Смертельная схватка

Annotation

«Смертельная схватка» — обладатель премии «Небьюла».

Грег Бир

Смертельная схватка

В эпоху династии Хань людей, писавших историю Китайской империи, назначали императорским указом. Они единолично решали, что достойно попасть в летописный свод, а что нет. Как ни старались различные императоры, никто из них так и не смог добраться до окованного железом сундука, в который помещался каждый документ сразу после его составления. Историки готовы были даже принять смерть, чтобы оправдать оказанное им доверие.

В конце каждого царствования сундук открывали, и документы публиковались, возможно, ради блага следующего императора. Но несмотря на эти документы, императорский Китай в значительной степени лишен истории.

Часто непрерывность традиции сохраняется лишь по прихоти судьбы.

Гуманоиды называли ее Медуза. Ее огромный сине-желто-красный шлейф растянулся на пятьдесят парсеков. Зловещую зеленую сердцевину усеяли черные водянистые крапинки. С полдюжины протозвезд летали вокруг ядра, и примерно столько же тусклых конгломератов плавало в подернутой рябью магнитной туманности. Неудивительно, что Медуза — это огромное звездное чрево — стала спорным пространством.

Видела ли ее Пруфракс на экране дисплея или в иллюминатор корабля, Медуза всегда напоминала ей исступленную, зловеще оскалившуюся мать, готовую защитить своих детей. У самой Пруфракс матери никогда не было, но по мифам она знала, что это такое.

В свои пять лет Пруфракс была достаточно взрослой, чтобы знать о миссии «Мелланже» и о своей роли в этой миссии. За плечами у нее осталось четыре корабельных года психологической подготовки. До первого боя образование ее осуществлялось по схеме «знать — рассказывать». Ее тренировали и тестировали в моделирующей камере, во сне она видела, как проникает в огромные красно-белые семенные корабли сенекси и отыскивает там базовый разум.

— Удар, Удар, — произносила она одними губами, так чтобы рассказчик не заподозрил, насколько далеко блуждают ее мысли.

Она не сразу заметила, что рассказчик, застывший в центре сферического класса, буравит ее взглядом. Именно в этой точке — там, где располагалась паутинообразная кафедра рассказчика, фокусировались сейчас взгляды ее товарищей. Многие из них уже беспокойно ерзали.

— Итак, сколько отростков-индивидов у сенексийского базового разума? — спросил рассказчик. Он обвел глазами аудиторию, зорко всматриваясь в лицо каждого ученика, а потом снова остановил взгляд на Пруфракс: — Пру?

— Пять, — ответила она, чувствуя ломоту в руках.

При предыдущем пробуждении ее напичкали стонами. Пруфракс уже выросла до трехметровой величины и перешла в стадию эльфа. Конечности были несуразно длинными, тонкие пальцы перевязаны крест-накрест после операции, цель которой — приспособить их к перчаткам.

— А что ты найдешь в базовом разуме? — продолжал наседать рассказчик. Его лицо протянулось поперек молоткообразной головы почти на ширину плеч. Кое-кто из женщин находил его привлекательным, но Пру не принадлежала к числу его поклонниц.

— Обойму, — сказала она.

— А внутри обоймы что?

— Мифы.

— А нельзя ли поточнее? Ты ведь знаешь — на самом деле никакие это не мифы.

— Информация. Информация о сенекси.

— А дальше — твои действия?

— Удар.

— Почему, Пру?

— Обойма обладает коллективной генной памятью. Уничтожив обойму, я лишу жизни пять отростков-индивидов, составляющих одну команду.

— А базовый разум ты тоже убьешь?

— Нет, — сказала она мрачно, вспомнив о новой инструкции. Инструкция эта появилась вскоре после зачатия ее класса. — Базовый разум следует сохранить для высшего руководства.

Рассказчик никогда не пояснял, что они станут делать с базовым разумом. Не ее это забота.

— Ну что же, — смягчился рассказчик, — учитывая, что ты все время витаешь в облаках, ответ твой вовсе не плох.

Мозги ведь тоже нужно проветривать, подумала Пруфракс. Для рассказчика это «витание в облаках», а для нее — попытка заглянуть в свое будущее. Ей уже пять, скоро шесть — возраст немалый. Некоторым доводилось увидеть сенекси в четыре.

— Удар, Удар, — твердила она еле слышно.

Проплывая сквозь тонкий слой жидкого аммиака, Арис обдумывал новое назначение. Раньше он знал Медузу под другим именем, отражающим те колоссальные усилия, которые вложили в нее сенекси. Не так уж много тайн скрывалось от него в протозвездной туманности. Он с четырьмя товарищами-отростками, которые вместе с главным базовым разумом составляли одну из шести команд на борту семенного корабля, патрулировали туманность на девяноста трех орбитах. На то, чтобы облететь каждую орбиту — включая безвременные периоды за пределами статусной геометрии, — уходило сто тридцать гуманоидных лет. Окутанные газовым шлейфом, они делали картографию впадающих масс и исследовали все разрастающиеся каменные диски — небесные тела главного ряда. С каждым замером, с каждой крупицей новой информации базовые разумы все яснее представляли себе туманность, призванную стать отправной точкой для сотен поколений в ту эру, когда глобальный замысел сенекси созреет окончательно.

Сенекси были почти так же стары, как сама галактика. Они начали совершать космические полеты во времена звездного шара, то есть когда галактика представляла собой огромную сферу. Нельзя сказать, что это была чрезвычайно сообразительная раса. На каждое крупное открытие уходила жизнь тысячи поколений, и не только из-за ограниченности материальных ресурсов. В те времена элементы тяжелее гелия встречались редко. Их находили только вокруг звезд, которые, с жадностью поглотив неимоверное количество водорода, затем неистово вспыхивали синим пламенем и тут же взрывались, насыщая галактику углеродом, азотом, литием и кислородом. Элементов тяжелее железа практически не существовало. Биоорганизмы холодных миров, где властвовали газовые гиганты, развивались, имея в запасе весьма скудный запас химических соединений для произведения потомства звезд Населения II.

Арис, хотя его кругозор и был ограничен потребностями отростка-индивида, сознавал: гуманоиды противятся тому, чтобы семенные корабли стали более приспособленными к окружающему миру, более жизнестойкими. Но опыта у них не намного больше. Сенекси, с их миллиардолетним прошлым, часто оказывались с ними на равных. Что же касается Ариса, то после нового назначения кругозор его расширялся с каждым днем.

На раннем этапе борьбы особенности менталитета сенекси, негибкость культуры побуждали их избегать контактов с представителями Населения I. Никто из них никогда не разрабатывал программу уничтожения более молодых миров с нарождающимися новыми формами жизни. Выполнение этой задачи потребовало бы титанических усилий, а кто мог поручиться, что эти усилия не пропадут впустую? И потому, когда развились культуры, способные снаряжать космические экспедиции, сенекси просто отступили, залегли в редуты старых звезд, даже не связываясь с новыми видами. Они отступали на протяжении трех поколений. На тридцать тысяч гуманоидных лет они законсервировались в холодных мирах вокруг красных карликов, приберегая силы для неизбежного будущего столкновения.

А затем, как и ожидали сенекси, более молодым расам Населения I понадобились даже самые древние звезды галактики. Они действовали с той дикостью, прожорливостью, силой и изменчивостью, которая отличает все организмы, возникшие из раствора, насыщенного химическими элементами. Биология окончательно вступила в свои права и начала потихоньку сживать сенекси со света.

Арис приподнял верхнюю сферу своего тела с пятью силикатными, расположенными крест-накрест глазами. Он обладал памятью о тех временах и о гораздо более давних, хотя его команды тогда не существовало. Базовый разум носил в себе воспоминания, которые отбирал из общего запаса, охватывающего почти двенадцать миллиардов лет, — невообразимый объем знаний даже для сенекси. Арис стал проталкиваться вперед с помощью своих задних отростков.

Через базовый разум Арис мог приобщиться к воспоминаниям предыдущих поколений, живших за сто тысяч лет до него, хотя сам базовый разум был даже моложе своих отростков-индивидов. В молодости, когда они еще плавали личинками в жидком растворе, отростки-индивиды имели собственные информационные мешочки с отдельными фрагментами, необходимыми для образования полной памяти. Они плавали по аммиачным морям, насыщенным теплыми газами зонам и протоплазмовым пузырям диаметром три-четыре метра, развивая свою индивидуальность под спудом прошлого — даже не полного, а отдельных его фрагментов.

«Стоит ли удивляться, что нам не хватает гибкости?» — подумал Арис. Большинство отростков-индивидов сознавали это, особенно когда им позволяли, подобно Арису, сравнивать свою историю с историей Населения I. Но нынешнее состояние вполне их устраивало. Да и что тут поделаешь? Любые видоизменения были бы совершенно противоестественными. Лучше уж вымирание… по крайней мере так считалось до недавнего времени…

Но сейчас, похоже, гуманоиды взялись за них как следует. И вот базовый разум начал серию экспериментов. Команда Ариса была выбрана среди других, находящихся на семенном корабле, для непосредственного наблюдения за экспериментом, а Ариса назначили главным исследователем. За две орбиты от этого места им удалось захватить шесть человеческих эмбрионов в инкубаторе, а также долгожданный банк данных. Большинство контактов между сенекси и гуманоидами произошло три-четыре поколения тому назад. Гуманоиды доминировали среди себе подобных точно так же, как сенекси доминировали среди многообразного Населения II.

Опыты с человеческими эмбрионами уже велись. Части их позволили нормально развиваться, других, по неизвестным для Ариса причинам, подвергли воздействию искусственных факторов. Но подобное вмешательство не принесло заметных успехов.

Арис подозревал, что последние эксперименты были намечены в ином направлении, чем прежде, и все теперь замкнулось на нем. Он не сомневался, что ему дадут полную власть над подопытными особями. Любой другой отросток-индивид растекся бы под такой тяжкой ношей, но только не Арис. Он находил гуманоидов довольно интересными — конечно, в особом, зловещем смысле этого слова. В конце концов они могли стать ключом к проблеме выживания сенекси.

Стоны утвердили ее в эльфовом состоянии. Она бодрствовала, охваченная болью, не решаясь закрыть глаза; сознание подвергалось таким изменениям, что она боялась — во сне ей придет конец. Кошмары было не так-то просто отделить от реальности, некоторые из них, по сути дела, были лишь отголоском обостренного видения действительности.

Особенно часто ей представлялось, что она попала в сенексийскую ловушку, тщетно пытается освободиться, но увязает все глубже и глубже, задыхаясь от бессильной ненависти к этой страшной силе…

Когда горячка спала, ответственный рассказчик дал ей отпуск, и она отправилась гулять по зеленым тропам «Мелланже», неуверенно ступая по зоне низкой гравитации. В руках зудело. В голове после лихорадки последних нескольких пробуждений наконец воцарилась почти полная пустота. Никогда еще не чувствовала она себя такой спокойной, очистившейся. Теперь Пруфракс ненавидела сенекси вдвойне: во-первых, за зло, свойственное им изначально, во-вторых, за то, что они заставили руководство сделать с ней такое — а иначе она просто не смогла бы воевать. Логика была здесь ни при чем. Она ощущала спокойствие и уверенность в себе. Зрелость приходила к ней с каждым пробуждением.

«Набухание почек», по выражению рассказчика. Скоро ненависть расцветет пышным цветом, преобразуя все, чему ее научили, в законченную боевую философию.

Зеленые тропы уводили вверх от лабиринта бронированных щитов. Прозрачный пластик и сталь оплетали сады затейливым кружевом, пропуская уровень радиации, необходимый для растений. Ни одной машине не позволялось сюда заезжать. Передвижение — только пешком. Это была роскошь и привилегия немногих.

Поросль по обе стороны тропинки не вызывала у Пруфракс каких-то сильных эмоций. Красиво? Да. Об этом можно говорить, думать, но в чем смысл всего этого? Приятные ощущения? Она не знала точно, что означает удовольствие — кроме мыслей об Ударе. Она понюхала цветок, который, как сообщала надпись, цветет только при свете молодых, еще не разгоревшихся звезд. Сейчас они как раз приблизились к такой звезде, и зеленые тропы стали черными и сочно-зелеными от цветения. Для других растений, не приспособленных к такой темной среде обитания, установили лампы. Особые приспособления выборочно пропускали солнечные лучи сквозь отдельные пластиковые панели, только когда они падали под нужным углом. До чего же умны эти технологи…

Внешне технологи ей нравились больше, чем рассказчики. Впрочем, не ей одной. От технологов требовалась гибкость ума, а от рассказчика — большая емкость. Технологи были сильными и управляли сильными машинами, как в приключенческих мифах — именно технологи нередко становились прототипами для их героев. И сейчас Пруфракс захотелось, чтобы вместе с ней на зеленых тропах бродил какой-нибудь технолог. Стоны сделали ее восприимчивой — глядя в зеркало, она замечала особый блеск в глазах. Однако в таком состоянии никакой продуктивной связи не получится. Эльфы совершенно не способны к воспроизводству. Оставалось лишь надеяться на обычную, ничего не значащую встречу.

Она подняла глаза и увидела человека метрах в ста. Он сидел чуть в стороне от тропинки, на специально отведенном для этого участке. Она приблизилась, стараясь, насколько позволяли одеревеневшие конечности, придать походке некую грациозную небрежность, и вскоре разглядела, что перед ней не технолог. Но не слишком разочаровалась из-за этого. Ей было слишком спокойно.

— Вышестоящий, — сказал он, когда она оказалась совсем рядом.

— Подчиненный, — отозвалась она, быстро смекнув, что он не настолько уж выше ее по положению — старше всего на шесть-семь корабельных лет, и непонятно, к какому классу принадлежит.

— Какой чудный эльф, — заметил он. Незнакомец был черноволос, ниже ее ростом, но по сложению чем-то напоминал перчаточников.

Поблагодарив за комплимент легким кивком головы, Пруфракс указала на место возле него и вопросительно взглянула. Он подвинулся, Пруфракс села, охнув, и принялась массировать колени.

— Стоны? — спросил он.

— Плохая растяжка.

— А, так ты — перчаточница. — Он посмотрел на шрамы на ее руках.

— А вы откуда, если не секрет?

— Из небоевого подразделения, — сказал он. — Настройщик мандатов.

Она очень мало знала о мандатах — только то, что по инструкции мандат устанавливали на каждый корабль, но лишь очень немногим членам экипажа позволялось в него входить.

— Небоевого? — переспросила она удивленно. Конечно, она не почувствовала презрения — члены экипажа не могут относиться друг к другу пренебрежительно. К тому же она сейчас вообще ничего не чувствовала. Ей было слишком спокойно.

— В это пробуждение я слишком много работал, — сказал он. — Так что меня отправили прогуляться.

Чрезмерное рвение в работе рассматривалось на «Мелланже» как явление эротическое. И все-таки Пруфракс не почувствовала к нему особой восприимчивости.

— А мы, перчаточники, гуляем после периода акселерации, — сказала она.

Он кивнул.

— Меня зовут Клево.

— А меня Пруфракс.

— Скоро в бой?

— Надеюсь. Всегда жду.

— А я только что получил доступ к мандату на полдюжины пробуждений, совершенно мне незнакомых. И очень рад этому.

— А вам разрешено об этом говорить? — спросила Пруфракс. Информация о корабле, недоступная для нижних чинов, могла стать отличным товаром при бартере.

— Не знаю, — сказал он, нахмурившись. — Меня предупредили, что нужно соблюдать осторожность.

— И все-таки?

Возможно, он из резервного подразделения перчаточников, подумала Пруфракс. Во всяком случае, не из технологов — не особенно мускулистый, но и не такой высокий и тонкий, как перчаточники.

— Если ты расскажешь мне о перчатках.

Она улыбнулась и, приподняв руки, пошевелила короткими, толстыми пальцами.

— Ну конечно.

Базовый разум плавал, невесомый, в своей цистерне, удерживаемый на месте углеродными кронштейнами. На кораблях сенекси старательно экономили металл, теперь уже скорее по традиции, чем из-за ограниченности ресурсов. Насколько мог судить Арис, их противник берег металл по той же самой причине. Он вдруг напрягся, стараясь восстановить в памяти обрывки информации о прошлом гуманоидов, извлеченные из полной памяти. Так вот — кажется, древние римляне считали сельское хозяйство единственным по-настоящему благородным занятием.

Сельское хозяйство — выращивание растений, которые употребляли в пищу и в качестве сырья. Растения аналогичны фрифам, которыми сенекси питались в своей личиночной молодости, правда, фрифы не были зелеными и их не высаживали в почву.

Когда он старался охватить своим разумом концепции гуманоидов, в этом всегда было что-то захватывающее. Правда, раньше у него всегда не хватало времени, чтобы вникнуть во все это поглубже, но, может быть, оно и к лучшему. Он ведь запрограммирован отвечать на четко сформулированные вопросы, а не окунаться с головой во всю эту гуманоидную грязь.

Арис проплывал над базовым разумом, и все эти мысли текли по его тканям. У него не было центральной нервной системы и по-настоящему дифференцированных органов, за исключением тех, которыми он взаимодействовал с внешним миром, — конечностей, глаз, входного отверстия. Но базовый разум обладал центральной нервной системой — тонкостенным мешочком, заполненным тягучей жидкостью, примерно десяти метров в поперечнике.

— Ты уже ознакомился с устройством человеческого разума? — спросил базовый разум.

— Да.

— Возможно ли для нас общение с гуманоидными формами жизни?

— Мы уже создали интерфейсы для взаимодействия с их машинами. Похоже, что мы можем общаться и с самими гуманоидами.

— А тебе не приходило в голову, что за все время нашей затяжной войны с гуманоидами мы ни разу не попытались вступить с ними в контакт?

Сложный вопрос. Ответ на него требовал некоторых качеств, которыми отросток-индивид не обладает. Например, любознательности. Отростки-индивиды не задавали вопросов самостоятельно. Они проявляли инициативу только как отпрыски разума-инкубатора.

И вдруг он с тревогой осознал, что действительно не раз задавался этим вопросом.

— Никогда прежде нам не удавалось захватить банк гуманоидной памяти, — сказал он, уклоняясь от прямого ответа. — А вступить в контакт без таких достаточно обширных источников информации невозможно.

— Но как ты только что признал, мы в прошлом использовали машины гуманоидов.

— Проблема, вставшая перед нами сейчас, неизмеримо сложнее.

— Ты думаешь, командам запрещали вступать в контакт с гуманоидами? — спросил базовый разум, выдержав паузу.

Арис почувствовал то, что применительно к отросткам-индивидам можно было называть страданием. Неужели его обвиняют в том, что он ведет себя неподобающе для отростка-индивида? Но ведь он всегда был непоколебимо предан базовому разуму…

— Да, я так думаю.

— А по каким причинам?

— Чтобы избежать заражения.

— Верно. Мы не можем общаться с ними и не заразиться, так же как не можем ходить по их мирам и дышать в их атмосфере.

И снова молчание. Арис погрузился в состояние пассивности, но, когда базовый разум снова обратился к нему, тут же очнулся.

— А ты знаешь, чем отличаешься от остальных? — спросил базовый разум.

— Я не… — Он снова заколебался. Солгать базовому разуму — дело совершенно немыслимое. Семантика — вот в чем он запутался. Прежде Арис не сознавал своего отличия, но вопросы, задаваемые базовым разумом, предполагали, что это отличие есть. За такое короткое время он не мог одновременно признать этот факт и проанализировать его. И просигналил о перегрузке.

— Ты полезен для команды, — сказал базовый разум.

Арис тут же успокоился. Мысли его потекли неторопливо, он стал более восприимчивым. Значит, спасение возможно. И все-таки: в чем его отличие?

— Ты попытаешься сам установить контакт с этими формами жизни. И учти: никаких обсуждений с товарищами в процессе работы.

Итак, один запрет уже наложили.

— А когда ты выполнить задание и сообщишь мне полученные данные, мы тебя растворим.

Арис силился понять смысл приказа, невероятно сложный для него.

— Если я не такой, как другие, то подхожу ли для такой операции?

Поверхность базового разума оставалась недвижима, словно тихая заводь. Смутно проглядывающие изнутри черные пятна — его излучающие органы — принялись неспешно циркулировать по резервуару, а затем вернулись на прежнее место и, расположившись один над другим, вновь сфокусировались на Арисе.

— Ты создашь нового отростка-индивида. Лишенного твоих изъянов, но, с другой стороны, и совершенно бесполезного для меня в том случае, если подобная ситуация повторится. Твой распад вызовет всеобщее облегчение, но потом об этом не раз придется пожалеть.

— В чем мое отличие от остальных?

— Думаю, ты уже сам догадался, — сказал базовый разум. — Когда придет время, ты перекачаешь в нового отростка-индивида свою память. Но вначале память твоя войдет во взаимодействие с гуманоидами. Если ты не доживешь до этой фазы развития отростка, то выберешь товарища, который осуществит эту функцию за тебя.

На одной из сфер Ариса появилось маленькое розовое пятнышко. Он проплыл вперед и прильнул своим входным отверстием к холодной поверхности базового разума. Ему передали соответствующий код, команду, и тело Ариса обрело способность к репродуцированию. Получив сигнал отбоя, он покинул камеру.

Проплывая по коридору в тонком аммиачном ручейке, он пытался разобраться в своих ощущениях. Его поставили в привилегированное положение и одновременно предали анафеме. Благословили и приговорили к казни. Приходилось ли хоть одному отростку-индивиду переживать нечто подобное?

И все же Арис знал, что базовый разум прав. Он действительно отличался от товарищей. Никто из них не стал бы задавать подобных вопросов. Никто из них не выжил бы после предложения вступить в контакт с гуманоидами. Если бы ему не дали этого задания, его все равно пришлось бы растворить.

Розовое пятнышко все разрасталось, покрываясь сероватыми чешуйками. Арис, почти не раздумывая, содрал этот нарост, проведя своей сферой по переборке. Бесформенный комок прилип к ней, испустил на радиочастотах излучение — что-то похожее на вздох — и принялся поглощать питательные вещества из аммиака.

А Арис отправился осматривать подопытных особей.

Клево заинтересовал ее как-то по-особому. Не то чтобы она стала особенно восприимчивой. Нет, скорее, она ощутила некий интеллектуальный голод, словно ей ввели какую-то особую разновидность мозговых стонов. То, что Клево рассказал ей о мандатах, приоткрыло завесу над темой, всегда остававшейся для нее закрытой. Как на самом деле все это происходит и как ей следует это оценивать?

Мандаты были небольшого размера, как объяснил Клево. Большинство — чуть больше кубического метра в объеме. Внутри них содержалась вся история и культура гуманоидных особей — данные, скрупулезно отобранные из всех существующих источников. Мандат каждого корабля обновлялся, как только корабль возвращался на контактную станцию. Пруфракс сомневалась, что «Мелланже» вернется на станцию при их жизни, учитывая, что средняя продолжительность жизни бойца отнюдь не велика.

Клево поручали проверить запас информации того или иного корабля, пополнить его архивы, и это позволяло ему хранить у себя разрозненные кусочки мандатов.

— Нам положено иметь летописный свод. А значит, у нас есть вся информация о роде человеческом.

Пруфракс кивнула с серьезным видом.

— Так откуда мы происходим?

— С Земли, конечно, — сказал Клево. — Это всем известно.

— Я имею в виду, откуда происходим мы с тобой и экипаж?

— Нас вывели в инкубаторе. Зачем спрашивать? И так знаешь.

— Да, верно, — согласилась она, нахмурившись. — Но я хотела узнать: мы произошли не оттуда же, откуда сенекси? Нас ведь вывели не таким способом, каким их?

— Нет, конечно. Что за глупая мысль?

Пруфракс и сама понимала, что это глупость. Сенекси отличались от них буквально во всем. Так чего же она пытается от него добиться?

— А мифы у них такие же?

— Мифы? История — не миф. По крайней мере значительная ее часть. Мифы не имеют отношения к реальной жизни. История — это супермиф.

Она и раньше смутно догадывалась, что мифы мало связаны с реальностью. Но не хотела будоражить свое сознание.

— Мифы — отличная вещь, — сказала она. — Они учат Удару.

— Возможно, — сказал Клево неуверенно. — Поскольку я не боец, то не смотрю мифов об Ударе.

Мифы, в которых не рассказывалось об Ударе, были для нее чем-то невообразимым.

— Какая скука… — сказала она.

— Для тебя — конечно. А мне вот, наоборот, покажутся скучными мифы про Удар — такое тебе не приходило в голову?

— Мы с тобой совсем разные, — сказала она. — Настолько же, насколько мы разные с сенекси.

Клево удивленно раскрыл рот:

— Ну знаешь ли, так тоже нельзя. Мы ведь — один экипаж. Мы — гуманоиды. А сенекси… — Он скривился и встряхнул головой, как будто ему скормили что-то горькое.

— Да нет же, я хотела сказать… — Она смолкла, засомневавшись вдруг, не вступает ли она в запретную область. — Мы с тобой разные, потому что нам давали разное питание, разные стоны. Но если смотреть шире, оба в равной степени отличаемся от сенекси. Они устроены не так, как мы с тобой, и действуют тоже не так. Но… — Ей снова трудно стало выразить свою мысль, и это раздражало ее. — Все, не хочу больше об этом.

Какой-то незнакомый Пруфракс рассказчик приближался к ним по тропе. Он подошел к Клево и пожал ему руку.

— Просто поразительно, — сказал рассказчик, — как вас тянет друг к другу. Пойдем-ка, эльф, — обратился он к Пруфракс. — Ты вступила не на ту дорожку.

После она не встречалась больше с тем молодым исследователем. Тренировки в перчатках были в самом разгаре, и вскоре зудящий интерес, вызванный в ней незнакомцем, улегся, и снова все ее сознание заполнил Удар.

Сенекси имели средства, чтобы обнаружить приближение гуманоидов. Когда поступила информация о флотах и одиночных крейсерах, находящихся на расстоянии в менее чем один процент диаметра туманности, материнский корабль вдруг показался всем теплее обычного и не таким уж гостеприимным. Из-за всеобщего беспокойства уровень радиации на корабле сильно возрос, и новый отросток-индивид, прилепившийся к стене, пришлось прикрыть специальным силикатным щитом во избежание мутаций. Базовый разум нарастил защитную оболочку автоматически, хотя утолщение внешней мембраны мало что даст, если в материнском корабле будет пробита брешь.

Очень скоро Арис похоронил сомнения личного порядка под спудом насущных дел. Он проникал человеческую память достаточно глубоко, чтобы отыскать там инструкции по ее использованию. Она называла себя мандатом (человеческое слово поступало через интерфейс в виде излучаемых символов), и даже самые элементарные, базовые предварительные правила пользования ею оказались для Ариса невероятно сложны. Он словно заплыл в резервуар другого семейства, причем семейства, бесконечно ему чуждого. Как можно соотнести свой опыт с тем, с чем ты никогда не сталкивался, примерить на себя проблемы и потребности, никогда у тебя не возникавшие?

Он мог говорить на нескольких гуманоидных языках, используя радиочастоты, но еще не решил, каким образом станет генерировать звук. Подобная перспектива его озадачивала. Чем вибрировать? Входное отверстие способно совершать колебания, но с небольшой амплитудой — с помощью таких сигналов отростки-индивиды координировали свои действия при создании базового разума. Арис сомневался, что его система управления органами достаточно совершенна для членораздельной речи. Скорее уж гуманоиды сами войдут в контакт с сенекси, установив контроль над излучениями его нервной системы! Гуманоиды обладали четко дифференцированными вибрирующими органами внутри дыхательных путей. Возможно, эту конструкцию удастся скопировать. Правда, он еще не изучил во всех подробностях строение мертвых особей.

Он осматривал нового отростка-индивида один-два раза при каждом пробуждении. Никогда прежде он не видел столь форсированной замены. При нормально протекающем процессе два базовых разума обменивались плазмой и образовывали новые почки, затем снова обменивались, теперь уже почками, и начинали их подпитывать. От каждого отпочковывались три личинки-индивида. Хотя личинки нередко проплывают в жидкостной и газовой атмосфере сенексийского мира тысячи, а то и десятки тысяч километров, они обязательно возвращаются на состыковку с другими личинками своей группы. Только когда один или несколько организмов разрушались во время странствий, личинок брали из специально созданного резервуара для инкубаторных почек. Разрушение целой группы означало неудачное репродуцирование.

В зрелой группе базовый разум совершал замену, только когда погибал один из отростков-индивидов. Так что, по сути, Ариса уже считали мертвым.

И все-таки он оставался им полезен. Это забавляло его, если только данное слово применимо к сенекси. Конечно, тяжело быть ущемленным в чем-то по сравнению с товарищами, но он заполнял время тем, что при помощи интерфейса полностью погружался в мандат.

Гуманоиды тоже были связаны с мандатом через своего суррогатного родителя и в этом смысле находились в неподвижном состоянии.

Время от времени он докладывал обстановку базовому разуму. Впрочем, пока он не вошел в контакт с гуманоидом, докладывать было особенно нечего.

Несмотря на сумятицу вокруг себя, он предчувствовал, что близится сражение. Исход его определит дальнейшую судьбу разработок в этой туманности. Конечно, потерпи они здесь поражение, это не подставит под угрозу осуществление генерального плана. Но не следует оценивать все исходя только из длительной перспективы, чем сенекси грешили в прошлом. Их возраст и опыт, основанное на них спокойствие в конечном счете работали против них. А теперь они спохватились. Чем еще объяснить решение вступить в контакт с гуманоидными формами жизни? И куда приведут эти попытки, если ему удастся это сделать?

А он слишком хорошо себя знал, чтобы сомневаться в успехе.

Арис всматривался через толстую стеклянную стену изолированной камеры, уже чувствуя их приближение. При одной мысли об источаемом ими жаре и ядовитых испарениях он побледнел. Каждый раз подобная близость доставляла ему почти физические муки. Он ненавидел это состояние и в то же время упивался им. Именно такая чувствительность делала его особенно полезным для группы. Ну что же, если его дефект позволяет им послужить общему делу, значит, это уже не совсем дефект…

Другие отростки-индивиды с безопасного расстояния следили за его разработками, воздерживаясь от каких-либо оценок. Для них Арис был мертв, хотя он все еще двигался и работал. Та страшная жертва, на которую он пошел, даже не сделает его героем в глазах окружающих. Таким, как он, не стремятся подражать.

Ужасное время. Ужасное противостояние.

Она погрузилась в языковые символы и выучила их за мгновение. Ничто не отвлекало ее. Она плавала в океане исторических фактов и черпала сколько могла из этого неистощимого источника. Она старалась отыскать различие между режимом открытых глаз — в пустынной серо-коричневой камере с толстой зеленой стенкой, за которой плавало что-то округлое, мрачное, — и режимом закрытых глаз, при котором она окуналась в океан исторических и языковых данных.

С открытыми глазами она видела Маму с ее мягкими конечностями и ласковым голосом, с трубками, по которым с шипением подавалось питание. Она училась у Мамы. Мама, так же как и она сама, чем-то отличалась от остальных. В Маме было что-то от того, кто плавал за зеленой стеной.

Она была совсем молодая, и окружающий мир представлялся ей сплошной тайной.

Но по крайней мере она знала свое имя. Знала, что ей предстоит делать. И это приносило некоторое облегчение.

Пруфракс получила боекомплект и поплыла в тренировочную кабинку, увлекаемая своими перчатками — она еще не укрепила нервные отростки в соответствующих гнездах и не вполне управляла своим движением.

Здесь шесть пробуждений кряду она летала с другими перчаточниками по темным пространствам, словно комета. Отблески созвездий мелькали на прозрачных стенах, и Пруфракс ориентировалась по ним, как ночная птица. С ней были Орнин, необыкновенно худой самец, Бэн, рыжеволосая самка, и три выведенные по специальным проектам сестры: Я, Трайс и Даму — только что из инкубационного отделения.

Ведомая перчатками, она чувствовала себя легко и свободно. Действительно ли перчатки управляют ее движением? Впрочем, это не так важно. Контроль этот осуществлялся незаметно для глаз, неощутимо для пальцев, ее словно подтягивали вперед на прекрасной серебряной нити в самый благоприятный для движения момент. Она едва видела перед собой поле, распространяемое толстыми, негнущимися перчатками, но чувствовала его ласкающее прикосновение. А кроме него — бесконечное многообразие ситуаций, объектов, возможностей, определяющих успех или неудачу Удара. Мысль о неудаче причиняла ей острую боль, хотя ее никогда не наказывали. Неприятие поражения было у нее в крови — в такие моменты ей хотелось умереть. А потом появлялось непреодолимое желание совершенствоваться, чтобы наносить удачные удары, после которых все, что ее окружает: звезды, материнский корабль сенекси, «Мелланже», — сливается в один прекрасный сон.

В имитационной камере она выкладывалась до конца.

Начальный курс обучения закончился, и теперь они отрабатывали высадку. Созданные по специальным проектам сестры одна за другой приняли свойственную им форму гиперболоидов.» Из силовых полей вокруг их перчаток вырывались пучки энергии, удваивая их поражающую способность. Красно-белая модель сенексийского корабля светилась перед ними, излучающая радиоволны и ультрафиолет, ненавистная. Вот хвосты бойцов пронзили наружные силовые поля семенного корабля и свились, словно длинные серебристые волоски, плавающие на поверхности воды; поглотив колоссальную энергию, они злобными звездами замерцали на силуэте корабля. Теперь, когда они перемещались вместе со щитами, не оставалось сомнений: силовые спирали создадут на противоположной стороне язвину, и та расширится, как зрачок, пропуская перчаточников внутрь. Сестры перекрутили силовые поля, и Пруфракс увидела, как на стенке корабля разрастается рваная рана…

Упражнение закончилось. Эльфы-перчаточники внезапно погрузились в темноту. Пруфракс была не готова к концу имитации — она полностью сосредоточилась на Ударе. Потеряв ориентацию, она пришла в неистовство и стала метаться по камере, словно мотылек, внезапно выскочивший из ночи на дневной свет. Так длилось до тех пор, пока ее осторожно не направили в нужную сторону. Она поплыла вниз по трубе, чувствуя, как поле постепенно нейтрализуется, и остановилась, все еще в перчатках. Все тело покалывало и дергало.

— Почему так быстро? — вскрикнула она, чувствуя начинающуюся ломоту в руках.

— Экономим энергию, — ответил механический голос.

Позади Пруфракс другие эльфы-перчаточники выстроились друг за другом в трубе-сборнике, все, кроме спецпроектных сестер. Я, Трайс и Даму сняли с упражнения несколько раньше, заменив имитационными копиями. Но скопировать их функциональные свойства было невозможно. Они вошли в трубу без перчаток и помогли своим товарищам адаптироваться к реальности.

Когда они покидали имитационную камеру, следующая партия перчаточников, еще более молодых и неопытных эльфов, чем они, проплыла мимо них. Я вскинула руки, и они отсалютовали в ответ.

— Каждый день новый выводок, — пробурчала Пруфракс. Она волновалась, что при таком многочисленном экипаже не сможет нанести достойный Удар. Что за честь быть перчаточником, если вокруг одни перчаточники, куда ни плюнь?

С трудом сдерживая раздражение, Пруфракс протиснулась в тесный отсек. Там она проанализировала последнее учебное сражение, ввела в память новые данные, а потом угрюмо уставилась на свою маленькую узкую ступню.

Там, снаружи, ее ждали сенекси. Наверняка они сейчас испытывают то же самое: ждут не дождутся настоящего боя, злятся из-за того, что их водят по ниточке. Потом Пруфракс задумалась о своем невежестве, неспособности самостоятельно выносить суждения — а ведь на это способны даже ее враги. И вспомнила о Клево.

— Вычистить. Немедленно вычистить, — пробормотала она. Подобные мысли совершенно бесполезны, к тому же пытаться очеловечить сенекси — занятие, недостойное перчаточника.

Арис взглянул на прибор и, протянув к нему свой стручок, послал волевой импульс. Импульс вышел с другой стороны, преобразовавшись в гуманоидный голосовой сигнал. В гелиевой атмосфере он прозвучал тонко и пронзительно. Звук этот вызывал отвращение и одновременно завораживал. Арис освободил прибор от желатиновых нитей, соединяющих его с инженерной стеной, и, растянув входное отверстие, протолкнул в свои внутренности. Потом втянул в себя солидную порцию аммиака и снова проскользнул в камеру с гуманоидами.

Протиснувшись через маленькое отверстие в смотровой отсек, он некоторое время адаптировался и, когда глаза его привыкли к жару и яркому свету, проникающему через прозрачную стену, увидел округлого мутанта — плод их неудачных экспериментов. Потом, поводя своим шаром в разные стороны, оглядел остальных.

Какое-то время он решал для себя, кто уродливее — мутанты или обычные особи. А потом попытался представить, что получится, если гуманоиды внедрятся к сенекси и попытаются переделать их на свой лад… Арис посмотрел на круглого уродца и съежился, словно его внезапно обдало жаром. Можно благодарить судьбу уже за то, что его не привлекали к ранним экспериментам.

Очевидно, еще до оплодотворения почки или яйца — он не знал точно, из чего выводятся гуманоиды, — их готовили для конкретных ролей. Даже без учета половых различий здоровые гуманоидные особи несколько отличались друг от друга, что свидетельствовало о различии функций. Они были с четырьмя конечностями, парными органами зрения, на голове располагались слуховые приспособления, обонятельный орган и входное отверстие — рот.

«Ну что же, — подумал Арис, — по крайней мере шерсти на них нет в отличие от некоторых других видов Населения I, о которых сообщает мандат».

Арис направил острие вокалайзера на пластинку-транслятор.

— Хелло, — раздалось из смотрового отсека.

Мутант поднял на него взгляд. Он развалился на полу, придавив отвислым серым брюшком четыре конечности, почти бесполезные. Обычно он пищал не переставая, но сейчас затих и стал напряженно прислушиваться к звукам, идущим из трубы. Труба эта была подсоединена к машине, управляющей инкубационным процессом.

— Хелло, — ответил самец и, отключившись от машины, уселся на низкий бортик.

В одном углу камеры стояла машина, служившая им суррогатным родителем — грубая пародия на гуманоида, с непомерно длинными ногами и малюсенькой головой. Арис догадался, что инженеры-конструкторы просто не удосужились как следует изучить анатомию своих антиподов.

— Меня зовут… — сказал Арис, и вслед за этими словами в камере раздалось какое-то невнятное клокотание. Поняв, что нужно выражаться яснее, он какое-то время молча нагнетал давление и настраивался на соответствующие частоты, а потом начал сызнова: — Меня зовут Арис.

— Хелло, — произнесла молодая самка.

— А как зовут вас?

На самом деле он и так давно знал имена своих подопечных, поскольку часто прислушивался к их разговорам.

— Пруфракс, — представилась самка. — Я — перчаточница.

Гуманоидные особи обладали весьма ограниченным объемом генетической памяти. Тем, которых они вывели здесь, в искусственных условиях, заложили в память их имена, род занятий и элементарные сведения о среде обитания. Гуманоиды естественного происхождения, по всей видимости, рождались с нулевыми знаниями. Правда, полной уверенности у него не было — гуманоидная химия репродуцирования необычайно тонка и сложна.

— Пруфракс, я — учитель, — сказал Арис, стараясь свыкнуться с необычной логической структурой языка.

— Не понимаю тебя, — ответила самка.

— Ты учишь меня, а я — тебя.

— У нас есть Мама, — возразил самец, показывая на машину. — Она нас учит.

«Мама», как они ее называли, была подключена к мандату. Изолировать гуманоидов от этой штуки — по сути дела, аналога сенексийского мешочка с памятью — было невозможно. Все упиралось в то, что гуманоиды появляются на свет не снабженные даже простейшими знаниями.

— А вы знаете, где находитесь? — спросил Арис.

— Там, где мы живем, — ответила Пруфракс. — В режиме открытых глаз.

Арис показал им через иллюминатор звезды и небольшой участок туманности:

— А теперь вы можете сказать поточнее?

— Мы — среди огней, — сказала Пруфракс.

Так значит, гуманоиды в отличие от других видов Населения I не в состоянии инстинктивно определять свое местонахождение по звездам…

— Не разговаривай с ним, — предостерег самец. — У нас есть Мама.

Арис проконсультировался у мандата по поводу странного имени, что они присвоили машине.

— «Мама», — объяснил тот, — это слово естественного происхождения, раньше оно обозначало живородящего родителя.

Арис отключил машину.

— Мама больше не работает, — объявил он.

Жаль, что эксперимент не доверили ему с самого начала. Он заказал бы инженерной стене совершенно другую конструкцию, тоже связывающую их с мандатом и подпитывающую, но в меньшей степени поддающуюся идентификации. Арис хотел, чтобы чувство полного комфорта ассоциировалось у гуманоидов исключительно с его персоной.

Машина грузно осела, а самка тут же выдернула свой шнур из сети и расплакалась — реакция, совершенно непонятная Арису. С мандатом же его связывали не настолько доверительные отношения, чтобы спросить его о причине завывающих звуков и влаги, выделяемой из глаз.

Вскоре самец и самка улеглись на пол и задремали. Мутант» же, издавая мягкое-урчание, попытался приблизиться к прозрачной стене. Он вскинул тоненькие ручонки, о чем-то умоляя Ариса. На двух других особей он не обращал ни малейшего внимания — похоже, он хотел сейчас одного — уйти вместе с Арисом. Возможно, биологам частично удалась трансформация, и в нем теперь сенексийских черт было больше, чем человеческих.

Арис торопливо попятился в холодный и безопасный коридор.

«Мелланже» и сенексийский корабль кружили в бесконечном танце, перескакивая с орбиты на орбиту, прыгая влево-вправо, вперед-назад, стараясь при помощи хитроумных маневров прощупать врага и скрыть собственные намерения. Гуманоидный корабль неумолимо приближался — как и все корабли гуманоидов, он был быстроходнее сенексийских, а экипаж его лучше ориентировался в высших геометриях.

Пруфракс не терпелось пустить в ход свои знания и мастерство, она чувствовала себя спелым плодом, который вот-вот свалится с дерева. На последнем этапе тренировок, накануне выброски, эльфы становились очень восприимчивы. А потому Пруфракс позволили подыскать себе возлюбленного и отвели им крошечные отдельные апартаменты возле зеленых троп.

Контакт прошел удовлетворительно от начала до конца. Ее партнером стал старый перчаточник по имени Кумнакс. Пока они лежали в кабинке, словно погрузившись в миф, он рассказывал ей о прошлых битвах, спецтактике и искусстве выживания.

— Выживания? — переспросила она вначале, совершенно недоумевая.

— Ну да, конечно. — Его вытянутое коричневое лицо выражало неподдельный интерес к зеленым тропам, на которые открывался вид из маленького оконца.

— Не понимаю тебя, — сказала Пруфракс.

— У большинства перчаточников это не получается, — терпеливо втолковывал он.

— У меня получится.

Кумнакс повернулся к ней.

— Тебе сейчас шесть, — сказал он. — Ты очень молода. Мне — десять. Тебя первый раз посылают на задание. Ты абсолютно уверена в себе. Но большинству перчаточников выжить не удается. Нас плодят тысячами. Мы — пушечное мясо. Наши генотипы копируют лучших перчаточников прошлого, но даже лучшие не выживают.

— У меня получится, — упрямо повторила Пруфракс, выставив челюсть.

— Ты всегда это говоришь, — пробормотал он.

Пруфракс взглянула на него недоуменно.

— В прошлый раз, когда я тебя знал, — пояснил он, — ты тоже все время это твердила. И вот ты опять здесь, в новой плоти.

— В какой прошлый раз?

— Мастер Кумнакс… — оборвал его механический голос.

Кумнакс стоял, глядя на нее сверху вниз.

— У нас, перчаточников, слишком длинные языки. Им не нравится, что нам все это известно, но что они могут поделать?

— Вы нарушаете режим секретности, — настаивал голос. — Пожалуйста, доложите службе С.

— В этот раз, если протянешь подольше обычного, то узнаешь кое-что, о чем рассказчики не говорят.

— Не понимаю, — медленно и четко выговорила Пруфракс, глядя ему прямо в глаза.

— Ладно, хватит, — сказал Кумнакс. — Старые должки я уже вернул. А теперь пойду получать нагоняй от начальства. Мы, перчаточники, — упрямые ребята.

Он вышел из кабины, и Пруфракс так больше и не видела его перед операцией.

Семенной корабль укрылся в жарких недрах протозвезды, загородившись от камней и кусков льда щитами. Созвездие образовалось на месте густого скопления звезд четвертого и пятого поколений, и их обломки теперь градом сыпались на корабль Ариса.

Никогда еще Арис не попадал в такую изоляцию. Никто из отростков-индивидов не обращался к нему, более того, все старательно избегали его. Он регулярно отчитывался перед базовым разумом, но даже там наталкивался на все более теплый прием, и в конце концов такое общение стало для него буквально невыносимо. Чуть позже он догадался — все это спланировано заранее. В результате он сблизился со своими подопечными-гуманоидами и даже — страшно сказать — почувствовал к ним некоторую симпатию. Арис обнаружил, что между сенекси и гуманоидами можно добиться взаимопонимания, когда обе стороны в этом нуждаются.

Базовый разум интересовался одним вопросом: насколько успешно их можно внедрить на корабль гуманоидов? Сойдут ли они первое время за своих, успеют ли наладить саботаж или сразу засветятся? Закодированные инструкции, составленные сенекси, уже потихоньку вводились им во время сеансов обучения.

— Думаю, в той сумятице, которая начнется при атаке, их примут безо всяких подозрений, — сказал Арис.

Он давно уже догадался, что представляет собой план базового разума в общих чертах. Контакт с человеческими особями преследовал лишь одну цель — использовать их затем как приманку, подрывной элемент. Они — секретное оружие. Изучение человеческой деятельности и особенностей поведения не самоцель. Очень скоро, почувствовав серьезные изменения внутри себя, Арис полностью понял, почему базовый разум не хочет затягивать процесс исследований.

Итак, скоро подопытные особи покинут корабль, его разработкам придет конец. Сам же он навсегда останется меченым — тесные связи с гуманоидами никому даром не проходят. Значит, Арису тоже настанет конец. На смену ему придет другой организм, почти такой же, но с некоторыми поправками. Копия Ариса, лишенная его индивидуальности.

Приближалась его последняя встреча с базовым разумом. Арис готовился к завершающему циклу работ и к собственному концу. В холодной, заполненной жидкостью камере его ожидал большой красно-белый мешок — центр его команды, основа его существования. Арис относился к нему со слепым обожанием, действия мешка были вне критики при любых обстоятельствах.

Хотя…

— Нас уже ищут, — сообщил ему излучением базовый разум. — Подопытные особи готовы?

— Да, — сказал Арис. — Они твердо усвоили программу обучения. Уверены в том, что они — гуманоиды.

Впрочем, они действительно были таковыми, если не считать введенной в них специальной программы.

— Иногда они выказывают неповиновение, но в рамках допустимого. — Арис ничего не сказал про мутанта. Его все равно не собирались использовать. Если они победят в этом столкновении, то, возможно, мутанта поместят в реактор вместе с телом Ариса — для полной очистки.

— Тогда приготовь их, — сказал базовый разум. — Скоро их доставят на нужный вектор для заброски.

Сумрак и ожидание. Пруфракс угнездилась в трубе доставки, словно круглый эмбрион. Перчатками она улавливала обрывки разговоров, доносящиеся издалека по полым трубкам. «Мелланже» приводили в полную боевую готовность.

Каким бы огромным ни казался их корабль, Пруфракс знала, что он карлик по сравнению с сенексийским семенным кораблем. Она смутно припоминала некоторые подробности относительно устройства семенного корабля, но большая часть информации была надежно упрятана и недоступна ее сознанию. Она даже не знала, какую тактику изберут в этот раз. В моделирующей камере по крайней мере это было ясно заранее. А сейчас информацию то ли еще не доставили, то ли она находилась в закрытой области, доступ к которой открывался автоматически в строго определенное время.

Дополнительную дозу информации ей введут перед самым запуском. Конечно, общую ситуацию она знала. Семенной корабль прячется где-то в глубине протозвезды, скрывая свое местоположение при помощи искаженной геометрии и беспорядочно излучаемых электромагнитных импульсов.

«Мелланже» приблизится к нему и при необходимости возьмет на абордаж. Потом надо будет проникнуть внутрь, найти врага и нанести Удар. Пальцы заныли от предчувствия. Перед самым запуском ее подпитают последними стонами — страстями, — чтобы вывести из эльфового состояния. Она станет зрелой перчаточницей. Женщиной.

Если она вернется — а она вернется, — то станет частью генофонда, и ее восприимчивость найдет выход не в мягкости и теплоте, а в экстазе, она внесет свой вклад в создание организмов второй категории — перчаточников от рождения. Какое-то время она испытывала удовлетворение от этой мысли. Ведь это высокая честь…

Пальцы ныли все сильнее.

Пришло время страстей, стоны хлынули в нее, а следом за ними — информация о предстоящем сражении. А пока все это закачивали ей в подсознание, она уловила проблеск…

Камни и лед, густое облако из газа и пыли, излучающее розоватое сияние. На этот раз перед ней не было никаких ориентиров — ни созвездий, ни отдельных звезд. Спустя некоторое время она уловила сигнал радиомаяка. Вот он — единственный ориентир. Ее перчатки теперь полностью сосредоточились на цели.

Семенной корабль был словно тень, запрятанная в другую тень, километров в двадцать в поперечнике. А ведь он нес в себе только шесть команд!

ЗАПУСК. Она летит!

Информация: «Мелланже» вошел во внутренности семенного корабля и стал поводить острым носом, словно крот в поисках червяков.

Инструкция: вначале в корабль высаживается поисковая команда, которая ищет базовые разумы, камеры-инкубаторы, отростков-индивидов. За ними следом идут перчаточники.

Теперь Пруфракс отчетливо представляет себя со стороны. Она — великая комета-мстительница, помеченная знаком обреченности. Она, словно нож, пронзает стекло, лед и жидкий гелий так, будто их и не существует совсем. Со скоростью несколько сотен километров в час она мчится по сенексийскому кораблю следом за поисковой командой, стреляя на ходу.

Теперь семенной корабль не сможет отступить в высшие геометрии — «Мелланже» намертво пришпилил его к этому месту. Сенекси полностью в их власти.

Новая информация наполняет ее, а вместе с ней приходит безмерное блаженство. Она пикирует вниз по оранжево-серым коридорам, отскакивая от стен, словно срикошетившая пуля.

И почти тут же наталкивается на отростка-индивида, проскользнувшего сквозь аммиачную пленку и движущегося наперекор воздушному потоку к бронированной кабинке. Первый Удар дался ей слишком легко, не принеся ожидаемого удовлетворения. На тренировках это представлялось совсем по-другому. При пробуждении отросток-индивид предстает в виде разбросанных повсюду шариков плазмы. Она погружается еще глубже…

Арис доставляет своих подопечных гуманоидов к запускающим векторам. Диверсанты оснащены копиями гуманоидного оружия, на руки надеты зловещего вида серые перчатки.

Семенной корабль в смертельной опасности. Битва почти проиграна — это стало ясно после первого же Удара. Семенной корабль уже не сможет сохраниться как целое. Значит, он самоуничтожится, ликвидировав заодно гуманоидный корабль и оставив только один фрагмент, а в нем — команды, которым удастся спастись.

С векторов запускают гуманоидов. Арис пытается определить, какую секцию корабля собираются оставить. Должно быть, не ту, в которой он сейчас находится. Ведь его задание выполнено, и он должен умереть.

Ворвавшись в центральную полость семенного корабля, перчаточники развертываются веером и начинают уничтожать огромные охлаждающие установки, прикрытый щитами реактор, репродуцирующий завод — все эти машины, построенные до образования Земли.

Спецпроектные сестры берут на себя руководство. Они обнаружили базовый разум — но, как ни странно, почти не защищенный. В некотором замешательстве сестры окружают его, готовясь к Удару…

А разум просто жертвует собой — он, в своей беззащитности, слишком лакомый кусок, чтобы кто-то проскочил мимо него. Пока он отвлекает на себя основные силы, где-то в другом месте концентрируется энергия. Почувствовав неладное, сестры торопливо добивают базовый разум и бросаются дальше.

Базовый разум Ариса готовится к эвакуации. Двигаясь к замерзшей секции, он на ходу погружается в поле-ловушку. Три из его пяти отростков уже мертвы, он чувствует, как умирают другие базовые разумы. Отпочковавшийся заменитель Ариса тоже мертв.

Гуманоиды-диверсанты бросаются по коридору, удаляясь от центра боевых действий, как и учил их Арис. Спецпроектные сестры наталкиваются на фальшивого гуманоида… он летит с ними, они ничего не замечают… пока он не наводит оружие. Удар чуть не выводит из строя Трайс. Остальные тут же открывают по самцу ответный огонь.

Он умирает в рыданиях — совершилось то, чего он боялся с самого момента запуска.

Секция, в которой укроется базовый разум, вмещает в себя камеру-инкубатор, где вывели подопытных особей и где до сих пор хранится мандат. Арис понимает: все остальные базовые разумы мертвы — гуманоиды атаковали их стремительно, как молнии. А что теперь делать ему?

Откуда-то издалека до него доносится прерывистый пульс еще одного умирающего отростка-индивида. Арис обследует остатки семенного корабля и выясняет, что он последний, кто остался в живых. А значит, он не может раствориться сейчас; ведь кто-то должен обеспечить сохранение базового разума.

Пруфракс вихрем проносится но разваливающемуся на части кораблю, отыскивая все новые жертвы. Наткнувшись на раненого перчаточника, она вызывает медицинскую команду и устремляется дальше.

Базовый разум размещается в уцелевшей секции. Его система жизнеобеспечения повреждена, он погружается во вневременное состояние — поле-ловушку — быстрее, чем нужно. Ледяной нарост так и не отгородил его от Я, Трайс и Даму, и они проскальзывают внутрь. Сестры отчаянно призывают на помощь нейтрализаторов поля-ловушки и специалистов по консервации, они получили инструкцию захватить последний базовый разум во что бы то ни стало.

Ловушка захлопывается за Я, и накладывающиеся друг на друга силовые поля отрывают ее от перчаток. Она налетает на черную ось, а семенной корабль покрывается сетью розоватых трещин и потом разваливается на части. Я затягивает вместе с серебристой пылью и белыми хлопьями, она налетает на переборку и разбивается вдребезги.

Слои изолирующего льда вырастают один за другим. Зажатая между ними Трайс извивается всем телом, стараясь освободиться, но вместо этого попадает в зону интенсивного воздействия поля-ловушки. Ее перчатки затвердевают и с хрустом разламываются, а сама она вмерзает в лед, словно насекомое, настигнутое зимней стужей на поверхности пруда.

Даму видит, что базовый разум вступает в последнюю фазу вневременного состояния. Еще немного — и его недостать. Она наносит отчаянный Удар, но слишком поздно.

Арис направляет на Даму избыточную энергию, выделяющуюся в переходном состоянии. Удар проходит мимо поля-ловушки, а перчаточница попадает в полосу помех и вибрирует до тех пор, пока самые крошечные ее частицы не прекращают свое беспорядочное вращение и она не становится просто пространством и ослепительным светом.

И все-таки базовый разум поврежден. Через одну из его структур происходит утечка информации. В попытке сохранить запас данных он отчаянно ищет, куда можно поместить память, прежде чем его накроет последняя волна поля-ловушки.

Арис направляет действие интерфейса на поверхность базового разума. Серебристые озерца вневременной субстанции поблескивают вокруг них. Поврежденные секции базового разума перекачивают информацию в единственное доступное им хранилище — гуманоидный мандат.

Теперь мандат содержит в себе информацию и гуманоидов, и сенекси.

Серебристые озерца сливается, и Арис начинает медленно пятиться. Он больше не чувствует базового разума. Теперь разум вне досягаемости гуманоидов, но все-таки еще не в безопасности. Арис должен увести сохранившуюся секцию подальше от обломков корабля, потом погрузить ее в собственное поле-ловушку, в такое физическое состояние, которое защитит его от любых, даже самых яростных атак гуманоидов.

Арис осторожно плывет по сохранившимся коридорам. Даже здесь гелиевая атмосфера улетучилась почти без остатка. Он силится вспомнить все стадии процесса. Вскоре семенной корабль взорвется, разрушив корабль гуманоидов. К тому времени Арис должен его покинуть.

Раскрасневшаяся от злости Пруфракс следит за его едва различимым силуэтом, спрятавшись за нагромождениями льда, предвкушая блаженство самого главного Удара, о котором она так долго мечтала. Она предоставляет перчаткам действовать самостоятельно и обнаруживает позади себя гуманоида в каком-то подобии перчаток, совершенно не похожих на ее собственные, что не мешает ему намертво схватить ее силовыми полями, заблокировать Удар и притянуть ее к себе. Секция с базовым разумом отделяется от корабля, и через образовавшуюся пробоину их обдает жаром облака-протозвезды. Вихрь силовых полей закручивает две кометы, сросшиеся как сиамские близнецы, — красную и уныло-серую.

— Кто ты? — вскрикивает Пруфракс, стараясь оторваться от своего зеркального отражения.

Их поля сплавляются вместе, вместе с фрагментом их выносит из облака, и Пруфракс, освободившись от темноты, видит наконец лицо своей противницы.

Свое собственное лицо.

Семенной корабль приступает к саморазрушению. Фрагмент уводят подальше от протозвезды, вверх от плоскости, в которой располагается то, что впоследствии станет планетами, подальше от покалеченного и умирающего «Мелланже».

Напрягаясь изо всех сил, Пруфракс буравит фрагмент, стараясь проникнуть как можно глубже. За спиной у нее гремит гелиевый взрыв, разметавший в разные стороны куски мертвых отростков-индивидов.

Заметив неразлучную теперь парочку, Арис тут же отлавливает ее и помещает в экспериментальную камеру, изменяя строение фрагмента так, чтобы запереть их вместе с мутантом и мандатом. Приглядевшись, он понимает — эти особи опасны; Они почти идентичны, но подопытная особь теряет силы быстрее, чем настоящая перчаточница. Они плавают по камере, и вот уже мутант забился в угол и завыл от страха.

Впрочем, они еще пригодятся. Одну можно спасти, другую — взять в плен. Обе настолько заняты схваткой, что их можно осторожно отсечь от их силовых полей и погрузить в какое-то подобие сна, прежде чем перчаточница успеет воспользоваться своим оружием. Получив в свое распоряжение две пары перчаток — фальшивые и настоящие, — он сможет подключить и те, и другие к Маме вместе с мутантом. Даже из неудавшегося эксперимента можно почерпнуть кое-какие знания.

Отсечение и захват проходят быстрее, чем он ожидал. Распространяющееся поле-ловушка сковывает его движения. Последнее, что он успевает сделать, подсоединив гуманоидов к Маме, — это убедиться, что корабль надежно защищен полем-ловушкой.

Фрагмент погружается в сферу простейшей геометрии.

И будто ничего и не было.

Битва закончена. Победителей нет. Арис начал чувствовать течение времени, он стряхнул с себя сонное оцепенение и пополз по мучительно сухим коридорам, чтобы снова задать необходимые параметры системам жизнеобеспечения. Через некоторое время машины натужно загудели.

Сколько поколений ушло в небытие с тех пор? Созвездия изменились до неузнаваемости. Понаблюдав за звездами, он отыскал некоторые знакомые спектры и астрономические типы, но с поправкой на время. В поле-ловушке что-то сместилось. Арис никак не мог отыскать созвездие, в котором Произошло то сражение. На его месте уютно расположились звезды среднего возраста, окруженные целым выводком молодых планет.

Арис спустился вниз из временной обсерватории. Осторожно скользя по фрагменту, он определил границы своего нового дома и отыскал твердую зеркальную поверхность кокона, заключающего в себе базовый разум. Разум был по-прежнему погружен в поле-ловушку, и Арис знал, что высвободить его невозможно. Со временем поле, возможно, ослабнет, но в любом случае на это уйдет жизнь нескольких поколений. Фактически семенной корабль перестал существовать. Они лишились инкубационной камеры, а вместе с ней и запаса памяти.

Он — последний отросток-индивид из своей команды. Хотя какое это имеет значение — без базового разума он все равно ничего не сможет предпринять. Если поле-ловушка стабилизировалось, как случается иногда при неполадках, то пользы от Ариса не больше, чем от мертвого.

Погруженный в мрачные мысли, Арис вдруг уловил сигнал тревоги из экспериментальной камеры. Режим интерфейса с мандатом отключился сам собой — новая версия Мамы работала со сбоями. Он попытался исправить оборудование, но без инженерной стены чувствовал себя совершенно беспомощным. Все, что ему удалось сделать, — это организовать подачу питательных веществ через старую Маму гуманоидного вида. Закончив работу, он посмотрел на пленника, на две подопытные особи, потом на безногую, безрукую Маму, которая служила им связующим звеном с интерфейсом и с самой жизнью.

Она провела всю свою жизнь в комнате восемь на десять метров, с потолком чуть выше ее роста. Там же находились Грайд и безмолвная круглая тварь, чье имя — если таковое вообще существовало — так и осталось для нее тайной. Какое-то время с ней была Мама, потом Мама другого вида, не приносившая ей такого удовлетворения. Она смутно чувствовала, что влачит жалкую, ограниченную в тесном пространстве, неполноценную во всех смыслах жизнь.

Отделенная от них прозрачной перегородкой другая круглая особь периодически напоминала о себе голосом или жестами.

Грайд сохранила свой разум. Они скрытно сообщались друг с другом. Выходя из интерфейса — она мысленно называла это режимом закрытых глаз, — они, по-прежнему оставаясь подсоединенными друг к другу, пытались осмыслить то, что они знали инстинктивно, что вводилось в них через интерфейс, — сведения о мире, простиравшемся за перегородкой.

Вначале они узнали свои имена и то, что они — перчаточницы, то есть бойцы. Когда Арис передал через интерфейс инструкции по ведению боя, они с готовностью их восприняли, но усвоить новую программу оказалось делом нелегким. Казалось, инструкции совершенно не согласуются с установками, запрятанными в глубине их естества, на инстинктивном уровне.

Проведя в таких условиях около пяти лет, она обнаружила в себе склонность к самоанализу. Она не ожидала найти что-то новое за рамками того опыта, что накапливала в режиме закрытых глаз. Открытие глаз вместе с Грайд для нее не намного отличалось от сна. По большей части они полностью игнорировали специфическую круглую тварь, живущую вместе с ними в камере и почти все время подключенную к мандату и Маме.

В одном она была абсолютно уверена. Ее имя — Пруфракс. Она говорила это и с открытыми, и с закрытыми глазами, без малейших колебаний.

Незадолго пе