Версия Вавилона

—Ты видел это? — смеялся Хилтон. — Уверяю тебя, что бвай уже чувствует себя звездой.

—У него и впрямь звездный джемпер, да, — согласился его ассистент Чин, с улыбкой глядя на большую желтую звезду Давида, которую Эльза вышила в центре рубашки Айвана.

—Знаете, сэр, а ведь он чертовски хорош. «Не столько хорош, — подумал Хилтон, — сколько талантлив». Он смотрел, как Айван танцует и с важностью расхаживает в своей рубашке, прилипшей к его худому торсу, и его глаза ослепительно горят в экзальтации. Мальчик, скорее всего, учился в церкви, как большинство из них, но с церковной музыкой это не имеет ничего общего. Это что-то глубоко личное, более глубокое и архаичное, чем все, чему он мог где-то научиться. Айван лихо оседлал музыку, взял ее в оборот, слился с ритмом, угрожающе играя с микрофоном, бросаясь в самый огненный центр и отскакивая, отплясывая свой танец вызывающе и непокорно.

—Да, бвай все чувствует как надо, — сказал Чин. — Дух забрал его.

Во второй песне присутствовал тот же напористый бунтарский дух, возведенный на вершину бодрого ритма полуреггей, наложенного Хилтоном. Слова были лишь одним из элементов — голос был что надо, глубоко интонированный и гибкий, легко катящийся вместе с музыкой — но общий эффект достигался за счет комбинации слов, мелодии и ритма, сплавленных в страстное утверждение некоего видения, тяжелого, упорного, отчаянного и мужественного, как сам городок лачуг.

Ууум. Я говорю… Меч их

Да внидет в сердца их,

Всех и вся…

Эти песни наверняка произведут умопомрачительный эффект на молодежь Тренчтауна, подумал Хилтон, и деньги потекут к нам рекой. Это была как раз та музыка, за запись которой его критиковали; именно такую музыку правительство хотело запретить как разрушающую устои и пускающую ростки заразных идей в головы «страдальцев».

Он уже слышал их вопросы. Скажите нам, Хилтон, кто такие эти «они», в чьи сердца войдет меч и чье падение вы празднуете? Вы отдаете себе отчет в том, что делаете? Черт возьми, конечно, отдаю. Музыка еще никого не убивала. Все как раз наоборот, я работаю в сфере развлечений.

Ладно, смотрите на куаши этих. Мальчик привлек к себе их внимание. Но они-то ведь не простая аудитория, их нелегко раскачать, а ведь он взял их за горло! Каждый крутой парень кружится и пляшет в триумфе, веря в свою победу. Пока играет эта музыка. Пока Айван кружится, отплясывает и завывает под смелый ритм, разбивая воздух кулаком, и торжество сверкает в его глазах, и боль горит огнем на лице. Обретя свою веру, он же и стал рьяным обращенным:

Но пусть лучше я свободным лягу в гроб,

Чем прожить всю жизнь как кукла или раб

Но, как солнце мне сияет наяву,

Я возьму свое там, где его найду…

В тот момент он был звездой. Он знал это, и это знали те, кто его слушал. Хилтон позволил ему петь еще долго после того, как записал все необходимое.

—Отличный кусок. Достаточно. — Ему дважды пришлось крикнуть это музыкантам, прежде чем они остановились, оставив в студии эхом отдающуюся тишину.

Айван был опустошен. Он стоял с открытым ртом, внезапно брошенный музыкой, словно некое существо, отторгнутое от своего привычного окружения, оказавшееся в каком-то странном месте, со всех сторон уязвимое. Он заморгал и тряхнул головой, словно выбираясь из сна и стараясь собраться, взять себя в руки. После чего вытер капли пота с лица и засветился в нетерпеливом ожидании.

—Все в порядке, — предвосхитил Хилтон его вопрос. — Нам это подходит.

—Здорово, сэр, здорово. Так когда она будет выпущена, сэр?

—Выпущена? Спокойнее, ман, сначала о деле. Прочитай-ка вот это. — Хилтон протянул ему контракт и стал следить за выражением его лица. Мальчик так взволнован, что не в силах скрыть свои чувства. Даже неловко опускать его так. Он подает хорошие надежды, и чем скорее придет в согласие с реальностью, тем лучше для него и для всех. Хилтон уже насмотрелся на тех, кто, записав один-единственный сингл, считал, что должен немедленно стать миллионером, и на тех, кто потом на всех углах твердил, что его безбожно обокрали. Мальчик вперился в бумагу так, как будто там написано неразборчиво или не по-английски.

—Что… В чем смысл этого контракта, сэр?

—Ты ведь умеешь читать. Смысл в том, что там написано. Ты получаешь пятьдесят долларов за запись. Двадцать пять за каждую сторону сингла.

—И это все?!

Хилтон еще раньше все заметил. Смена настроения Айвана немедленно отразилась на его лице. Сначала с него исчезла радостная улыбка; затем последовало разочарование и шок; вскоре — тотальное смятение, самоосуждающая улыбка человека, извиняющегося за дурацкую ошибку, которая сопровождалась крепнущими подозрениями, что это вовсе не ошибка, и, наконец, безуспешная попытка скрыть свой гнев и разочарование. Черт побери, бизнес есть бизнес, и жизнь — тяжелая штука, подумал Хилтон. Он уже знал наперед, что произойдет, но еще не встречал ни одного, кто не захотел бы увидеть свое имя на пластинке.

—Ну так что, молодой человек?

—Двадцать пять долларов за сторону, сэр? По-моему это несправедливо.

—Оу, а что же, по-твоему, справедливо?

—Ну, я сразу не могу сказать, но…

—Подожди-ка, — голос Хилтона выдавал нетерпение. — У тебя должны быть какие-то предложения, иначе ты не вправе говорить «это несправедливо». Высказывай их, ман!

Айван закусил губу, и по его лицу пробежало выражение мольбы.

—Ну, допустим, какой-то процент с продажи, если это хит, сэр, — или по крайней мере долларов двести.

Хилтон рассмеялся.

—Нет, сэр. Я не буду подписывать контракт за пятьдесят долларов, Миста Хилтон. Айван отвернулся, на его лице были написаны гнев и упрямство.

—Кажется, в нашем бизнесе появился новый продюсер, а, Чин? Пожелаем ему удачи.

Чин ничего не сказал.

—Слушай, — сказал Хилтон Айвану, — подойди поближе. Я человек справедливый. Тебе не нравятся наши условия? Жаль, что мы не обсудили их раньше. Но… если не разбить горшок, молоко само не прольется. Не нравятся условия — не подписывай. Можешь сам все устроить. Ты можешь купить пленки и сам заняться микшированием, так ведь? Пятьдесят долларов стоит час студийного времени, пятнадцать долларов в час придется заплатить сессионным музыкантам. Уверен, что ты преуспеешь в своем бизнесе — ты и сам можешь все это поднять, правда? А я тебе все отпечатаю. Тысячу экземпляров по полтора доллара каждый. Свыше тысячи — по доллару. Что может быть честнее, чем это? Сколько ты собираешься продать — тысячу, две, три? Решись на это и высылай их наложенным платежом, о'кей? Помести объявление. Деньги вперед… Ты не хочешь помещать объявление? Чо, ман, ты меня разочаровываешь. Но подумай сперва хорошенько — ты ведь теперь знаешь, как меня найти?

Листок с контрактом выпал из рук Айвана, и он пошел к дверям. Важность слетела с него, и теперь он шел, как слепой, на ватных ногах, совершая движения автоматически, как боксер, побитый и продолжающий двигаться только благодаря рефлексу.

—Будем его микшировать и выпускать, сэр? — спросил Чин, глядя на ботинки Хилтона.

—Да, только небольшим тиражом. Ничего не делайте, пока я не скажу.

—Хорошо, мистер Хилтон, — тихо сказал Чин. Черт возьми, скоро он вернется — через день, самое большее через два, подумал Хилтон. Возможно, придет обиженный, дерзкий, но, скорее всего, станет извиняться и заговорит о новой записи. Ладно, он может на меня рассчитывать — месяцев через шесть, после того как подучится хорошим манерам. Уж чего-чего, а дефицита в этих подающих надежды певцах нет. Впрочем, надо бы еще раз прослушать эти записи. В парне есть что-то экстраординарное — какой-то особый дух, особое чувство, не так просто определить. Но в любом случае — даже если он кому-то еще понравится — все равно придется вставать в общую очередь. Его следует укрощать, как скаковую лошадь или молодую девушку.

Прошла неделя, а Айван так и не появился. Хилтон верил своему инстинкту. Парень ужасно хочет услышать, как его имя произносят по радио, как его голос звучит на дискотеках, это было видно по нему с первой секунды. Но все может случиться — он так разозлился, когда уходил, что мог наделать глупостей и попасть в руки полиции. Как его зовут-то? Айван, а дальше? Надо проверить. Черт возьми, он даже не спросил. Ладно… Дадим ему еще месяц и, если он не проявится, в любом случае выпустим пластинку. А потом, когда появится, купим его. Не в первый раз.

Месяц уже почти истек, когда Хилтон увидел Айвана в очереди у ворот студии. Выражение обиды на его лице говорило о том, что он не научился ровным счетом ничему.

—Что тебе надо, сынок? Хочешь сделать еще одну запись?

—Нет.

—Тогда чего ты хочешь?

—Получить деньги, — тихо пробормотал он.

—Что ты сказал? Говори громче, ман, я тебя не слышу.

—Я пришел получить деньги за запись.

— Какие деньги? Какие деньги, ман? Говори громче. Ты имеешь в виду сорок долларов?

Айван посмотрел на него. Что-то блеснуло в его глазах, но быстро сменилось выражением упрямой отверженности.

—Я должен ее выпустить, — сказал он мрачно.

—Конечно, должен, ман. — Хилтон вынул из кармана деньги. — И ты еще счастливчик. Но с тобой я больше бизнесом не занимаюсь. Теперь скажи мне свое полное имя.

—Айванхо Мартин.

—Айванхо кто?

—Мартин.

—О'кей. Распишись здесь, и — на будущее — когда будешь в следующий раз записывать пластинку, помни, что весь музыкальный бизнес в этом городе контролирую я. И еще кое-что — я делаю хиты. Не публика и не ди-джеи. Хиты делаю я, ты понял?

Но Айван его не слушал. Отвернувшись, он сунул банкноты в карман, даже не глянув на них.

—Нет, сынок, ты все-таки пересчитай! Так-то лучше. Как видишь, я накинул тебе десять долларов сверху. Не надо было этого делать — но я не хочу, чтобы ходил слух, будто Байси Хилтон несправедливый человек.

И, усмехнувшись, он ушел.

Каждый день во время ланча Чин курил один-единственный сплифф, для лечения, как он утверждал, своей астмы. Он поднял свои ничего не выражающие глаза, когда вошел Хилтон.

—Помнишь того парня, который не хотел подписывать контракт? Теперь можно выпускать запись.

—Он подписал? — голос Чина был нейтральным.

—Да, только вели ди-джеям его не продвигать.

—Но ведь запись отличная, сэр. — Чин взглянул так, словно сам удивился своим словам, и пожалел, что они слетели с его губ.

—Пусть так, но я не хочу видеть его в чартах. Нет смысла продвигать этого бвая. Слишком наглый — с ним бед не оберешься. Чертов бедолага.