Глава 5. Призвание

Во второй половине девятнадцатого столетия в европейских лабораторияхпод невидимый аккомпанемент дыма, изрыгаемого трубами фабрик и заводов,создавались все новые знания. Большая часть открытий относилась к биологии имедицине. Люди стали считать человеческий организм неким подобием машины, вкоторой сжигается газ, циркулирует энергия и действуют те же законы природы,что и в локомотиве. В конце концов человек будет знать, а значит, и пониматьвсе. Нет тайн, нет неразрешимых загадок - есть только отсутствие вернойинформации. Человеческое тело исследовали в живом и мертвом состоянии, особенно вмертвом, потому что лечить человека от болезней гораздо сложнее, чемразрезать его и посмотреть, что у него внутри. В Вене целые бригады врачей истудентов спешили в прозекторскую, пока трупы не остыли, чтобы подтвердитьсвои диагнозы. Карл Рокитанский, профессор патологической анатомии Венскогоуниверситета, как утверждали, изучил сотню тысяч трупов. Эрнст Брюкке,профессор физиологии, советовал своим студентам рассматривать ткани вмикроскоп и учил их, что "в организме действуют только обычные силы физики ихимии". Такова доктрина "позитивистской" школы, учеником которой былЗигмунд. Он узнал, что жизнь заключается в управлении этими нескончаемымипотоками энергии. В то же время появился дарвинизм, который объяснил, какэти биологические механизмы были созданы в процессе эволюции. И стар и младисследовали птичьи крылья и кроличьи нервы (а при возможности - семенникиугрей), чтобы увидеть, как работает эта великолепная задумка природы. Эрнст Вильгельм фон Брюкке (1819-1892) стал учителем Зигмунда. Онпобуждал его к написанию научных работ, иногда выражал сдержанную похвалу и,как потом стали говорить, был для Фрейда чем-то вроде "образа отца", когдаэтот фрейдовский термин завоевал популярность. Эта фигура была несколькопугающа - протестант с севера Германии, с рыжими волосами и опасной улыбкой,не терпевший слабых венских законов. Студенты ежились под его взглядом. Брюкке занимался со студентами в столь же мрачной обстановке - настарой военной фабрике. Посещение его занятий было обязательным. Фрейдзанимался исследованиями и в других областях, но в 1876 году остановилсяименно на кафедре Брюкке. Там он сосредоточился на центральной нервнойсистеме, и это определило основное направление его исследований. Со временемФрейд стал заниматься неврологией, а позже - проблемными вопросамипсихологии. Фрейд пользовался расположением Брюкке, если кто-то мог пользоватьсярасположением этого человека, но учился преодолевая большие сложности.Главной проблемой была его бедность, а также национальность. В этопросвещенное время средние классы пользовались уважением, но можно ли то жесказать о евреях среднего класса? Хотя в новой просвещенной Австрии былодостаточно много еврейских врачей и ученых, они часто сталкивались сосложнениями, и чем выше они поднимались по академической лестнице, тембольше становились преграды. Как и многие другие представители поколения,Фрейд не был приверженцем иудаизма. Всю свою жизнь он был атеистом изанимался социальными и психологическими аспектами религии, которую считалследствием человеческого отчаяния и неврозов. Насколько религиозна была его семья, точно неизвестно. Некоторыеисследователи утверждают, что родители Зигмунда были очень религиознымилюдьми; другие бросаются в другую крайность и считают их "просвещенными"евреями, распрощавшимися со всеми пережитками прошлого. Обе точки зрениямаловероятны. Якоб относился к своей национальности с некоторойсентиментальностью. Амалия была старомодной галичанкой, хотя ее внучка(старшая дочь Фрейда Матильда, родившаяся в 1887 году) писала: "Не думаю,что вопросы религии ее очень волновали". Она "небрежно" отмечала самыеглавные религиозные праздники и не придавала им особого значения. Очевидно, еще меньше значения придавал им восемнадцатилетний Зигмунд. Всентябре 1874 года, когда начался второй год его обучения в университете, онпишет Эдуарду Зидьберштейну о Рош Ашана, еврейском Новом годе. Фрейдыотмечали этот праздник, и "даже атеист, семья которого, к счастью, неслишком благочестива, не может отказать себе в соблюдении этой традиции,поднося к губам новогоднее лакомство". Зигмунд высмеивал еврейские праздникии их связь "между религией и желудком". Пасха "способствует запорам,вызванным пресным тестом и крутыми яйцами". Что же до Йом Киппура, Дняискупления, он так "печален не из-за гнева Божия, а из-за сливового джема иего действия на кишечник". О приближении этого праздника он мог знать по"шуму двух умирающих рыбин и гусыни", доносившемуся из кухни. Еще до окончания школы Фрейд понял, что значит быть евреем внееврейской среде. Вена была самым антисемитским городом в Европе. Тудасъезжалась еврейская беднота с востока, гонимая либо тяжелой жизнью, либолюбопытством, и местные жители отнюдь не были от этого в восторге. Фрейд былобрезан, жил в Леопольдштадте, его родители приехали издалека. "Впервые ястал понимать, что значит принадлежать к чуждой расе, и антисемитскиенастроения среди остальных подсказали мне, что нужно занимать твердуюпозицию". Это было написано уже в зрелом возрасте, как и его воспоминания отом, как он появился в университете и был разочарован, когда обнаружил, что"от меня ожидают, что я должен чувствовать себя ниже их, чужаком, посколькуя еврей. Я отказался унижаться". Фрейд старался предотвратить проблемы где только мог. Он вступил встуденческое общество, выступавшее за политический союз с Германией (нопозже никогда не упоминал об этом), чтобы отдалиться от наиболее ненавидимыхевреев, выходцев из восточных провинций. Считалось, что еврей-уроженец Венылучше готов к жизни - как в социальном, так и в академическом смысле. Фрейдаотделяло от Галиции только одно поколение. Так считали не только евреи, но и все остальные. В университете лучшебыло не считаться одним из "Ostjuden", восточных евреев. В июне 1875 годаФрейд познакомился со студентом, знавшим четыре языка и писавшимлитературные эссе, и объявил, что он, без сомнения, "очень умен, но, ксожалению, польский еврей". Если бы он заменил слово "польский" на менеенеприятное "моравский", он бы фактически говорил про самого себя. В молодости Зигмунд не раз замечал в поездах евреев, которые недостойносебя вели. Поезда представляли собой новую свободу. Кроме того, в них людинаходились друг с другом в замкнутом пространстве, и им было нечего делать,кроме как наблюдать друг за другом. В сентябре 1872 года, за год допоступления в университет, возвращаясь в Вену из Фрейбурга, где он как развлюбился в Гизелу, Фрейд столкнулся с еврейским семейством и решил, что ихстоит описать Эмилю Флюсу. Они были из Моравии, и глава семьи говорил "таким же языком, какой яслышал от многих других, даже во Фрейбурге". Фрейд не распространялсяслишком много. Было достаточно сказать, что это были "не те" евреи. Сын был"слеплен из того теста, которое судьба использует для обманщиков: хитрый,лживый". Из их разговора Зигмунд узнал, что "мадам еврейка и ее семья былиродом из Мезерича [город на пути из Фрейбурга в Вену]; подходящая компостнаякуча для таких сорняков". Подобная точка зрения не случайна. Ее можно назвать жизненно важной.Фрейд проучился в университете сравнительно недолго, когда один из тамошнихсветил, Теодор Бильрот, прогрессивный немецкий хирург и всесторонний человек(он к тому же писал музыку и был знаком с Брамсом), заявил, что слишкоммного евреев с востока - в частности, из Венгрии и Галиции - приезжаетучиться на медиков в Вену. Он предложил ввести квоту, чтобы спастиуниверситет от этих культурно недоразвитых иммигрантов, которые, "даже еслиговорят и думают на более богатом немецком языке, чем многие чистокровныетевтонцы", не могут считаться настоящими немцами. Шестьдесят лет спустявыводы Бильрота получили бы более теплый прием в Берлине. Он много думал надэтой проблемой и не смог не признать, что "между чистой немецкой и еврейскойкровью - огромная разница". До нас не дошло, говорили ли что-нибудь подобное другие профессораФрейда, да и сам Бильрот впоследствии взял свои слова обратно, потому чтоэто вызвало студенческие бунты, во время которых евреев выгоняли излекционных залов и били*. Еврейские члены радикального студенческогообщества, похоже, всеми силами поддерживали Бильрота. Фрейд об этом эпизоденикогда не упоминал. * Студенты кричали "Долой евреев!" Они все еще кричали это в Венскоммедицинском университете перед второй мировой войной, "а после нее,конечно", как пишет еврейский писатель Эммануил Райс, "там не осталосьевреев, которым можно было это кричать". "Дурная кровь", которая передается из поколения в поколение, имела силунаучного диагноза. У этого диагноза был национальный подтекст: евреевобвиняли в умственной нестабильности. Одна из причин, по которой Фрейд началпоиск корней невроза в детстве человека, а не в его наследственности,возможно, была вызвана его стремлением доказать, что у евреев и у нееврееводни и те же психологические механизмы. В молодости он считал, что состороны Якоба унаследовал "дурную кровь". Семья, за которой он наблюдал,была "лживой" и склонной к совершению преступлений. Его замечание о том, чтоони могут быть обманщиками, напоминает о дяде Иосифе, фальшивомонетчике,скромном семейном скелете в шкафу. Семья еще одного брата Якоба, Абрама,который жил в Бреслау и произвел на свет слабоумных детей, в глазах Фрейдатоже была подозрительна. Он знал о бытовавшем мнении, что евреи как нациябольны и аморальны. И эти дядья слишком хорошо соответствовали данной точкезрения. Будучи малообеспеченным евреем, он мог обратиться в благотворительныеорганизации за помощью для покупки книг и оплаты обучения. Для этого нужнобыло пройти допрос в полиции и получить удостоверение нуждающегося. Но Фрейдрешил избежать этого унижения и с помощью Брюкке получил две стипендии отчастных еврейских фондов в 1878 и 1879 годах, составивших вместе чуть большетысячи современных фунтов в год и не требовавших никакого удостоверения.Впоследствии Фрейд никогда не упоминал об этом. Студенческие годы продолжались. Фрейд все еще не принимал решения отом, становиться врачом или исследователем. Вена стремительно менялась,Рингштрассе застраивалась общественными и частными зданиями. Фрейд каждыйдень видел их, выходя из тесной квартиры в еврейском квартале и перебираясьчерез канал в новую Вену. Улицы заполняла строительная пыль от зданий,гранитных покрытий дорог, сухого лошадиного навоза. Фрейда окружала грубостьи вульгарность. В один жаркий день, 15 августа 1877 года, вид людейпоказался ему настолько неприятным, что он писал Зильберштейну: "Хотел бы я,чтобы всю эту толпу поразил небесный гром и мир стал бы настолькопросторным, чтобы можно было встретить не больше одного человека на тримили". В плохо освещенных, пропахших газом лабораториях он исследовал нервныеклетки спинного мозга рыб и продемонстрировал, что они близки к клеткамнервной системы высших животных. Когда он представлял свою статью, слушателиаплодировали. В июле 1878 года профессор Рокитанский умер, и Фрейд побывална его похоронах, а потом отправился в Пратер с однокашником, ИосифомБеттельгеймом. Там они встретили гуляющую семью Беттельгейма, но Фрейд кдосаде обнаружил, что отец семейства - "неправильный" еврей, потому что тотиздевался над горбатой женщиной. Этим летом для разнообразия он изучал нервы в слюнных железах ипланировал провести опыты на собаках. В августе он шутливо рассуждает, в чемже его истинное призвание: в свежевании животных или пытках над людьми - тоесть зоология это или медицина. В число его друзей входил один старший ассистент Брюкке, Эрнст Флейшльфон Марксов, молодой еврей с изысканными манерами и отличными связями,вызывавший восхищение Фрейда. Флейшль знал всех. По выражению Фрейда, непользовавшегося такими привилегиями, он "часто бывает в самом исключительномобществе". Через Флейшля он познакомился со многими людьми искусства инауки. Он узнал Теодора фон Гомперца, академика, издававшего работы умершегонезадолго до того Джона Стюарта Милля, и получил от него книгу на перевод.Это позволило ему заработать немного денег. Кроме того, он одалживал деньгиу Флейшля, главного в отделе, и у Иосифа Панета, его подчиненного. Еще однимвлиятельным другом, связанным с Брюкке и Флейшлем, стал Йозеф Брейер.Брейер, модный врач с репутацией ученого, был семейным человеком, которыйпознакомил Фрейда с прелестями буржуазного семейного быта. Этот человек былна четырнадцать лет старше Фрейда и стал его самым важным другом в этотпериод жизни. Где-то в 1879 году, когда Фрейду было двадцать три, он начал служить вармии, хотя для студента-медика это означало всего лишь пребывание вбольнице на дежурстве в течение года. На следующий год он сдал первый ивторой выпускные экзамены на степень врача, а в марте 1881 года - последнюючасть и, таким образом, после семи лет обучения стал доктором медициныЗигмундом Фрейдом. Хотя он имел разрешение на практику, но почти ничего незнал о клинической медицине, да и, наверное, ему это было не нужно. Онпродолжал работать в лаборатории Брюкке. Это был спокойный и ясно выражающийсвои мысли человек, явно готовый работать за гроши, который в конце концов вдалеком будущем должен был стать ассистентом, а может, и старшим ученым. Среди тех, кто был с ним во время получения степени в марте 1881 года,оказались и родители Гизелы Флюс. Та за месяц до того вышла замуж за своегогосподина Поппера. После скромной истории с этой девушкой, когда Фрейду былошестнадцать лет, в его жизни до брака не было никаких женщин. В 1881 годуему было двадцать пять: здоровый, хорошо сложенный, приятной наружностимолодой человек, который, насколько известно, все еще был девственником.Возможно, он оставался таковым до тридцати лет. Это не так уж необычно исегодня, но довольно странно в случае Фрейда, поскольку психологическаятеория, которую он разрабатывал на протяжении почти всей жизни, вращаласьвокруг секса. Внутреннее внимание к этому предмету и внешняя сдержанность,возможно, заставили Фрейда придать ему такое значение. Есть не совсем обоснованные рассказы о том, что у Фрейда быливнебрачные связи. Согласно одному из них, он говорил своей пациентке, МарииБонапарт, что не был девственником, когда женился. Ее дневники, где могло быбыть какое-то упоминание об этом, практически не опубликованы и доступ к нимзакрыт. По словам одного американского писателя и аналитика Джона Е. Гедо,покойный Бруно Беттельгейм ему "лично сообщил", что его венский дядя"говорит, что ходил в бордели" с Фрейдом. Рассказы Беттельгейма не всегдадостоверны. У него действительно были дядья в Вене, хотя упомянутый вышеоднокашник Фрейда Иосиф Беттельгейм едва ли был одним из них. Эта историябыла рассказана на вечеринке, и Гедо не довел исследование до конца*. * В Вене заниматься легкомысленным сексом было достаточно легко. Одинвенский писатель, пользовавшийся большим уважением Фрейда и отвечавший емувзаимным уважением, Артур Шницлер, профессионально занимался невротическойстрастью и ее мрачными последствиями - почти как Фрейд. Но он принимал висследованиях непосредственное участие. На шесть лет моложе Фрейда, сынврача, врач-самоучка, он еще до двадцати лет начал преследовать продавщиц.Его работы - это то, что мог бы написать Фрейд, имея более свободный нрав. Неважно, что Фрейд делал - или не делал, - но в своих работах онсчитает половое влечение или его последствия унизительными для человека.Карьера - куда более безопасное занятие. По его выражению, можно"сублимировать" половое влечение, направляя его в другое русло. Аутоэротизм- совсем другое дело. "Нужно знать, как это делать правильно", - якобыслышали, что он так отзывался о мастурбации. Как врач он придерживалсяраспространенной в то время точки зрения, что мастурбация - серьезнаяпроблема, и много писал о ней в своих ранних работах. Неуверенный и сдержанный в сексуальном плане, Фрейд нашел подходящуюпартнершу лишь в апреле 1882 года. Их скромные отношения закончились браком.Ее звали Марта Бернейс. Она родилась в июле 1861 года (и была на пять летмоложе Зигмунда). Это была покладистая темноволосая девушка, которая жила встрогости в Вене со своей матерью-вдовой, сестрой Минной и братом Эли. Еесемья принадлежала к евреям-ортодоксам. Их семьи дружили, возможно, черездочерей - это еще один намек на то, что Фрейды не забыли свое еврейскоепрошлое. Впервые Зигмунд увидел Марту, придя однажды вечером домой и заставее и, возможно, ее сестру за столом с его семьей. Поскольку семья Мартыпридерживалась строгой религиозной диеты, вероятно, Фрейды тоже соблюдалиее. Марта чистила яблоко. Зигмунд влюбился в нее с первого взгляда (покрайней мере, так рассказывают). В ее семье были ученые, и, возможно, этотоже нравилось человеку, у которого не было настоящей научной родословной.Бернейсы были более развитой семьей как в социальном, так и винтеллектуальном плане. Дедушка Марты по отцовской линии, Исаак Бернейс, былглавным раввином Гамбурга. Двое из его сыновей стали достойнымипреподавателями университета, но третий сын нарушил традицию. Это был отецМарты, Берман, которого оптимистически называли "торговцем". Он переехал вВену в 1869 году с женой и тремя детьми. Там он прожил в стесненныхобстоятельствах десять лет, а потом умер на улице от сердечного приступа какраз перед Рождеством 1879 года. Марта и Зигмунд встретились спустя два года. "Свежая" и "милая" - вот какой он ее увидел. Именно эти качества долженбыл искать в женщине мужчина. Вскоре он уже присылал ей каждый день краснуюрозу. Они гуляли вместе, посещали красивые места в округе, в том числеГринцинг под Каленбергом. Она испекла ему пирог, а он прислал ей "ДавидаКопперфильда". Они пожали друг другу руки под столом, а 15 июня Зигмунднаписал свое первое любовное письмо. "Вы так изменили мою жизнь", - писалон, добавив, как прекрасно было у нее в гостях. Эли на минуту оставил иходних, но Зигмунд сдержался и не стал подчиняться искушению. То, что онхотел сделать - обнять ее, поцеловать, - было бы "низко по отношению кгостеприимству и радушию этого дома, и я не сделал бы ничего низкого возлевас". Через два дня он тайно сделал ей предложение и получил тайноесогласие. Религиозные наклонности семьи Бернейсов едва ли нравились Фрейдубольше, чем им мог понравиться атеист. По субботам Марта вынуждена былапрятаться в саду, чтобы писать ему письма. Позднее он старался убедить ее непоститься в День искупления, потому что она и так слишком худа. Возможно,ему было приятно спасти эту послушную и понятливую молодую девушку, какой онее считал, от неправильной жизни. Еще во время ухаживания он не раз ссорилсяс ее семьей. В семье Марты, как и Зигмунда, скрывался скандал. Ее покойный отец былкем-то вроде дяди Иосифа - хотя в ином масштабе. Он сидел в тюрьме зазлостное банкротство. В Гамбурге он в основном занимался продажей акций ирекламой курортов. У него пропали деньги, и весь 1868 год он просидел втюрьме. Когда он освободился, рекламное агентство, на которое он работал,предложило ему работу в Вене, и именно поэтому он переехал туда с семьей.Его жена, Эммелин, которая, как большинство северных немцев, считала Венуслишком ветреным местом, так и не полюбила этот город. Если Зигмунд знал онесчастьях мистера Бернейса, возможно, именно это заставило его вести себятак покровительственно по отношению к Марте. Фрейд рассчитал, что сможет жениться на Марте лишь через девять лет. Кэтому времени ему будет тридцать пять, а ей тридцать. Они принялись ждать,как это часто бывало в то время, но Фрейд начал задумываться о своейкарьере. Той весной, когда он познакомился с Мартой, он занимал влаборатории должность демонстратора, самую низкооплачиваемую, за которуюгосударство платило ему около двух тысяч фунтов на современные деньги.Перспективы продвижения не было, пока не ушли Флейшль и второй ассистент.Фрейд тут же сообщил о своей помолвке профессору, как и следовало делатьмладшим сотрудникам. Брюкке реалистично смотрел на молодых людей, получавшихмало денег. Он порекомендовал Фрейда на пост ассистента в провинции, описавего как "очень бедного еврея, которому придется жить на зарплату, но это онсможет делать с легкостью, потому что живет просто и прилично". Когда онуслышал слово "брак", то посоветовал своему демонстратору отказаться отисследовательской работы. Возможно, это совпадало с намерениями самого Фрейда, а его любовь кМарте тоже стала частью стратегии перестройки жизни, способом уйти в мир,более похожий на тот, в котором жил его друг Брейер. В любом случае,исследования вскоре перестали его интересовать. Началась оживленная переписка. Почти все письма сохранились, нодоступны для публикации лишь немногие. Он стал общаться с нейпокровительственным тоном, как мужчина с послушной девочкой. Он считал себяобязанным сказать ей, что она некрасива с точки зрения художника, но добавилутешительные слова о "волшебной душе". Когда Марта упрекнула его в том, чтоон послал ей подарок, он погрозил ей пальцем: "Марта, ты не должна говоритьтак категорично: нельзя так делать". Иногда был слышен и другой голос, будтоговоривший: "У меня бывают такие бурные сны". Его страсть не вызываетсомнений, и он не пытался ее скрывать. Когда Марта отправилась в Вандсбек,что под Гамбургом, чтобы провести в доме дяди остаток лета 1882 года(возможно, ее отправили для большей безопасности), Фрейд одолжил денег ипоехал за ней, ревнуя к мужчинам из прошлого, реальным или воображаемым. Нужно было сделать это незаметно от ее дяди. Эли достал ему билет донемецкой границы, и он уехал со словами Шекспира "Что есть любовь? Не загорами..."* на устах, железнодорожным расписанием в голове и ее фотографиейв бумажнике. Похоже, что им удалось незаметно встретиться, а может даже и нераз. Они сидели в парке, она в коричневом платье и шляпке, он в потрепанномпиджаке, с черными волосами, разделенными аккуратным пробором, и солиднойбородой. Он сравнил это место с Эдемом: там не было ангелов с пылающимимечами, писал он ей позже, но "был один маленький нежный ангел с изумруднымиглазами и сладкими губами". С тех пор, предостерегал он ее, она должнасмириться с неизбежным. Она "только гость" в своей семье, сокровище, накоторое он заявил свои права и заберет его, когда разбогатеет. * Шекспир У. Собр. соч. в 5-ти т., т. 2 СПб., 1902-1903, с 523. - Прим.перев. Его планы относительно карьеры сбылись. Сразу же после поездки вГамбург он устраивается в общую венскую больницу врачом и начинаетзарабатывать деньги. Клиническая медицина была выходом из состояниябедности. Он не сразу отказался от исследований и продолжал проводить опытыв лаборатории Брюкке. Больница стада новым хомутом, который Фрейд надел себе на шею. Мрачныепалаты, нехватка сестер (многие пациенты принимали лекарства сами), стараниястарших врачей сделать жизнь младших такой же тяжелой, какой она была у нихсамих. Один из начальников Фрейда радостно сообщил ему, что когда-то егообед состоял из двух яиц вкрутую. Фрейда это не очень удивило. Он и так сиронической гордостью сообщал Марте, что потратил шесть пенсов на сигары илидва пенса на шоколад. Несколько месяцев он вообще не получал никакойзарплаты, а когда получил, сумма оказалась крайне незначительной. Он держался на плаву, одалживая деньги у Флейшля и Панета, которые обаимели частные источники дохода. Он называл это "паразитическимсуществованием". К тому же у него был Брейер, по-отечески предлагавший емуденьги взаймы, горячие обеды и даже ванну. В жаркую погоду он действительнопозволял ему пользоваться своей ванной с водопроводом - это было роскошью вгороде, где даже люди с приличным достатком заказывали себе чаны нагретойводы, которые им приносили на дом, или нанимали комнату в ближайшей бане.Фрейд описал ванную Брейера Марте и сказал, что у них тоже будет такая "иневажно, сколько на это понадобится лет". Брейер был уважаемым человеком, довольно властным, но дружелюбным. Еголысеющая голова была похожа на птичье яйцо в гнезде из бороды. Его отец,религиозный наставник, был восточным евреем, приехавшим в Вену. Одно время,не оставляя врачебной практики, Брейер работал в качестве ученого внеуниверситета. С университетом у него были сложные отношения, так как онсчитал, что его там недооценивают. Он открыл механизм рефлексов, управляющихдыханием, и узнал много важного о вестибулярном аппарате и его функцииподдержания равновесия человеческого тела. Как терапевт он пользовалсяпопулярностью среди профессоров университета и их семей, а также у богачей.В нем было что-то мягкое и дружелюбное, на что Фрейд не мог не откликнуться.Долгое время Брейер одалживал ему значительные суммы денег. Иногда Фрейд ходил вместе с ним к больным, и они обсуждали различныеслучаи. Одной из пациенток Брейера была молодая женщина по имени БертаПаппенгейм. Ее история болезни была закрыта к тому времени, как Фрейд о нейузнал (в конце 1882 года), и он так и не встретился с ней, но врачи часто ееупоминали. Эта пациентка сыграла огромную роль в создании Фрейдомпсихоанализа. Это была несчастная дочь богатых родителей, которую мучиливидения и кошмары. Метод лечения Брейера заключался в основном в том, чтобыдать ей выговориться. Этот несколько театральный случай в настоящее времявызывает сомнения исследователей, но тем не менее считается важным в историиразвития психоанализа. Это легенда, от которой нельзя отказаться. Влитературе эта пациентка носит имя Анна О. Позже мы остановимся на ней болееподробно. Отношения Фрейда с Мартой по-прежнему были сопряжены с трудностями.После его поездки в Гамбург в июле 1882 года она с матерью вернулась всентябре в Вену. Она пробыла там всего месяц, когда госпожа Бернейсобъявила, что в 1883 году они переезжают в Гамбург навсегда. На РождествоЗигмунд и Марта официально сообщили о своей помолвке. Госпожа Бернейс небыла в восторге. Эта новость, если ее можно было считать новостью послеполугода тайной переписки и встреч, не повлияла на ее решение, и в июне 1883года семейство Бернейсов покинуло Вену. Зигмунд остался и мог выражать свойгнев только на расстоянии. Он выместил досаду на Марте, обвинив ее вмалодушии и угрожая прервать переписку. А в таком случае "мое бурное ижаждущее сердце разорвется". Все его любовные письма содержат самые точные сведения о его внутреннеммире. Он пишет не только о Марте, но и о загадках природы, и о своейненависти к бедности, и о презрении к серой человеческой массе. Оставатьсяли им после женитьбы в Австрии? Его беспокоила мысль о могиле на центральномкладбище. Ему неожиданно стало приятно английское "трезвое трудолюбие".Начав сомневаться в чувствах Марты, он утешает себя строками из "Потерянногорая" Мильтона: Обсудим, как нам... В надежде - силу или, наконец, В отчаянье - решимость почерпнуть!* * Перевод Арк Штейнберга Что им нужно для счастья, спрашивает он и тут же отвечает: три комнаты,негаснущая плита и маленькая кладовка на случай, если они проголодаются илипридут гости. Что он чувствует по отношению к ней? Неописуемое желание.Фрейд немного досадует, зная, что ему так долго ждать. Но брак в тридцатьили даже позже был вполне нормален для мужчин среднего класса, которыедолжны были сначала достигнуть финансовой стабильности. В Вене хваталотаких, как Шницлер, которые в двадцать лет жили в свое удовольствие, но былодостаточно и таких людей, как Фрейд. Все это время он беспокоится о приличиях. Он запретил Марте оставатьсяу подруги, которая "вышла замуж до свадьбы", что было совершеннонепростительно. Он не позволял ей кататься на коньках, если былавероятность, что она будет кататься держа за руку мужчину. Подарив ей "ДонКихота", он решил, что зашел слишком далеко. "Ты совершенно права, мояпринцесса, - пишет он, - это чтение не для девушек". Он забыл, "когдаотсылал ее тебе, что там много грубых и отвратительных мест".Фрейд-психоаналитик сказал бы, что не существует невинного "забыл". Если онподарил ей эту книгу, значит, он хотел, чтобы она ее прочитала. С госпожой Бернейс у него были натянутые отношения, перераставшиеиногда даже в откровенную вражду. Она была догматичной и умной женщиной изскандинавской семьи. Она любила продемонстрировать свое превосходство надлюдьми и не собиралась отдавать дочь этому атеисту без борьбы. С другойстороны, она понимала, что Фрейд, невзирая на происхождение, оченьнеординарный человек. Он не ладил и с Эли Бернейсом, начинающим бизнесменом.Фрейд не очень-то одобрял его прожекты, а женитьба Эли на старшей из егосестер Анне в октябре 1883 года усугубила положение. В Гамбурге состояласьтрадиционная еврейская свадьба, но Фрейд на нее не поехал. В его письмах, очень интроспективных, виден образ человека, сжигаемоготайным огнем. "Я едва сдерживаю в себе дикие порывы", - говорит он Марте водном письме; "во мне заключены всевозможные дьяволы, которые не могутвырваться на свободу и делают меня неистовым и страстным". Он добавляет, чтоесли бы ему удалось найти объект приложения усилий, где он мог бы "рискнутьи победить", он стал бы спокойнее, но вместо этого он "вынужден (и тутпросто слышно, как ручка с досадой втыкается в бумагу) умерять иконтролировать себя". Мир разочаровывал его. Человечество тоже не возрождало в нем веры.Когда Марта описала ярмарку в Гамбурге и толпы народа на ней, в ответ онпослал ей целую проповедь о печальном спектакле бездумной бедноты "с толстойшкурой и легкомысленными привычками", которая пользуется моментомудовольствия, потому что ей больше нечего ждать. "Бедные слишком беспомощны,слишком беззащитны, чтобы вести себя подобно нам". Так что он выводит, чтосуществует "психология простого человека, которая значительно отличается отнашей". Фрейд пишет об аскетичных "Мы", которые не могут быть подобнымибездумным "Им", и в то же время как бы занимает позицию стороннегонаблюдателя. Его "дьяволы" никуда не исчезли, а только получили новоеназвание - "природные инстинкты". Признание того, что "неудовольствие" - этообратная сторона "удовольствия", указало на конфликт между желанием ипотребностью подавлять его, на котором построена вся его психологическаясистема. Толпа удовлетворяет свои аппетиты, а мы лишаем себя этого. Мыограничиваем себя, чтобы сохранить целостность, мы сохраняем здоровье,способность к наслаждению, эмоции. Мы сохраняем себя для какой-тонеизвестной нам цели. И эта привычка постоянно подавлять в себе природныеинстинкты делает нас более утонченными. Наши чувства более глубоки, ипоэтому мы не требуем от себя слишком многого. Почему мы не напиваемсядопьяна? Потому что неудобство и унижение последствий дают нам больше"неудовольствия", чем удовольствия, которое мы получим, употребляя спиртное.Почему мы не влюбляемся в нового человека каждый месяц? Потому что прикаждом расставании мы лишались бы части нашего сердца. Почему мы не делаемсвоими друзьями всех? Потому что потеря друга или несчастье, которое с нимможет произойти, очень сильно скажется на нас. Поэтому мы скорее стремимсяизбежать боли, чем получить удовольствие. Фрейд умел рассуждать, но мог и наблюдать. В 1883 году коллега побольнице Натан Вейс повесился в публичной бане десять дней спустя послевозвращения с молодой женой с медового месяца. Вейс, невролог, былприват-доцентом, неоплачиваемым университетским лектором. Этот этап былобязательным для любого врача, который хочет иметь частную практику. Фрейдвернулся с похорон, размышляя об умершем. Это был беспокойный иэгоцентричный человек, сын жестокого отца, тесно связанный с больницей,называвший себя "скомпрометированный центральный европеец". Он напоминалБрейеру (по словам Фрейда) историю о еврее, который спрашивает у сына: "Кемты хочешь стать?" и слышит ответ: "Купоросом. Он проедает все". Вейс насильно добился руки женщины, которая его не любила, и вернулсяпосле медового месяца несчастным. "Я думаю, что он слишком рано отбросилсдержанность, и физическое отвращение и моральное осуждение быстроуничтожили все теплые чувства в девушке, которая оставалась холодной истыдливой". Люди обвиняли вдову. А Фрейд с ними не соглашался: Я считаю, что осознание огромного неуспеха, гнев, вызванный отвергнутойстрастью, ярость от того, что он принес всю научную карьеру, всю судьбу вжертву неудавшейся семье, возможно, и раздражение от того, что он не получитобещанное приданое, а также неспособность обратиться к людям и признаться вовсем этом - я думаю, что именно это после нескольких сцен, открывших емуистинное положение вещей, привело безумного в своем тщеславии человека (а онв любом случае был склонен к сильному эмоциональному возбуждению) к пределуотчаяния. Он умер из-за собственного характера. На могиле человек, говоривший от имени семьи Вейса, выступал "с жаромдикого и беспощадного еврея" и публично заявил, что семья вдовы - убийцы.Смерть Вейса, писал Фрейд, была подобна его жизни: "по особому плану; простопросится под перо романиста, чтобы сохраниться в памяти человечества". ВоФрейде всегда скрывался писатель.