Глава 2 Хочешь подчинить себе человека - заставь его испытать страх. ©

Хочешь подчинить себе человека - заставь его испытать страх. ©

Как и предсказывал Билл, ливень не заставил себя ждать.
Разразился настоящий ураган. Мощные порывы ветра срывали с деревьев поредевшие желтые листья, а с земли взметались остатки мусора и поломанных веток, беспорядочно вплетаясь в сумасшедший вихрь. Вскоре дождь стал таким сильным, что крупные капли, тарабанящие по крышам машин, заставляли включаться спящие сигнализации. Они вовсю вопили, раздражая слух и побуждая броситься в непогоду, чтобы расколошматить в смятое железо разоравшиеся автомобили. Однако ж никто не спешил выскакивать на улицу, чтобы выключить малоприятные беспокойные звуки. Или хотя бы просто зажечь свет и посмотреть, что там вообще происходит. Все давно спали мёртвым сном и не знали, какая красота, какое захватывающее действо происходит снаружи.

Я уселся в позе лотоса, придвинув ноги поближе, и поёжился. Несмотря на промозглый ветер и дождь, который мочил края моих штанин, закрывать окно и уходить почему-то не хотелось. Было в этом природном хаосе что-то таинственное, завораживающее. Притягивающее настолько, что можно было смотреть до бесконечности, дрожа от резких порывов пробирающего до костей ветра.
Я мог бы просидеть так несколько часов, пребывая в своем личном трансе и не реагируя ни на что вокруг. Но у каждого человека есть персональный нарушитель его спокойствия.
Брат тихо выскользнул из ванной и плавно присел на подоконник, прямо напротив меня. На нём был лишь лёгкий чёрный халат, небрежно запахнутый и завязанный на поясе. Верхние края разошлись, открывая обзору длинную шею и впалую грудь, по которой до сих пор стекали крупные капли. Они падали с густых тёмных волос Билла, которые он как всегда плохо подсушил полотенцем. Брат развёл ноги и свесил их с окна по обеим сторонам, отчего нижняя часть и без того до неприличия короткого халата задралась почти до бёдер, оголяя бледные поджарые ягодицы, на которых виднелись следы от синяков и ран, о происхождении которых я не имел ни малейшего представления. Он был без белья. Заметив, что я непроизвольно рассматриваю его, Билл с ухмылкой и нескрываемым удовольствием наблюдал за моим замешательством, раздвигая ноги ещё шире. Он прекрасно знал, что смутить меня ничего не стоит, и всегда умело этим пользовался. Я поджал губы от неловкости и слегка укоризненно посмотрел ему в глаза.
Брат широко улыбнулся:

- А что ты так смотришь? Я думал о тебе в душе. Я всегда о тебе думаю, - он слащаво улыбнулся, и нарочно медленно провёл ладонью вдоль члена, запрокидывая голову назад, продолжая пристально следить за мной из-под полуопущенных век.
- И что надумал? – безразлично.
- Тебе интересно?
- Нет.

Желая показать свое полнейшее безразличие, я отвернулся и прикрыл глаза, подставляя лицо под холодные капли. Резвая дождевая вода радостно била по коже, струйками стекала по щекам, соревнуясь в быстроте. Пара капелек пробралась мне в приоткрытый рот, приятно смочив пересохшую полость. Возвратился в исходное положение и сглотнул. Я пил дождь, очищая себя его каплями и втайне мечтая, чтобы и Биллу когда-нибудь захотелось бы того же. Очиститься.

- Кто на этот раз?

Билл нахмурился и нехотя прекратил свои нехитрые манипуляции, явно раздражаясь от резкой смены темы разговора. Он положил руку на костлявое колено и обыденным тоном заговорил:

- Миранда Стэтхэм, двадцать семь лет, посредник. Осуществляла передачу младенцев в штаты.
- Для семей, которые не могут иметь детей?
- На органы, - небрежно бросил брат и потянулся за пачкой сигарет.
- Боже...

Я резко отвернулся и зажмурился, потерев переносицу пальцами, силясь тут же забыть об этой информации, выбросить ее из головы, как ненужный мусор. Но Билл воодушевился моей реакцией и собирался продолжить. Я понимал это. Ему всегда нравилось удивлять меня, даже шокировать. Он бесился, если в ответ на его реплики я деланно безразлично молчал, ничем не выдавая свои истинные эмоции. Но такое случалось редко. Брат умел сделать так, чтобы я сидел перед ним, ошеломленно хватая воздух ртом и пытаясь осознать очередной сказанный им ужас.
Переваривая произнесённые им слова и видя, что он точно продолжит добивать меня, я молился, чтобы он молчал.

- Эта с*чка даже отрицать ничего не стала, представляешь?! Ни тебе оправданий, ни раскаяния, ни мольбы о том, чтобы я пощадил её жалкую душонку, чтобы оставил жить в муках совести до скончания дней, но лишь бы жить. Нет… Ничего. Ничего! Понимаешь, брат, как прогнил этот мир? До основания. Она не стала использовать свой единственный шанс раскаяться, исповедаться, попросить прощения за всё то, что она натворила за свою недолгую греховную жизнь. Эта тварь даже не попыталась.
- Ты не святой отец, чтобы тебе исповедовались.
- У неё осталась годовалая дочка. Милая, пухленькая девчушка с белокурыми хвостиками, - не обращая на мои слова никакого внимания, продолжил Билл. – Разве это не причина для исповеди? В тот момент она думала только о себе, дрянь! Она хотела умереть, понимаешь? Хотела сдохнуть! Этого я не учёл.
- Что, оргазм от убийства был не таким сильным как обычно? Бедняга, - я буквально упивался его бессилием перед ситуацией, издеваясь. – Не скажу, что понимаю тебя, но искренне сочувствую.

Брат полоснул меня острым взглядом, от которого я моментально напрягся всем своим существом и пожалел о выпаленных словах. С громким животным рыком, словно взбесившаяся пантера, он подался вперёд, заставляя нас столкнуться носами. Наши лбы оказались тесно прижатыми друг к другу. Эффект был ошеломительным. От неожиданности и страха у меня остановилось сердце, всего на несколько мгновений, но этого хватило, чтобы почувствовать удушье. Я начал судорожно глотать воздух ртом и захрипел, приложив ладонь к горлу, будто пытаясь обнаружить там причины закупорки лёгких. Хотелось быстрее отодвинуться, уйти, выпрыгнуть из окна, что угодно, лишь бы не видеть сейчас этих чёрных бездонных глаз, полных неконтролируемой ненависти.

- Таблетки, - из последних сил просипел я, дрожащей рукой указывая в направлении прикроватной тумбочки. - Там. Быстрее.
Билл даже не пошевелился.
- Ты вполне можешь обойтись и без них, если захочешь.

Я в отчаянии замотал головой и вцепился в подоконник, пытаясь совладать с приступом, но ничего не выходило. Из груди с каждым выдохом выходили сдавленные устрашающие хрипы, смешанные с жалобными беспомощными стонами.

- Тебе не нужны таблетки, тебе нужен я.

Билл схватил меня, задыхающегося и потому даже не пытающегося сопротивляться, и прижал к себе, буквально заставив вдавиться в него всем телом. От резкого удара весь оставшийся воздух с шумом вылетел из моих лёгких, словно из воздушного шарика. Я почувствовал, как стремительно уменьшаюсь в размерах, теряя ощущение границ собственного тела, сливаясь с плотью брата, как если бы он выбил из меня дух и захватил его в плен. Я почти не дышал, а больное сердце из последних сил пыталось упрямо биться, будто желая что-то доказать. Брат держал меня так крепко, что не было ни единого шанса пошевелиться. В какой-то момент я осознал, что обнимаю его в ответ, тычась лицом куда-то в шею, как голодный младенец, ищущий жизненно необходимую грудь матери. В ушах образовался звуковой вакуум, а перед глазами стремительно распространялась чернота. Мелькнула догадка, что мои глаза закрыты, но это было не так. По вибрации, исходящей из груди Билла, я понял, что он что-то говорит мне, но я не мог разобрать ни слова. Мои мысли и тело больше не подчинялись мне. Я начал терять сознание. Мне показалось, что я парю в бесконечности, что это даже не я, а некая сущность, то, что от меня осталось. В абсолютной тишине я начал различать звук. Неясный, робкий, он будто исходил изнутри меня, но в тоже время был вовне. Гулкие удары, словно о глухую стену. Так обычно бьётся сердце. Здоровое, сильное, мощное. Не моё. Чужое, но такое знакомое. Эти удары - словно музыка, которую хотелось напевать. И я начал воспроизводить эту мелодию, повторяя её про себя, нота в ноту, пока лёгкие снова не раскрылись, а кровь, словно сорвавшись с цепи, побежала по венам, заставляя моё собственное сердце мучительно больно пробуждаться от спячки, от той секундной паузы, которая, казалось, длилась вечность. Меня со свистом вытянуло из темноты, и я увидел перед собой землю с высоты восьмого этажа. Только моргнув, понял, что мои глаза снова открыты, но в ушах всё ещё стоял раздражающий гул.

- Ты никуда не уйдёшь от меня, если я не разрешу или сам не отпущу тебя.

Билл плавно раскачивал меня вперёд-назад и шептал на ухо какую-то чушь. Я почти ничего не понимал, но эти звуки успокаивали и дарили какое-то необъяснимое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Я был младенцем в его непривычно нежных руках, и ощущал мощное спокойствие, не посещавшее меня, казалось бы, целую вечность. Всё моё тело заледенело от того, что кровь какое-то время перестала поступать к конечностям, но в тех местах, где брат прикасался своими ладонями, кожа почти горела. Я мотнул головой, возвращаясь в сознание, постепенно приходя в себя, и снова отвернулся к окну. Ничего не изменилось: по-прежнему шёл ливень, размывая все земляные дорожки, не укрытые броней асфальта, а звуки надрывающихся сигнализаций, казалось, стали только громче. На земле образовался небольшой ручеёк, по которому беззаботно плыли сухие листья. Мир не потерпел глобальных перемен за те секунды, что меня не было в нем.
Такая высота…
Пальцы медленно сгребли послушную ткань халата на спине Билла.
А мы на самом краю пропасти. Всего одно движение, только одно единственное…
Мышцы рук напряглись так, что начали болеть. От безумной идеи закружилась голова, а сердце снова начало нервозно колотиться, отдаваясь в ушах предательским грохотом.
Если бы только мне хватило смелости, если бы только я мог… Вперёд, совсем немного... Всего пара десятков метров до свободы…

- Эй, эй, ты куда это собрался? - брат хорошенько встряхнул меня, заставив вскинуть на него взгляд. Он улыбался, лаская меня своими странно теплыми глазами, проверяя, всё ли со мной в порядке. - Говорил же тебе, я - твоё лекарство. И только мне решать, жить тебе или умереть.
- Псих, - слово вырвалось прежде, чем я успел о нём подумать.
- Разве?
Я только кивнул и прикрыл глаза. Меня всё ещё шатало.
Билл бережно взял в ладони моё влажное от пережитого лицо, поглаживая большими пальцами по впалым, совсем как у него, щекам.
- Меня никто ни к чему не принуждает. У меня всегда есть выбор. Все решения я принимаю сам. Никого ни о чём не прошу, ни на кого не надеюсь. Я знаю, чего хочу и кого хочу. Я доволен своей жизнью. А ты живёшь с убийцей по собственной воле и делишь постель с собственным братом-близнецом, занимаясь с ним сексом. Качественно так занимаясь… А теперь скажи мне, брат, кто из нас двоих настоящий псих?

Он всегда спал голым, прикрываясь лишь тонкой простыней, даже когда мёрз, и по квартире часто ходил раздетым, объясняя это тем, что вся одежда противоречит нашей природе, стесняя движения и раздражая кожу. Нудист исключительно в стенах дома, он считал «все эти тряпки» бесполезными. Если ему вдруг становилось холодно, он просто залезал на меня сверху или прижимался к спине, обвивая ледяными ладонями торс. Но сам же никогда не позволял обнимать его. Когда-то я спросил его, почему он отталкивает меня и так злится, когда чувствует мои прикосновения. Он ответил, что не доверяет темноте и что ночь очень опасна для таких, как он, и слишком благосклонна к таким, как я. Все мои попытки выяснить значение этих пространных слов потерпели крах.
Кем только мне не приходилось быть рядом с ним. Живой батареей, чье тепло билось в венах потоками крови. Гарантией того, что после очередной резни у него будет насыщенный, ненормальный секс. Игрушкой, которую можно было вертеть в разные стороны до тех пор, пока у нее не закружится голова.
И только близким человеком, в обычном понятии этого словосочетания, я никогда не являлся.

Под его подушкой всегда лежал пистолет. Он клал его туда каждый вечер, перед тем как лечь. Сейчас его сменил огромный уродливый нож. Я всегда думал, что брат боится мести тех, чьих родных и близких он убил, будто они могли ворваться сюда в любой момент и застать его врасплох. А может, дело было в другом? Может…

Я резко втянул в себя воздух, неожиданно почувствовав на своей груди холодные пальцы, насильно вырвавшие из туманных раздумий. Билл легонько засосал мою кожу на верхних позвонках и ласково потерся носом о шею.

- Скажи, Том, тебе никогда не хотелось меня убить?

Живот скрутило жгутом, а пальцы непроизвольно сжали край подушки. Пришлось задержать дыхание и замереть, мысленно считая до десяти, чтобы не выдать себя.

Один, два, три…

Я промолчал.