Четыре повествования

тельствах, а в собственном ее устройстве, не приспособленном к соприкосновениям с жестокой действительностью (она ведь едва способна «пискнуть в ответ»). Отсюда любопытная формула: «Мне всю жизнь было плохо. И теперь так же. Так никакой разницы». Но тут же — «а я все-таки стою лучшего».

Человеческое самоутверждение в любом самоуничижении ищет лазейку. В ламентациях П. В. лазейка — это ощущение несовпадения между позицией слабости (пусть обусловленной изнутри слабым жизненным напором) и ее данными и возможностями. Она красива, и своеобразно красива, в вузе она была на виду, у нее находили способности. Все, что П. В. говорит о себе, ориентировано на эти дифференциальные отношения.

Н. Р., казалось бы, явление полярное. Она деятельная, мужественная женщина, способная освоить самые трудные положения. Но у полярных предпосылок сходные результаты — жалобы. Ее тоже «обидели, обхамили». Если П. В. выдвигает причины психологические («с моим характером»), то у Н. Р. обострение социальной неполноценности. В отличие от П. В., она не вышла из буржуазно-интеллигентной среды, но явно принадлежит к слою более демократическому. Н. Р. не хороша собой, не уверена в том, как нужно одеваться, держать себя. Соответственно она ищет опору в своего рода неонароднических представлениях, в частности в представлении об особой моральной ценности физического, «простонародного» труда («грязь, которая пачкает только кожу...»). У нее чувство превосходства над теми, кто не может работать токарем и ухаживать за коровой. Пребывание же на умственной работе приносит только чувство ущемленности. «Кому татары, кому лятары (цитата из популярного в свое время «Голого года» Пильняка), а кому ничего». Это об отношении начальства. Сослуживцы же какие-то чересчур изощренные. У некоторых не поймешь, где шутка, а где всерьез. А у нее шутки сами по себе (пошутить — это хорошо, придает бодрости).

Ламентации П. В. предполагают психологическую обусловленность, тем самым закономерность ее неудач; ламентации Н. Р., напротив того, имеют в виду только враждебные обстоятельства. Объединяет их простодушное отсутствие маскировки — свойственное женскому разговору и гораздо реже встречающееся у мужчин. Вероятно потому, что мужчина, даже самый эгоцентричный, реализуется в своем разговоре через интересы и ценности общего значения.

У обеих собеседниц — сосредоточенность, без стеснения выражающаяся вовне. С поводом и без повода всплывает на поверхность безостановочная, занятая собой внутренняя речь. Так и течет этот разговор. Каждая из них ведет свою партию, только поверхностно и формально соприкасающуюся с партией собеседницы. Только отправные точки для реплик. И в каждой партии чересполосица жалоб, признаний неполноценности и попыток самоутверж-