Звуковой символизм и развитие словарного состава языка

В лингвистике, как известно, О. Есперсен [Jespersen 1933: 285-286] и Дж. Орр [Orr 1944: 4], а затем Ст. Ульман [Ullmann 1964: 81-92] поставили вопрос о влиянии звукового симво­лизма на жизнеспособность слова и на аномалии в действии фонетических законов. Дж. Орр, в частности, обратил внимание на то, что лат. parvus, звучание которого, включающее /а/, противо­речило значению “малый”, было заменено в романских языках другими словами, включавшими в своё звучание /i/: рум. mic, ит. рiccolo, фр. рetit. В. Пизани заметил, что символические свойства звуков могут оказать влияние на аномальное изменение звуковой оболочки слова в процессе развития языка. Так, да. micel приобрело в современном английском языке форму much (с /Λ/, а не /i/), т.к. звук /i/ с его символическим значением «маленький» явно противоречит значеню англ. much «много, большой» (см. Пизани 1956: 81). Иные результаты были получены в экспери­ментальной психологии. Так, С. Эртель [Ertel 1969: 146-147] сравнил “новые” и “старые” формы (всего 337 пар слов) обозна­чения одного и того же понятия в 5 древних и 7 современных языках: древнегреческий – новогреческий, старо­славянский – рус­ский, старославянский – чешский, древне­ирландский – ирланд­ский, старославянский – сербохорватский, древне­исланд­ский – датский, древнеиндийский – хинди. Испыту­емые (немцы) должны были определить с помощью методики подбора (предъ­являлись два звучания и один смысл), какие из двух звучаний (например, tima и tma, соответствующих ст.-сл. тьма и русск. тьма) в большей степени подходят для выражения понятия “тёмный”, обозначен­ного немецким словом dunkel. В результате оказалось, что для четырёх первых из названных выше пар языков более ранние формы обладают большей звукосимволической выразительностью. Для старославянского – сербохорватского соотношение звуко­симво­ли­ческих свойств тех и других словоформ приблизительно одинаково, для двух последних пар языков соотношение носит обратный характер: новые словоформы в большей степени соответствуют предъявленному смыслу, чем старые. Общее соотношение (для всех языков) символических свойств старых и новых обозначений составляет 57 % в пользу старых словоформ. На основе полученных данных С. Эртель пришёл к выводу, что в результате происходящих фонетических изменений словa, подвергнутые таким изменениям, обладают символическими свойствами в меньшей степени, чем их более ранние формы [Ertel 1969: 147].

По методике С. Эртеля осуществлен эксперимент В.И. Кушнерика (см. Кушнерик 2004: 371-379), который сравнивал двн., свн. и современные формы слов-обозначений упомянутых в предыдущем разделе растений и животных. К сожалению, по целому ряду причин процедурного характера (установить «транскрипцию» двн. и свн. форм по словарю [Wasserzieher] вопреки утверждению автора невозможно) эксперимент вряд ли можно признать удачным; экспериментатор не прилагает затранскрибированных форм, предъявленных испытуемым, не обобщает количественные данные, позволяющие говорить о «тенденции к усовершенствованию» (с. 374) словоформ и многое другое. Вывод автора противоречит не только выводам С. Эртеля, но и наблюдениям многих других лингвистов, начиная с В. Вундта, который в частности, писал: «Первобытные языки часто ещё сохраняют на себе отпечаток той стадии развития языка, на которой непосредственно из интуиции возникающее стремление к словообразованию чаще проявляется в своей нетронутой, не искаженной традицией и культурой, силе, как это до известной степени можно наблюдать даже в его отношении к литературному» (Вундт 1912: 47). Остаются неясными и некоторые другие утверждения автора (что означает «фактор відсутності моменту епохи»?).

Таким образом, выводы лингвистов и психологов о соотношении потенциалов старых и новых лексических единиц не совпадают. Разумеется, на результаты экспериментов, проведённых С. Эртелем, могли оказать влияние некоторые процедурные недостатки, прежде всего такой трудно устранимый и не зависящий от экспериментатора факт, как отсутствие совершенно надёжных сведений о фонетических признаках звуков, входящих в состав звучаний древних словоформ. Отсюда допускаемые, возможно, погрешности (оговоренные С. Эртелем) в транскрипции предъявленных испытуемым для сопоставления звуковых комплек­сов типа tima и tma. Однако основной источник проти­воречий заключается, по-видимому, не в процедурных условиях, а в том, что и лингвистические наблюдения Дж. Орра, и экспери­менталь­ные данные С. Эртеля не могут рассматриваться в стороне от других явлений и процессов, действующих в языке.

Прежде всего следует иметь в виду, что кроме фонетической мотивированности (соответствие звучания слова его значению) статус слова в системе языка, и надо полагать, в психике человека определяется и видоизменяется под влиянием двух других типов мотивированности – семантической и морфологической (см. выше, раздел 2.1). Историческое разви­тие и изменение статуса слова подвержено также влиянию многих других языковых и внеязыковых факторов. Нет сомнения, что слова, обладающие фонетической, морфологической и семанти­ческой мотивирован­ностью, обладают вместе с тем повышенной экспрессивностью и эмоциональной насыщенностью [Будагов 1963: 98-105].

Таким образом, чтобы правильно определить роль и место фонетической мотивированности в развитии и функционировании слова, необходимо комплексное изучение различных факторов, определяющих семантическое и фонетическое изменение слова в процессе исторического развития языка.

Рассмотрим соотношение фонетической и семантической мотивированности на примере развития слов, обозначающих понятие размера в немецком и английском языках. Группировки слов с этим значением, как видно из изложенного, не раз привлекали внимание лингвистов своими звукосимволическими свойствами.

Основными средствами выражения понятия малого размера в современном немецком языке является слово klein, в английском – слова little и small. Лексема, генетически соответствующая англ. small, в немецком языке означает “узкий” (schmal), а слово, соответствующее англ. little (двн. luzzil, свн. lutzel), выпало из словарного состава литературного немецкого языка. Возникает вопрос: чем обусловлено неодинаковое развитие системы обозна­чения понятия “маленький” в обоих языках? Анализ письменных памятников показывает, что наиболее древними единицами, служившими для обозначения понятия “малый” в немецком и английском языках, были слова lytel и luzzil. Обе лексемы восходят к общему германскому корню и сохраняют в своей семантике явные признаки архаичности, сочетая функции обозначения небольшого размера и количества (см. [Левицкий 1997: 18, 46]). Уже на древних этапах развития немецкого и английского языков, засвидетельство­ванных письменными памятни­ками, эти лексические единицы начали уступать своё место другим лексемам – да. sm? l и двн. kleini и smal, обладавшим, в отличие от lytel и luzzil, ярко выраженной семантической мотивированностью. У прилагательных smal и sm? l значение “маленький” развилось на основе значения “мелко­зернистый, мелкий”, у прил. kleini – на основе значения “блестящий, изящный, тонкий” (ср. да. sm? l beren mela “мелкая ячменная мука”, двн. melo chleinista “мелкая мука”, двн. cleinero garno “из тонких нитей”).

Сравнение семантики двн. smal и да. sm? l показывает, что оба прилагательных на ранних стадиях своего развития обладали тремя комплексами значений: а) “мелкозернистый”, б) “узкий, тесный”, в) “мелкий, небольшой”. Да. sm? l по линии значения “узкий” вступало в синонимические связи с новым словом nearu и исчезавшим enge (например, о тропинках, проходах: andlangan des smalan pades; stige nearwe, enge anpadas). По линии значения “мелкий, небольшой” sm?l конкурировало со словом lytel (ср. fl? sc sm? lra fugla “мясо более мелких птиц”). Этимологическое значение nearu не совсем ясно. Можно лишь предполагать, что nearu обладало довльно большой силой экспрессии, позволившей ему вытеснить старое, общеиндоевропейское, потускневшее слово enge, которое утратило семантическую мотивированность, по-видимому, ещё до начала письменной традиции. Вполне вероятно, что nearu было образовано от корня со значением “тянуть, стягивать”, что находит своё отражение в значении нем. Narbe (свн. narwa) “шрам”. Во всяком случае, особую выразительность этому слову в да. языке должно было сообщать значение “давящий, стя­гивающий”, зафиксированное в нескольких контекстах.

Таким образом, пройдя путь семантического развития от своего первоначального значения “измельчённый” до той точки, где оно вступало в конкурентную борьбу с другими словами в силу своих синонимических связей с ними, да. sm? l оказалось в таких условиях, когда путь в сторону концептуального поля “узкий” ему преграждали nearu и enge, а путь в сторону “малый” – lytel, а поэтому sm? l должно было либо выпасть из языка вообще, либо сдвинутся в ту сторону, где сопротивление было меньшим. Как оказалось, наименьшим это сопротивление было со стороны lytel. Схематически происходившие процессы можно изобразить следующим образом:

Итогом происшедших синонимических сдвигов явилось:а) выпадение из системы английского языка слова enge; б) утрата словом sm?l значения “узкий” и его сдвиг в концептуальную сферу “малый”; в) функционирование в концептуальной сфере “малый” двух синонимов – англ. small и little.

В двн. языке прилагательное smal по линии значения “узкий” конкурировало, как и да. sm? l, со “слабой” единицей enge (der engo uueg “тесный путь”, diniu smalen phad “твои узкие дорожки”), по линии “малый” – с luzzil и kleini (ср. fone luzzelmo steine “от маленького камня ”; des edelin gesteinis grozzis undi cleinis “драгоценных камней, больших и малых”). В отличиие от древнеанглийского языка в древненемецком сильной единицей было слово kleini, обладавшее, как показано выше, ярко выраженной семантической мотивированностью; слабой лексемой, как и в английском, была enge. Таким образом, для двн. smal был закрыт путь в сторону концептуального поля “малый”; слово должно было либо выпасть из языка, либо сместиться в сторону поля “узкий”, развивая эту часть своей семантической структуры. Схематически происшедшие в немецком языке процессы можно изобразить следующим образом:

Итогом семантических преобразований в немецком языке было: а) смещение слова smal в концептуальную сферу “узкий”, утрата им значения “малый” и образование в сфере “узкий, тесный” двух лксических единиц, разделивших между собой функции выра­жения понятий “узкий в двух измерениях” и “трёх измерениях” (“тесный”) (eng) и “узкий в одном измерении” (schmal); б) смещение слова kleini в сторону “малый” и выпадение из системы немецкого языка свн. lutzel под давлением свн. kleine.

Сравнение развития двух микросистем в немецком и английском языках не даёт ответа на вопрос: почему англ. little выдержало натиск small, а нем. lutzel не выдержало давления со стороны kleine? Не обладало ли kleine какой-либо дополнительной силой, позволившей ему одержать победу над двумя лексическими единицами – lutzel и smal? Не была ли этим дополнительным качеством фонетическая мотивированность? Чтобы проверить эту гипотезу, был проведён следующий эксперимент. Испытуемым различных национальностей (русским, украинцам, молдаванам, лицам, говорящим на тюркских, финно-угорских и др. языках – всего 150 человек), не знающим немецкого и английского языков, предлагалось по два звучания – luzzil и smal, kleini и smal, luzzil и kleini – и один смысл – “нечто маленькое, небольшое”. Требовалось по звучанию определить, какой из двух предъявленных звуковых комплексов выражал указанное понятие. С молдаванами, украин­цами и русскими эксперимент проводился соответственно на молдавском, украинском и русском языках; с лицами других национальностей – на русском языке. Среди испытуемых было 80% женщин и около 20% мужчин. Эксперимент проводился в Москве, Ленинградской, Тернопольской и Черновицкой областях в 1965 году.

В результате было обнаружено следующее: в паре luzzil – kleini предпочтение отдано luzzil (40-60%); в паре smal – luzzil – предпочтение отдано также luzzil (14-86%), в паре smal – kleini выбор сделан в пользу kleini (26-74%). Эти данные позволяют выдвинуть следующую гипотезу: наибольшей фонетической моти­ви­рованностью обладало слово luzzil; smal таковой не обладало, а kleini фонетически мотивировано меньше, чем luzzil, но больше, чем smal. Такое предположение, основанованное на результа­тах эксперимента, позволяет дать удовлетворительное объяснение различиям в семантическом развитии микросистем в английском и немецком языках: нем. luzzil было полностью вытеснено прилагательным kleini, обладавшим и семантической, и фонети­ческой мотивированностью; англ. lytel подвергалось давле­нию другой единицы sm? l, обладавшей только семантической мотивиро­ван­ностью.

Всё сказанное можно суммировать следующим образом. При взаимодействии старых и новых синонимов, обладающих раз­личными видами мотивированности, могут сложиться следующие отношения: 1. Одно слово лишено какой бы то ни было мотивиро­ван­ности; другое обладает только одним видом мотивированности: а) семантической (такое соотношение сложи­лось, как показал Г. Шпербер, между старым и новым обозна­чением головы в немецком языке houbit и kopf [Sperber 1923: 38]; другие аналогичные примеры подробно рассмотрены Р.А. Будаговым [Будагов 1963: 98-105]); или б) фонетической: такое соотноше­ние сложилось, очевидно, между лат. parvus и новыми лексемами в романских языках – рум. mic, ит. piccolo, фр. petit [Orr 1944: 1-8]; в этом случае мотивированное слово оказывается более жизнеспособным, чем немотивированное. 2. Одно слово обладает только фонетической мотивированностью, другое – только семанти­ческой; такое соотношение сложилось, по-видимому, между да. lytel и sm? l. В этом случае итоги конкурент­ной борьбы могут зависеть от других дополнительных обсто­ятельств. 3. Одна из двух единиц обладает одним видом мотивированности, другая – двумя: а) одно слово обладает семанти­ческой, другое – семантической и фонетической мотиви­рован­­ностью (двн. smal и kleini); в этом случае семантически мотивированное слово не исчезает из системы языка, а переходит в иную концептуальную сферу; б) одно слово обладает фонетической, другое – фонетической и семантической мотивированностью (двн. luzzil и kleini); как показало развитие микросистемы в немецком языке, фонетически мотивированное слово не выдерживает натиска лексического конкурента, облада­ющего двумя видами мотиви­рован­­ности.

Разумеется, любые попытки вторгнуться в сложные лексико-семантические процессы, происходящие в языке, чреваты опре­делён­ной долей схематизма. Изменения в семантике, составе и конфигурации лексических единиц, происходящие в процессе развития языка, являются результатом сложного, причудливого взаимодействия самых различных внешних и внутренних факто­ров, среди которых, как показал изложенный выше материал, опре­де­лён­ную роль может играть и фонетическая моти­ви­рован­ность.

Наиболее общая закономерность развития словарного состава языка, установленная Г. Шпербером и развития затем в работах других лингвистов, заключается в том, что старые, потускневшие, стёртые, лишённые экспрессивности “догматические” единицы, вступая в конкурентную борьбу с новыми, обладающими эмоци­онально-экспрессивным зарядом “еретическими” единицами, уступа­­ют им место, исчезая из языка вообще (ср. нем. lutzel и klein), переходя на его периферию (ср. русск. глаза и очи; нем. Kopf и Haupt) или включаясь в состав других лексических микросистем (ср. нем. schwach “слабый”, ранее “плохой”, “незначительный”; нем. schlecht “плохой”, ранее “ровный, гладкий”). Новые, “ерети­ческие”, единицы в силу закона об обратном соотношении объёмов употребления и содержания знака по мере расширения сферы употребления превращаются, в свою очередь, в “догмати­ческие”, демотивированные знаки, уступая со временем своё место новым “еретикам”. В этих условиях трудно ожидать, что количество звукосимволических слов в языке будет постоянно уменьшаться, как это следует из эксперимента С. Эртеля. Вероятно, полученные им результаты обусловлены тем, что в качестве представителей “новых” синонимов, большинство из которых оказалось фонети­чески менее мотивированными, чем “старые”, взяты “догмати­ческие”, т. е. нормированные, стандартные, достиг­шие известного пика в своём развитии слова, а не экспрессивные “еретические” соперники – такие, например, как синонимы к слову klein: fipsig, klitzeklein, fiselig или синонимы к слову Kopf: Schadel, Birne, Kurbis, Kuller и т. п. Если всё же тенденция к уменьшению в современных языках звукосимволических слов будет непреложно доказана статистическими или иными надёж­ными методами, то в свете сформулированной выше законо­мерности, ведущей к медлен­ному, но постоянному обновле­нию лексического состава, необхо­димо будет принять гипотезу о том, что на современном этапе развития языка и мышления экспрессивность лексики порождается пре­имущественно не фонетической, а семантической образностью, т. е., иначе говоря, для современного мышления образность, возникшая на основе понятийных ассоциаций, оказывается более яркой, чем образность, порождённая звуковыми ассоциациями.