Химико-металлургический завод В ПО «Маяк»

По выражению А.К. Круглова, одной из самых драматических страниц истории ядерного оружия является металлургия плутония. Химико-металлургический завод (завод В) для этих целей на Урале было решено построить на базе склада боеприпасов Военно-Морского Флота неподалеку от разъезда Татыш.

Освоение технологии промышленного процесса требовало срочного перехода от лабораторного опыта НИИ-9 и НИИ-10 на микромиллиграммовых количествах чистого плутония к производственным мощностям его наработки в количестве нескольких десятков килограммов.

Уже на этапе лабораторных исследований на микроколичествах были показаны весьма необычные свойства этого элемента: самонагрев с изменением плотности, сложность режима плавления, возможность развития самопроизвольной цепной реакции на конечных этапах очистки даже при сравнительно небольшой массе осадка (до 0,5 кг в коммуникациях) и др.

Очень трудны были для обеспечения безопасной и надежной эксплуатации работы, связанные с изготовлением ядерного заряда. Высокие температура — до 10⁶°С, давление, уплотнение времени протекания реакции до 10^–8 с требовали надежного предотвращения разброса вещества и обрыва цепной реакции на субкритическом уровне.

Опытно-промышленный комплекс был первоначально организован в трех одноэтажных зданиях барачного типа (цеха № 4, 9, 10). Переработка растворов плутония, поступавших с завода Б, с высоким содержанием осколков деления проводилась в здании цеха № 9 (прием первой партии 26.02.49 г. проходил с участием Я.А. Филипцева и И.П. Мартынова в присутствии Б.Г. Музрукова, Г.В. Мишенкова и И.И. Черняева).

Продукт разливался и переносился вручную в платиновые стаканы с помощью воронок из золота. Вытяжные шкафы были примитивными деревянными. Единственным преимуществом цеха № 9 являлось высокое качество окраски его помещений — это облегчало устранение загрязнений с поверхностей и покрытий (требование А.А. Бочвара!).

Первоначально планировка здания предусматривала размещение по одной стороне коридора комнат химического, по другой — металлургического отделения. Две комнаты были выделены для персонала (душ, смена одежды). Значительная часть химической технологии легла на плечи женщин: по словам Л.П. Сохиной, плутоний был «в девичьих руках».

В 150 м от цеха в финском домике разместились ученые — И.И. Черняев, А.А. Бочвар, А.С. Заимовский, А.Д. Гельман, А.И. Вольский, В.Г. Кузнецов, Л.И. Русинов, В.Д. Никольский.

В ноябре 1949 г. процесс был перенесен в двухэтажный цех № 1, который также в первые два года работы имел существенные недостатки (компоновка помещения, оборудования, правила работы — прием пищи рядом с санпропускником и пр.).

Технологическое оборудование в 1 цехе было изготовлено из стали, в аффинажном отделении — из золота и платины, камеры соединялись «условно герметичной» общей коробкой из полированной нержавеющей стали, открывавшейся через люки. Дефекты герметичности были и в проемах ввода в камеры резиновых перчаток (эти детали важны для понимания причин высокого загрязнения воздуха аэрозолями плутония).

Раствор плутония с высоким уровнем гамма-активности с завода Б (уже в объеме 20 л) заливали в дозатор в цехе № 1 вручную. Многие операции были возможны только при открытых проемах камер. При этом голова работающего находилась внутри камеры с высокой концентрацией альфа- и гамма-бета-активных аэрозолей.

Низкий выход плутония, передаваемого на аффинаж, требовал постоянного совершенствования процесса. Все участники этих работ — от ученых и руководителей (А.Д. Гельман, А.Е. Быкова, Я.П. Сохина) до технологов (З.А. Поленова-Быстрова, Т.И. Николаева, Л.П. Зенькова, Г.И. Соломина, З.А. Исаева, Ф.П. Кондрашева, Н.В. Симоненко, Н.И. Скрябина, З.Г. Моденова, Л.П. Турдазова, А.С. Лукина) пополнили список наших пациентов, в том числе шесть наиболее тяжелых — с подострой формой радиационного пульмонита.

Дорого обходились работающим и реконструктивные работы, проводившиеся в цехе № 1 до 1955–1956 гг. (Н.Н. Гонин, В.Ф. Кормилицын, З.А. Исаева, П.В. Докукин, Л.М. Мухамедзинов, С.Ф. Оносовский, А.Ф. Шемякин).

Рафинировочной плавкой и ее усовершенствованием занимались металлурги, имевшие дело с аэрозолями нагретого до высокой температуры металла. Ингаляция аэрозолей была также весьма значимой в плане как непосредственных, так и отдаленных последствий для бронхо-легочной системы. В первую очередь это относится к К.Н. Чернышеву, А.С. Никифорову, В.А. Карлову, И.Г. и А.А. Евсиковым, Г.А. Стрельникову, Н.Я. Ермолаеву. Огромное количество (до 200 л в день) отходов химического и металлургического отделений поступало для регенерации в отделение, которое было рассчитано на 10 л жидких отходов в день. Требовалось срочно изменить и технологию регенерации, и условия ее проведения. И снова приходят на память участники этого процесса в 1950 г. — А.Г. Шалыгина, Ю.Г. Сильков и др.

Концентрация аэрозолей доходила даже в санпропускниках до (1,8–1,5)*10^–13 Ки/л, в хозяйственных помещениях до 6,2*10^–12 Ки/л, не говоря уже о самом цехе.

Реконструкция завода и особенно внедрение эффективного средства защиты органов дыхания («Лепесток» — 1958 г.) бесспорно изменили ситуацию на производстве. Однако к этому времени персоналом уже были аккумулированы значительные дозы внешнего гамма-излучения — 50–100 Р (по старой терминологии за один год в период 1949–1950 гг.), до 1953 г. — до 100–200 Р суммарно. Формировалась и нарастающая доза плутония на критические для него органы.

Если действие на организм внешнего излучения было к этому времени уже хорошо изучено и по пороговым величинам, и по самим эффектам, что позволяло прибегать к лечебно-профилактическим переводам работающих, то вклад внутреннего облучения не был столь очевидным для врачей до 1953–1957 гг. (Г.Д. Байсоголов, В.И. Кирюшкин и др.).

Клинические проявления действия плутония вначале были слабо выражены и весьма неспецифичны, давая основание предположить другие болезни легких (туберкулез у Т.Ф. Громовой, умершей в 1957 г. от радиационного пульмонита). Все шесть умерших в ранние сроки от плутониевого пневмофиброза с прогрессирующей дыхательной недостаточностью женщин были сотрудницами наиболее опасных переделов в те ранние сроки (до 1950 г.), о которых говорилось выше. Дозы на легкие у них превышали допустимые во много раз. Диагноз этой клинической формы плутониевого пневмосклероза был поставлен по клинико-рентгенологическим данным 123 пациентам, из которых у 66 этиология была смешанной (доза 1,4 ± 0,13 Гр). Течение заболевания у большинства было очень медленным, без явного прогрессирования при длительном наблюдении.

Величина дозы коррелировала с тяжестью проявлений пневмофиброза: при I степени (41 человек) — 4,3 ± 0,69 Гр, при II (14 человек) — 8,4 ± 10 Гр, при III (11 человек) — 11,8 ± 1,85 Гр. Впервые этиологический диагноз пневмофиброза был установлен пациентке в клинике ИБФ (лечащий врач Л.Г. Волкова, рентгенолог Р.И. Макарычева).

Проблемой пневмосклероза на Урале занимались Г.Д. Байсоголов, Н.И. Мигунова, И.Л. Кисловская, Н.Д. Окладникова, З.А. Беляева и др., рентгенологи В.П. Никитин и А.А. Мишгачев. Новых случаев этого заболевания на «Маяке» после 1960 г. не было выявлено. Позднее умерли еще 28 больных пневмосклерозом, преимущественно в связи с развитием у них онкологических заболеваний критических для плутония органов — печени, легких, скелета.

Морфологические признаки пневмофиброза с характерной для него преимущественной локализацией в верхних отделах легких, умеренно выраженные, без отчетливых клинико-рентгенологических проявлений и нарушений дыхательной функции (при жизни) обнаруживались при посмертном исследовании и у пациентов той же группы персонала, умерших от других причин. Доминирующей клинической формой в более поздние сроки явился рак легкого, закономерно связанный с работой на заводе В в наиболее неблагоприятный по условиям труда период (до 1956 г.). Число случаев рака достигло 400 за 50 лет наблюдения и было наибольшим у работников заводов В и Б, превысив в несколько раз его частоту среди жителей города и в группах сопоставления (работающие на реакторе). Рак легких и других критических органов занимал ведущее место и в структуре смертности. Связь их с величиной поглощенной дозы от плутония была очевидной.

Первый пик заболеваемости опухолями персонала «Маяка» зафиксирован в 1966–1974 гг., т. е. через 17–25 лет от начала профессионального контакта с источниками излучения. До 1967 г. структура онкологических заболеваний была обычной. С 1968 г. рак легкого у персонала вышел на первое место среди онкологических заболеваний, превысив в 3–5 раз его частоту в населении города (Г.С. Мороз, Н.Д. Окладникова, Н.А. Кошурникова и др.). Достоверное превышение по частоте гемангиосаркомы печени (в том же сопоставлении) было обнаружено у женщин при средних поглощенных дозах на печень от плутония выше 5–6 Гр.

Специальный анализ значимости всей совокупности факторов риска выявил существенную роль курения в развитии рака легкого, как и в доклинической стадии, в отношении характера и выраженности нарушений функции дыхания (З.Б. Токарская, З.А. Беляева и др.).

Рост частоты отдаленных последствий работы в пусковом периоде происходил уже на фоне радикального улучшения условий труда в производстве плутония.

В 1972 г. вступило в эксплуатацию новое предприятие с поточными технологическими линиями, соединенными магнитными транспортерами (Б.Г. Лобанов, Ф.Д. Третьяков и др.). Использовалось манипуляторно-программное управление. Все это позволило существенно уменьшить ингаляционное поступление и загрязнение кожи рук аппаратчиков даже при проведении ремонтных и дезактивационных работ. Исключение составляли работы по вскрытию оборудования, сварка, зачистка камер и аппаратов (Е.К. Василенко и др.).

Сказанное сохраняет актуальность контроля за содержанием плутония в организме и загрязнением кожи рук, особенно при ее частом микротравмировании. Однако случаи реальной аппликации с внедрением в кожу нуклида также стали встречаться существенно реже.

Динамика производственных условий на наиболее опасных участках заводов комбината и происходившие одновременно сдвиги медико-демографических показателей существенно изменили и задачи медицинской службы.

Произошедшее еще в 1954 г. объединение с теоретическим и гигиеническим отделами ЦЗЛ заметно расширило работы в ФИБ-1 по дозиметрии внутреннего облучения, клинической и экспериментальной токсикологии трансуранов. Создавались первые — тогда еще несовершенные базы данных по дозиметрии и онкопатологии у персонала «Маяка» (В.Ф. Хохряков и др.).

Все больший масштаб принимали исследования по формированию максимально полного регистра работавших на «Маяке» с 1948 по 2000 г. (около 22 тыс. человек) со значительной полнотой сведений (до 95%) об их жизненном статусе на протяжении всего этого периода (Н.А. Кошурникова).

В 1978–1986 гг. было проведено исследование хромосом в культуре лимфоцитов периферической крови в разных группах пациентов из персонала, перенесших ОЛБ и ХЛБ, и у потомков первого поколения, а также состояния их здоровья. Началось формирование регистра внуков — второго поколения работников «Маяка» (Н.Д. Окладникова с соавт., Н.С. Петрушкина).

Расширились медико-демографические исследования по г. Озерск с учетом его расположения вблизи «Маяка» и имевшего место выброса нуклидов в 1957 г. (ВУРС), затронувшего и промышленную площадку комбината (население использовали в качестве группы сравнения с персоналом «Маяка») — Ф.Д. Третьяков и Г.А. Романов.

С 1986 г. (пик информации об аварии на ЧАЭС) заметно расширились контакты сотрудников «Маяка» и филиала ИБФ с зарубежными исследователями. Ранее представлявшиеся в международные организации данные, значимость которых поначалу недооценивалась, стали вызывать активный интерес ученых США, Японии, Европейского сообщества.

Постепенно формировались совместные международные программы исследований, в том числе и по так называемому плутониевому регистру «Маяка» и США (вклад зарубежных коллег ограничивался дополнительным оснащением лабораторий и участием в совершенствовании методологии и методики анализа получаемых данных. Его следует оценить как безусловно полезный в совместной работе, однако далеко не равноценный информационной базе ФИБ и «Маяка».

В базы данных с участием служб дозиметрии комбината и лаборатории ФИБ (В.Ф. Хохряков, Ф.Д. Третьяков) были внесены развернутые дозиметрические характеристики всех работавших в первое десятилетие — период наиболее неблагоприятных условий труда. Отдельно формировались сведения на лиц, перенесших ОЛБ, ХЛБ, МЛП, с доступными данными об обстоятельствах их облучения и клинических проявлениях. Представляемая в них информация (как правило, совместно с зарубежными коллегами) активно использовалась международными организациями — МАГАТЭ, ВОЗ, МКРЗ, НКДАР при ООН.

Особую значимость представляют материалы по некоторым специальным направлениям: картотеки репозитория — банка тканей и органов, банка ДНК, данных иммуногенетических исследований, оценки состояния и функции щитовидной железы лиц, в детстве проживавших в ЗАТО в период максимальных выбросов изотопов йода (К.Н. Муксинова, Г.Г. Русинова, Г.С. Мушкачева).

Оценивая перспективность использования медико-биологических данных по «Маяку» за 50-летний период, мы с Г.Д. Байсоголовым пришли к выводу, что этот опыт уникален — не имеет аналогов в мире.

Полученные данные должны быть использованы:

— в актуальном обосновании пороговых уровней доз для широкого круга эффектов, детерминированных излучением;

— в установлении диапазона доз и оценке факторов редукции дозы для выявления относительного вклада длительного действия ионизирующего излучения в полиэтиологические стохастические эффекты;

— в совершенствовании приемов реконструкции динамики накопления дозы от разных источников излучения в сопоставлении со сроками формирования биологических эффектов;

— в аргументации нормативов суммарного за жизнь пролонгированного облучения для разных контингентов работающих и для населения;

— в оценке полноты восстановления, качества жизни и мер по его оптимизации у лиц, подвергшихся облучению и перенесших лучевое заболевание (ОЛБ, ХЛБ, МЛП различной тяжести);

— при разработке информационных материалов и практических руководств с их адресным предназначением для широкого круга лиц, вовлеченных в контакт с источниками излучения, а также лиц, регламентирующих их деятельность;

— в совершенствовании экспертизы как в процессе отбора на работу, так и при установлении влияния радиации на состояние здоровья и научно аргументированном обосновании законодательных актов и принципов признания прав на социальные льготы;

— в воспитании у населения адекватного ранжирования различных рисков для здоровья и требовании принятия рациональных мер по их минимизации с особым вниманием к радиации и учетом несомненного приоритета в будущем многоцелевого использования источников ионизирующего излучения, в том числе в энергетике стран.

Следует сказать, что близкие характеристики, хотя и количественно существенно меньшие и менее точные, были получены в пусковом периоде других предприятий отрасли — в Красноярске и Томске.

Сходную ситуацию по стране в целом демонстрируют и некоторые другие отрасли науки — медицины, промышленности с длительным периодом развития и также достигнутым радикальным улучшением условий по уровням облучения (рентгенорадиология, производство светосостава постоянного действия, дефектоскопия и пр.).

Совершенно закономерен вопрос об использовании данных, полученных на других, сходных по технологии заводах отрасли — в Красноярске и Томске. В регистре по Томску (Северск), по данным P.M. Тахауова, содержатся сведения о 3628 работниках радиохимического, 6105 работниках плутониевого завода и большой группы детей персонала и жителей Северска (Томск). Онкологические заболевания явились причиной смерти у 21% персонала с установленным жизненным статусом. Последний в свою очередь был известен у 54–46% выборки. Все они находятся под специальным медицинским наблюдением. Г.Н. Гастева с соавт. отобрали среди персонала химико-металлургического завода в Томске из 3500 человек с относительно полными данными 680 наиболее активно контактировавших с плутонием. Из них были выделены три подгруппы по 40 человек на основании данных о содержании плутония и ориентировочных оценках доз к моменту исследования: менее 20, более 100 (112) и 933 сЗв. Частота бронхита составляла от 1/4 до 2/3 в группах, опухоли легкого явились поводом для госпитализации 1/6 контингента без четкой корреляции с величиной доз. Лишь объединение двух клинических форм (бронхит и очаговый фиброз) выявило на малой выборке некоторую зависимость от величины дозы. Это дало авторам возможность диагностировать 51 случай профессионального (смешанного по этиологии) заболевания легких. Вклад радиационного фактора представлялся более очевидным у 15 пациентов при дозе облучения легких, близкой к 4 Зв, с более диффузным распространением перибронхиального пневмофиброза и дыхательными нарушениями смешанного типа.

В целом по Северску (Томск 7) не было отмечено (М.М. Сауров) превышения контроля (Томск областной) и частоты рака легкого. Сведения об общей заболеваемости и инвалидности по Красноярску 26 и 45 даются суммарно, без выделения профессиональных контингентов, поскольку случаев профессиональных заболеваний лучевой этиологии на этих заводах не было зарегистрировано.

Другие радиохимические предприятия отрасли, как уже говорилось, эксплуатировались уже с учетом опыта первых заводов — Б и В на «Маяке». Эти заводы были построены в период 1955–1958 uг. в Красноярске 26 и Томске 7. Численность работающих на них была относительно меньшей — от нескольких сотен до 1200 на отдельных заводах. Максимальные значения суммарных доз даже у начавших работать в 1955–1956 uг. лишь изредка (3,5% — 43 человека) превышали 100 сЗв от гамма-облучения и у 22% составляли 50–100 сЗв от сочетанного облучения. В связи с тем что цифры малы, для некоторых показателей здоровья использовались (М.М. Сауров) объединенные данные по всем заводам СХК.

Смертность от рака составляла от 173 до 305,3, в среднем 219,3 на 100 тыс. в год. В структуре смертности преобладали травмы и несчастные случаи (30–54%), болезни сердечно-сосудистой системы (30–51 %). Злокачественные новообразования не выходили по частоте в структуре за 25–28%, причем обнаруживали четкую зависимость от возраста, не превышая частоты в населении соответствующих областных центров (Томск, Красноярск).

Не выделяются эти два комбината и в целом онкологической заболеваемостью и смертностью с учетом значительной вариабельности относительно небольших цифр в сравнении с контролем — областными центрами. Несколько выше, причем только в старшей возрастной группе работающих и живущих на ГХК (Красноярск 26), была смертность от рака легкого. Повышенной в этих городах оказалась и смертность от лейкоза. Однако результаты специального анализа этого явления (М.М. Сауров) дали основание отвергнуть предположение о возможном влиянии радиационного фактора — газоаэрозольных выбросов комбината. Л.А. Ильин и А.Р. Туков также предполагают определяющую роль полноты обследования и широкого целенаправленного скрининга в этих категорированных городах с высоким уровнем медицинского обслуживания.

При анализе непосредственных и более отдаленных эффектов у персонала этих комбинатов особое внимание уделяется в связи с низкими дозами от внешнего гамма-излучения оценке действия инкорпорированного плутония.

Примерно у трети персонала завода № 25 (в меньшей степени заводов № 10 и 15) СХК дозы на легкие не превышали 20 сЗв и лишь у 2,4% могли достигать 205 сЗв. Коэффициенты смертности от опухолей всех локализаций были ниже контрольных значений. Общее число раков легкого невелико.

Таким образом, для изучения роли радиационного фактора необходимы сплошные, как это сделано на «Маяке», исследования персонала этих комбинатов во всем диапазоне доз — от 1,0 до 200 сЗв от плутония и внешнего гамма-излучения, чтобы оценить своеобразное их сочетание в этих профессиональных группах, а также сопоставление с другими факторами риска. Должен проводиться тщательный полифакторный анализ всех компонентов профессионального воздействия — химических и других агентов, экологического и этногеографического своеобразия, с тем чтобы оценить влияние облучения в группах с разными уровнем доз и констелляцией факторов.

Уже сегодня ясно, что радикальное изменение условий труда с достижением относительной герметичности технологического процесса и эффективная защита органов дыхания не могли не сказаться существенным образом на профессиональной (лучевой) заболеваемости на этих производствах. Ведь в последние два десятилетия на «Маяке» уже практически не возникали непосредственно обусловленные действием плутония профессиональные заболевания (детерминированные эффекты), а отдаленные онкологические последствия также были в основном связаны с работой пациентов в прошлом в крайне неблагоприятных условиях. Сближение величины суммарной дозы ~4 Гр в случаях пневмофиброза в наблюдениях Г.Н. Гастевой и Н.Д. Окладниковой, по моему мнению, не говорит о близости радиационной экспозиции их пациентов. На «Маяке» формирование основной доли дозы происходило за относительно короткий период и эффект ее реализовался в первые 10–15 лет и в более младших возрастных группах. На Северском химкомбинате доза порядка 3–4 Зв стала такой лишь к периоду диагностики пневмофиброза, отдаленному от начала поступления нуклида 30–35 годами, т.е. у пожилых людей. Иными словами, мощность дозы была суммой медленно возраставшей ее величины на фоне более низкой мощности. О том, что в поздние сроки мощность дозы на легкие уменьшается, свидетельствуют и данные С.А. Романова по персоналу «Маяка» о замуровывании частиц альфа-излучения в фиброзно-рубцовые образования в легких. Этим объясняется и редкость (~4%) случаев прогрессирования пневмофиброза на ПО «Маяк» у персонала завода В.

Особое место в работе персонала завода В занимает период с февраля по июль 1949 г. В это время здесь в здании цеха № 4 был впервые осуществлен и самый конечный этап цикла — создание полусфер ядерного заряда. Ветераны цеха Г.И. Румянцев и научные руководители Н.И. Иванов и А.Г. Самойлов вспоминают о принципиальной новизне всех стадий этого процесса: прессования, легирования металла, отливки и покрытия частей заряда, измерения нейтронных потоков при сложении полусфер. Все эти этапы были и достаточно опасны. Их выполняли наиболее опытные сотрудники, пытаясь тем самым оградить остальной персонал. Руководители административного ранга не вмешивались в решение технических задач, но как-то своим постоянным присутствием умели помочь, как говорили сотрудники цеха, «преодолевать все заторы» (Б.Г. Музруков, Б.Л. Ванников, Е.П. Славский, А.П. Завенягин). А в критических ситуациях все они вместе с учеными брали на себя самое опасное: уборку помещения после взрыва (А.А. Бочвар), разъем полусфер (Е.П. Славский), измерение нейтронного потока при сложении полусфер (Г.Н. Флеров), покрытие деталей заряда (А.И. Шальников), прессование (А.Г. Самойлов), его обточку (М.С. Пойда).

В цехах с их участием поддерживался, по словам Л.П. Сохиной и многих ветеранов, «психологический климат, исключающий расхлябанность, стимулирующий творческий поиск» и желание сделать порученное как можно лучше и быстрее, с радостным откликом на успех товарища, обеспечивающий единство разнородного по уровню образования и профессии коллектива». Постоянное и, безусловно, тягостное присутствие Л.П. Берии не изменило этого особенного климата.

Высокая ответственность персонала не исключала, однако, возможности отдельных аварийных ситуаций, которые были связаны в первую очередь с образованием критической массы и развитием самопроизвольной цепной реакции. Такой была ситуация в 1961 г. — развитие СЦР в технологической коммуникации с участием 14 человек, у которых развилась лучевая болезнь разной степени тяжести с летальным исходом от критической формы ОЛБ в одном случае.

Аналогичная ситуация возникла в 1968 г. при перемещении емкостей с высоким содержанием в жидкости плутония, приведшем к развитию СЦР. Из двух ее участников один умер. Второму была произведена ампутация сегментов трех конечностей; исход — общее клиническое восстановлением после ОЛБ при сроке наблюдения более 30 лет. В третий раз подобное случилось на СХК в 1978 г. на конечных этапах при перемещении контейнера, избыточно нагруженного слитками плутония. Из 8 участников у одного возникли тяжелые проявления ОЛБ от неравномерного облучения, что потребовало ампутации сегментов рук; клиническое восстановление прослежено в сроки до 30 лет.

Период после 1956 г. для медиков Урала ознаменовался несколькими событиями, существенно повлиявшими на характер выполняемых ими задач. Если в первое десятилетие единственной нозологической формой онкологической патологии был острый миелобластный лейкоз, обнаруживавший зависимость от уровня доз начиная с 0,5 до 4,0 Гр и более (в 1,5–10 раз превышавших ожидаемый спонтанный уровень), то во втором и особенно третьем десятилетии очевидным становился рост и других онкологических заболеваний. Увеличился на 20–30 лет и средний возраст работающих уже в значительно более благоприятных условиях.

Это потребовало развернуть целенаправленные исследования групп работающих на производствах разного типа в широком диапазоне доз. При этом на первый план вышли соматические (особенно онкологические) заболевания, суммировавшие влияние увеличивающего возраста, обычных факторов риска и последствий профессионального облучения.

Были длительно прослежены (Н.А. Кошурникова с соавт.) судьбы примерно 18 тыс. лиц, начинавших работать на комбинате в 1948–1958 гг., со средними дозами внешнего гамма-излучения от 0,5 до 1,6 Гр, в том числе 2700 с измеренным содержанием в организме плутония от 0,26 до 172,5 кБк. Диагностировано 23 случая опухолей костной ткани, в 2,4 раза более частых среди занятых в производстве плутония. Выявлено 54 случая опухолей печени — также преимущественно у женщин, занятых на получении плутония, с высоким относительным риском при максимальном содержании нуклида в организме.

У мужчин как химико-металлургического, так и радиохимического производства существенно чаще, чем у работавших на реакторе, выявлялся рак легкого — 378 случаев (у женщин 40 случаев).

Содержание плутония в организме даже в меньших количествах (1,48–7,4 кБк) также сопровождалось некоторым возрастанием относительного риска опухолей легкого, в большей степени у женщин.

Исследование удельного вклада других факторов риска (курение, гепатит и пр.) продолжается и подтверждает их определенную значимость (Н.Д. Окладникова, З.Б. Токарская и др.).

Приведенные выше клинические данные потребовали расширения и экспериментальных исследований по токсикологии трансуранов.

Детальное динамическое изучение условий труда на этих производствах позволило формировать и более обоснованные представления о патогенезе заболеваний вследствие воздействия двух основных факторов производства — внешнего гамма-излучения и поступления плутония. Более аргументированными становились и суждения о количественных оценках риска (В.Ф. Хохряков, Н.А. Кошурникова, Л.А. Булдаков, Э.Р. Любчанский и др.). Прогресс заключался отнюдь не только в том, что исследователи получили в свое распоряжение новые, удачно спроектированные здания, что увеличилась численность сотрудников ФИБ и повысилось качество их информационного обеспечения, но и в упрочении знаний в такой синтетической области, как радиационная медицина, и в неизменном внимании к ней. Основы этих знаний были заложены еще коллективом 2-го терапевтического отделения в 50-е годы. Они неуклонно совершенствовались и развивались следующими поколениями сотрудников ФИБ-1.

Темы научных исследований определялись самой жизнью, не имели зачастую аналогов в мире и требовали самостоятельной, оригинальной постановки задач и разработки методов их решения.

Международное признание пришло к этому коллективу намного позднее, после 1986 г., преодолев первоначальное недоверие коллег, оправдывавших это незнанием работ, изданных на «недоступном им» русском языке.

Помимо наблюдения за здоровьем персонала, осуществлялась и оценка здоровья их потомков, а также населения, проживавшего в регионе плановых и особенно имевших место аварийных выбросов комбината.

Сотрудниками ученых, работавших непосредственно на комбинате, стали и некоторые специально заранее созданные научные лаборатории и центры.

В 1946 г. на базе санатория «Сунгуль» начал действовать созданный по распоряжению правительства СССР объект Б МВД. Целями его работы в соответствии с указанием А.П. Завенягина было проведение радиобиологических исследований на животных, растениях, микроорганизмах, а также некоторых изысканий по прикладной радиохимии. Директором был назначен образованный, интеллигентный инженер А.К. Уралец, чьи замечательные организаторские способности и такт были исключительно важны в тогдашней сложной ситуации. Среди работающих были советские вольнонаемные и репрессированные граждане, оформленные по контракту на 1952–1953 гг. немецкие ученые с семьями и высокого класса специалисты-политзаключенные. Постепенно увеличивалось число и привлекавшихся к работе выпускников вузов (Л.А. Булданов, С.А. Рогачева и др.).

К 1948 г. сформировались два отдела: радиобиологический-биофизический во главе с Н.В. Тимофеевым-Ресовским и радиохимический, возглавлявшийся С.А. Вознесенским. Научным руководителем лаборатории Б в 1950–1952 гг. являлся Николаус Риль, участвовавший в советском атомном проекте.

В работах биофизического отдела лаборатории Б (Ю.И. Москалев, В.Н. Стрельцова, Д.И. Семенов и др.) было показано своеобразие биологических эффектов некоторых практически важных нуклидов ввиду особенностей их распределения в организме. Были разработаны принципы и методы оценки создаваемых ими доз, что позволило с учетом метаболизма рассчитать ПДК для воды и воздуха для 12 нуклидов (К. Циммер, Г. Борн).

Опыты на 15 видах растений в оранжереях и на полях помогли оценить влияние разных уровней доз на их рост, определить поражающие уровни.

При этом были изучены пути и темпы миграции изотопов в почве, водоемах, грунте с участием растений, микроорганизмов, животных. Многочисленные отчеты (258) в дальнейшем, после рассекречивания, широко использовались для разработки практических рекомендаций. Было продолжено и основное научное направление Н.В. Тимофеева-Ресовского — изучение генетических изменений под влиянием радиации, что являлось особенно актуальным, если учесть, что в других учреждениях страны эта тема находилась под запретом.

Другой сотрудничающей организацией стала созданная по инициативе академика В.М. Клечковского и P.M. Алексахина опытная научно-исследовательская станция, находившаяся в непосредственной близости от комбината, со своими опытными участками лесов и полей (Е.А. Федоров, Г.Н. Романов). Здесь оценивалась активность воды, почв, пищевых продуктов, получаемых в загрязненных регионах (села Метлино, Асаново, Муслюмово, Бродокалмак и др.), определялись правила ограничений в запретных для водопользования и хозяйственной деятельности зонах, разрабатывались рекомендации по режиму жизни лиц, остающихся на таких загрязненных территориях и подлежащих отселению. Оценивались последствия для сельского, лесного, рыбного хозяйства и принимались наиболее расширению меры по расширению возможности получения и использования его продукции, определялись размеры понесенного экономического ущерба (Е.А. Федоров, Г.Н. Романов).

Совместное работниками комбината, а с 1962 г. и с ФИБ-4 (И.К. Дибобес, В.Л. Шведов, А.В. Аклеев) полученные данные использовались и для оценки здоровья населения (около 400 тыс.), проживавшего на «следах выпадений» с разным по источнику и уровню доз воздействием радиации. Обследование проводилось в экспедиционных условиях и на базе 50-коечного стационара и поликлиники в Челябинске (до 1500 пациентов в год).

Оценивались уровни групповой и персональной экспозиции основными действующими факторами. Проводился анализ многолетней динамики показателей здоровья. При этом привлекались данные ФИБ-1 и МСО № 71 о ликвидаторах аварийных выбросов и стоков комбината.

В экспедициях участвовали и сотрудники ИБФ (А.Н. Марей, В.А. Иванов и др.).

Критическая реалистическая оценка ситуации по уровням облучения и воздействию на здоровье формировалась постепенно по мере накопления личного опыта участниками этой большой и сложной работы. Безусловно, ввиду нецеленаправленного формирования групп наблюдения, а также отсутствия опыта такого рода эпидемиологических исследований на первых порах все наблюдавшиеся изменения в состоянии здоровья ошибочно расценивали как последствия облучения, в первую очередь с поступлением в организм стронция. При средней дозе 13 рад(!) более чем у тысячи человек был установлен диагноз ХЛБ. Лишь постепенно (на основании динамики симптомов) становилась более понятной и значимой компонента внешнего гамма-излучения (средняя доза при верифицированной ХЛБ — от 0,7 до 1,3 Гр), при этом число пациентов закономерно сократилось до 66, которые проживали в селах, максимально приближенных к месту выброса. Несмотря на ряд спорных вопросов, при тщательной группировке контингентов и длительном наблюдении определилась и закономерная для группы благоприятная динамика части клинико-лабораторных показателей (В.И. Кирюшкин, М.М. Косенко, А.В. Аклеев). Это также подтверждало ведущую значимость внешнего гамма-бета-излучения (А.В. Аклеев, В.Л. Шведов). Индивидуальной значимости сдвиги, приписываемые действию стронция, не достигали (на просьбу показать мне больного ХЛБ от воздействия стронция ответа не было получено). Уровень доз от этого элемента обоснованно (В.Л. Шведов, А.В. Аклеев) не привел и к закономерному развитию костной онкопатологии. Единственным на грани достоверности отдаленным последствием, суммирующим эффекты внешнего и внутреннего облучения, было некоторое возрастание риска развития онкологических заболеваний (лейкоз, опухоли молочной железы, рак желудка).

Исследования продолжаются, в том числе и по ряду международных программ, призванных окончательно оценить возможности использования данных для уточнения коэффициентов риска в такой сложной для трактовки ситуации (А.В. Аклеев, М.Ф. Киселев).

Для практических целей определения регламента жизни населения полученные данные вполне достаточны и служат надежной основой систематически обновляемых рекомендаций.