Алъбер Камю

Еженедельник France-Observateur заявил о вмешательстве Камю и критиковал его действия; потому этот последний 27 декабря написал Пьеру Стиббу: «Я отчаиваюсь, можно ли заставить Ваших товарищей и Вас понять, что нас разделяют не столько различие политических позиций, сколько методы действия, примириться с которыми я не смогу. Во всяком случае, эта последняя афера меня окончательно обескуражила. Теперь публичные атаки и частные демарши с этой стороны получат единственный ответ, который сейчас мне кажется возможным и подобающим, — я имею в виду молчание».

17 марта 1958 года Камю просит Президента республики13 помиловать студента Талеба Абдеррахмана. «То, с чем я смог ознакомиться из досье этого осужденного, убедило меня, что это не хладнокровный убийца, а скорее человек измученный и слабый духом, которого крайняя бедность и неблагоприятные обстоятельства заставили участвовать в акции, с чьими последствиями он в конечном итоге согласиться не мог. Я все еще думаю, что общая приостановка казней помогла бы установить атмосферу, при которой стало бы возможным разумное решение».

3 января 1959 года Жермена Тиллион пишет Камю:

Дорогой г. Альбер Камю,

Высший совет судебного ведомства не соберется до 15 числа, то есть, несмотря ни на что, дело срочное.

Однако у меня уже было время переслать самому г-ну Делуврье14 те досье, которые я отправляю Вам.

В настоящем наибольшую тревогу у меня вызывает возобновление покушений Фронта национального освобождения.

254//255

Следует опасаться, что в соответствии со старыми классическими методами ответ будет адекватный. В то время как, по моему мнению, более чем пора, чтобы началась «атака мирных переговоров».

Как мне кажется, я поняла, что генерал15 желает принять амнистию очень широкую — но не всеобщую. Хотя тут могли бы фигурировать пятьдесят восемь приговоренных к смерти в Барберуссе16 и четырнадцать здесь, в тюрьме Сантэ. Кто же будут те, кто из этого числа подойдут «по досье» для представления идеального казненного?

Четыре человека, краткие заметки о которых я вам посылаю, более всего подлежат этой опасности. Тот, за кого я боюсь больше всего, — это, конечно, Ясеф17, с одной стороны, потому что я его знаю, а с другой — потому что он отважился на самый мужественный в моральном плане шаг: он остановился. Насколько я знаю, он единственный из обоих лагерей, кто пошел на это в течение последних четырех лет.

Фетталь. Что касается второго, мои опасения заключаются прежде всего в том, что ходатайство о его помиловании было отклонено Коти. Хотя, не считая того факта, что его не сумели обвинить ни в одной смерти, хотя бы в соучастии, в моих глазах он обладает еще и обаянием человеческой доблести, которая, безусловно, приводила в ярость тех, кто его допрашивал и которая подтверждена тем, что все приговоренные к смерти в тюрьме Барберусс выбрали его человеком, которому они подчиняются и кто говорит от их имени.

Третьего Вы знаете лично, и, кажется, в настоящее время он в особой опасности, так как против него оставили в силе показания (впоследствии опровергнутые), представляющие его организатором покушения, которое называют «покушением фонарщиков».

Был ли у этих покушений организатор или нет? По совести знать это невозможно. Во всяком случае нет никаких материальных улик, нет свидетелей, которые это подтверждают, и все обвинения основываются на свидетельствах, опровергнутых в ходе судебных заседаний, и на признаниях, которые были получены под пытками и точно так же разоблачены.

О четвертом я знаю только то, что зовут его Али Мулей, что он состоял в Международной гражданской службе и был весьма любим своими товарищами. [...]

Я не преуменьшаю ужасную суть покушений Фронта национального освобождения, но Вам я могу сказать, что даже если

255//256

на их совести в Алжире двадцать одна смерть и определенное количество раненых (я беру эти цифры из недавнего заключения Комиссара при правительстве), то, с другой стороны, с апреля 1956 г. по ноябрь 1957-го только в Барберуссе с помощью гильотины казнили пятьдесят пять человек, а до конца 1957 года насчитывалось три тысячи двадцать семь исчезнувших18. Имейте в виду, что это люди, арестованные полицией или парашютистами на виду и с ведома их семейств и целых кварталов, люди, для которых установленная форма свидетельства о смерти — «захвачен и расстрелян в подполье».

Но из людей, фигурирующих в списках исчезнувших, я не знаю никого, кто действительно был бы застигнут в подполье или еще где.

Кроме одного слабоумного (гражданского), которого взяли военные, убившего мусульманское семейство по корыстным, а отнюдь не политическим соображениям, и которого судили в городе Экс-ан-Прованс, я не знаю ни одного француза, который был бы наказан за убийство мусульман. Хотя соотношение жертв между обеими группами населения — на одно19 убийство, совершенное ими, сто, совершенных нами (приблизительно). [...]