Глава 14. Вечерний рейс Москва-Афины

В небе

Вечерний рейс Москва-Афины. Стальной корпус гигантской летающей машины со свистом разрывает чёрную предгрозовую завесу, унося усталых пассажиров в спокойную гладь тускнеющего ночного неба.

Как наиболее точно описать ощущения, которые возникают у человека на высоте в десять тысяч метров? Всего два слова: тревожная безмятежность. Поднимаясь на такую высоту и глядя на бескрайний океан холодных перьевых облаков, закрадывается робкая мысль о кошмарной суетности всего, что осталось внизу на земле. Человек начинает понимать, что его самолёт – это всего лишь маленький чужеродный обломок, который на очень короткое время сумел отколоться от шумного земного муравейника; это воздушная клетка с людьми, плывущая по небу и нарушающая его извечный, одухотворённый покой.

Если мы здесь - гости, то кто же всё-таки хозяева? Может быть это ангелы? Хочется верить, но многие учёные ставят мою гипотезу под сомнение, так как считают этих летающих мечников с крыльями не более чем религиозной выдумкой. Как бы то ни было, но пока что ни одного ангела я в небе так и не сумел обнаружить. В этом, скорей всего, виновато моё неважное зрение. Но я легко могу представить себе степень разочарования того человека, который впервые смог подняться на такую высоту и ничего интересного здесь не увидел: ни городов, ни золотых врат, ни воздушных крепостей, абсолютно ничего такого, во что мы верили тысячу лет.

Чудовищный был облом, не иначе!

Но если это не ангелы, тогда кто? Действительно, не постучится ведь ко мне в иллюминатор какое-нибудь хамское облако-шпана и не пролает сквозь свои щербатые перьевые зубы:

- Слышь, мужик, закурить не найдётся?

А я будто бы совсем не удивлюсь и спокойно ему отвечу.

- Не курю.

Облако тоже не растеряется:

- Я смотрю ты не местный. Полтинничком выручи, а?

И вот тогда я возьму и закрою шторку иллюминатора, закончив эту беседу таким вот радикальным и незамысловатым способом.

Нет, очевидно, что никакое облако меня не потревожит. Правда, это смотря сколько выпить. Ну да что уж там, надраться до «полуоблачного» состояния мне в экономическом классе явно не грозит. От половины стаканчика тёплого «Арбатского» могут захмелеть только дети.

А в бизнес-классе тебе и подушечку предложат, и вискарика нальют, и стюардессу поприжать в туалете можно. Если сильно повезёт, конечно.

И в небе это чёртово неравенство, никуда от него не улететь, не убежать и не скрыться! Но такова природа человеческого существа. Нам нравится группировать людей по классам, уровню доходов, количеству высших образований, цвету кожи, религиозным, нравственным и политическим убеждениям. Мы обожаем подчёркивать свою индивидуальность, своё отличие от окружающих, даже если это отличие – прыщ на причинном месте.

А правда заключается в том, что мы все непохожи друг на друга уже в утробе матери, начиная с того самого момента, когда одна клеточка делится пополам.

Мы всегда найдём способ эффективного размежевания. Но в этом-то и заключается одновременно и совершенство и проклятие этого мира – в разнообразии неравенства. Если бы мы все были совершенно идентичны друг другу, то на свете было бы очень скучно жить. Это как изо дня в день кушать одну и ту же манную кашку, не представляя, что есть такая замечательная штука, как жареное мясо.

Поэтому не верьте лжепророкам, которые обещают нам свободу, равенство и братство, и неважно под какими знаменами они выступают. Лучше поддержите тех, кто сумеет сократить разрыв между бедными и богатыми и установит всеобщее равенство перед законом.

Хотя и до этого нам ещё, как до Луны пешком. Все же знают, что в нашей стране гораздо хуже попасться на краже жвачки, чем на многомиллионном воровстве: во втором случае можно хотя бы попробовать откупиться. А вот возьмут ли в качестве взятки жвачку или пачку чипсов – это ещё очень большой вопрос.

Господи, как же я ненавижу эту высоту! Чувствую, что с такими фобиями пилот из меня получился бы неважный. Кстати, мне всегда было интересно, а что чувствовали те, кому посчастливилось подняться ещё выше, скажем, космонавты, астронавты или тайконавты, видя у себя под ногами сверкающую голубизну земного шара?

Как известно, любое тайное рано или поздно становится явным. Так и в этом вопросе, вся интрига немедленно сошла на «нет» после обстоятельного разговора с настоящим, живым космонавтом. Наша беседа состоялась в одном туристическом питейном заведении в маленьком чешском городке Детеница.

Кабак старательно косил под дремучее средневековье, что позволяло ему экономить на электричестве и на столовых приборах. Каменный пол был устлан соломой, в громадных жаровнях вертелись шкворчащие свинячьи туши, а официантки очень правдоподобно изображали из себя старобогемских провинциалок и без устали хамили посетителям, пьяно млеющих от этой дешёвой любительской постановки. Поэтому первые две кружки я сидел как на иголках, так как не мог отделаться от ощущения, что нахожусь в каком-то придорожном кафе в районе Павловского Посада. Особенно смущало то, что цены здесь были, как минимум, в два раза ниже отечественных. При такой дешевизне начинаешь автоматически искать тараканов в пище и следы чужого слюноотделения в пиве. Ничего не поделаешь, это комплекс жителя страны третьего мира, когда цены в ресторанах высокие, а честные зарплаты - низкие.

Не оставляя ни малейшего шанса моему любимому стереотипу о богатырском здоровье, бывший космонавт всё время курил, варварски сочетал плохо сочетаемые напитки, довольно щурился на грудастых чешек и вообще был очень похож на большого усатого кота, которому налили полную миску сметаны.

Вообще бывшие космонавты – это малочисленная, но весьма фанатичная секта. На любого ползающего по Земле они смотрят с лёгким пренебрежением, даже не особо стараясь это дело скрывать. Чем-то похожи на вышедших в тираж поп-звёзд, с той лишь разницей, что в шоу-бизнесе, как правило, героев не дают. Здесь надо сделать оговорку: «пока не дают».

- Скажите, дядя, а что такое невесомость? – спросил я, осторожно пробуя тёмное монастырское пиво, сваренное по какому-то неведомому традиционному рецепту.

Вместе с конкретной дозой сигаретного дыма пополам с утопцами, хреном и пивом космонавт «выдохнул» кристальнейше-честный ответ.

- Представь себе, что ты раздавил в одну харю бутылку водки, а потом тебя резко поставили с ног на голову, предварительно огрев по башке чём-нибудь тяжелым и тупым. Например, бейсбольной битой. Представил?

- Не очень.

- И не сможешь. Сразу же блевать начнёшь. На аттракционах голова не кружится?

- Бывает.

- Тогда точно проблюёшься.

К нам подошел карлик-официант, выряженный в костюм шута, и поставил перед нами четыре стопки с каким-то бурым напитком.

- Опа, - обрадовался космонавт. - Фернетик принесли. Будешь? Я угощаю.

- Итальянская травяная настойка?

- Нет, это чешский вариант - «цитрон». Он гораздо мягче.

На вкус фернет был похож на детскую микстурку, и я сразу же почувствовал целебную силу «оздоровления».

- А как там с алкоголем на станции? Неужели «ни-ни»?

- Ну, кто по полгода там сидел, умудрялись с посылками с Земли протаскивать. У янки тоже всегда было что выпить. Там, на станции, знаешь ли, очень дружественная атмосфера, все как одна большая интернациональная семья. Кстати сказать, американцем уж очень гальюн в нашем модуле нравился.

- А у них что, своего не было?

- Был, но у нас лучше. А говорят технологии у нас паршивые!

Я подумал и задал «важный вопрос номер два».

- Скажите, неужели шуры-муры возникали? Все же молодые, здоровые. По полгода тяжело ведь без ласки!

Космонавт по-кошачьи сверкнул глазами.

- Это, парень, секретная информация. Там ведь все люди женатые в основном. Если сболтну чего лишнего, свинью могу кому-нибудь подложить. Скажу следующее: есть там одно укромное местечко, куда камера с Земли не заглядывает.

Здесь к нам подошла официантка и небрежно бросила на стол деревянное блюдо со свиными ребрами, тушенными в мёду, и разломленную пополам краюху серого хлеба. Это действо она сопроводила фразой, которая в буквальном переводе с чешского звучала примерно так: «Жрите давайте! Чтоб вам, сволочи, подавиться!».

Мы с удовольствием накинулись на еду.

- А вообще как? Здорово там было? – спросил я восторженным тоном неосведомлённого обывателя.

- Где? – не понял космонавт.

- В космосе.

- Было по-разному, непросто в общем. Но одно я точно знаю: нашептали нам там что-то!

- Чего нашептали-то?

- Ты не летал, не поймёшь!

- А кто хотя бы нашептал?

- Точно не знаю, - ответил жующий космонавт. - Может Вселенная, а может быть сам Господь Бог. Одно я знаю точно: обратно из космоса люди совсем другими возвращаются, словно подменили их там.

Это встреча закончилась мирно и, вопреки страшному количеству выпитого, простые чешские граждане не пострадали.

Вот и сейчас, глядя на бескрайние небесные просторы за стеклом иллюминатора, к чувству созерцательного благоговения примешивается страх, моментально выпрыгивающий наружу, когда самолёт проходит через зону турбулентности.

Например, как сейчас. Борт резко ныряет вниз. У меня возникает ощущение, что моё тело срывается вместе с ним, а внутренние органы при этом решают остаться на более комфортной для них высоте. Похоже на чувство свободного падения. Это чувство длиться какие-то доли секунды. Всё это время мои руки тисками сжимают подлокотники кресла, а на лбу капельками проступает пот.

Но всё заканчивается так же внезапно, как и началось. Самолёт выравнивается, и моё сердце прекращает попытки выскочить из грудной клетки. Проходит ещё десять минут, и равномерный шум работающих двигателей и бутылочка посредственного сухого вина, купленного у стюардессы за безумные деньги, разгоняют мою тревогу по поводу надвигающейся авиакатастрофы.

Через крохотную щель в голубых занавесочках я видел кусочек бизнес-салона. Там с комфортом сидели мои старшие коллеги, с которыми я вместе летел в Афины. В Москве они шли через «спецзал», поэтому по прилёту со многими из них мне придётся заново знакомиться. Ничего, это сущие пустяки, со страху я уже успел нормально накачаться, а алкоголь, как известно, сближает. И плевать я хотел на то, что нажираться на службе - не бонтонно.