Summary

The Representation of Japanese Women in the Writings of Russian Prisoners of War: Philipp Kupchinskii’s O-Iku-San

Linda Galvane

Первые русские военнопленные начали прибывать в Японию в 1904, и уже к концу июня следующего года, как следствие поражения России в Русско-Японской войне, число их превысило 70000 человек в лагерях, разбросанных по всей стране. Нередки были романтические отношения военнопленных с японскими женщинами, что, в свою очередь, отразилось в последующих литературных произведениях. Одним из таких произведений стала повесть «О-Ику-сан» бывшего заключённого лагеря Мацуяма, Филиппа Купчинского. Исследователь Хияма Синъити утверждает, что О-Ику вобрала в себя все положительные черты японской женщины, и особенно выделены Купчинским её доброта и стойкость. А значит эта повесть – дань почтения русского военнопленного японским женщинам.

Однако в этой статье я утверждаю, что «О-Ику-сан» нельзя рассматривать как простое восхищение японскими женщинами – повесть эта нуждается в более детальном анализе с учётом культурно-исторического фона. Я настаиваю, что отношения между японками и русским военнопленным Спасовым, в которого влюбляется О-Ику, есть не более чем скрытая попытка восстановить самоуважение, честь и мужскую гордость русских солдат, утраченные ими вследствие войны и плена. В доказательство своих слов я привожу аргументы, содержащиеся в следующих четырёх пунктах.

В-первых, я показываю, что кажущееся положительным изображение японских женщин, влюбляющихся в русских пленников вплоть до готовности принести себя в жертву, соответствует традициям русской литературы. Это буквальное воспроизведение «кавказских жён» (Caucasian maids).

Во-вторых, после тщательного анализа становится ясно, что все авторы – бывшие военнопленные, говорят в своих произведениях только о русских арийского происхождения (так в оригинале: Russians as Aryans), демонстрируя тем самым дискриминацию в отношении людей не относящихся к белой расе (в оригинале: non-Caucasian origins, в англоязычной литературе «Caucasians» называют представителей белой расы). Кроме того, я полагаю, что изображение О-Ику потомком смешанного брака японки и европейца так же является способом дискриминации японцев и утверждением превосходства русских.

В-третьих, описывая русского военнопленного Спасова, Купчинский исподволь оправдывает тягу русских к японкам. Я утверждаю, что фактически эта повесть не что иное, как эротическая фантазия военнопленного, в которой японские героини играют роль «сестёр милосердия», на милость которых оставлены беспомощные пленники. Как бы то ни было, изображая этих «сестёр милосердия» жаждущими русских и страдающими от этого, Купчинский, по всей видимости, отрицает их власть над пленными. Таким образом, «овладевая» (в оригинале: «penetrating», то есть, по сути, «вставляя японским женщинам в своих фантазиях») японскими женщинами в своих фантазиях, русские военнопленные восстанавливают своё превосходство и мужскую гордость.

Наконец, исходя из имеющейся в книге иллюстрации О-Ику, я утверждаю, что происхождение главной героини от смешанного брака, служащее оправданием возможности межрасовых отношений, нарушается её визуальным образом – страдающей японки – что доставляет русским читателям садистское удовольствие и чувство превосходства.