Мировоззрение А.Н. Островского. Этические принципы и эстетические установки драматурга. Пьесы 40-50 гг. Тематика, проблематика

38. Мировоззрение А.Н. Островского. Этические принципы и эстетические установки драматурга. Пьесы 40-50 гг. Тематика, проблематика. Общий анализ.

В своих пьесах Островский изображал общественные явления, имеющие глубокие корпи, — конфликты, истоки и причины которых нередко восходят к отдаленным историческим эпохам. Он видел и показывал плодотворные устремления, возникающие в обществе, и новое зло, подымающееся в нем. Носители новых устремлений и идей в его пьесах вынуждены вести тяжелую борьбу со старыми, освященными традицией консервативными обычаями и взглядами, а новое зло сталкивается в них с веками складывавшимся этическим идеалом народа, с прочными традициями сопротивления социальной несправедливости и нравственной неправде.

Каждый персонаж в пьесах Островского органически связан со своей средой, своей эпохой, историей своего народа. Вместе с тем рядовой человек, в понятиях, привычках и самой речи которого запечатлено его родство с социальным и национальным миром, является средоточием интереса в пьесах Островского. Индивидуальная судьба личности, счастье и несчастье отдельного, рядового человека, его потребности, его борьба за свое личное благополучие волнуют зрителя драм и комедий этого драматурга. Положение человека служит в них мерилом состояния общества.

Мало того, типичность личности, энергия, с которой в индивидуальных особенностях человека «сказывается» жизнь народа, в драматургии Островского имеет важное этическое и эстетическое значение. Характерность — прекрасна. Подобно тому как в драматургии Шекспира трагический герой, будь он прекрасен или ужасен в плане этической оценки, принадлежит сфере прекрасного, в пьесах Островского характерный герой в меру своей типичности является воплощением эстетики, а в целом ряде случаев и духовного богатства, исторической жизни и культуры народа. Эта особенность драматургии Островского предопределила его внимание к игре каждого актера, к способности исполнителя представить на сцене тип, ярко и увлекательно воссоздать индивидуальный, самобытный социальный характер. Эту способность Островский особенно ценил в лучших артистах своего времени, поощряя и помогая развивать ее. Обращаясь к А. Е. Мартынову, он говорил: «…из нескольких черт, набросанных неопытной рукой, вы создавали окончательные типы, полные художественной правды. Вот чем вы и дороги авторам» (12, 8).

Свое рассуждение о народности театра, о том, что драмы и комедии пишутся для всего народа, Островский заканчивал словами: «…драматические писатели должны всегда это помнить, они должны быть ясны и сильны» (12, 123).

Ясность и сила творчества автора, помимо созданных в его пьесах типов, находит свое выражение в конфликтах его произведений, построенных на простых жизненных происшествиях, отражающих, однако, основные коллизии современного общественного бытия.

В ранней своей статье, положительно оценивая повесть А. Ф. Писемского «Тюфяк», Островский писал: «Интрига повести проста и поучительна, как жизнь. Из-за оригинальных характеров, из-за естественного и в высшей степени драматического хода событий сквозит благородная и добытая житейским опытом мысль. Эта повесть истинно художественное произведение» (13, 151). Естественный драматический ход событий, оригинальные характеры, изображение жизни рядовых людей — перечисляя эти приметы истинной художественности в повести Писемского, молодой Островский несомненно шел от своих размышлений над задачами драматургии как искусства. Характерно, что Островский придает важное значение поучительности литературного произведения. Поучительность искусства дает ему основание сопоставить и сблизить искусство с жизнью. Островский считал, что театр, собирая в своих стенах многочисленную и разнородную публику, соединяя ее чувством эстетического наслаждения, должен воспитывать общество (см. 12, 322), помогать простым, неподготовленным зрителям «впервые разбираться в жизни» (12, 158), а образованным давать «целую перспективу мыслей, от которых не отделаешься» (там же).

При этом Островскому была чужда отвлеченная дидактика. «Иметь хорошие мысли может всякий, а владеть умами и сердцами дано только избранным» (12, 158), — напоминал он, иронизируя над писателями, подменяющими серьезную художественную проблематику назидательными тирадами и голой тенденцией. Познание жизни, ее правдивое реалистическое изображение, размышление над наиболее актуальными для общества и сложными вопросами — вот что должен преподносить публике театр, вот что делает сцену школой жизни. Художник учит зрителя мыслить и чувствовать, но не дает ему готовых решений. Дидактическая же драматургия, не раскрывающая мудрости и поучительности жизни, а подменяющая ее декларативно выраженными прописными истинами, нечестна, так как не художественна, между тем как именно ради эстетических впечатлений люди приходят в театр.

Эти идеи Островского нашли своеобразное преломление в его отношении к исторической драматургии. Драматург утверждал, что «исторические драмы и хроники <…> развивают народное самопознание и воспитывают сознательную любовь к отечеству» (12, 122). Вместе с тем он подчеркивал, что не искажение прошлого в угоду той или иной тенденциозной идее, не рассчитанные на внешний сценический эффект мелодрамы на исторические сюжеты и не переложение в диалогическую форму ученых монографий, а подлинно художественное воссоздание живой реальности ушедших веков на сцене может явиться основой патриотического спектакля. Подобный спектакль помогает обществу познать себя, побуждает к размышлениям, придающим сознательный характер непосредственному чувству любви к родине. Островский понимал, что пьесы, которые он ежегодно создает, составляют основу современного театрального репертуара. Определяя типы драматических произведений, без которых не может существовать образцовый репертуар, он, помимо драм и комедий, рисующих современную русскую жизнь, и исторических хроник, называл феерии, пьесы-сказки для праздничных спектаклей, сопровождающиеся музыкой и танцами, оформленные как красочное народное зрелище. Драматург создал в этом роде шедевр — весеннюю сказку «Снегурочка», в которой поэтическая фантастика и живописная обстановка сочетаются с глубоким лирико-философским содержанием.

Нет, весь я не умру - душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит -
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
"Памятник", 1836 г.

Нынешний год - юбилейный, пушкинский. В России и других странах отмечается 200-летие со дня рождения великого поэта, сказавшего свое замечательное слово в русской литературе ХIХ века. В дни пушкинского юбилея попробуем мысленно перенестись в прошлое - почти на 120 лет назад и посмотреть из нашего времени на торжества, которые проходили в Москве в 1880 году по случаю открытия памятника А.С. Пушкину. Отправляясь в прошлое, мы возьмем с собой надежный путеводитель - книгу профессора славистики университета Южной Калифорнии Маркуса Ч. Левитта "Литература и политика: Пушкинский праздник 1880 года". В книге собран громадный фактический материал, рассказывающий о состоянии русского общества и русской культуры второй половины ХIХ века и об одном из интереснейших культурных событий - открытии памятника Пушкину в Москве. Книга издана на русском языке в Санкт-Петербурге в 1994 году.

* * *

Известно, что сразу после трагической гибели Пушкина его большой друг, поэт В.А.Жуковский написал прошение на имя императора Николая I. Жуковский просил царя позаботиться о семье погибшего. Николай откликнулся на эту просьбу и обеспечил будущее вдовы и детей поэта. Но в письме Жуковского содержалась еще одна просьба - увековечить память первого поэта России. Он хотел получить согласие царя на создание памятника Пушкину. Однако эту просьбу царь отклонил.

В 1855 году, через 18 лет после смерти поэта, была сделана еще одна попытка напомнить о долге русского общества перед Пушкиным. На этот раз инициаторами выступили чиновники Иностранной коллегии Министерства иностранных дел, в которой когда-то служил Пушкин. В записке, которую подписали 83 человека, были такие слова: "Пушкину не поставлено памятника! В сих словах слышится упрек народу русскому".

Авторы хотели, чтобы с их предложением ознакомился император, и рассчитывали на помощь князя А.М.Горчакова, вскоре ставшего министром иностранных дел. Трудно сказать, по какой причине, но дело с памятником и на этот раз не сдвинулось с места.

Через много лет, когда памятник был создан и в Москве готовились к его открытию, князь Горчаков, однокашник Пушкина в Царскосельском лицее и адресат его поэтических строк, отказался от участия в празднике и на открытии памятника не присутствовал. Но не будем слишком строги к Горчакову - в то время ему было 82 года.

Прошло еще 5 лет. В 1860 году начались приготовления к 50-летию лицея, который в то время был уже не в Царском Селе, а в Петербурге. Для подготовки к юбилею собрались 20 выпускников лицея из 18-и выпусков. В этом кругу снова заговорили о памятнике Пушкину. На этот раз предложение лицеистов стало известно Александру II, который одобрил его и дал согласие на создание памятника. Царь определил даже место, где следовало стоять памятнику, - лицейский сад в Царском Селе.

Тогда же в газетах и журналах была объявлена всероссийская подписка для сбора средств на памятник. Эта первая подписка велась чрезвычайно вяло, удалось собрать только шестую часть требуемой суммы, и через несколько лет она сама собой прекратилась.

И все-таки лицейское братство сумело возродить угасшее начинание и успешно завершить начатое дело. Здесь нужно с благодарностью вспомнить имена двух братьев, выпускников лицея: Якова Карловича и Константина Карловича Гротов. Я.К.Грот - профессор, читавший в лицее курс русской литературы, позже академик. К.К.Грот - статс-секретарь, принимавший живейшее участие в реформах 60-х годов. Братья были организаторами ежегодных встреч лицеистов нескольких выпусков. Ни одна из этих встреч не обходилась без чтения стихов А.С.Пушкина. И конечно же, звучало "Девятнадцатое октября" (1825):

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен -
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина,
Отечество нам Царское Село.

Я.К.Грот, к тому времени уже академик, знакомил собравшихся с собственными статьями о Пушкине и лицее, материалами из собранного им лицейского архива.

На встрече 19 октября 1869 года К.К.Грот напомнил о неисполненном долге общества перед Пушкиным. Для продолжения работы по созданию памятника был создан комитет, душой которого стали братья Гроты. Было объявлено, что за работой комитета будет наблюдать Александр II. В состав комитета вошли 7 человек, в том числе два лицейских товарища Пушкина: барон М.А.Корф, известный законотворческой деятельностью, и адмирал Ф.Ф.Матюшкин, которому посвящены пушкинские строки: "Счастливый путь! С лицейского порога / Ты на корабль перешагнул шутя, / И с той поры в морях твоя дорога, / О, волн и бурь счастливое дитя!" Это он, адмирал Матюшкин, предложил установить памятник Пушкину не в лицейском саду, как предполагалось вначале, а в родном городе поэта - в Москве.

Комитет возобновил подписку по сбору средств на памятник. Вся связанная с этим работа велась теперь более четко и организованно. В газетах и журналах печатались имена людей, сделавших пожертвования, независимо от размера дара. Здесь были люди самого разного общественного положения и материального достатка: представители императорской фамилии, губернаторы, члены различных обществ и комитетов, литераторы, преподаватели, чиновники, солдаты и люди "низкого звания". Окончательная сумма, собранная по подписке, составила 106 575 рублей 40 коп.

В 1872 году был объявлен конкурс на лучшую модель памятника. Конкурс проходил в 3 тура. На выставке следующего года было показано 15 моделей, через год - 19. Победителями второго тура были признаны скульпторы-академики Пармен Петрович Забелло и Александр Михайлович Опекушин. Третий тур оказался счастливым для А.М.Опекушина. Это его творение - задумчивый, углубленный в себя Пушкин - стоит в центре Москвы уже почти 120 лет.

Когда было решено, что памятник будет установлен в Москве, здесь в 70-е годы был создан свой комитет по подготовке пушкинского праздника. Для памятника нашли удачное место - в конце Тверского бульвара, напротив Страстного монастыря.

Весной 1880 года - до открытия памятника оставалось менее двух месяцев - всю подготовительную работу взяло на себя Общество любителей российской словесности, созданное при Московском университете в 1811 году. Председатель Общества, писатель и переводчик С.А.Юрьев договорился с Я.К.Гротом о том, что Общество берет организацию праздника в свои руки, тем более, что за многолетнее свое существование оно накопило солидный опыт проведения юбилейных торжеств.

Первый день праздника намечался на 26 мая 1880 года. Это был день 81-ой годовщины со дня рождения поэта. Но в связи с кончиной императрицы Марии Александровны торжества перенесли на 6 июня.

Была составлена программа проведения Пушкинских дней (6-8 июня), включавшая, помимо открытия памятника, публичные заседания Общества, литературно-музыкальные вечера, выступления известных деятелей культуры, прежде всего знаменитых писателей, торжественные обеды с речами и тостами.

Пресса должна была принимать самое активное участие в освещении праздничных мероприятий. Есть сведения, что были приглашены журналисты более 100 изданий. Они представляли не только самые известные газеты и журналы Москвы и Петербурга, но и губернские, местные, ведомственные и множество специальных изданий. Как писала газета "Молва": "...в день открытия памятника великому поэту не найдется на Руси ни одного сколько-нибудь грамотного человека, который нуждался бы еще в разъяснениях, в чем заключается смысл происходящего теперь празднества" (цитаты здесь и далее по книге Маркуса Ч. Левитта "Литература и политика: Пушкинский праздник 1880 года". - Санкт-Петербург, 1994. - Э.К.).

Вся подготовка к открытию памятника велась таким образом, чтобы превратить это событие в подлинный праздник отечественной культуры. Список лиц, принявших в нем участие, выглядит весьма внушительно. Мы видим в нем знаменитые имена: писатели И.С.Тургенев, Ф.М.Достоевский, А.Н.Островский, Г.И.Успенский, известный славянофил-публицист И.С.Аксаков, литературный критик либеральных взглядов П.В.Анненков, писатель и критик славянофильского направления Н.Н.Страхов, журналист и издатель А.С.Суворин, журналист, издатель, редактор А.А.Краевский, публицист, издатель, редактор М.Н.Катков, историк В.О.Ключевский, композитор Н.Г.Рубинштейн и многие другие.

И все же некоторых славных имен нет в этом списке. И.А.Гончаров по болезни не смог приехать, но прислал свое письмо о Пушкине. Не было на празднике и А.А.Фета, который откликнулся на это событие стихотворением "На 26 мая 1880 года. К памятнику А.С.Пушкину". В нем были такие строки: "...торжище, где гам и теснота, / Где здравый смысл примолк, как сирота". Эти слова не нуждаются в комментарии. Видно, не лежала душа поэта к многолюдным и многословным праздничным церемониям. Может быть, по той же причине отсутствовал знаменитый сатирик М.Е.Салтыков-Щедрин.

В перечне знаменитостей нет и Л.Н.Толстого. Устроители праздника надеялись, что Толстой примет приглашение Общества любителей российской словесности, тем более что список с его именем был опубликован в печати. Но Толстой ответил отказом.

Тогда И.С.Тургенев, один из самых активных участников комиссии по подготовке праздника, в начале мая 1880 года отправился в Ясную Поляну, надеясь, что сможет уговорить Льва Николаевича. Однако переубедить великого упрямца ему так и не удалось.

Через много лет после этих событий Толстой писал, что ему очень не хотелось огорчать отказом Тургенева, к которому он в то время испытывал самые добрые чувства, но он "не мог сделать иначе, потому что и тогда уже такого рода чествования... представлялись чем-то неестественным".

Заметим, что из всех зарубежных знаменитостей, приглашенных на праздник (приглашения были посланы Т.Карлейлю, В.Гюго, Г.Флоберу, А.Рембо и др.), только французский славист Луи Леже побывал в Москве и оставил свои воспоминания.

Среди российских литераторов, принимавших участие в пушкинских днях, были люди различных общественно-политических взглядов. Мы видим и либерально настроенных западников, последователей В.Г.Белинского, А.И.Герцена, Н.В.Станкевича, Т.Н.Грановского и других знаменитых либералов 40-х годов, и не менее знаменитых славянофилов, развивавших взгляды А.С.Хомякова, И.В.Киреевского, К.С.Аксакова.

Эти два направления литературной и общественной мысли сформировались в 40-х годах прошлого века.

Разделявшая их преграда - это кардинальные вопросы о будущем России, о путях ее развития. Одни считали, что России следует идти по западному пути, не отгораживаясь от цивилизованного мира. Другие искали особый, русский путь, отличный от западного, надеясь, что Россия внесет новое начало во всемирное развитие и скажет миру свое собственное слово. Противостояние между западниками и славянофилами сохранялось до конца ХIХ века. Война идей бушевала в московских гостиных, на публичных лекциях, на страницах газет и журналов, временами ненадолго стихая и разгораясь с новой силой.

Официальное открытие праздника было намечено на 6 июня. Но, по существу, его открыли на день раньше - 5 июня, когда в зале Московской городской думы был устроен прием делегатов. Более 250 человек (106 делегаций), прибывших из разных уголков России, участвовали в этом приеме. Среди высоких гостей были член царской семьи принц Ольденбургский, генерал-губернатор Долгоруков, дети А.С.Пушкина с семьями. Пресса отметила, что присутствие на торжественной церемонии представителей верховной власти поднимало значение праздника и означало признание со стороны государства заслуг литературы перед обществом.

В тот же день в торжественной обстановке Я.К.Грот прочел "Исторический очерк создания памятника Пушкину", в котором было сказано, что открытие памятника великому поэту - это "истинно народное предприятие, совершенное по частному почину, без всякой примеси бюрократического или приказного характера, без дополнительных пособий от казны, и притом со сбережением довольно значительной суммы".

6 июня произошло главное событие - открытие памятника. Чтобы наглядно представить себе, как все это происходило, обратимся к прессе того времени и посмотрим, что писали участники праздника:

"С утра вся Москва на ногах... Все очевидцы этого события отмечали огромное стечение народа... Улицы и тротуары, специальные трибуны, сооруженные предприимчивыми дельцами, и амфитеатр, построенный городом для гостей-женщин, были полны народа, равно как соседние крыши и окна (где места были проданы заранее...).

Когда процессия... появилась из монастырской церкви, четыре оркестра и несколько хоров и групп школьников, которыми всеми дирижировал Рубинштейн, начали исполнять гимн "Коль славен"... Площадь и прилегающие улицы были украшены гирляндами цветов. Делегаты имели особые значки и несли венки... другие несли знамена с названиями знаменитых произведений Пушкина...

После короткого выступления Корнилова, зачитавшего акт о передаче памятника городу, в час дня, когда как раз сквозь хмурое небо пробилось солнце, зазвенели монастырские колокола, обнажились головы, и пресловутый "мешок" спал с опекушинской статуи. Через несколько секунд из толпы раздались ликующие выкрики, отозвавшиеся громким эхом по всей площади. Люди "обезумели от счастья", многие плакали, и даже самые черствые из газетчиков признавались потом, что украдкой вытирали слезы. Некоторые современники увидели в этом эмоциональном всплеске знак нового единения между простым людом и образованным слоем... Затем под звуки марша Мейербера "Пророк", восходящего к одноименному стихотворению Пушкина, делегации приблизились к памятнику и возложили к его подножию цветы".

Так в обстановке эмоционального подъема, восторженного чествования первого поэта России и полного единодушия собравшихся был открыт памятник А.С.Пушкину. Не обошлось, конечно, и без казуса. После завершения церемонии "толпа... кинулась на венки и за несколько секунд растащила их на сувениры".

Обратим внимание на то, что ни одно из праздничных мероприятий не вызвало такого единодушного отклика, как открытие памятника.

В тот же день состоялось торжественное заседание в Московском университете. Вечером в зале Дворянского собрания Московская дума устроила праздничный обед, о котором много писали в газетах и журналах. При подготовке к этому литературному обеду настроение в писательской среде было очень неспокойным. Писатели разных взглядов, и либералы-западники, и славянофилы, с волнением и даже тревогой ожидали выступления на обеде М.Н.Каткова, редактора газеты "Московские ведомости", опасаясь, чтобы многолетний конфликт между ним и интеллигенцией не выплеснулся наружу и не испортил праздника.

М.Н.Катков, талантливый публицист, издатель и редактор, был ярым поборником и защитником российского самодержавия. Это он в 1863 году во время польского восстания обрушился на интеллигенцию, сочувствующую борьбе поляков за независимость. Он обвинял интеллигенцию в измене царю и национальным интересам России. В конце 70-х годов, когда по стране прокатилась волна террористических актов, его обвинения в адрес интеллигенции и либеральной прессы стали еще более резкими: "Это слабодушие, этот умственный разврат, именующий себя либерализмом, в некоторой части нашего образованного общества, нашей интеллигенции - вот что поощряет крамолу и дает дух и смелость ее слугам".

Либерально настроенные писатели во главе с И.С.Тургеневым сделали попытку исключить Каткова из числа участников пушкинских дней. Но из этого ничего не вышло. Катков был слишком заметной фигурой в литературном мире, к тому же он был близок к правительственным кругам, где пользовался авторитетом. Тогда сторонники Тургенева решили, что если Катков что-нибудь себе позволит, они в знак протеста встанут и выйдут из зала.

Против всех ожиданий, краткая речь Каткова была выдержана в спокойном и миролюбивом тоне. Он назвал пушкинские дни "праздником мира" и призвал своих оппонентов "к замирению, по крайней мере, к смягчению вражды между враждующими".

Газеты подробнейшим образом описали инцидент, случившийся сразу после его выступления. Закончив речь, Катков протянул бокал Тургеневу, который отвел свою руку и не чокнулся. Сохранилось свидетельство, что, когда Майков посоветовал Тургеневу "забыть и простить", писатель ответил: "Ну, нет... Я старый воробей, меня на шампанском не обманешь!"

Центральным событием следующего дня (7 июня) стала речь Тургенева, произнесенная на первом публичном заседании Общества любителей российской словесности.

В 1879-80 годах И.С.Тургенев несколько раз приезжал в Россию. И каждый раз его приезд становился событием, а сам он оказывался в центре общественного внимания. В его честь устраивались банкеты, литературные собрания, заседания Общества любителей российской словесности, членом которого он состоял. Его называли любимым писателем российской молодежи, признавали его заслуги в борьбе с крепостным правом, видели в нем сторонника радикальных политических реформ, лидера либеральной интеллигенции.

Сам же Тургенев называл себя "постепеновцем, либералом старого покроя, человеком, ожидающим реформ только свыше (курсив И.С. Тургенева. - Э.К.), принципиальным противником революции".

6 июня 1880 года на собрании в Московском университете ректор объявил, что И.С.Тургенев избран почетным членом университета. Это сообщение вызвало восторженное одобрение и овацию присутствующих. Недавно назначенный министр народного просвещения А.А.Сабуров, поздравляя писателя, по-русски трижды поцеловал его.

7 июня в конце заседания Общества любителей российской словесности Тургенев произнес свою речь о Пушкине. Она должна была стать заключительным аккордом первого публичного заседания Общества, и собравшиеся ожидали это выступление с нетерпением и волнением.

Интересное наблюдение сделал писатель Н.Н.Страхов. Он отметил, что "большинство выбрало именно Тургенева тем пунктом, на который можно устремлять и изливать весь накопляющийся энтузиазм... И так как Тургенев был на празднике самым видным представителем западничества, то можно было думать, что этому литературному направлению достанется главная роль и победа в предстоящем умственном турнире".

Мы представляем себе И.С.Тургенева в последние годы жизни таким, каким изобразил его художник В.Г.Перов на своем знаменитом портрете: русский европеец, почти 20 лет проживший за границей; благородная осанка; красивая голова с побелевшими волосами и небольшой бородкой; во всем облике мягкость, сдержанность и достоинство. Наверное, именно так выглядел Тургенев на трибуне. Он говорил спокойно и убедительно. Его оценка заслуг Пушкина перед русской литературой и русским обществом была в русле критической мысли В.Г.Белинского. И он посчитал своим долгом упомянуть имя знаменитого критика, тем более что 26 мая исполнилось 32 года со дня его смерти.

Очень точно определил Тургенев значение творчества Пушкина, назвав его "нашим первым поэтом-художником": "Заслуги Пушкина перед Россией велики и достойны народной признательности. Он дал окончательную обработку нашему языку... он отозвался типическими образами, бессмертными звуками на все явления русской жизни. (цитаты из речи И.С.Тургенева по Собр. соч. в 12 т., - М., "Ху-дожественная литература", 1956, т.11).

Тургенев напомнил оценку французского писателя П.Мериме, считавшего Пушкина величайшим поэтом. Мериме восхищался способностью Пушкина самобытно говорить общеизвестное и тем, что у него "поэзия чудным образом расцветает как бы сама собой из самой трезвой прозы". Он даже сравнивал Пушкина с древними греками "по равномерности формы и содержания образа... по отсутствию всяких толкований и моральных выводов".

Самым интересным моментом речи был вопрос о народности творчества Пушкина. Тургенев убедительно говорил о том, что Пушкин как художник близко стоял к самому средоточию русской жизни, что "все свойства его поэзии совпадают со свойствами, сущностью нашего народа" и что в его творчестве гармонически слились "русское творчество и русская восприимчивость". Обратим внимание на это последнее замечание: Пушкин обладал способностью "самобытного присвоения чужих форм", способностью, которую и иностранцы признают за русским человеком.

Казалось бы, все ясно относительно народности творчества Пушкина. И все же нигде в своей речи Тургенев не назвал Пушкина народным поэтом. Что-то в этом статусе не нравилось Тургеневу, что-то неприятно задевало его эстетическое чувство. Ведь и других мировых гениев (Гомера, Шекспира, Гете, Шиллера) он называет не народными, а национальными поэтами.

И вот вопрос, который ставит Тургенев: "Но можем ли мы по праву назвать Пушкина национальным поэтом в смысле всемирного (эти два выражения часто совпадают), как мы называем Шекспира, Гете, Гомера?" Иначе: можем ли мы поставить Пушкина рядом с признанными мировыми гениями?

На этот вопрос Тургенев не дает прямого ответа. Он говорит о том, что Пушкину "пришлось исполнить две работы, в других странах разделенные целым столетием и более, а именно: установить язык и создать литературу". К тому же ему и 37 лет не было, когда он ушел из жизни. Тургенев понимал, что только время может дать самый точный ответ на этот вопрос.

И все же, внимательно читая его речь, мы видим, как прав был Тургенев в своей высокой оценке творчества Пушкина, которая подтвердилась временем, всем последующим развитием русской и мировой литературы. Заканчивая речь, Тургенев сказал знаменательные слова: "Сияй же... благородный медный лик, воздвигнутый в самом сердце древней столицы, и гласи грядущим поколениям о нашем праве называться великим народом, потому что среди этого народа родился, в ряду других великих, и такой (курсив Тургенева. - Э.К.) человек!"

Речь писателя была выслушана с большим вниманием и имела шумный успех. Особое сочувствие публики вызвала мысль о том, что закончился период временного охлаждения читающей части общества к Пушкину, когда "перестали нуждаться в нем, воспитываться на нем", и в последнее время заметно, что происходит возвращение к его поэзии.

Но высказывались и другие мнения. Не всем понравился спокойный, несколько академичный тон речи Тургенева и повторение уже привычных оценок творчества поэта. А то, что Тургенев не решился поставить Пушкина в один ряд с первыми именами мировой литературы, задело "патриотические" чувства некоторых писателей. Вот что писал Н.Н.Страхов: "Его речь была встречена и провожена громкими, восторженными рукоплесканиями. Но между литераторами поднялись оживленные толки о мыслях, высказанных в этой речи, обнаружилось даже прямое желание как-нибудь возразить на нее и дополнить ее".

Это желание осуществил Ф.М.Достоевский. На следующий день, 8 июня, он произнес свою речь о Пушкине на втором публичном заседании Общества любителей российской словесности.

По газетным публикациям того времени мы можем представить себе, как выглядел в тот момент Достоевский. Он казался "больным, дряблым и слабеньким" (ему оставалось жить менее года) и в то же время напоминал "какого-то средневекового вдохновенного аскета-проповедника, непременно фанатика, в роли типичного Петра-пустынника... готового за свою идею пойти на костер, а при случае посадить на него и противника, даже если он - родной брат". Так писал о Достоевском известный журналист В.О.Михневич.

По своему эмоциональному накалу, а главное, по своему содержанию речь Достоевского произвела впечатление разительного контраста по сравнению со спокойной, взвешенной речью Тургенева. Каждый тезис речи Достоевского был полемически заостренным ответом Тургеневу. Это противоборство, словесная дуэль двух знаменитых писателей была отражением острых идейных разногласий в литературе и обществе.

Тургенев только упомянул о влиянии западных идей и зарубежных писателей, в частности Байрона, на Пушкина. Достоевский пылко доказывал, что и в ранних произведениях Пушкина "выразилась чрезвычайная самостоятельность его гения" (цитаты из речи Достоевского по Собр. соч. в 10 т. - М., "Художественная литература", 1958, т. 10).

Тургенев видел в Алеко (поэма "Цыганы") романтический байроновский характер. Для Достоевского Алеко, как, впрочем, и Онегин, - типический образ "несчастного скитальца в родной земле, того исторического русского скитальца... явившегося в оторванном от народа обществе нашем". К этим бездомным скитальцам Достоевский относит тех, кто ходит "...с новою верой на другую ниву и работает на ней ревностно, веруя, как и Алеко, что достигнут в своем фантастическом делании целей своих и счастья не только для себя самого, но и всемирного. Ибо русскому скитальцу необходимо именно всемирное счастье..."

Это была ступенька, взобравшись на которую Достоевский мог донести до интеллигенции свою мысль: "Смирись, гордый человек, и прежде всего смири свою гордыню. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве..."

И Тургенев, и Достоевский говорили о том, что Пушкин был очень близок к народной жизни; он сумел выразить самую суть народной души и создал незабываемые народные типы. Мы уже обращали внимание на слова Тургенева о том, что оригинальность и самобытность дарования Пушкина сочетались с чуткостью и восприимчивостью к влиянию классиков мировой литературы. Эта особенность позволила ему создать монолог "Скупого рыцаря", под которым, по мысли Тургенева, с гордостью подписался бы Шекспир.

Тургенев обратил внимание на то, что восприимчивость к чужому влиянию является особенностью русского характера, он так и писал: "русское творчество и русская восприимчивость". Достоевский развил эту мысль и сделал ее основным тезисом своей речи.

Мы знаем, что речь Достоевского имела небывалый, оглушительный успех. Если главным лицом первых двух дней праздника был Тургенев, теперь безусловное первенство было у Достоевского. В тот же вечер Федор Михайлович писал жене о необыкновенном успехе своей речи:

"Зала была набита битком. Нет, Аня, нет, никогда ты не можешь представить себе и вообразить того эффекта, какой произвела она! Что петербургские успехи мои! Ничто, нуль сравнительно с этим! Когда я вышел, зала загремела рукоплесканиями, и мне долго, очень долго не давали читать... Наконец, я начал читать: прерывали решительно на каждой странице, а иногда и на каждой фразе громом рукоплесканий. Я читал громко, с огнем... Когда же я провозгласил в конце о всемирном единении (курсив Достоевского. - Э.К.) людей, то зала была как в истерике, когда я закончил - я не скажу тебе про рев, про вопль восторга: люди... плакали, рыдали, обнимали друг друга... Порядок заседания нарушился: все ринулись ко мне на эстраду: гранд-дамы, студентки, государственные секретари, студенты - все это обнимало, целовало меня... все, буквально все плакали от восторга. Вызовы продолжались полчаса..."

Может быть, в этой буре восторга самым удивительным было то, что и Тургенев, и литературный критик Анненков бросились обнимать Достоевского со слезами на глазах и повторяли: "Вы гений, вы более чем гений". Достоевскому преподнесли лавровый венок, который он в тот же вечер возложил к постаменту памятника Пушкину.

Через некоторое время, когда страсти поутихли, в печати появились первые отклики на эту удивительную речь. Оказалось, что у Достоевского немало оппонентов. Сама речь была напечатана 13 июня в газете "Московские ведомости", которую редактировал М.Н.Катков. В газете "Голос" с Достоевским полемизировал профессор Петербургского университета А.Д.Градовский, выдающийся юрист и публицист. В знаменитых "Отечественных записках" критиковал речь Достоевского писатель Глеб Успенский. В журнале "Вестник Европы" была опубликована статья "С Пушкинского праздника". В нее вошли отрывки из письма И.С.Тургенева редактору этого журнала с резко негативной оценкой речи. Теперь борьба идей развернулась на страницах газет и журналов, и полемика вокруг речи не стихала довольно долго.