2015-07-04
436
Сегодня утром появилось что-то похожее на солнце. Шторм стих. Может приедет кто-нибудь. Подождем. Вообще-то здесь красиво в ясную погоду. Была бы жрачка – отдыхай, как на даче. Но с едой проблемы, от голода слабеем с каждым часом. Если уж Вова не выдержал и первым делом с утра пошел искать моих подранков – дело швах! Что-то нужно придумывать с пропитанием. Намешав остатки круп, картошки и всего, что есть у нас пока в наличии, на еле тлеющем сыром костре, варим блюдо, под названием бирло. От одного виде такого варева становится тошно, но это какая ни есть биологическая пища - надо, Федя, надо. Станешь тут всеядным, как медведь.
У берега плюхнулись две утки. Схватив ружье, я пополз к обрыву в надежде добыть мяса. Выстрел прозвучал, будто кто-то пёрнул.
-- Порох отсырел. – Сказал Вова.
-- Спасибо. – Ответил я.
В чём - чём, а в галантности Вове не откажешь. Ясно же, что я мазила, так нет – порох отсырел. Хотя, наверное, он прав. После вчерашнего купания сухим остался только чай. Вот его-то в больших количествах мы и пьем, вдавливая в себя бирло и остатки протеина. Вспомнил, как оставил в зимовье (у Фролихе) снасти и резинку для рогатки. Сейчас бы всё это пригодилось – в озерах полно рыбы, а по берегу носятся трясогузки. В стародавние времена жаворонки и даже дрозды считались деликатесом (это я у Сабанеева прочитал), почему же не быть деликатесом байкальской трясогузке? Короче, дурак я, что оставил всё в том зимовье. Сам потом в рыбацком доме у Ширильды, за наличником отыскал и забрал (как чувствовал) старую снасть – обрывок тонкой лески, омулёвый крючок без бородка, пластинка свинца и истлевший поплавок. Где-то в рюкзаке все это валяется. Потом отыщу. А пока, проблевавшись от протеина и «Семилакса», потеряв остатки сил, полощу какой-то Вовиной медицинской фигнёй горло и валюсь спать. Так меньше расходуется сил. Может, дотянем (как те парни на барже в море) до прихода спасателей? И где сейчас эта оплаченная КСС?
Скрипнула дверь, разбудив меня. Вова с ружьем потихоньку выбирался из дома. Увидев, что я проснулся, он сказал: «Там табун уток у дома» и вышел. Чтобы не спугнуть дичь, мне пришлось сидеть в доме. И довольно долго. За это время я отыскал в рюкзаке рыболовные обрывки и смастерил снасть.
Слышно было, как улетали птицы. Выстрела не было.
-- Я не чувствовал на 100%, что попаду. – Пояснил Вова. – Я поляну нашёл с прошлогодней брусникой.
-- Далеко?
-- Нет. Метров сто.
Прошлогодняя окаменелая брусника была для нас мороженым. Правда, ползать и собирать её по одной штучке занятие нудное, но все-таки это еда. Подкрепившись камушками ягод, взяв ружье, я отправился на солонец, надеясь подстрелить хотя бы белку. Но солонец пуст, белки повымерли, рябчики исчезли, а стрелять в бурундука крупной дробью – всё равно, что чистить картошку кувалдой. От камня бурундук увернулся, насвистывая матерный мотив. Сделав крюк по другой тропе, промочив ноги, я вернулся пустой, и огни надежды в Вовиных глазах угасли. Мой рейтинг падал. Трудно завоеванный, годами дружбы и авантюрными выходками, авторитет таял на глазах. Я должен доказать право на существование. Поэтому, переодевшись в сухое, взяв снасть, я побрел на ватных ногах к озёрам удить рыбу. Вспоминая свои провалы в рыбной ловле на МРС, когда был у нас спиннинг, сейчас, с веточкой в руках, к концу которой примотано три метра хилой снасти, я не надеялся даже на чудо. Просто шёл. Копал червей, ловил кузнечиков и шёл.
Вода тихая и прозрачная. Хариус шныряет в глубине, явно видит меня – поэтому не приближается к снасти. О`кей. Забросив снасть, ухожу в болота – может, отыщу гнёзда крачек – яиц наберу. Гнезд не нашел, вернулся, а поплавка-то и нет. Осторожно тяну, чтобы не порвать леску и вытаскиваю на берег рыбину! Ага! Попался! Радости нет придела! Забрасываю снова и удаляюсь к реке. Осмотрев устье, понимаю, что вода прибыла ещё больше. Переправы не видать! Издали вижу Вову – сидит у берега в засаде на уток, ждет стопроцентный выстрел. Ну, пусть ждет – я уже с добычей. Возвращаюсь -- и вновь поплавка нет. Тяну осторожно, но у берега рыба срывается. Матерюсь. Забрасываю снасть снова. Пусть стоит, а я поскакал домой варить моего красавца – сил терпеть больше нету.
Вова уже на крыльце, в бинокль рассматривает меня. Заметил рыбу в руках. Заторопился разжигать костер. Вода уже кипела, когда я подошел. В цинковом ведре, разварив рыбину до состояния кашицы, мы наслаждались горячим рыбным отваром, но не наелись. И тут я вспомнил про чердак.
На чердаке, кроме мешка с комбикормом, привязанном к потолку, чтобы мыши не съели, больше ничего не было. Решив, что свиньи от комбикорма только толстеют, заварили себе котелок. Ну и кислая же это отрава. Кислотные добавки комбикормов для увеличения свиного поголовья совершенно не приемлемы для человеческих вкусовых рецепторов. Заглотив ложку корма, я чуть не блеванул опять. Жалко было потерять уху – сдержался. А потом ничего, приспособились: ложка этой адской смеси продавливалась в пищевод кружкой очень крепкого чая. Однако, много жрать не возможно – захрюкаешь.
Постепенно превращаясь в браконьеров и свиней, мы теряли физические силы. Моральный стержень пока крепок, не гнется, а то давно бы сожрали неприкосновенный наш запас – банку китайской тушенки в 550 грамм и консервированную колбасу, граммов на триста. Надежда не покидает нас, будем держаться. К тому же, сегодня пятница, конец рабочей недели - должны же появиться в выходные дни браконьеры. Появятся – перевезут. Это тебе, приятель, не егеря. Браконьеры люди отзывчивые, с понятием.
Спать, спать. Сгочно спать! (В. Ульянов-Ленин)
27.06.92.
Суббота. Лук и стрелы. Вова опять ушёл на охоту, я убираюсь и рассуждаю. Картошка. Что сделать, чтобы преодолеть Шегнанду. Оборванная снасть. Пионерский костёр. Теплоход "Святош". Обед на теплоходе -- стыдно вспомнить сколько съели! Пьяные от пищи на другой стороне реки. Ночь, зимовьё и много омуля.
Жизнь полна сюрпризов. И то, что ещё минуту назад казалось не возможным, становится само собой разумеющемся (мы уже рассуждали на эту тему и приводили пример). Вчера таким сюрпризом был пойманный хариус. Сегодня... но обо всем по порядку.
Если человеку стали сниться гастрономические сны. Если в шесть утра он садится за рукописи. Если он в непролазной сибирской тайге, думает, успеет ли друг его попасть на Олимпиаду в Барселону. Если он вспоминает дом родной и прощается с сыном - значит наступила наивысшая точка кипения. Кризис. Приближается катастрофа! Срочно необходимо действовать. Не важно что, но что-то делать – не сидеть сложа руки. Попытаться критически оценить ситуацию и искать, пусть даже самые невероятные, выходы из неё. Бездеятельность в это время – смерти подобна. И может к ней привести.
Опять неудачная попытка охоты на крохалей. Ничего, сделаю лук - настреляю трясогузок, чаек, бурундуков. Опыт с детских лет. Помыв посуду (тоже отвлечение от тягостных мыслей) приступаю к работе над луком. Вова подключился – тоже мастерит. Мой получился прочнее, Вовин сломался. Тогда он берет ружье и уходит на охоту (за одно проверить, есть ли брод ближе к устью). Я мечтаю, чтобы он подбил козу или изюбря. Тогда бы мы в ведрах наварили мяса и жрали бы его кусками. Вареное, дикое мясо! Кусками! Из вёдер! А пока уборка вокруг дома и внутри него. Растопка печи. Руки делают свою работу, мысль – свою. Собрал пол пакета брусники – придет, перекусим. Погонял трясогузок – напрасно. Обнаружил в болоте еще одну железную бочку с винтовой крышкой (первая лежит у дома в кустах). Возможно это шанс. После обсудим. В траве у дома обнаружил знакомый куст – похоже картошка проросла. Сбегал за лопатой, капнул – так и есть, целый куст. Полный котелок. Отлично – сварим в мундирах. Портится погода. Падает туман. Уменьшается вероятность появления лодок. Побрился – полегчало. Сажусь за рукопись:
Странная ситуация: на той стороне мы не сделали ни одного выстрела, хотя могли и часто. Нас кормили лепешками пастухи, рыбой конюх, нерпой охотники. Нам давали сухари и другой харч в дорогу. Здесь в заповеднике фактически мы без жратвы оставлены егерем, т.к. у него не было якобы бензина и времени перевезти нас ТУДА еще в среду (и сегодня мы были бы как минимум в Давше). Нас не подобрал катер. Мы палили костры и из ружья и хоть бы кто подъехал и спросил: что и как? Вова ушел на охоту и нет ни одного сраного лесничего. Мы оплатили КСС и этому лесхозу, чье лесничество, и про нас все забыли. Завтра выходной, сегодня выходной, но где браконьеры? Ситуация дурацкая, а стихия нас не пускает продолжать путь, жратвы нет, силы на исходе от этого, а ты как дурак ждешь лодку (да еще подплывут ли, возьмет ли?). Ждем! Последней умирает надежда – пожрать бы и тогда штурманули бы реку! О, Вова!!!
Эти записи наталкивают ещё на одну мысль. Вова придет – обсудим. Кое как вырисовывается некий план действий.
Вова пришел пустой, усталый, голодный и раздосадованный – гнал изюбря, но на выстрел не вышел. Ничего, ешь бруснику, а пока варится картошка – слушай, что я придумал:
Первое -- Есть две пустые двухсотлитровые бочки. Похоже не дырявые. Из них легко можно соорудить плот. Если зацепить за кусты на противоположном берегу реки веревку, плот превратится в паром. Привяжем к концу корягу или что-то ещё, зашвырнем в кусты – глядишь запутается. Тогда плот на воду и тянем до того берега. Думаю проскочим. Если запутается веревка в ветвях достаточно крепко, течением нас легко прибьет к тому берегу. Главное, чтобы веревка не подвела – второго шанса не будет. Это опасно, но можно.
Второе – наиболее легкое и с него можно начать: Складываем на косе огромный костер. Сухостоя на берегу – хоть жопой ешь. Обкладываем его зелёнкой. Поджигаем. Дым над тайгой – это пожар. Его видят либо в Давше, либо в Томпе, либо на том берегу. Через пару часов прилетаю пожарные, КСС, лесники – перевозят нас на тот берег. Начинают возмущаться – мы им в нос оплаченное разрешение и Федорова на закуску. А то, что они дебилы костер от пожара не отличают – их проблемы. К тому же костер с косы в лес не перекинется – озёра не дадут.
Сказано -- сделано. Перекусив картошкой, выходим на косу. По дороге наловив кузнечиков, проверяем снасть. Крючок оборван. Плохо. Не надо было оставлять снасть на ночь – теперь без рыбы остались. Собираем коряги, бревна, щепу. Стаскиваем на песчаный край косы. Рвем траву и ломаем зеленые ветки кустов. Маловато зелени, но в лес тащится за пихтой – два километра туда и два обратно – сил нет. И так еле переставляем ноги. Поджигаем что есть. Жар такой, что зеленка сгорает, не дав никакого дыма. Жаль. Не получилось. Ну, нечего. Подожжем ночью ещё один костёр. Низкая облачность поможет озарить огненным пламенем горизонт. Если вдоль косы запалить несколько таких костров – иллюзия ночного пожара обеспечена. Утром примчатся по всякому.
Стук мотора. Опа! Катер. Вдоль берега, в нашу сторону идет «Ярославец». Ещё очень далеко, но в бинокль видно, что едёт в нашу сторону. Глазом не видно, только стук мотора доносится по морю, но в бинокль чётко различим.
-- Так, Вова, давай в дом – пакуй вещи, ружье и вытаскивай всё на берег, чтобы не терять время на сборы, а то заартачатся – времени нет. Я здесь разбросаю костер и запалю факел, как подойдет поближе. Если пройдет мимо меня, пали костер у дома и стреляй в воздух. На выстрелы подойдут, ну хотя бы документы проверить. С этих – не слезем! – Во мне проснулся дух стратега.
-- Базара нет! – ответил Вовунька и умчался к дому.
Катер потерялся за мысом. Долго не появляется, но мотор стучит – значит не пристал. Долго, долго, давай выходи! Выплывает. Я ору и машу телогрейкой. Море и небо пронзает сирена – заметили. Отлично! Заметили! Плывут ко мне!
Белый пароход с надписью «Э.Святош» (может тёска святой?) причалил возле меня. Сбросили трап. Я на палубе. Плывем к дому у которого уже прыгает Вова с биноклем в руках. По пути взахлеб рассказываю нашу историю, безбожно сгущая краски (хотя куда их ещё сгущать?) Мужики молча слушают, не переставая делать свое моряцкое дело, подгребая к дому. Потом принимают на борт мешки, Володю и отчаливают.
-- В Давшу? – спрашивает капитан. – Там вас уже потеряли.
-- Нет, нам на тот берег, – я показал в сторону реки.
-- Нас специально за вами отправили. Вдоль берега шли – искали вас. Егерь звонил ещё в среду, сказал, что видел вас. А вас всё нет и нет.
-- А этот егерь не сказал, что он мудак? И что нас не перевез через реку, хотя Федоров – гнида, должен был ещё в понедельник нас ждать, – что-то не подумав, я стал критиковать работников заповедника.
-- Федоров – это отдельный разговор. Ну, что решили – на тот берег?
-- Аха, мы должны пешком идти – такое правило. Спасибо, конечно, но мы пойдем пешком. Продуктами выручите?
-- Посмотрим.
И посмотрели. Провели нас в кубрик. Набуровили нам в чашки вареной картошки, выставили латку с вареным омулем, достали соленого и хлеб. Чай с сахаром. Мы поедали, как очумелые – с голодного мыса, однозначно. Пока набивали желудки, мужики рассказали о реках на нашем пути, сказали, что на Кабаньем нас должны встретить. Потом наложили ещё еды, которую мы тут же слопали. Потом достали огромную кастрюлю с малосольным омулем, целый пакет картошки, три булки хлеба и все это вручили нам. Мы не верили своему счастью. Опьянев от еды, благодаря и радуясь, мы спускались на песчаный берег за Шигнандой. У того самого зимовья, которое мы должны не спалить. На прощанье взвизгнув сиреной, «Э.Святош» удалился. Капитан, улыбаясь, махал нам рукой. Дай Бог, мужики, вам счастья. Будьте здоровы и живите богато. Спасибо за харч и переправу. Мы улюлюкали в ответ громче сирены.
Счастливые, как дети, тут же на берегу разводим костер. Надо еще раз поесть. Чаю выпить. Ощутить это забытое зыбкое чувство - хозяин судьбы, (или еды). Смотри, смотри какой закат! Море, Небо - весь этот Мир снова стал розовым! Правду говорят, что от еды можно опьянеть. Лично я был пьян. Пел песни, плескался в Байкале, шутил, донимал Вову. Он делал то же. Ну, наконец-то мы переправились. Сыты до отвала. Завтра в путь, а пока отдых, обжорство, расслабуха, медобработка.
Не спалось. Трепались о спорте. Пили чай. Снова трепались. В два часа ночи сели перекусить. Почистили омуль, достали картошку...
Вот ведь как всё меняется!
28.06.92.
Яркое утро и эхо. Курумник, прозрачные воды, нерпа и хариус. Труп медвежёнка и изюбря. Первый медведь. Песни должны отпугивать медведей. Поиск зимовья -- в палатке страшно. Ремонт фотоаппарата в условиях тёмного зимовья в глухой тайге. Медицинское обслуживание.
Новый день встречал нас ярким солнцем, утренней свежестью и пением птиц. Старик Байкал, уставший от шторма, сегодня отдыхал, ленивым прибоем, тихонько перемывая прибрежный песок. Непонятно откуда появилось Эхо. Дублирует каждый звук. Я стою на крутом берегу, и радостным криком приветствую новорожденный Мир. Мир отвечает мне темже.
А справа, за Шигнандой жалкая картина: сумрачно и сыро. Лес, замотанный рваным туманом, грязным пятном весит над болотом. Бешенную реку рвет в Байкал рыжей жижей и кусками деревьев. Там всё, как прежде - проклято.
Плотно позавтракав, мы уходим на юг.
Настроение чудесное – мы снова в пути. Спугивая с лежбищ нерпу, фотографируем её грациозные подводные пируэты. Стайки хариусов прекрасны в прозрачной воде. Песчаное дно просматривается на много-много метров. Прибрежные валуны покрыты липочаном – мотыльком ручейником – любимым лакомством медведей. Берег крут и висит над нами на трехметровой высоте – мы идем по прибрежной галечной полосе шириной в полтора-два метра или прыгаем по курумнику, гладкому от ветров и воды. Красиво! О! В завале камней изуродованный труп медвежонка а, чуть дальше по берегу, истерзанный труп изюбря со спиленными пантами. (Вот сука бородатая – испугался, что сдадим) Понятно, началась заповедная зона. Это территория биосферного полигона, примыкающего к Баргузинскому заповеднику. В сущности, мы уже провели вечер, ночь и утро на полигоне – его северная граница – река Шигнанда. Бог даст – завтра будем в заповеднике. Может, увидим соболя – главное богатство охраняемой зоны, а может... Вспомнились слова Брянского из его книги: «На заповедной тропе в любой момент возможна встреча с "главным лесничим" – медведем или целой медвежьей семьёй». Заповедник ещё впереди, но уже страшновато, но и страшно любопытно (что это за приключения без медведя?) – медведей довелось видеть лишь в цирке и зоопарке. Вот и Черных...
Он смотрел на нас с высоты обрыва, затаившись в траве. Торчащие рыжие уши и черные бусины глаз – это первое, что увидели мы. Уже через мгновение он соскочил, развернулся и с хрюканьем стал улепетывать в глубину берега. Почему-то опять запомнились уши и прыгающий круп в высокой траве. Фу-у, ушёл. Осторожно продолжаем путь, двигаясь по скользкому курумнику, озираясь в сторону леса. Медведь вылетел из чащи метрах в десяти, остановился и стал прыгать на всех четырех лапах. Фыркал, ворчал. Потом развернулся и вновь растворился в лесу. Мы прибавили темп. Медведь выскочил снова, но уже гораздо ближе и снова запрыгал. Секунда – и он исчез. Глупый факел в руке, ружьё, как назло за что-то зацепилось – не вытаскивается из мешка. Где-то на дне патроны. А рыжий уже в пяти метрах в третий раз исполняет свой жуткий танец. Если сейчас встанет на дыбы – всё, труба. Щелкнул затвор. Медведь отскочил в лес и заревел. Потеряв его из виду, мы слышим его - он бегает взад-вперед перед нами, ломая сухие ветки и рыча. Спиной, спиной к Морю, мы аккуратно и скоро уходим подальше от зверя. Суета. Скользко. Страшно. Камни. Вдруг всё стихло. В глубине леса хрустнула ветка, и опять тишина. Кажется, ушёл. Да, - ушёл. Сердце ломает грудину, бешено скачет внутри. Воздуха мало, колени подкашиваются, вспотела спина. Присев на камнях, пытаемся отдышаться, не упуская из виду предательский лес. Потемнело в глазах. Здравствуй, заповедная зона! (Гори она огнём!).
Такие неожиданные встречи нас не радуют. Этот ушёл. А если б не ушёл? А следующий уйдет? Не успели ступить на заповедную тропу – тут же встреча с «главным лесничим». А что такое «целая медвежья семья»? Каждый куст и каждый поворот проходим осторожно. Внезапная встреча, особенно когда он поедает нерпу или слизывает липочан, может кончится трагически, поэтому решили шуметь, надеясь это поможет – услышав человека медведь должен уйти. Стали петь песни. Но не все песни подходят по такт шага. Потом, много не напоёшь – устаешь. В этом случае, подходя, просто что-нибудь орешь. Вова орет: «Михал Иваныч, дай тропу!» Я ору: «Медведя! Ломиться будете!». Глупее нечего было нельзя придумать.
Иринду прошли легко в брод, засучив до колена штаны. Время есть – идем до Урбакана. Судя по карте, там зимовьё. В нём-то и заночуем.
Урбакан проходим с шестами. (Опытные уже – не рискуем). Зимовья нет. Неужели ночевать в палатке? Желания мало – кругом медведи. Там, где берег песчаный весь утоптан следами, как на пляже. Вот только у пляжников ногти больно большие. Такими лапками зацепишь – как пять ножей полоснёт по телу. Свежесть следов и помёта не вызывает сомнений, что Михал Иваныч постоянно трётся рядом. Поэтому лучше ещё прошагать и напороться на зимовьё, чем защищать свои тушки тонким капроном палатки.
Ещё одна протока. Проходим и её. Нормально. Тропка тут же выводит к зимовью. Ну, слава Богу, наши старания вознаграждены – ночуем спокойно. Первым делом проверяем зимовье на гастрономическую пригодность. Находим сухую булку хлеба и две картошки – отлично. Костерок, приятно потрескивающий и наполняющий прибрежный вечерний воздух сосновым дымком, быстренько готовит уху. Отдыхаем. Переводим дух и нетрализуем адреналин коротким сном, чайком с листом смородины, густо растущей вокруг зимовья. Вова затеял ремонт своего фотоаппарата и, понятное дело, уронил на пол крошечный болтик. Полез со свечкой икать. Сменой, где там найдешь болтик? Тем более в темноте. Удалось уговорить его меньше топтаться, оставив эту идею до утра. Утром вместе поищем. За такую идею я получил усиленную медобработку: колени натерли Гидрокартизоновой мазью, ступни – вьетнамской звездочкой, спину – феналгоном. Протащить полтора месяца на своих плечах всю эту аптеку и не втереть хоть раз другу, Вова не мог. Я не против – кайф, когда тебе втирают мази после долгого пешеходного дня (особенно в ступни). Как бы сделать так, чтобы это вошло в привычку у В.А. Михайлюка -- моего личного врача?
Снова хочется есть. Едим. Натерпелись на Шегнанде – откопали себе яму желудка. Теперь, сколько не ешь – всё мало. Патология. И дневник-то теперь наполнен только отчетами о съеденном, да ещё что, где надыбали из съестного. Скорее бы Давша – получить посылку, нажраться и забыть сосущую тварь под научным название Гастр (желудок, твою мать!).
Хруст сухарей затих в темноте.
29.06.92.
Неожиданное пополнение запасов. Медвежатина на солнечном валунистом берегу. Поход к реке Кабаньей в камышах в надежде найти следы кабана. Переправа -- нас ждали. Три ленка на ужин. Отдых, рассказы, рассказы.
Часы врут безбожно, то отключаясь, то снова показывая какие-то знаки. Сколько сейчас время? Спросите что-нибудь полегче. Нужно было взять «командирские» и не выгибаться с этой электроникой. А теперь вот, смотри на свои иероглифы. Зато легкие – пластиковые. Ну, что сказать? – Дебил.
Приготовив завтрак, бужу Вову.
-- Будем сначала есть или искать болтик? – спросил я.
-- Я уже наладил аппарат. Ночью я его всё-таки нашёл, – обрадовал Вова
Вот заусило его! Я и не слышал, как он ползал со свечкой по полу. Ну, хорошо – меньше проблем. Значит только завтрак. На улице (привычка так называть всё то, что находится за стенами дома) довольно холодно и сыро. Солнце восходит, роса. Приходится поедать в зимовье, а вот чаёк – это дело святое – это на улице, у костра. Добив остаток пленки, перезаряжаем аппараты и в путь.
Два, рядом стоящих зимовья, не обозначенных на карте, пополнили наши продуктовые запасы. В первом поживились двумя стеклянными банками рассольника, сухарями и двумя картошками (почему везде оставляют лишь две картошки?). Плюс, нашли за оконной обивкой леску с двумя крючками. Теперь такие подарки мы принимаем с удовольствием. Во втором зимовье на стене весел холщовый мешок с вяленным мясом. Каждый кусок мяса был проткнут сальной бечевкой и имел не понятно кисло-горелый запах. Взяв несколько кусков, испачкав руки в сале и сажи, посчитали, что это медвежатина. Сготовим на обед – распробуем. Будем считать повезло. Уходим.
Жара. Ну, наконец-то можно снять телогрейки. Считай, уже меся, как лето, а мы всё в телогрейках. Всё мерзнем, шмыгаем носом и совсем не загорели – только лицо и руки по локоть. На круглых камнях - экспонатах лимнологического музея, заваливаемся варить обед. Костерок дымит в камнях. Бурлит рассольник с копченым мясом. Мы валяемся в трусах на горячих камнях. Сохнут вечно сырые телаги, сапоги и спальники. Белый каменный берег, лазурный Байкал, крикливые чайки и кучевые облака, ежеминутно превращающиеся то в замки, то в драконов, то в огромные небесные каньоны, радуют глаз, бередят воспоминания, пробуждают мечты. Вот так бы, плюнув на всё, завалиться у моря на пляж и попивать «колу», наслаждаясь горячим воздухом, теплой водой и красотой летнего неба. А впрочем, это уже всё есть, колу заменим рассольником. Пора отведать, что там за варево.
Варево оказалось не очень. Копченое мясо испортило вкус похлебки. Супчик получился гаденький и не пошёл, не смотря на наш вечный голод. Медвежатина (а это была именно медвежатина) не покатила. Более того, Володя вдруг объявил, что мясо медведя на восемьдесят процентов заражено. Прочёл лекцию о возможных последствиях поедания этой пропастины. Об очень возможных заболеваниях, о недугах, подстерегающих людей даже через три года, после первого укуса такой пищи, и всякую другую фигню. А мы съели уже по куску. И у Черныха хавали Мишатину. Стало ясно – нам конец. Не отделаемся. Самое легкое – аскарида. Послушать Вову, так весь аппетит пропадет. Пришлось выливать всё варево, с сожалением глядя на скользкие большие куски мяса. И грызть сухари, запивая чаем. Чайки – дуры, достали! Сколько можно орать?!
Блуждая по старому, но ещё илистому руслу какой-то реки, в высоких зарослях камыша и другой не известной мне желтой травы, я всё искал следы кабанов. Мы уже подходим к реке Кабаньей, заросли – само то для кабанов, а следов нет. Зря же не будут называть реку и мыс. Но следов нет! Всякие следы есть – и козьи, и изюбря, и, понятное дело, медведя, и даже зайца, а кабана нет. Ну, да и хрен с ним – выходим на берег к реке. Где-то здесь нас должен кто-то ждать, как обещал капитан «Святоша».
Первый рукав Кабаньей проходим в брод, изрядно помочив штанишки и набрав полные сапоги воды. Пришлось разуваться, выжиматься. У второго рукава, с противоположного берега видна моторка. Свистнули (Вова лихо свистит), появился человек и погрёб к нам. Отлично! Поздоровались. Загрузились. Представились. Его зовут Алексей. Он лесник, работает на этом (там в глубине берега) кордоне. Вот уже второй день ждет нас.
Что-то Лёша сильно суетился, выронил весло, поскользнулся, свалился на дно лодки, и нас понесло в Байкал. Мотор не заводится, сколько и как не дергай. Хорошо, что поймали весло – догребли до берега. За шнур дотянули лодку до её стоянки. Паркуем и идем к его зимовью.
Классное хозяйство у Алексея. Зимовьё – что надо. Надворные постройки, типа, столик. Таганок. Все дела. Ночуем здесь. Переодеваемся (штаны промокли ещё на первом рукаве), вешаем к костру сушить наши тряпки, а сами в кроссовочках и трико ворожим у костра, готовя ужин и протирая уши доверчивому Алексею. Человека по глазам видно – сразу ясно поведется или нет на наши шуточки. Лёша был экспонат самый подходящий. К тому же, мы так устали втирать друг другу за эти дни, не видя ни кого, кроме моряков на «Святоше» (но им не вотрёшь, да и некогда было – ели), что Алёша был для нас просто подарок судьбы. И тут ребят понесло...
Первым делом Лёша раскрутился на тушенку, перловку и хлеб (против нашей заварки). Вообще, он парень оказался не жадный, словоохотливый (тоже не сахар одному торчать на кордоне сутками или неделями) и весёлый. Срубил он нас, когда, взяв спиннинг, пошел порыбачить. Понятно, что ждали мы его часа через два, сушились и готовили ужин. А он появился через двадцать минут с тремя уже чищеными ленками и воткнул их на рожны.
-- Ты что, это поймал? – у нас удивлению не было придела
-- Да. Сегодня Ваш день – клюёт хорошо.
-- Ты их уже даже почистил?
-- Кинул раз пять – трёх зацепил. Хватит. Там в реке и почистил.
-- Гонишь!
-- Здесь всегда нормально клюет, – совершенно искренне ответил Леша
Убрал. Чего и говорить – убрал. Зря. Это вызов – мы завелись.
Огромное количество хозяйской пищи кушали до полуночи. Потом растопили печь в доме, повесили сушить сырую одежду и ещё часа два донимали его расспросами.
30.06.92.
Комариное утро, полное еды. Снова медведи. Кордон, встреча с Бородой. Медведь у метеостанции в Давше. Давша, общежитие, Александр Поткин. Ужин, тёплая радоновая ванна, чай с молоком.
В 8.00. подъём. Прохладное комариное утро. Но солнышко светит, значит, будет всё о'кей. Одежда высохла, часы подведены, пора кушать и собираться.
Алексей вновь упылил рыбачить, вручив нам пакет пшена. Мы, по своей привычке, весь его и заварили. Через час, когда от килограмма пшена, рыбы, жаренной на рожне, сала, масла и черемши не осталось и следа, Алексей очень удивлялся нашему аппетиту. Он полагал, что заварим кашки грамм двести, но килограмм этой куриной пищи, растворившейся в наших утробах, для него было не постижимо. Как бы там ни было, Алексей дал нам полезные советы, как идти до Давши, что делать если заплутаем (стучать по стволам деревьев – крик не слышен в лесу, а стук разносится очень далеко), и ещё раз посоветовал остановиться в Давше у Шуры Поткина в общежитии у гаражей. Потом вынес из дома две банки тушенки, кусок масла, кулёк сечки и вручил нам на дорожку. Спасибо. Приятное пополнение. Может, когда встретимся!
Часа два шли прекрасной тропой по чудесному лесу греемые утренним солнцем и обдуваемые свежим морским ветром. Зимовьё. Зашли, конечно. Пошарились. Пусто. Повалялись на нарах. Отдохнули. Вову опять понесло про медвежатину. Чтобы успокоить медицинский персонал нашей экспедиционной группы, пришлось оставить в зимовье все куски медвежьего мяса. Может, и к лучшему -- грех кушать медведя, бродя по медвежьим тропам.
Выходим из зимовья. Медведь стоит посреди тропы и с любопытством смотрит на нас. Что нам было делать? Мы тоже остановились, сжимая ружьё, но пока ещё не наставляя на медведя (чтобы не провоцировать косолапого). В крайнем случае, успеем заскочить в зимовьё. Оценив нас, медведь спокойно развернулся и двумя прыжками оказался на высоком обрыве, вдоль которого проходит тропа. И что? Если он так заскакивает вверх, то как же он спрыгивает с обрыва? Идти дальше? Постоим. Постояли. Потихоньку пошли. Прошли то место, куда ускакал медведь, потом прибавили шаг, но глаз уже не с обрыва, что слева, не с кустов, что справа, не спускали. Потом снова начали петь и кричать: «Михал Иваныч, дай тропу!» А тропа забита медвежьими следами и свежим дымящимся пометом. Нервы, как струны. Не расслабишься. Не полюбуешься красотой здешних мест. Идёшь, как Штирлиц, на всё озираешься. И что толку. Стоит. Опять стоит и смотрит. Наверняка вышел узнать, что там покойники идут орут. Сволочь – совсем не боится. Уставился, и всё тут! Медвежат вроде не видно – значить самец. Деревья вокруг тонкие, да и расстояние маленькое – не успеем заскочить на дерево. Тоже стоим. Нас двое – он один. Он сходит с тропы и не торопясь уходит в лес. Мы торопясь уходим вперед по тропе.
Пограничную реку Езовку (граница Баргузинского заповедника), если верить карте, можно пройти в брод или по мостику. В брод мы уже находились, пойдем по мосту. Сфотографировавшись специально с оружием у опознавательного позорного сооружения (визитная карточка заповедника), мы ступили на прекрасный, бревенчатый мост, внешне точь-в-точь, как в кино про индеецев «Золото Маккены» (Ох уж эти воспоминания детства). Чудный вид, чудный плёс, чудный прозрачный поток таёжной речушки. На той стороне реки заболоченная заводь. Два медведя, завидев нас, уходят в заросли травы. Здрасти! А нам как на ту сторону теперь идти? Но делать нечего, идем, рассудив так: если бы хотели напасть – мы бы их не увидели. Когда Миша нападет, мы узнаем по нестерпимой боли в позвоночнике или черепной коробке. Это успокаивает? Не очень. Но хоть это.
Первый кордон заповедника на реке Куркавка встретил нас в обеденное время добрым стариком лесничим, который угостил нас четырьмя копчеными омулями и половиной булки хлеба. Пристроившись под разлапистой сосной на берегу реки, мы ели рыбу, слушали рассказы старика о том, как он прямо из окна дома (дом в десяти метрах от нас), выхлестнув выстрелов стёкла, завалил медведя (примерно на этом месте, где мы кушаем). Мы угостили его крепким чай и стали ждать лодку, которая, как обещал старик, должна вот-вот за нами приехать и переправить на другой берег (он договорился, да и про нас здесь уже все знают).
Лодка промчалась мимо. Дед насторожился, но промолчал. Лишь через три часа лодка вернулась, и из неё вышел (кто бы вы думали?) Борода. Протягивая нам руку, как старым знакомым, он спросил:
-- В Давшу сегодня едете?
-- Ты что, блять, издеваешься? Мы тебя четыре часа ждем, а ты ещё издеваешься, – он конкретно достал. – Нам на тот берег нужно.
-- А? Ну щас мы приедем – ждите. – Борода и два его попутчика о чем-то поговорив с дедом-лесником, отчалили от берега.
-- Вот, козлы! – сказал Вова в след уходящей лодки. – Мы их столько ждём, чтобы они подъехали, спросили.
-- Я вас сейчас перевезу, – вдруг сказал лесник. – Вон в ту лодку загружайтесь, а я сейчас, – дед зашел в дом и через минуту вышел с канистрой бензина.
Вот, чтобы мы делали без таких стариков? И чтобы мы сделали, попадись нам не на территории заповедника, бородатый ублюдок. Спасибо, папаша. За рыбу, за хлеб, за понимание, за время твоё и доброту.
Всю дорогу до Давши нас пожирали комары, мучила жажда (от копченой рыбы видимо) и выламывал ноги курумник. Тропа, небольшими кусками, давала передышку, но тропа была медвежья, а это напрягала. Местами, вместо утоптанной дорожки, попадались, веками вытоптанные сотнями поколений медведей, медвежьи следы – тропа зверя, когда каждый ставит лапу точно в след, прошедшего до него. Мы попробовали идти по ней, ставя ноги точно в медвежьи следы – не удобно, в коленях ноги выворачивает внутрь.
С мыса Немнянда, красивого, как моя бабуля в девичестве, открывался вид на поселок Давша – центральную усадьбу Баргузинского заповедника. Где-то здесь должна быть наша посылка, возможная ночевка у некого Саши Поткина и разборка с администрацией заповедника по поводу придурка Федорова. (Не забыть бы поблагодарить за «Ярославец») Судя по прогнозам, взятым из книги Брянского, здесь можно принять радоновую ванну, т.е. помыться в теплой воде. Ну, что ж – посмотрим.
Спалив остаток пленки на великолепные панорамы, перезаряжая на ходу фотоаппарат (я уже лихо наловчился это делать), мы вышли к метеостанции. Белый штакетник, белые ящички, флюгера и прочие прибамбасы (это всё мы уже ни раз видели - все метеостанции стандартны, похожи одна на другую) остались позади. Всё, считай мы уже в Давше. Уже видны люди в посёлке, слышен лай собак. В пяти метрах от нас, в лесочке у берега костровище, выложенное по периметру камнями – похоже любимое место местных жителей устраивать пикники, - а в костре копается мордой огромный черный медведь. От неожиданности мы остолбенели. Медведь спокойно поднимает голову, смотрит на нас, разворачивается и не спеша уходит в лес, все видом показывая нам, как мы его достали, дескать, от куда вы взялись? – пожрать не даете. Он был так близко, он был такой огромный и он так спокойно отреагировал на нас, что мы испугаться не успели. Более того, понимая, что мы ему не интересны, мы тоже совершенно спокойно подошли к тому месту, где он рылся в остатках чьей-то трапезы и измерили его след: шесть спичечных коробков в ширину и пять в длину. Вот это машина! И чёрный, как смоль. Через пять минут мы были в посёлке и к своему удивлению и ужасу обнаружили его следы на песчаных улицах. Вокруг дома, собаки, а следы пронизывают посёлок во всех направлениях. Позже нам пояснили, что это хозяин здешних мест, и что ночами он довольно свободно бродит по улицам посёлка. К нему давно привыкли и не трогают. И он никого не трогает. Собаки, правда, лают ночью. Забавно – ночью гулять не стоит.
На доме, где, по объяснениям Алексея, должен жить тот самый Шура Поткин, висела табличка «Общежитие № 4». Следовательно, есть ещё, как минимум три, но об этом поразмышляем завтра, а пока открываем дверь, входим и здороваемся с мужчиной в клетчатой рубашке, склонившимся с надфилем над столом.
-- Здравствуйте! Вы Александр Поткин?
-- Я.
-- Нам Алексей – лесник с Кабаньего – посоветовал обратиться к Вам. Он сказал, что у Вас можно переночевать.
-- Можно, – спокойно ответил Александр, отложил свои инструменты и добавил, -- проходите.
Сваливая свои мешки на нары, которые нам предоставил хозяин, мы вертели головами, рассматривая внутреннее убранство этого, в сущности, барака с двух ярусными нарами, человек на восемь - десять, надёжной печкой-каменкой и огромным обеденным столом. Но вовсе не это привлекало наше внимание. На стенах, над дверями и окнами, везде висели старинные шпаги, сабли, рапиры, мечи и боевые топоры, украшенные цветными камнями, чеканкой и, Бог знает, чем ещё, но всё это напоминало музей.
-- Это чьё? – спросил я у Саши.
-- Это я делаю – хобби.
-- В смысле делаешь?
-- Ну кустарю помаленьку. Как-то в журнале увидел меч и Эрмитажа, дай, думаю, сделаю такой же, и сделал.
-- А что за камни? – я указал на инкрустацию рукояток.
-- Да так, стекляшки всякие. Где что найду, куплю. Металл – сталь, железо, медь, латунь, ну всё такое. Я в отпуск уезжаю в Москву или Ленинград или города, где есть такие музеи, хожу, смотрю, покупаю проспекты и копирую. Один в один. По размерам, по камням, по отделки. Вроде, получается. Вот взялся перстни делать... – Саша кивнул в сторону проспекта «Государственные собрания произведений искусств в Дрездене: из истории музея «Грюнес Гевёльбе», лежащем на стопке других многочисленных буклетов и журналов с иллюстрациями различных драгоценных музейных экспонатов.
-- Откуда это? – я взял в руки проспект.
-- По почте выписываю.
-- Ну ты даешь! Классно. Можно посмотреть? – вопрос относился уже к Сашиным экспонатам.
-- Смотрите.
Мы с Вовой стали вертеть в руках все, какие возможно предметы. Мечи мы пробовали на вес, удобность залегания в руке и прочность. Саблями просто махали. А рапиры скрестили. Ножи, само собой, сравнивали с нашими охотничьими – самым дорогим из наших вещей. Всё было просто блеск. Камни не вываливались, чеканка и резьба – отменная и профессиональная, металл подобран и спаян как надо. На сколько мы могли судить – тонкая работа. Молодец Шура!
А Шура тем временем уже накрыл на стол. Гречневая каша, молоко, конфеты, пряники и многое другое. Мы достали Лёхину тушенку, заправили кашу, достали нашу индийскую заварку и накипятили полный чайник чая. Сели ужинать. Саша рассказывал про свою жизнь, про жизнь в Давше. Про хобби и работу. Мы рассматривали стены и проспекты и уплетали за обе щеки, особенно сладкое. Плотно перекусив (нормальным людям всего, что мы съели за раз хватило бы дня на три), собрали все свои грязные вещи (Александр выделил стиральный порошок и банное мыло) и отправились мыться и стираться на горячий источник.
Дом, в котором располагался собственно источник, одиноко стоял на берегу и даже в темноте пройти мимо него было не возможно, а ещё только смеркалось, поэтому минут через пять мы были уже внутри его. Внутренняя отделка нами квалифицировалась, как стиль ЗК (соприкоснувшись с музейными экспонатами, мы теперь четко разбирались в стилях и направлениях, надо полагать). В предбаннике или, если угодно, в прихожей стояли ведра и тазы. Местные жители давно используют холявскую горячую воду в прачечных целях (говорят, даже некоторые дома отапливаются незамерзающей лечебной водой), мы тоже замочили на тряпье и отправились в ванную комнату. Две чугунные ванны стояли вдоль противоположных стен, из которых торчали перегнутые пластиковые шланги. Стоило шланги отцепить и выправить, как хлынула вода Температура воды – то что надо – градусов сорок, т.е. оптимальная для принятия ванн. Заткнув носками сливные отверстия, мы вальяжно развалились, наслаждаясь чудодейственной водой. Зашибись! Давненько мы вот так не валялись в ваннах. Нам, городским жителям, хлеба не давай, дай в ванне полежать (ну, насчёт хлеба я пошутил).
В общежитие вернулись чистые, с пакетами постиранной одежды и немного шаловливым настроением – или от радона или от предстоящего ужина.
Перед сном плотно обожрались. Отпились чаем с молоком. Вспомнили, что сегодня пятидесятый день пути. И, как младенцы, уснули.
10 ЭТАП
"МЕДВЕЖАТА НЕ УМЕЮТ ЛАЯТЬ"
п. Давша -- р. Таркулик -- р. Шумилиха -- р. Б. Чивыркуй -- д. Катунь
(01.07.92 -- 04.07.92)
01.07.92.
Отметка в управлении заповедника. Троицкий. Музей, буфет, посылка, книги, магазин. Прощание с Поткиным. Медведица с медвежатами -- мы на сосне. Надёжное зимовьё -- защита от хозяина тайги.
Здравствуй Июль! Первое число, что ты нам сегодня преподнесешь. Говорят, как начнешь Новый Год, так его и проведешь. Вполне может быть, что это относится и к Новому Месяцу. Почему бы нет? Тоже временной отрезок. Посмотрим, что месяц грядущий нам готовит. Начало, пока, многообещающее. Саша, уходя на работу, оставил нам на столе не скромный завтрак - значит сыты. Одежа высохла – значит чисты. Что-то будет на почте? Будет! - я уверен.
Первое, что утром необходимо сделать – отметится в конторе заповедника. Идем в кантору. К сожалению, директор в командировке. Его обязанности исполняет главный лесничий заповедника А.А. Троицкий. А.А. нас уже ждал. Выслушал наши жалобы на Федорова, на бороду, на голод, на реку, на медведей. Посочувствовал нам. Сам рассказал пару забавных историй о своём начальнике. Пригласил посетить музей природы (билеты нам пришлось покупать). После посещения, поставил свой автограф и печать заповедника на буклетах, которые мы купили в музее на память. В знак примирения, А.А. выписал нам наряд-заказ на приобретение продуктов в специализированном буфете заповедника. У нас ещё оставались кой-какие деньги, мы с удовольствием готовы были их потратить на дефицитные продукты питания.
Буфетчица, рассмотрев подпись Троицкого, долго что-то складывала и вычитала на счетах, вспоминала и заглядывала в кладовку, думала, глядя в потолок, и наконец произнесла:
-- У вас здесь по продуктам можно получить: макарон два кило, сахар – грамм восемьсот отпущу, тушенки на четыре банки, масло дам шестьсот грамм, и кило пшена есть. Брать будете? – она всё это произнесла в привычном для себя темпе, и мы не хрена не успели запомнить, но, даже из услышанного, становилось ясно, что денег не хватит (жаль, но от масла придется отказаться).
-- И сколько это всё стоит? – прежде, чем отказаться, я решил прикинуть сколько это тянет по деньгам.
-- Щас посчитаем, - ответила буфетчица, взяла счеты, застучала костяшками, периодически делая шариковой ручкой секретные пометки на наряд- заказе.
-- Денег не хватит, - сказал я Володе, пока толстушка прикидывала на сколько нас нагреть.
-- Я понял, - Вова рассматривал ценники.
-- Всего, на восемь рублей восемьдесят восемь копеек. – громко произнесла тётя.
-- На сколько! – после паузы, хором переспросили мы.
-- На во-семь рублей во-семь-де-сят во-семь копеек, - четко выговаривая слова, повторила маманя – ей нравилось, что её переспрашивают. И, специально для нас --непонятливых пояснила, - Вам «наряд» поэтому и выписали, что продукты прошлого завоза, используем для экстренных нужд. Цены завоза. У вас по продуктам - на двоих на три дня. Из крупы есть только пшено. Берёте?
-- Конечно берем! А ещё что-нибудь купить можно? – я проверял тётку. Чувствовалось, что за такие цены, она нам выдала продуктов раз в пять меньше положенного, остальное прикупит себе домой. Но как проверишь?
-- Можно, но вот по этим ценам, – она указала на ценники.
Оплатив 8-88 за заказ, и ещё 65 за килограмм сахара, и ещё 109 за три килограмма пшена (109 на 3 не делится – лучшее доказательство того, что жирная нас клеит), мы счастливые отправились на почту, обсуждая по дороге произошедшее. Мы славно затоварились и ещё деньги остались – с почты надо зайти в магазин. Получив посылку, мы, конечно, зашли в магазин и ещё кой чего прикупили, умножив свой продуктовый склад. Последнее время нас очень волновала тема питания. Почему-то казалось, что продукты могут разом исчезнуть. Это, скорее всего, остаточные явления голодовки на Шегнанде. Даже по дневниковым записям легко заметить, с какой точностью записывается каждый грамм еды. Радует одно то, что в дневнике есть и такие записи тех дней: «купили книгу», «отправили посылку с книгами», значит, мы думали гораздо о большем, чем еде. При ограниченном количестве денег, мы всё же умудрялись покупать книги, отправлять их. И в этом вопросе споров никогда не было. Книги есть книги! Хотя, конечно, жрать постоянно хотелось. Особенно сладкого и жирного. Этот пакетик супчика через пятнадцать минут ходьбы уже не помогает – начинает сосать. Омуля хватает на час – и снова голод. Жирный кусок мяса или банка тушенки – протянешь до обеда. А сахара просто всегда хочется. Он нужен на каждый шаг пути. Сахар, это энергетический источник организма, но где взять этот самый сахар? Магазины в тот год были более чем пусты (продукты могут подвести, а есть ли у тебя талон или ветеранская книжечка?). Боязнь, чего-то не купить, не договориться, не получить, и, как следствие, остаться ни с чем, постоянно гонит нас на поиски еды. Сказать по правде, мы конечно оборзели: всех материм, ругаем, всем не довольны, словно кто-то обязан нас перевозить, кормить, помогать. Кто-то гнал нас в это путешествие. Ну, не получили посылку в Томпе, не смогли, слабаки, сами преодолеть Шегнанду – так радуйтесь, что вообще, хоть кто-то чем-то помогает. Покорители, твою мать! Слюнтяи, нытики и попрошайки. Оплатили заповедник и не получили желаемых услуг? Да это же тоже испытание. Стисните зубы и вперед! Сегодня рюкзаки под завязку – хватит скулить, продолжайте!
Пообедав, оставив Саше полкило печенья и благодарственное письмо, мы двинулись в путь. Проходя мимо конторы, встретили Александра и лично выразили ему свою признательность, сообщив, что оставили дверь открытой – не нашли ключи.
-- А я её никогда не закрываю, – ответил Саша.
-- А у тебя там на тумбочки банка с деньгами. – Мы видели полную трехлитровую стеклянную банку, наполненную бумажными деньгами в крупных купюрах.
-- А это я деньги в банке храню. – Шура, как всегда, был оригинален. – Кто возьмет? Был тут у нас один – украл. Догнали на лодках. Куда он денется?
-- Понятно. Ладно, Саша, спасибо тебе за всё. Мы пойдем.
-- Давайте. Осторожнее только. Там на мысу медведица с двумя медвежатами. По берегу не идите – она каждый день с ними у воды. Мужики приехали, говорят, опять её сегодня там видели. Идите по тропе – проскочите.
-- Обрадовал.
-- Я серьезно. Осторожней.
Через час мы уже сидели на сосне, а медведица бегала под деревом, ворчала и пыталась отогнать своих любопытных малышей в чащу. Вначале, мы шли осторожно и озираясь. Потом внимание притупилось и Вова, как обычно, чуть ушел вперед. Через минуты, он мчался по тропе с дикими глазами, а за ним лениво шла медведица. Сбросив мешки, мы ломанулись на дерево. Первым полез Вова (помню, мы даже спорили, кто первый). Нужно было всё делать очень быстро – мы и делали. Но сразу не повезло - метров с двух, сломав ветку, Вова рухнул на землю, но соскочил и тут же залетел на сосну вновь. Как я успел последовать за ним - я не помню. Но когда медведица увела своих медвежат (а она, зараза, ещё три раза возвращалась из леса, проверяя, сидим мы или нет), у меня в руках оказалось заряженное взведенное ружье, с которым залезть на сосну в принципе не возможно. Более того, спустившись, мы обнаружили в сантиметре от места Вовиного падения, подрубленные наискосок сосёнки. Торчащие сантиметров на пятнадцать из земли, сухие острые столбики, проткнули бы Вову насквозь, свались он на них. Вова же, чудо, умудрился рухнуть в аккурат между ними, в самое пустое место – специально так не спрыгнешь. Вот уж, во истину, повезло. Быстренько собрав пожитки, мы свалили с опасного мыса.
Наша сегодняшняя цель – зимовьё на реке Таркулик. Ночуем в нем. Троицкий сказал, что там под мостом мы найдем удочку с мушками – можно запросто наловить ленков. (помню, помню на Кабаньем). Однако, спокойно до зимовья дойти не удалось. Тропа по заповеднику прекрасная, набитая, снабжена полевой связью, (провода проброшены высоко в кронах сосен, а к стволам прибиты розетки для телефона), нет завалов и ям. Но этой тропой так же с удовольствие пользуются и медведи – они хозяева в тайге. Так вот, один такой хозяин не свернул с тропы, а стал ворчать и пошёл на нас. Мы свернули с тропы в сторону Байкала. Через прибрежное болото, пулей выскочили на открытое пространство (метров сорок обзор) и, с ружьем наперевес, поспешили по камням к зимовью. Медведь, к счастью, за нами не вышел, но и мы больше на тропу не пошли – ничего, что не удобно идти по камням, зато видно далеко – не нарвёшься.
Про тяжесть мешков вспомнили лишь у зимовья, когда снимали, присев на землю, чтобы лямки не порвать. Прошли сегодня не много, но зато как! Всё, готовим ужин и отдыхаем. К чертям рыбалку, наслаждаемся видами и ложимся по раньше спать, плотно закрыв дверь – говорят, медведи запросто приходят к зимовью.
Белка весь вечер прыгала по крыше и мотала круги по стенам дома – у неё на чердаке гнездо. Всю ночь она не давала спать, растревоженная дымом печки и нашими голосами. Возилась на чердаке, свистела, топала, как слон. Белка – не медведь, пусть балует. Спим.
02.07.92.
