной картошкой. Если Даша не соблюдала свою нехитрую диету, то у неё раздувалось лицо, закладывался нос и из глаз ручьями текли слёзы. Кроме того, ей грозило провести пару-тройку часов, заседая верхом на унитазе, так как её нежный желудок большинство продуктов правильно переваривать отказывался. От недостатка витаминов Даша была до болезненности бледна и тоща, зато у неё была большая крепкая грудь, в экстенсивном развитии которой она винила регулярное потребление всё той же варёной капусты.

Но даже не продукты были основной головной болью несчастной студентки. Её до трясучки лихорадило от всех домашних животных, но главной вещью, которая подрывала её слабое измученное здоровье, были сезонные аллергии. Весной она была больна, потому что всё вокруг начинало цвести и пахнуть; летом у неё возникала аллергия на жару и солнечный свет; осенью у неё обнаруживалась реакция на пыль и запах осенней листвы; а зимой она часто и подолгу болела просто от того, что из-за ослабленного иммунитета к ней прилипала вся существующая инфекционная зараза.

- Даша, скажи, пожалуйста, а к кому мы сегодня в гости идём? – спросила свою подругу Дана.

- Дан, сегодня я познакомлю тебя с одним очень хорошим парнем, он как раз в следующем году Московский финансовый институт заканчивает. Бухгалтер. У него очень обеспеченная семья. Я слышала, что его отец работает за границей. Во Франции, кажется.

- А я думала, что он тоже медик. Откуда ты его знаешь?

- Мой друг с ним на одном потоке учится.

- У тебя появился парень?

- Ну, можно сказать, что да. Мы с ним, правда, всего пару раз виделись. Но он ко мне явно не равнодушен.

- Хороший?

- Очень. Ты обязательно его сегодня увидишь.

Даша посмотрела на свои крохотные наручные часы, которые она по какой-то непонятной причине носила попеременно то на правой, то на левой руке, и удивленно пробормотала:

- Уже почти 6 часов. Нам пора собираться.

- Даш, а нам там скучно не будет?

- Нет, конечно! Не переживай, подруга.

Они быстро допили остатки виноградного сока, поблагодарили широко зевнувшую полусонную продавщицу и вышли на улицу.

Около универсального магазина уже начала собираться солидная вечерняя очередь. Когда девушки проходили мимо, они услышали неторопливую беседу двух аккуратных бабушек соборно-благообразного вида.

- Марья Сергеевна, чегой-то сегодня дають-то?

- Стиральный порошок, Полина Валерьевна. Польский, импортный.

- А много в одни руки дают-то?

- По две пачки за раз, Марья Сергеевна, я уже второй раз стою!

- Тогда я за буду Вами, Марья Сергеевна. Порошочек в хозяйстве - вещь нужная.

То, что происходило сейчас перед магазином «Ткани» никаким образом не напоминало организованную советскую очередь. Это было больше похоже на первомайский митинг или вавилонское столпотворение.

Возбужденная, галдящая и необычайно многочисленная толпа граждан штурмовала тяжелые дубовые двери небольшого трикотажного магазина. Раз в десять минут в магазин запускали по пять человек, и ровно столько же одновременно выпускали оттуда. Довольные, улыбающиеся люди покидали магазин «Ткани» держа в руках толстые бумажные свёртки. Пока девушки искали нужный подъезд, дверь магазина открылась, и оттуда почти на карачках выполз маленький тщедушный человечек в старомодной соломенной шляпе и поизносившемся сереньком твидовом костюме. Его глаза излучали счастье человека, только что удовлетворившего свои ущёмленные покупательские потребности. Он почти с отцовской любовью прижимал к своей тощей шерстяной груди коричневый бумажный свёрток, на скорую руку перевязанный хлипкой бумажной верёвкой. По оживлённой толпе пронеслось: «полотенца», «махровые полотенца» и «дают полотенца».

Девушки не стали дальше изучать эту обыкновенную до банальности советско-обывательскую картину и быстренько нырнули в спасительную прохладу подъезда.

Последний поразил их своими огромными размерами, добротной отделкой и гигантской электрической люстрой, свисающей с высоченного, недавно покрашенного потолка. Они поднялись на лифте до пятого этажа, и упёрлись в большую белую дверь, по обеим сторонам которой располагалось четыре кнопки звонка с обозначенными под ними номерами квартир. Даша встала на цыпочки и только так сумела дотянуться до верхнего правого звонка. Через минуту они услышали, как на внутренней лестничной площадке открылась дверь. В следующий момент распахнулась и входная дверь перед ними.

Открывший её молодой человек стоял в ярких лучах холодного люминесцентного освещения. Он был одет в лёгкие синие джинсы и короткую джинсовую куртку. У него были светлые волосы, а на его переносице солидно покоились красивые очки в строгой роговой оправе. Первым делом, молодой человек с восхищением уставился на Дану, потом его взгляд скользнул по её спутнице, и он понимающе начал расплываться в улыбке:

- Даша! Как хорошо, что Вы смогли приехать!

- Привет, Вадик! Познакомься, это Дана. Она тоже будущий врач.

- Рад познакомиться, Дана! Ну что же вы, девушки, стоите? Проходите скорее.

Квартира была трёхкомнатная, не очень большая, зато довольно чистенькая и уютная. В коридоре стояла импортная дефицитная мебель. Как сразу решила неискушенная в таких делах Дана, она была то ли польского, то ли румынского производства. Планировка квартиры представляла собой букву «Ш», где основанием был коридор, а комнаты расходились от этого основания длинными, вытянутыми и параллельными друг другу лучами. Прямо по центру располагалась просторная кухня, где сейчас находилось, по меньшей мере, человек двадцать курящей и выпивающей молодёжи. На столе стоял мощный японский «кассетник», проигрывающий легкомысленные итальянские поп-композиции, очень модные в то время в Советском Союзе.

Девушек в квартире было меньше, чем молодых людей, но большинство из них были весьма и весьма симпатичными. Одна из них, хрупкая рыженькая девчушка с утонченным «фарфоровым» лицом, с сосредоточенным видом доставала столовой ложкой чёрную икру из синей жестяной банки и щедро размазывала её по кускам порезанного белого хлеба. Рядом с ней стояла стройная аппетитная блондинка в стильной голубой маечке с цветулёчками и упоённо крошила какой-то неизвестный Дане салатик.

В свете уходящего дня на столе всеми цветами радуги переливались разноцветные бутылочные стёклышки. Дана сообразила, что только водка, пиво «Жигулёвское», грузинское вино и армянский коньяк «Арарат» были советского производства. На всех остальных бутылках красовались незнакомые заграничные этикетки, содержащие названия на непонятных иностранных языках. Больше всего Дане понравились маленькие стеклянные бутылочки необычной формы, на которых значилось: «Coca-Cola». Это странное название ей ни о чём не говорило. Вечеринка была в самом разгаре, поэтому большинство бутылок были уже початы, а некоторые, так почти и вовсе ополовинены. В её правом ухо раздалось: «Что будете пить?». Это был всё тот же Вадик. Дана отметила про себя, что он уже уверенно держал Дашу за руку.

«Шустрый какой!», - подумала она, а вслух же произнесла:

- Мне, пожалуйста, вот это!

- Так это ведь кока-кола! Она безалкогольная!

- Ну и что, я вообще-то не пью!

- Эээ, так не пойдёт, Даночка! У нашего друга Миши сегодня день рождения. Надо хотя бы чуть-чуть пригубить за его здоровье. Хотя у него с ним и так полный порядок!

Вадик загадочно хмыкнул.

- Вы отмечаете день рождения? – удивлённо спросила Дана.

- А как же! Я тебя сейчас с именинником познакомлю. Только вот для начала надо его отыскать.

У Даны совершенно не было настроения знакомиться с кем-либо, особенно с непонятно откуда взявшимся товарищем «новорожденным». К тому же, ни о каких днях рождения Даша в разговоре с ней не упоминала, поэтому подарка для счастливого именинника у них, к большому сожалению, не наблюдалось. Ах, как это неудобно приходить на день рождения к совершенно незнакомому человеку, не имея с собой хоть какого-нибудь завалящегося, пусть даже и чисто символического презента!

Рядом с бутылками кока-колы лежала добротная «открывалка» с удобной деревянной ручкой, и Дана не преминула воспользоваться ей для того, чтобы добраться до загадочной коричневой жидкости. Она откупорила железную крышку и сделала осторожный глоток. Кока-кола показалась ей очень сладкой, излишне концентрированной, и, как показалось Дане, имела вкус каких-то очень необычных ароматных специй. Несмотря на специфичность, вкус кока-колы ей понравился.

- Ну и как тебе главный безалкогольный напиток продажных западных империалистов? – прорезался голос в её правом ухе.

Дана чуть не поперхнулась от неожиданности. Перед ней стоял красивый молодой человек с тонкой белой ниточкой пробора в прилизанных тёмно-каштановых волосах. Парень протянул ей руку.

- Миша.

- Дана. Поздравляю с днём рождения!

Миша сделал большие круглые глаза:

- Какой такой день рождения? Он у меня вообще-то в декабре!

Дана почувствовала себя крайне неловко и начала необратимо и бесповоротно краснеть. Сначала у неё покраснели уши, затем двумя красными запрещающими стоп-сигналами засветились щёки. Именно так должен был чувствовать себя Вини Пух, когда он оборжался до такой степени, что не мог вылезти из кроличьей норы. С пунцовыми щёчками Дана стала смотреться ещё очаровательнее, чем обычно.

- Прости, пожалуйста! Вадик сказал, что он у тебя сегодня.

- Слушай его больше! – озорно подмигнул ей Миша. - Вадик - тот ещё шутник. У него весьма своеобразное чувство юмора.

- Тогда что за повод? – удивилась Дана.

- Повод нужен только законченным алкоголикам. А мы просто так, без повода собираемся, тем более, что скоро лето, и все разъедутся на каникулы.

- Ты тоже?

- Лично я – нет! Отец сумел пробить мне хорошую стажировку на всё лето. Он считает, что мне уже пора всерьёз задуматься о работе. Ещё год и прощай институт!

Дана внимательно присмотрелась к нему. У Миши было открытое мужественное лицо, хотя и не без некоторой приторной слащавости. На нём пузырилась свободная белая рубашка с короткими рукавами и синие джинсы, подозрительно похожие на те, что были у Вадика.

«Интересно, кто кого заграничной «джинсой» снабжает?», - задалась вопросом Дана.

Её терзало чудовищное любопытство относительно того, откуда в этой квартире существует подобное продовольственное изобилие, тогда как большинство жильцов этого многоквартирного дома в то же самое время терпеливо стояло в очередях за скудной низкокалорийной снедью. Свободы выбора у них было немного: либо ты весь вечер стоишь за хлебом, маслом и варёной колбасой, либо наутро тебе нечего будет жрать. Дана уже хотела задать интересующий вопрос, но Миша её опередил. Он широким жестом обвёл разноцветную бутылочную батарею и произнёс:

- Это всё отец из-за границы привёз! Очень хорошие напитки, совсем не похоже на ту дрянь, которой нас травят.

- А кем работает твой отец?

- Он торговый представитель СССР во Франции.

- Ты там был? – поинтересовалась Дана.

- Конечно! Правда, это было довольно давно.

О деталях своего пребывания во Франции, Миша предпочёл не распространяться. Он сделал логическую паузу:

- Предлагаю выпить за наше знакомство. Я вижу, тебе нравится кола. Хочешь, я намешаю тебе хороший коктейль?

- Хочу! – сразу же согласилась девушка.

Миша достал из деревянного буфета красивый глубокий бокал, затем сходил к большому импортному холодильнику и достал оттуда несколько кубиков льда. Он аккуратно положил лёд на толстое хрустальное дно, взял в руки небольшую прозрачную бутылку с красной наклейкой и налил из нёе в бокал какой-то золотистой жидкости. В воздухе сразу же запахло алкоголем и солодом.

- Что это? – спросила Дана.

- Это шотландский виски.

Оставшееся пространство бокала Миша заполнил коричневой пенящейся кока-колой и протянул напиток Дане.

- А это не слишком крепко? – засомневалась она.

- Попробуй! Я уверен, что тебе понравится!

И Дана попробовала. Вкус кока-колы был вполне узнаваем, но теперь к нему прибавилось мягкое горьковато-древесное послевкусие. Уже через секунду Дана почувствовала, что потихоньку начинает хмелеть:

- Очень вкусно! Ты не пьёшь? Налей себе тоже!

Миша кивнул головой и налил в свой бокал немного виски.

- Ты не любишь кока-колу? – изумилась Дана.

- Люблю, но мне кажется, что виски с колой – это в большей степени женский напиток, чем мужской.

- Почему?

- Слишком сладко!

Дана улыбнулась. На секунду ей показалось, что голоса окружающих слились в один монотонный гул, и даже сахарные серенады итальянцев стали восприниматься как чужое отдалённое эхо. Солнце кубарем скатилось за горизонт, и в комнату начал вползать тёплый, дружелюбный полумрак. Казалось, что надобно всего лишь протянуть руку, и можно будет дотронуться до его тёмной, вязкой шерсти. Не исключено, что это были всего лишь клубы сиреневого табачного дыма.

Так или иначе, но с каждой минутой Миша начинал ей всё больше и больше нравиться.

Через год они поженились. Благодаря усилиям Мишиного отца, свадьба была организована с размахом и даже некоторой помпой. Присутствовали все атрибуты того, что делало любую свадьбу богатой, торжественной и по-настоящему аппаратно-номенклатурной: «Грибоедовский» дворец бракосочетаний, свадебный кортеж из автомобилей ГАЗ-14 «Чайка», праздничное застолье в ресторане «Прага».

Да, да именно та самая, знаменитая на весь Союз «Прага», что расположена на проспекте Калинина. Дана была так счастлива, что за всю дорогу от Дворца бракосочетаний до ресторана она не смогла вымолвить не слова. Она только крепко-крепко прижималась к плечу своего мужа, каждой клеточкой своего тела наслаждаясь этим коротким, чувственным моментом, когда кажется, что счастье – абсолютно, а любовь – до гробовой доски.

Потом они почти целый месяц отдыхали на черноморском побережье по комсомольской путевкё, выданной им опять-таки не без косвенного вмешательства чуткого и участливого папаши. Они загорали, купались, и без конца занимались сексом. По вечерам они пили сладкое виноградное вино «Изабелла» и в обнимку бродили по остывающим песчаным пляжам.

Можно без преувеличения сказать, что это было самое беззаботное и самое счастливое время в их совместной супружеской жизни.

Дана горько улыбнулась, вспоминая эти далёкие события, взяла со стола пачку сигарет и закурила.

После чудесного отдыха на Юге, Дана продолжила обучение в медицинском институте, а её молодого супруга трудоустроили на весьма хлебное место в магазине «Берёзка». Причём его сразу же сделали не кем-нибудь, а целым заместителем заведующего. Опять-таки, стараниями её ненаглядного свёкра.

Поначалу жили они довольно дружно. Иногда ссорились, конечно, как и все молодые семьи, но до скандалов с битьём посуды об голову не доходило. Этому в немалой степени способствовало и то, что жили они не только хорошо, но и сытно: нужда обходила их стороной. Миша и члены его семьи имели доступ к чекам Внешпосылторга, аналогу иностранной валюты, за которые приобретались дефицитные товары в пресловутой Берёзке. К тому же, свёкор регулярно передавал им посылки из-за границы.

После замужества Дана переехала из общежития на Рижский проезд, а Мишины мама и бабушка перебрались в четырёхкомнатную комфортабельную квартиру на Кутузовском проспекте. По какой-то неизвестной Дане причине, родители Миши уже давно не жили вместе, но, в то же время, разводиться они не собирались.

Спустя два года замужества, когда Дана заканчивала ординатуру, она забеременела. Миша новость воспринял спокойно, то есть, без особого энтузиазма.

Супруг целыми днями пропадал на работе, часто задерживаясь в выходные дни, постоянно ссылался на серьёзную занятость, отшучивался и отговаривался. Он стал гораздо больше пить, много курил, и со временем у него появилась одна очень нехорошая черта: Миша выработал в себе повышенную склочность и раздражительность характера. Сначала она думала, что он просто сильно устаёт на работе, но в итоге оказалось, что причина заключалась в другом.

Как-то раз, когда она была на восьмом месяце, Миша пришёл домой сильно пьяным и в крайне поганом расположении духа. В этот момент Дана полусидела-полулежала на кухонной тахте и смотрела какую-то скучную телевизионную передачу. Она слышала, как Миша с грохотом открыл дверь, а затем долго ходил по коридору, матюгаясь по поводу отсутствия в квартире самых что ни на есть элементарных спичек. Затем он их, видимо, всё же раздобыл, так как из коридора потянуло табаком. Тогда Дана временно бросила купить, и от одного запаха сигарет её начинало тошнить.

Миша долго стоял в коридоре, за один присест выкурив подряд несколько папирос. На кухне был выключен свет, и она очень явственно запомнила его расплывчатый силуэт, тёмным пятном выделяющийся на жёлтом фоне полупрозрачной стеклянной двери. Она несколько раз тихо окликнула его, но Миша не отозвался. По потолку и стенам кухни гуляли подвижные белёсые тени - отблески работающего цветного японского телевизора «Toshiba». Настенные часы показывали начало одиннадцатого.

Наконец, Миша всё-таки накурился, с грязным шипением стащил с себя ботинки, в носках протопал на кухню и грузно рухнул на кресло рядом с тахтой. На нём была коричневая кожаная куртка и белая обтягивающая водолазка. Дана привстала с тахты и провела рукой по мужниным волосам. Лоб у него был в мокрой, липкой испарине.

- Почему ты в одежде, милый?

- Мне и так хорошо.

Обострённое обоняние Даны уловило резкий запах водочного перегара, к которому примешивался легкий, почти неуловимый сладковатый аромат.

- Почему от тебя пахнет женскими духами?

- Тебе кажется!

- Мне ничего не кажется. Что случилось? Почему ты такой злой?

Миша встал с кресла, подошёл к бару, налил себе полстакана водки и выпил её залпом. Затем он достал сигарету из пачки и вставил её себе в рот, но вдруг резко передумал. Было заметно, что Миша сильно нервничает и ему надо чем-то занять свои руки, поэтому он убрал их в карманы. Дана удивлённо наблюдала за этим странным набором действий. Она повторила свой вопрос:

- Миша, расскажи мне, что с тобой? Ты не заболел?

Миша буравил взглядом пол, словно опасаясь посмотреть своей жене прямо в глаза.

- Нет, я совершенно здоров! Дана, ты прости меня, пожалуйста, но я больше так не могу! Не могу я так больше, понимаешь?!

Он старательно проговаривал каждое слово и поодиночке выстреливал им в лицо своей ошарашенной жены. Было заметно, что этот разговор даётся ему с превеликим трудом.

- Миша, ты вообще о чём?

- Дана, мне кажется, что в последнее время наши отношения зашли в тупик.

Дана проглотила ком в горле.

- Я не верю своим ушам! Ты это что же? Бросаешь меня?

- Да, нам необходимо расстаться.

- Ты сошёл с ума! Мне через месяц рожать! А это ведь и твой ребёнок тоже. Ты подумал о нём? Обо мне?

- Это решение далось мне с большим трудом, и у меня, право же, сердце рвётся на части.

- Кто она?

- Не понял!

- Я спрашиваю, как зовут эту блядь, с которой ты спишь? Она хотя бы красивая?

Миша молчал.

- Что, значит, красивее меня?

Неуместная игра в молчанки выводила её из себя.

- Ну что ты молчишь, отвечай сейчас же!

И вот в этот самый момент её пьяненького муженька прорвало:

- Ты же знаешь, что я совершенно не был готов к твоей беременности! Это ты во всём виновата! Я не хотел никаких детей! И сейчас не хочу! Ты посмотри на себя! У тебя уже появился на ляжках целлюлит! Я кончить нормально с тобой не могу! Ты знаешь, что я делаю? Знаешь?! Я закрываю глаза и представляю себе, что я трахаю красивую молодую бабу без этого отвратительного брюха. Не беременную бабу, а нормальную длинноногую молодуху!

Дана молча встала с тахты, подошла к стоящему Михаилу изо всех сил ударила его ладонью по лицу. Беззвучные рыдания душили её, но она всё же смогла прошептать несколько слов, в которые она вложила всю горечь благородной, незаслуженно обиженной женщины.

- Убирайся из моей жизни! Беги к своей ненаглядной проститутке, неблагодарная скотина. И оставь меня к чёртовой матери!

Последнюю фразу Дана уже кричала. Она попыталась ударить его ещё раз, но он успел перехватить её руку. Указательным пальцем другой руки Миша промокнул краешек губы и удивлённо обнаружил на нём маленькую капельку крови. В этом лёгком ранении был, видимо, виноват крошечный бриллиант, расположенный в центре золотого обручального кольца Даны. На бриллианте начала запекаться кровь.

На нетвёрдых ногах Михаил выбежал в коридор, беззвучно надел ботинки и с грохотом закрыл за собой дверь.

В квартире вдруг стало очень тихо, только заунывное бормотание телевизора нарушало эту печальную, неестественную тишину.

Дана обессилено повалилась на кровать, закрыла лицо руками и горько заплакала. Потом она словно вспомнила о чём-то, и даже попыталась улыбнуться сквозь слёзы. Дана ещё несколько раз всхлипнула, затем немного успокоилась, нежно погладила свой большой беременный живот и сказала ему:

- Не волнуйся, у нас с тобой всё будет хорошо!

***

Мотыльков дочитал последнее предложение и со злостью захлопнул папку с личным делом Даны Азабиной.

«Значит, она замужем, ну что это за непруха такая!», - раздражённо подумал он.

После этого неприятного открытия, решать её жизненные проблемы Диме совершенно расхотелось. Но он дал ей слово, а его слово было твёрдо.

Дима откинулся на спинку кресла и поднял глаза на чуть живого Соболева, который в настоящий момент сидел перед ним. Лёша уже успел с утра пораньше отхватить свою порцию люлей от вышестоящего комсомольского руководства, и сейчас он неуютно ёрзал на стуле, каким-то непостижимым образом ухитряясь краснеть и бледнеть одновременно. Сейчас его лицо своим цветом и фактурой больше всего напоминало придорожный фонарный столб.

- Давай, Лёша, колись! – продолжил начатый до этого разговор Мотыльков. - Почему всё-таки эту девочку из общаги вышвыривают?

- Я тебе уже всё рассказал, - глухо отозвался Соболев. - Ума не приложу, что ты ещё хочешь от меня услышать.

- Неужели непонятно? Ай-ай-ай! Так, давай по порядку! Ты к руководству института с этим вопросом ходил?

- Ходил!

- Интересы члена своей ячейки отстаивал?

- Отстаивал!

- И чего? Отстоял?

Лёша по инерции хотел произнести «Остоял», но предательское слово вовремя застряло у него в горле.

- Вот именно! - победоносно заявил Мотыльков. - Я как раз об этом сейчас и говорю. Более того, меня терзают внутренние сомнения относительно того, ходил ли ты к кому-нибудь вообще?

Теперь Лёша стал красным как рак, который подавился слишком крупным куском донной падали. От возмущения он начал привставать со стула:

- Ну, знаешь, что…

Дима примирительно поднял руки кверху.

- Хорошо, сдаюсь! Положим, что начальственные пороги ты всё-таки соизволил пооббивать. Очевидно, что на своём уровне вопрос ты не решил. Так ведь?

Леша нетерпеливо пробарабанил пальцами по столу.

- Ну, так, так.

- Так вот…

Дима назидательно поднял указательный палец к небу, чувствуя себя, как минимум, великим сыщиком Шерлоком Холмсом или, на худой конец, легендарным Эркюлем Пуаро, который силой дедуктивной мысли сумел разгадать наисложнейшую загадку и сейчас готов изложить эту гениальную находку замершей в молчаливом предвкушении публике. Он подошёл к Соболеву почти вплотную и наклонился к его правому уху:

- Почему же ты, Алексей, мать твою, не сообщил об этом в вышестоящую комсомольскую организацию? Почему ни я, ни Игорь Седовласов, ни кто-либо из инструкторов или начальников отделов не в курсах. Ни ухом, ни рылом, как говорится! Почему люди приходят и жалуются на тебя?

- Вот прямо-таки и жалуются? – мгновенно ощерился Соболев.

- Тут и без их жалоб всё с тобой понятно!

Дима закурил сигарету.

- Есть что сказать в своё оправдание?

Лёша перестал отстукивать по столу шестнадцатые ноты и, ускорившись, перешел на тридцать вторые. Внезапно он прекратил исполнять эту раздражающую симфонию, поднял голову и прошипел сквозь плотно сжатые зубы:

- Конечно, есть! Сор из избы выносить не хотел!

У Димы в глазах появился интерес, он даже отложил сигарету.

- Так-так, и что же это за сор такой?

Соболев сделал слабую попытку дать задний ход:

- Прости, я и так махнул лишнего…

- Сказал «А», говори и «Б»! – подбодрил его цепкий как репей Мотыльков.

И Лёша заговорил. В процессе его рассказа Дима, на этот раз полностью погрузившись в амплуа следователя, участливо кивал головой и делал корявые карандашные пометки в своей излюбленной записной книжке.

История была весьма нелицеприятна и противна до банальности. Сразу стало понятно, почему Лёша до последнего молчал как партизан и заговорил он только под угрозой немедленного «расстрела».

Из слов Алексея можно было резюмировать, что Дана умудрилась нажить себе могущественного врага в лице аж целого проректора своего института. Судя по тому, как о нём отзывался разгорячённый Соболев, речь шла о всемирно известном медицинском светиле. Эдакий рационализатор-передовик в области педиатрии. Лет ему было уже немало, но всё же это был не убелённый сединами почтенный старец, скорее он недавно перешагнул солидный полувековой рубеж. Точнее, руководствуясь только сбивчивым рассказом Соболева, сказать, было невозможно.

Будучи крупным специалистом, профессор регулярно читал лекции студентам, где он и заприметил юную, но подающую серьёзные надежды Дану Азабину. Она успешно защитила у него диплом, закончила ординатуру, и именно этот товарищ выступил с ходатайством о приёме её в очную аспирантуру. Ну, а конфликт произошёл из-за того, что сей замечательный доктор воспылал к Дане страстной бескомпромиссной любовью, но до поры, до времени чувство это он умело скрывал. Катализатором к горячему объяснению между ними послужила Данина семейная драма с беременностью и последующему безответственному поведению её мужа.

На этом месте Дима Мотыльков еле-еле подавил в себе желание вскочить с места и радостно захлопать в ладоши.

«Ага, значит муженёк её лыжи навострил, говно он, последнее, конечно, зато мне вся эта ситуация только на руку!», - рефренисто мелькало в его в мозгу.

Для верности он, всё же, не преминул уточнить:

- С мужем она так и не сошлась?

Лёша удивленно посмотрел на него, потом до него, видимо, дошло, что Мотылькова этот вопрос интересует из чисто комсомольского любопытства, и отрицательно замотал головой:

- Нет. Дана говорила мне, что примирение с мужем не наступило. Но, насколько я знаю, их развод не был официально оформлен.

- Ладно, проехали! Давай дальше.

В общем, незадачливый профессор был в грубой форме послан со своими «любовями» куда подальше. Дане пришлось перейти к другому научному руководителю, и вся эта история неминуемо канула бы в лету, но медицинское светило затаило недюжинную злобу и с научной последовательностью начало ставить Дане палки в колёса. Сначала она лишилась работы на кафедре, потом её внаглую завалили на сдаче кандидатского минимума по специальности. Но этого оскорблённому в лучших чувствах профессору показалось мало, и он сделал всё возможное, чтобы Дану лишили места в общежитии. Причём следы своего непосредственного участия в данных событиях он очень грамотно заметал, и напрямую обвинить его в происходящем было нереально.

Короче, сколько Лёша не бился, а изменить что-то к лучшему он не смог. А трезвонить «наверх» и признаваться в собственном бессилии он побоялся, так его справедливо обвинили бы в некомпетентности и равнодушии. К тому же, Лёша пока ещё не оставил мысли о том, чтобы делать карьеру в медицине, и посему он справедливо опасался, что мстительный профессор, пользуясь своими многочисленными связями, немедленно перекроет ему кислород.

Короче испугался Соболев, до икоты испугался. Посему попытался замять это дело. Ну что же, клиническая картина была ясна, пора приступать к вскрытию нарыва.

- Ладно, Алексей! – нетерпеливо заключил Мотыльков. - Теперь мне всё понятно! Как комсомолец, ты проявил себя не с самой хорошей стороны. Для того тебя и избрали в комитет, чтобы ты, прежде всего, отстаивал права трудящихся! И на себя реже оглядывался!

Лёша повинно склонил голову, словно говоря: «Рубите виноватую головушку мою, товарищи!».

- Но, принимая во внимание твои признательные показания (хотя они и были получены под давлением) и чистосердечное комсомольское раскаяние, я буду ходатайствовать перед Игорем Седовласовым о том, чтобы поставить это тебе на вид, без занесения в личное дело. Короче, прощаем мы тебя, но это только на первый раз и до следующего серьёзного залёта!

- Ну, спасибо, конечно, - зашлёпал губами Соболев.

- Пожалуйста! – улыбнулся добренький Дима. - Ты иди, с этого момента я беру это дело в свои руки.

Соболев встал, взял в руки папку с личным делом Азабиной и собрался уходить.

- Лёш, ты папочку-то оставь, она нам ещё пригодится!

Алексей нехотя положил папку обратно на стол.

- Да, и на общем собрании помалкивай об этом, мой тебе совет.

Дверь за Соболевым закрылась, и через несколько минут Дима уже сидел в кабинете у Игоря Седовласова.

Прежде всего, Игорь поинтересовался, готов ли Дима дать ему ответ по поводу кардинальной смены деятельности:

- Ну что, друг, ты решил что-нибудь?

- Да, Игорь, ты можешь на меня рассчитывать.

- Очень хорошо, я в тебе ни капельки не сомневался.

Игорь проницательно посмотрел на Диму через стёклышки своих очков:

- Ты только за этим пришёл, чтобы «да» сказать, или у тебя есть ещё что-то?

Дима не стал ходить вокруг, да около, а решил сразу изложить свою просьбу:

- Послушай, Игорь, ко мне тут одна очень хорошая девушка за содействием обратилась, медик. У неё сейчас неприятности с общежитием. Выселяют. Работает в Москве.

- И что? – недовольно произнёс первый секретарь. - Решите через местком комсомола!

- Да ты понимаешь, Игорь, поссорилась она с одним кретином из Второго «меда», проректором по учебке.

- Говори прямо, что от меня требуется!

- Я слышал, у тебя есть контакты на самом верху.

- Допустим, что есть. Хочешь, чтобы я ректору позвонил?

- Будь так любезен.

- Ладно, как зовут твою замечательную девушку?

- Дана Азабина. Вот её личное дело.

Игорь быстренько его пролистал. Его взгляд задержался на Даниной фотографии. Он уважительно прищёлкнул языком:

- Красивая. Я смотрю, она тебе сильно нравится, раз ты из-за неё так подорвался.

- Есть немного, - сознался Мотыльков.

Игорь решительно тряхнул головой.

- Хорошо, я сейчас занят, мне в горком срочно надо ехать. Как приеду оттуда – обязательно позвоню. Добро?

- Добро. Спасибо тебе большое!

- Пока не за что!

Игорь поднялся с кресла и активно стал выпроваживать придурковато улыбающегося Мотылькова.

-Ты давай, иди, покуда, делами займись. Мы с тобой, к сожалению, пока ещё не мультимиллионеры, а простые советские служащие.

Сразу после обеда Игорь, как и обещал, перезвонил ему.

- Как там в горкоме? – вежливо поинтересовался Дима.

- Да никак! Старая плесень мозги полощет. В общем, слушай! Позвонил я во Второй «мед». Ректор очень расстроился из-за моего звонка, говорить со мной ему явно не хотелось, но он всё-таки заверил ответственного товарища из райкома, что проблема с общагой для аспирантки Азабиной будет решена.

- Спасибо тебе, братуха, ты настоящий мужик!

- Всегда пожалуйста. Но с тебя причитается, имей в виду!

- Какой может быть разговор? Как положено!

В голосе Игоря проснулись весёлые интонации, наверное, он улыбался.

- Беги скорее, обрадуй свою докторшу!

Разумеется, что Дима никуда не побежал. Хотя и хотелось. Всё-таки, простите, двадцатый век на дворе, для таких вещей телефон есть. Для верности он позвонил и в общагу, и в поликлинику. К его превеликому сожалению, переговорить с Даной ему не удалось, но его собеседники на том конце провода клятвенно заверили его в том, что гражданка Азабина обязательно ему перезвонит. На всякий случай, он даже продиктовал свой номер телефона. Это было явно лишним, так как он наверняка у Даны есть.

Весь остаток дня Мотыльков провел в нетерпеливом ожидании звонка. Вечером в райкоме состоялось производственное совещание, на котором с ним вышел небольшой конфуз. Обсуждали какое-то важное ежегодное мероприятие, или что-то вроде того. Честно говоря, Дима плохо запомнил, о чём именно шла речь. Игорь попеременно давал слово начальникам отделов, курирующим работникам, а когда очередь дошла до Мотылькова, он даже не сразу понял, что Игорь обращается именно к нему. После третьего по счёту окрика «Мотыльков!», Дима соизволил выйти из своего затянувшегося анабиоза и очнулся, но говорил он сбивчиво, некрасиво и, в основном, не по делу. Игорь и все остальные присутствующие удивлённо таращились на него, а может быть, даже подумали, что он не выспался или выпил.

В этот день звонка от Даны Азабиной не было. Вообще странно: человека выселить должны на следующей неделе, а он не обрывает провода во всех присутственных местах. Хотя, существовал, конечно, небольшой шанс, что благая весть об окончательном решении её насущной проблемы была уже спущена по институтскому «сарафанному радио». Не в одиночку же, ректор этот вопрос решал, у него для этого и так целая куча подчинённых имеется.

Дана позвонила ему только на следующее утро. Обрадованный Дима не стал вдаваться в подробности, лишь попросил Дану заглянуть к нему в самое ближайшее время. Заручившись её согласием, они договорились встретиться во время обеденного перерыва. Дима с удивлением отметил, что устраивать расспросы по телефону она не стала. Просто сказала: «Хорошо, Дмитрий, я зайду к Вам после обеда».

Время до намеченной встречи тянулось фантастически медленно. Так всегда бывает, когда ты с нетерпением чего-то ждёшь. Дима ежесекундно сверялся с предметом своей гордости - наручными Командирскими часами, отмечая про себя, что саботажница-стрелка ползет по циферблату с поистине улиточной скоростью. Работа у Мотылькова не спорилась, и, в конце концов, он досадливо отложил в сторону все текущие дела. Даже курить ему особо не хотелось.

«И что со мной такое непонятное творится?», - досадливо думалось ему – «Эка невидаль, замужняя дама придёт, чего нервничать-то?».

Но сила психологического самовнушения, которая обычно настраивала Мотылькова на нужный лад, в этом случае работала слабо.

На улице шёл дождь, поэтому настроение Димы можно было охарактеризовать как умеренно-тоскливое. Обедать он так и не пошёл. Наконец, долгие часы бдения были вознаграждены сполна, и он услышал заветный стук каблуков, приближающийся к его двери. Дверь открылась, и в кабинет вошла Дана. На улице было прохладно, поэтому поверх уже знакомой ему красивой голубой блузки была одета стильная кожаная куртка с металлическими заклёпками. Дима заметил, что кончики её волос слегка намокли от дождя.

- Здравствуйте, Дмитрий! Вы не заняты?

Ему вдруг очень захотелось сообщить ей, что последние пять часов он был занят исключительно тем, что преданно сидел под дверью и истерично стучал хвостом по полу в ожидании её прихода.

- Здравствуйте, Дана! – официально произнёс он. - Конечно, у меня есть минутка. Проходите, пожалуйста.

Дана поставила сложенный зонтик в угол и села в галантно предложенный Димой стул. Дима соорудил на лице сладкую улыбку и торжественно провозгласил:

- Примите мои поздравления, Дана! Ваш вопрос с общежитием отныне закрыт раз и навсегда.

Дана неподдельно обрадовалась этой новости.

- Правда? Это так здорово! Честно говоря, я шла на эту встречу с мыслями, что получу от Вас дипломатичный, но твёрдый отказ.

- Ну как Вы могли обо мне так плохо подумать? Я человек, который решает проблемы.

Это прозвучало настолько комично, что они оба прыснули со смеху. Насмеявшись вдоволь, Дана уже серьёзно сказала:

- Я рада, Дима, что обратилась именно к Вам. Вы в полной мере сдержали данное мне обещание. Большое Вам за это человеческое спасибо.

Дима интуитивно понял, что действовать надо именно сейчас, а именно проверенным годами методом наскока и напора.

- Всегда пожалуйста. Простите, Даночка, а можно личный вопрос?

- Можно.

- Какие у Вас планы на вечер?

Диме показалось, что этот вопрос нисколько Дану не удивил.

- Мне надо заехать к одному больному ребёнку на вызов, потом я совершенно свободна.

- В таком случае, может быть, мы сходим куда-нибудь вечером?

- В кино? – уточнила девушка.

- Отличная идея! Предлагаю встретиться где-нибудь в центре. Мне, к примеру, очень нравится кинотеатр «Художественный» на Арбатской площади. Годится?

- Я там никогда не была, но слышала о нём много хороших отзывов.

- Ну, что же, тогда решено! На всякий случай давайте встретимся там пораньше. Скажем, в шесть часов вечера?

- Хорошо.

Дана вдруг вспомнила о чём-то, достала из дамской сумочки две пачки сигарет «Philip Morris» и протянула их Мотылькову.

- Возьмите, пожалуйста. Я знаю, это чисто символический подарок, но у меня с собой всё равно больше ничего нет. Мне очень приятно Вас ими угостить.

Дима посмотрел на стол. Правая рука Даны с короткими ухоженными ногтями, выкрашенными в ярко-красный цвет, расслабленно покоилась на коричневых сигаретных пачках. Обручального кольца на руке не было. Дима секунду поколебался и положил свою ладонь на её изящную маленькую ручку. Данина рука немного вздрогнула, но убирать её она не стала. Дана опять посмотрела ему прямо в глаза. В её глазах заплясали хитрые искорки:

- Тогда до встречи, Дима! Увидимся ровно в шесть. И смотри, не опаздывай!

***

У входа в кинотеатр «Художественный» нервно прохаживался элегантно одетый молодой человек. Было уже половина шестого вечера, и толпы советских граждан бесконечной серой вереницей устремились по направлению к станциям «Арбатская», «Библиотека имени Ленина» и «Боровицкая». Моросило, и люди желали поскорее забиться в свои тёплые щели и норки. Тем удивительнее было зрелище совершенно чуждого этой картине промокшего молодого человека в стильном чёрном пиджаке и светлом оранжевом галстуке, который свисал с его шеи мокрой цветастенькой тряпочкой.

И совершенно невдомёк было удивлённым советским обывателям, что этот молодой человек героически нёс усиленную патрульную службу. В руках у «часового» отсутствовала винтовка системы «Мосин» или не менее очевидный в подобных погодных условиях зонт, зато наличествовал букет гладиолусов нежно-лососевого цвета, которые в данный момент смотрелись единственной яркой кляксой на скучно-сероватом холсте этой промозглой и ветреной непогоды.

«Часовой» тяжко вздохнул, ибо до конца его смены, при самом удачном раскладе оставалось ещё целых полчаса. Мотыльков, а это был именно он, умудрился под благовидным предлогом упорхнуть пораньше с работы, переодеться в парадное и даже заехать за этими несчастными цветами, которые, надо сказать, стоили ему недёшево.

Цветочный спекулянт-перекупщик, на его беду, попался весьма опытный. Он сумел уловить в глазах Мотылькова легкоузнаваемый влюблённый блеск, и поэтому взвинтил цену за букет, как минимум, в три раза. Но это было ещё не самое неприятное. Торопясь на свидание с Даной, он забыл взять с собой зонт, что, впрочем, не сильно его расстроило, ибо, когда он вышел их дома, никакого дождя не предвиделось. По иронии судьбы, дождик начался именно в тот момент, когда Дима покидал каменные своды станции «Арбатская». Пару минут он стоял под козырьком, укрываясь от капель прохладного дождя, и попытался покурить подаренные Даной сигареты. Их вкус показался ему слишком слабым, и он выбросил недокуренную сигарету в урну. Правда, вид фирмόвой импортной пачки сразу же привлек внимание любителей халявного заграничного курева. Первым двум подошедшим он щедро отмусолил по сигарете, третий же был послан куда подальше.

Потом Дима заглянул в кассу «Художественного», чтобы купить билеты заранее. Мало ли не хватит на них билетов, и придётся ждать следующего сеанса, что в его планы не входило. «Командирские» показывали 17 часов 20 минут, и Дима решил, невзирая на дождь, подождать Дану на улице. А то ещё, того гляди, подрежут её охотники до чужих красивых девчонок. Поэтому он уже почти сорок минут страдальчески нёс свою почётную трудовую вахту.

«Скорее бы она пришла, что-ли, а то стремительно холодает как-то, товарищи!», - думал он, стуча зубами.

Ровно в шесть часов появилась Дана. Она сразу же заметила Мотылькова и быстро пошла ему навстречу.

- Ого, какой ты мокрый! – воскликнула она. - Давно стоишь?

- Да нет, только что пришёл, - соврал Дима.

- Что-то не верится! – засомневалась девушка.

Тут Дана увидела букет.

- Какая прелесть! Это мне? Спасибо! Я очень люблю цветы!

Вообще, Дима давно заметил, что для девушек цветы – это священный фетиш. Вот положим, ты осмелился явиться к своей ненаглядной в какой-нибудь светлый праздник, не имея с собой охапки цветов. Тогда все: теперь для неё ты скопидомское ничтожество на всю оставшуюся жизнь. То же самое касается женских дней рождения. Тут наблюдается прямая зависимость: чем больше и симпатичнее букет, тем выше вероятность закончить этот день рождения в одной койке с именинницей. Намного хуже, если цветами Вы не запаслись. И пусть у тебя будет самый дорогой и замечательный подарок, отсутствие «веника» в глазах женщины нельзя оправдать абсолютно никакими, причём даже самыми благовидными причинами. А цветы, принесённые с собой на свидание, определённо увеличивают шансы на успех. Подобно хорошему снайперу, Дима бил наверняка.

- Я рад, что тебе они нравятся, - сказал он.

Дана выжидательно посмотрела на Мотылькова:

- Может быть, мы всё-таки зайдём вовнутрь? Твоим цветочкам-то хорошо, они воду любят, а мне вот, ну как тебе сказать, мокро слишком.

- Да, конечно, - опомнился Дима и незамедлительно открыл Дане дверь.

Спустя какое-то время, они сидели в душной темноте небольшого кинозала. Как запомнилось Мотылькову, показывали французскую приключенческую комедию «Фантомас» Андре Юнибеля с неподражаемым Луи де Фюнесом и обаятельным Жаном Маре в главных ролях. Этот фильм Дима смотрел уже, как минимум, раз пять, посему ничего нового он на экране увидеть не чаял. В гораздо большей степени его интересовала его очаровательная, будоражащая воображение соседка. Дана тоже видела этот фильм далеко не впервые, но, несмотря на это, ей очень нравился Луи де Фюнес, и она задорно смеялась в особо юмористических моментах, по-детски прикрывая рот ладошкой. Где-то ближе к концу киноленты, когда Жан Маре и Милен Демонжо едут на автомобиле без тормозов по просёлочным серпантинным дорогам, Дима решительно приобнял Дану за плечи. Отстраняться она не стала, и даже положила ему голову на плечо. Сладковато-навязчивый запах ванили, который исходил от её шеи, острым лезвием врезался в его ноздри и буквально сводил его с ума.

«Пора брать инициативу в свои руки! И плевать, что первое свидание!», - шумело у него в голове.

Очень скоро этот шум перерос в звон колоколов, и Мотыльков решился. Когда стали показывать титры, Дима притянул её к себе поближе и поцеловал. Дана с чувством откликнулась на его поцелуй, и у Димы возникло мимолётное ощущение, что она ждала этого момента и даже знала, когда он наступит. Они целовались все титры. Несколько раз Дима открывал глаза и видел её пушистые, слегка подрагивающие ресницы.

Только когда зажёгся свет, и последние посетители с шутками и смехом покинули кинозал, они смогли наконец оторваться друг от друга.

Старинные двери «Художественного» провожали уходящих в ночь людей и приветливо встречали тех, кто спешил на следующий сеанс. Спустя несколько минут наши влюблённые выскочили в мокрую уличную темень и сразу же побежали к метро, крепко держась за руки.