Больше честности

По вечерам, после ужина, мы обычно сидели в гостиной с Дженни и Айеном, разговаривали о том о сем или слушали рассказы Дженни.

Однако нынешним вечером настал и мой черед: я увлекла Дженни и Айена повествованием о миссис Макнаб и красных мундирах.

— «Сам Господь Бог знает, что мальчишек следует лупцевать, иначе даже Он не отвратит их от дьявола», — повторила я слова бабушки Макнаб, стараясь передать и ее интонацию.

От хохота дом едва не рухнул.

Дженни вытерла выступившие от смеха слезы.

— Господи, как похоже! Она-то это знает не хуже Бога. Сколько у нее сыновей, Айен? Восемь?

— Да, так оно и есть, — подтвердил Айен. — Я даже не помню, как их всех зовут. Когда мы с Джейми были помоложе, с нами вместе на охоту, на рыбалку или просто купаться непременно увязывалась парочка Макнабов.

— Вы росли вместе? — спросила я.

Джейми и Айен обменялись улыбками соучастников.

— Да уж, мы были очень близко знакомы, — смеясь, сказал Джейми. — Отец Айена был управляющим Лаллиброхом, вот как теперь сам Айен. Во времена моей безрассудной юности мне частенько приходилось стоять бок о бок с мистером Мурреем и объяснять одному или другому из наших уважаемых батюшек, насколько обманчив внешний вид явлений, а также как и почему мы впали в заблуждение.

— Успеха это не имело, — подхватил Айен. — Мне пришлось принимать участие во всех подобных событиях и, пригнувшись у забора, слушать, как Джейми вопит во все горло под рукой мистера Фрэзера, и дожидаться своей очереди.

— Никогда! — с негодованием воскликнул Джейми. — Я никогда не вопил.

— Ты можешь называть это как угодно, Джейми, — возразил его друг, — но громко было ужасно.

— Вас обоих было слышно за несколько миль, — вмешалась Дженни. — И не только вопли. Джейми все время спорил, даже вися на перекладине забора.

— Да, тебе бы стоило пойти в юристы, Джейми. Я просто не понимаю, почему я позволял именно тебе давать объяснения. — Айен сокрушенно покачал головой. — Из-за тебя нам всегда попадало куда больше, чем дело того стоило.

— Ты имеешь в виду башню? — снова рассмеялся Джейми.

— Вот именно.

Айен повернулся ко мне, жестом указав на запад, где на холме за домом высилась старинная башня.

— Это был один из лучших споров, затеянных Джейми, — закатив глаза, сказал он. — Он заявил Брайану, что некультурно применять физическую силу для доказательства своей правоты. Телесное наказание — это варварство, так он говорил, оно давным-давно устарело. Пороть кого-либо за то, что он совершил поступок, с последствиями которого ты не согласен, это бессмысленная и бесполезная форма наказания.

На этот раз мы все расхохотались.

— Брайан принял такую аргументацию? — спросила я.

— О да, — ответил Айен. — Я стоял рядом и кивал каждый раз, когда Джейми умолкал, чтобы перевести дух. Когда Джейми окончательно выговорился, Брайан вроде бы закашлялся и говорит: «Понимаю». Потом выглянул в окно, постоял так, помахивая ремнем и качая головой, словно что-то обдумывал. А мы с Джейми тоже стояли и ждали, как он выразился, бок о бок. Ждали и потели. Наконец Брайан повернулся к нам и велел идти за ним в конюшню.

— В конюшне он дал каждому из нас по метле, по щетке и по ведру и отправил нас к башне, — перехватил Джейми нить рассказа. — Сказал, что я его убедил и поэтому он выбирает более «полезную» форму наказания.

Айен медленно-медленно поднял глаза вверх, как бы разглядывая ряд за рядом грубые камни, из которых сложена башня.

— Высота этой башни шестьдесят футов, — объяснил он мне, — а диаметр тридцать футов, и в ней три этажа.

Он тяжело вздохнул.

— Мы подмели башню, все три этажа, сверху донизу, а потом выскоблили ее снизу доверху. На это ушло пять дней, и я, если закашляюсь, до сих пор чувствую во рту вкус гнилой овсяной соломы.

— Ты попытался убить меня на третий день, — вставил Джейми, — за то, что я втравил нас обоих в это дело.

Он осторожно потрогал голову.

— У меня остался здоровый шрам в том месте, куда ты меня двинул ручкой метлы.

— Вот именно, — любезно согласился Айен, — я это сделал после того, как ты второй раз расквасил мне нос, так что мы квиты.

— Что касается возврата долгов, на Муррея можно положиться, — отпарировал Джейми.

— Погодите-ка, — начала я, загибая палец за пальцем, — по-вашему выходит, что Фрэзеры упрямы, Кэмпбеллы трусливы, Маккензи любезны, но коварны, а Грэхемы глупы. Какую же славу снискали Муррей?

— На них можно положиться в бою, — хором ответили Джейми и Айен и засмеялись.

— Положиться можете, — внес поправку Джейми, — если рассчитываете, что они на вашей стороне.

Дженни поглядела на мужа и брата с укором и покачала головой.

— А мы даже не выпили вина до сих пор, — сказала она, отложила шитье и с трудом встала на ноги, — Клэр, пошли со мной, узнаем, приготовила ли миссис Крук какое-нибудь печенье к вину.

Спустившись через четверть часа в холл с подносами, я услыхала, как Айен сказал:

— Так ты не против, Джейми?

— Не против чего?

— Что мы женились без твоего согласия, я имею в виду нас с Дженни.

Дженни, которая шла впереди меня, внезапно остановилась возле двери в гостиную.

С широкого кресла на двоих, в котором удобно развалился Джейми, подложив под ноги подушечку, донеслось короткое фырканье.

— Я же не сообщил вам, где нахожусь, и вы не знали, когда я вернусь и вернусь ли вообще… Как же я могу обвинять вас за то, что вы меня не подождали?

Айен был мне виден в профиль, он склонился над корзинкой для дров. Длинное добродушное лицо казалось немного хмурым.

— Я не считаю это правильным, тем более что я калека…

Новое фырканье, уже более громкое.

— Дженни не могла бы найти лучшего мужа, даже если бы ты потерял обе ноги и руки в придачу, — пробурчал Джейми.

Бледное лицо Айена слегка порозовело от смущения. Джейми кашлянул, спустил ноги с кресла и наклонился поднять выпавшую из корзинки щепку для растопки.

— Как ты вообще решился жениться с этими твоими сомнениями?

— Господи, дружище! — воскликнул Айен. — Ты воображаешь, что у меня был выбор, как поступить? Имея дело с членом семьи Фрэзеров?

Он с улыбкой тряхнул головой.

— Она как-то подошла ко мне в поле, когда я чинил телегу, у которой сорвалось колесо. Вылез я из-под телеги, весь в грязи, и вижу: она стоит, ну прямо как куст, усыпанный бабочками. Оглядела меня с ног до головы и говорит…

Айен вдруг умолк и поскреб ногтями голову.

— Ну, я даже не помню, что именно она сказала, но кончилось тем, что она меня поцеловала, прямо такого вот чумазого, и говорит: «Отлично, значит, мы поженимся в День святого Мартина…»

Он с комической беспомощностью развел руками.

— Я все пытался объяснить, что мы не должны так поступать, пока не обнаружил, что стою перед священником и даю обет: «Я беру тебя, Дженет…» — ну и так далее, все что положено, какие-то невероятные обещания.

Джейми со смехом откинулся на спинку кресла.

— Мне это знакомо, — сказал он. — Чувствуешь себя так, словно провалился в пустоту.

Айен улыбался теперь уже без всякого смущения.

— Дело сделано, и конец. И знаешь, даже теперь, как увижу Дженни, когда она стоит на холме, освещенная солнцем, или просто держит на руках маленького Джейми и не глядит на меня, тут же и подумаю: «Господи, да не может быть, что она моя…»

Он помотал головой, и каштановые волосы упали на лоб.

— А потом она повернется да улыбнется мне… Ну, ты сам понимаешь. У тебя с Клэр, по-моему, то же самое. Она ведь… какая-то особенная, верно?

Джейми кивнул. Улыбка оставалась у него на лице, но была уже другая.

— Да, — ответил он тихо. — Да, она такая.

После портвейна и бисквитов Джейми и Айен продолжали вспоминать свое общее детство и своих отцов. Уильям, отец Айена, умер прошлой весной, оставив Айену в наследство управление имением.

— А ты помнишь, как твой отец взял нас в кузницу, чтобы мы посмотрели, как закреплять тележную ось?

— Ага, и он никак не мог понять, чего это мы все вертимся и ерзаем…

— И спросил, не надо ли тебе в уборную…

Оба они так хохотали, что я, не дождавшись от них окончания истории, вопросительно посмотрела на Дженни.

— Жабы, — коротко пояснила она. — У обоих под рубашкой сидело по пять или по шесть штук.

— О господи! — простонал Айен. — Когда одна выбралась у тебя из-под рубашки и прыгнула прямо в горн, я думал, что умру.

— Я представить себе не могу, как это мой отец в конце концов не сломал мне шею, — заявил Джейми. — Диво дивное, что я все-таки вырос.

Айен вдумчиво поглядел на своего собственного отпрыска, который весьма сосредоточенно занимался тем, что устанавливал одно полено на верхушке другого.

— Я просто не знаю, как мне быть, когда настанет время задать трепку моему сыну. Мне кажется, он… такой малыш.

Он с выражением полной беспомощности показал на пухленькую маленькую фигурку у очага.

Джейми окинул своего тезку вполне трезвым взглядом.

— Ну, он в свое время станет таким же дьяволенком, какими были мы с тобой. В конце-то концов, я когда-то был таким вот маленьким и невинным.

— Был, — неожиданно вставила свое слово Дженни, передавая мужу кружку сидра.

Она погладила брата по голове.

— Ты был удивительно милым ребенком, Джейми. Я помню, мы как-то стояли возле твоей кроватки, а ты спал, засунув в рот большой палец. И мы решили, что не видели более красивого ребенка. Щечки кругленькие, пухлые и чудесные золотые кудри.

Красивый ребенок даже порозовел от удовольствия и осушил свою кружку сидра за один прием, избегая смотреть в мою сторону.

— Однако это время быстро миновало, — продолжала Дженни, и ее белые зубки сверкнули в насмешливой улыбке. — Сколько лет тебе было, Джейми, когда ты заработал первую порку? Семь?

— Нет, восемь, — ответил Джейми, подбрасывая новое полено в очаг. — Ох и больно же мне было! Двенадцать раз он мне врезал по заднице, и удары не ослабевали до самого конца. Они у него никогда не ослабевали.

Джейми опустился на корточки и потер нос костяшками пальцев. Щеки у него разрумянились, и глаза горели от возбуждения.

— Когда все было кончено, отец отошел и присел на камень, дожидаясь, пока я очухаюсь. Я перестал завывать, только хлюпал носом, тут он подозвал меня к себе. Я и сейчас помню, что он мне сказал. Может, ты скажешь то же самое твоему Джейми, Айен, когда придет время. Так, значит…

Джейми прикрыл глаза, чтобы лучше вспомнить.

— Он поставил меня между колен, велел смотреть ему в лицо и сказал: «Это первый раз, Джейми. Я вынужден буду это повторять, может, сотню раз, пока ты вырастешь и станешь мужчиной». Потом засмеялся и говорит: «Во всяком случае, моему отцу приходилось повторять это часто, а ты такой же упрямый и пустоголовый, каким я был когда-то. И еще имей в виду, что иногда я буду наказывать тебя охотно — в зависимости от проступка. Но большей частью без всякой охоты, и тем не менее делать это придется. Помни это, парень. Коли голова задумает дурное дело, ответит зад». Обнял меня и сказал: «Ты храбрец у нас. Иди в дом, пусть мама тебя утешит». Я открыл было рот, чтобы ответить, но он не дал: «Я знаю, что тебе утешение не нужно, зато нужно ей. Иди». Я пошел, и мама дала мне хлеба с вареньем.

Дженни вдруг начала смеяться.

— Я только что вспомнила, — заговорила она. — Па нередко рассказывал эту историю о тебе, Джейми, как он тебя выпорол и что потом тебе говорил. Но он еще добавлял, что, когда он отослал тебя домой, ты прошел полдороги, а потом остановился и подождал его. Когда он тебя догнал, ты спросил: «Отец, а в этот раз ты бил меня охотно?» Он ответил, что нет, а ты кивнул и говоришь: «Хорошо, не то мне было бы еще хуже».

Мы все посмеялись, а Дженни посмотрела на брата и покачала головой:

— Да, он любил рассказывать эту историю. И еще всегда повторял, что умрет из-за тебя, Джейми.

Веселость Джейми как рукой сняло, он опустил глаза и сказал тихо:

— Так оно и вышло, разве нет?

Дженни и Айен переглянулись, а я опустила глаза, не зная, что сказать. Некоторое время в гостиной было очень тихо, только потрескивали поленья в очаге. Потом Дженни еще раз взглянула на мужа, поставила свой стакан и тронула Джейми за колено.

— Джейми, это не твоя вина, — проговорила она.

Он поднял взгляд на нее и улыбнулся — слабой улыбкой.

— Не моя? Тогда чья же?

— Моя, — ответила она, тяжело вздохнув.

— Что? — Он уставился на нее в изумлении.

Дженни была бледнее обычного, но вполне владела собой.

— Я говорю, что это моя вина, Джейми, в той же мере, как чья-либо еще. За то, что случилось с тобой, Джейми. И с отцом.

Он накрыл ее руку своей и нежно погладил.

— Не говори так, милая, — сказал он. — Ты сделала то, что сделала, чтобы спасти меня. Ты права, Рэндолл, наверное, убил бы меня на месте, если бы ты не пошла с ним.

Она пристально глядела брату в лицо, на округлом лбу проступила резкая черта тревожного раздумья.

— Нет, я не раскаиваюсь в том, что увела Рэндолла в дом… даже если бы он… Дело не в этом.

Она снова сделала глубокий вдох, как бы укрепляя свою решимость.

— Когда мы вошли в дом, я привела его в свою комнату. Я… Я не знала, чего мне следует ожидать… ведь я никогда еще не была с мужчиной. Он казался каким-то неспокойным и весь покраснел, как будто был не уверен в себе. Я подумала, что это очень странно. Он толкнул меня на кровать, а сам стоял и все тер то место, в которое я ударила его коленом. Тогда я подумала, что, может, нанесла ему увечье, хотя, по правде сказать, ударила не слишком сильно.

Краски вернулись на ее лицо, она украдкой бросила взгляд на Айена и снова опустила глаза.

— Теперь я понимаю, что он таким способом старался подготовить себя. Я не хотела, чтобы он заметил, как я напугана, поэтому села на постели и стала смотреть на него. Это его разозлило, и он велел мне отвернуться, но я не послушалась и все смотрела на него.

Лицо у Дженни заалело, словно розы, что росли возле дома.

— Он… расстегнулся, а я… я засмеялась над ним.

— Что ты сделала? — недоверчиво спросил Джейми.

— Засмеялась. Я хочу сказать… — Она посмотрела на брата с вызовом. — Я ведь хорошо знала, как все устроено у мужчин. Достаточно часто видела голым и тебя, и Уилли, и даже Айена. Но он…

Дженни не без труда подавила невольную усмешку.

— Он выглядел таким смешным, лицо все красное, трет себя и трет, но даже и наполовину не…

Айен издал некий придушенный звук, и она прикусила губу, но храбро продолжила свой рассказ:

— Ему не понравилось, что я смеюсь, я это видела и стала смеяться еще сильнее. Тогда он кинулся на меня и разорвал на мне платье до пояса. Я дала ему пощечину, а он ударил меня в подбородок, да так, что у меня искры из глаз посыпались. Он даже застонал, как будто ему это было сладко, и влез на кровать. У меня хватило ума снова засмеяться. Я отбивалась коленками и насмехалась над ним. Я ему сказала, что он не настоящий мужчина, что он не может справиться с женщиной. Я…

Она еще ниже склонила голову, и темные кудри упали на пылающие щеки. Она продолжала очень тихо, почти шепотом:

— Я… сбросила с плеч остатки платья, и я… дразнила его своей обнаженной грудью. И говорила, что знаю, он меня боится, потому что не имел дела с женщинами, а только с животными или молодыми мальчиками…

— Дженни, — только и смог выговорить Джейми, тряся головой.

— Да, я вела себя так, — Дженни подняла голову и посмотрела прямо на брата. — Я видела, что он потерял всякое соображение, но все равно ничего не мог. Я снова стала смеяться, и тогда схватил меня руками за горло и начал душить, а я ударилась головой о кроватный столбик… и когда очнулась, он уже ушел, и тебя тоже не было.

Она схватила Джейми за руки, ее милые синие глаза были полны слез.

— Джейми, ты простишь меня? Я понимаю, что, если бы я не вывела его из себя, он не обращался бы с тобой так ужасно, и тогда отец…

— О Дженни, родная, сердце мое, не надо!

Джейми опустился возле нее на колени, спрятал ее лицо у себя на плече.

Айен замер, словно обратившись в камень. Джейми ласково успокаивал горестно всхлипывающую сестру, гладил ее по спине.

— Перестань, маленькая моя голубка. Ты поступила правильно, Дженни. Это не твоя вина и, наверное, даже не моя. Выслушай, сердце мое. Он явился сюда, чтобы причинить зло, явился по приказу. Не имело значения, кого он найдет здесь, не важно было, как поведем себя ты или я. Он должен был содеять зло, восстановить всю округу против англичан, ради своих целей и целей человека, который ему платит.

Дженни перестала плакать и выпрямилась, удивленно глядя на него.

— Восстановить народ против англичан? Но зачем?

Джейми нетерпеливо махнул рукой.

— Чтобы обнаружить людей, которые готовы поддержать принца Чарли, если начнется новое восстание. Но я не знаю, на чьей стороне хозяин Рэндолла: то ли он хочет выследить сторонников принца, чтобы конфисковать их имущество, то ли он, то есть хозяин Рэндолла, сам на стороне принца и хочет, чтобы шотландцы были готовы к войне, когда придет час. Не знаю, но сейчас это не так уж важно. Самое важное, чтобы ты не тревожилась, важно, что я дома. И обещаю тебе, что скоро вернусь насовсем.

Она поднесла его руку к губам и поцеловала, лицо у нее светилось радостью. Достала платок, вытерла нос и только после этого поглядела на Айена, застывшего с негодующим взором.

Дотронувшись до его плеча, она проговорила:

— Ты считаешь, что я должна была рассказать тебе?

Он не пошевелился, только скосил на нее глаза.

— Да, — тихо произнес он, — считаю.

Она положила платок на колени и расправила его обеими руками.

— Айен, муж мой, я не рассказывала тебе потому, что боялась потерять и тебя тоже. Исчез мой брат, умер отец. Я не могла утратить и кровь моего сердца. Ты мне дороже и дома и семьи, любимый мой. — Она на мгновение обернулась к Джейми, коротко улыбнувшись. — А это о чем-то говорит.

Она посмотрела с мольбой в глаза Айену; я увидела, как у него на лице раненая гордость борется с любовью. Джейми встал и тронул меня за плечо. Мы тихонько вышли из комнаты, оставив их двоих у затухающего огня.

Ночь была ясная, и лунный свет потоками вливался в комнату сквозь высокие окна. Я никак не могла уснуть и думала, что свет мешает уснуть и Джейми; он лежал тихо, но по его дыханию было ясно, что не спит. Он повернулся на спину, и я услышала, как он хихикнул.

— Что тебя насмешило? — спросила я.

Джейми повернул голову ко мне.

— Ох, я разбудил тебя, англичаночка. Прости. Мне просто вспомнилось кое-что.

— Я не спала.

Я стала подбираться поближе к нему. Кровать была явно изготовлена в те времена, когда вся семья спала вместе на одном матраце; гигантская перина вместила в свои недра перья сотен гусей, и перебираться по ней с места на место было все равно что путешествовать в Альпах без компаса. Благополучно добравшись до Джейми, я спросила:

— О чем же ты вспоминал?

— Главным образом об отце. О том, что он говорил мне.

Он закинул руки за голову, задумчиво глядя на толстые балки, пересекающие низкий потолок.

— Как это странно, — продолжал он, — пока отец был жив, я не слишком-то много внимания уделял ему. Но с тех пор как его не стало, то, что он, бывало, говорил мне, оказывает на меня все более сильное влияние.

Он снова тихонько рассмеялся.

— А думал я о том, как он выпорол меня в последний раз.

— Это так смешно? — спросила я, — Джейми, тебе кто-нибудь говорил о том, что у тебя совершенно особое чувство юмора?

Я попыталась нашарить под одеялами его руку, но отказалась от этой затеи. Джейми начал поглаживать меня по спине, я прижалась к нему потеснее и прямо-таки замурлыкала от удовольствия.

— Твой дядя бил тебя, когда следовало? — с любопытством спросил Джейми.

— Господи, конечно же нет! Одна только мысль об этом привела бы его в ужас. Дядя Лэм не верил в пользу телесного наказания для детей, он считал, что их можно убедить словами, так же как и взрослых.

Джейми издал горлом типично шотландский звук — в знак того, что подобная мысль ему смешна.

— Это, без сомнения, объясняет недостатки твоего характера, — высказался он и шлепнул меня пониже спины. — В твои детские годы тебе явно не хватало дисциплины.

— Какие же недостатки ты находишь в моем характере? — спросила я и при лунном свете достаточно ясно разглядела его ухмылку.

— Хочешь, чтобы я перечислил их все?

— Нет. — Я ткнула его локтем под ребро. — Расскажи мне о последней экзекуции. Сколько тебе было лет?

— Лет тринадцать, а может, четырнадцать. Тощий, длинный и в прыщах. Не могу припомнить, за что мне попало. В общем-то, мне чаще доставалось не за то, что я сделал, а за то, что наговорил. Все, что я помню, это как мы оба кипели от бешенства. Тот самый случай, когда отец драл меня охотно и с удовольствием.

Джейми притянул меня поближе и привлек к себе на плечо. Я погладила его плоский живот и пощекотала пупок.

— Перестань, щекотно. Ты хочешь слушать или нет?

— Конечно хочу. А как мы поступим, если у нас будут дети, станем их убеждать или бить?

Сердце у меня дрогнуло, хотя пока что не было никаких признаков того, что этот вопрос когда-либо примет отнюдь не академический характер. Джейми накрыл мою руку своей, удерживая ее у себя на животе.

— Все очень просто. Ты будешь их убеждать, а когда не преуспеешь, я возьмусь за ремень.

— Я думала, ты любишь детей.

— Люблю. И мой отец любил меня, когда я не вел себя как идиот. И любил меня тогда, когда приходилось выбивать из меня дурь, если я вел себя по-идиотски.

Я перевернулась на живот.

— Ладно, расскажи мне о последней порке.

Джейми сел, взбил подушки, чтобы удобнее было лежать на спине, и снова лег, закинув руки за голову.

— Он отправил меня к забору, как это делал всегда, чтобы я, дожидаясь его, как следует почувствовал страх и раскаяние, но на этот раз он так рассвирепел, что сразу пошел за мной. Я перевесился через перекладину, а как он начал меня хлестать, стиснул зубы и решил, что не пикну — ни за что не покажу ему, как мне больно. Вцепился пальцами в забор так крепко, что остались следы от ногтей, лицо у меня — я это чувствовал — покраснело оттого, что я задерживал дыхание.

Он набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул его.

— Обычно я знал, когда дело идет к концу, но на этот раз он не опустил руку и продолжал меня бить. Я больше не мог держать рот закрытым и начал стонать при каждом ударе, а слезы текли сами, как я ни мигал, чтобы их удержать.

Джейми лежал голый до пояса, почти светясь при луне, тонкие волоски серебрились, точно иней. У меня под рукой отчетливо бился пульс возле грудной кости.

— Не знаю, сколько времени это тянулось, наверное, не очень долго, но мне показалось — чуть ли не вечность. Наконец он остановился и заорал на меня, вне себя от злости, а я сам был так зол, что вначале не понимал его и только потом стал разбирать слова. Он ревел: «Будь ты проклят, Джейми! Ты что, не можешь крикнуть? Ты уже большой, даю слово, больше не стану тебя пороть, но неужели нельзя завопить разок, прежде чем я перестану! Мне же надо знать, что я тебя пронял!»

Джейми рассмеялся, и ровное биение пульса нарушилось.

— Я от этих его слов до того ошалел, что выпрямился, повернулся к нему и заорал: «Так почему же ты мне не сказал об этом с самого начала, старый дурак?! Ай-ай-ай! Ой-ой-ой!» В следующую секунду я очутился на земле, в ушах у меня звенело, а челюсть ныла в том месте, куда он мне въехал. А он стоял надо мной, задыхаясь, волосы на голове дыбом, борода торчком. Потом потрогал мою челюсть и говорит, а сам еще дышит со свистом: «Это тебе за то, что назвал отца дураком. Может, оно и вправду так, но неуважительно. Вставай, пошли умываться перед ужином». Больше он меня ни разу не ударил. Только кричал на меня, но я отвечал тем же — как мужчина мужчине.

— Хотелось бы мне знать твоего отца, — сказала я. — Нет, наверное, лучше не надо. Ему бы не понравилось, что ты женился на англичанке.

Джейми крепко обнял меня и укрыл одеялом мои плечи.

— Он бы решил, что я наконец набрался ума, — сказал он и погладил меня по голове. — Он отнесся бы с уважением к моему выбору, на ком бы я ни женился, но ты…

Он повернул голову и нежно поцеловал меня в лоб.

— Ты бы очень понравилась ему, моя англичаночка.

Про себя я назвала это посвящением в рыцари.