2015-10-16
350
Мы уже достаточно продвинулись вперед с нашими исследованиями, чтобы зафиксировать первое и первоначальное понятие смысла. При этом мы, как и в предыдущем разделе, ограничимся только лишь смыслом собственного поведения человека, не рассматривая подробнее проблематику интерсубъективности.
Обратимся к нашему общему анализу жизни в ее длительности, которому мы противопоставляем мышление в пространственно-временном мире. Имеется в виду напряжённость между мышлением и жизнью, когда речь идет об осмысленности переживаний. Однако словесная форма, которая заранее придаёт переживаниям смысл, вводит нас в заблуждение — насколько глубоко она укоренилась в самой сущности рефлексии. Осмысленными являются лишь те переживания, которые попали под рефлексирующее внимание. “Осмысленность” находится не в самом переживании или в его ноэматической структуре, а лишь в способе обращения к данному переживанию, или, как мы это заранее сформулировали, в аттитюдах Я по отношению к своему прошедшему существованию. Но и эта формулировка все еще слишком неточна, так как если под “переживанием” понимается переживание, совершенно изолированное от течения времени, то отсюда уже вытекает, что это переживание было бы “осмысленным”. Это означает ни что иное, как то, что высказывание: “внимание направлено на некоторое переживание” и высказывание “переживание является осмысленным” являются эквивалентными. Следует ли отсюда, что всякое переживание является осмысленным? Ни в коем случае, так как на протяжении своего существования я переживаю также все те существенно актуальные переживания, которые относятся к сфере префеноменального потока и являются общими переживаниями такого рода, даже если они остаются неотрефлексированными. Для конституирования совокупности всех моих переживаний такого рода как раз достаточно внутренней формы времени Я (dureй), или как ее называет Гуссерль, внутреннего сознания времени, — всё это лишь выражения корреляции между конституированием длительно существующего Я и конституированием совокупности всех моих переживаний такого рода. Таким образом, было бы неверным безоговорочно утверждать, что придание одному из моих переживаний осмысленности означает ни что иное, как то, что это переживание было испытано мной, что оно относится к длительности моего существования. Поскольку тем самым отодвигается в сторону как раз то своеобразное напряжение между длительным переживанием и рефлексией над пережитым, проще говоря, между жизнью и мышлением, на которое как раз и направлено рассуждение о смысле. Если же то, что подразумевается под осмысленностью, не находится ни в ноэматической структуре, т. е. в самом переживании, ни просто в течении длительности моего существования, то тогда любое обращение к собственной длительности можно в известной степени уподобить лучу света, который освещает отдельные прошедшие фазы потока длительности и тем самым отграничивает их: теперь они высвечены, и мы говорим, что прояснены.
Наш анализ показал, что для проблематики смысла нет места в направлении изучения длительности течения жизни и что высказывание, что неотрефлексированные “сейчас и так” являются осмысленными, было бы для этой жизни как минимум тривиальным. Акты cogito, в которых живет Я, живое настоящее, в котором Я переносится от каждого “сейчас и так” к новым “сейчас и так”, никогда не находятся в том пятне света, с которым мы сравнивали осмысленность. Однако, как явствует из вышеизложенных размышлений, нынешнее “сейчас и так” живого Я как раз и является тем источником света, лучи которого падают на завершившиеся фазы длительности. Поскольку прошедшее переживание получает освещение лишь благодаря “сейчас и так”, оно изымается из потока длительности.
Тем самым прояснено первое понятие осмысленного переживания. Переживание конституируется в качестве осмысленного благодаря рефлексивному вниманию, которое обращается к завершившемуся, состоявшемуся переживанию и выделяет его из всех других переживаний в длительности существования. Если обратное интециональное отношение касается генетически изначальной “стихийной активности”, “из” которой “возникает” отдельная целостность переживания, то осмысленное поведение конституируется в таком обращении и посредством него.
Если рефлексивное внимание помимо этого охватывает еще и проект, то есть воображаемое переживание modo futuri exacti в качестве совершающегося воображаемого поведения, то оно конституирует в качестве осмысленного действия “совершенно изолированное заранее запланированное переживание, исходящее из стихийной активности”, попавшее в поле зрения. Очевидно, что рефлексивное обращение к осмысленному поведению или осмысленному действию основано на рефлексивном обращении к переживанию вообще, то есть к совершенно изолированному переживанию. Отсюда следует, что “поведение” и “действие” всегда конституируются в качестве политетически разделенных синтезов серии переживаний, рефлексивное обращение к которым может происходить двояким образом: либо в качестве последующей “ре-конструкции” свершившейся через последовательные шаги (действие, собственное поведение) посредством политетической направленности внимания, либо в качестве монотетического обращения на то, что посредством поэтапного осуществления действия (поведения) превратилось в самодостаточную данность: то есть на действие или, соответственно, на собственное поведение.
Теперь нам следует перейти к соответствующему расширению понятия осмысленности. Нашей темой как раз является понятие “подразумеваемого смысла”, как оно определено в социологии Макса Вебера, то есть того смысла, “который действующий связывает со своим действием”. Теперь легко показать, что этот подразумеваемый смысл хотя и основывается существенно необходимым образом на направленности внимания, также определенной нами как “смыслополагающей”, но не являющейся им самим. Потому что то, что “действующий подразумевает под своим действием” — это не тот смысл, который конституируется серией переживаний в качестве действия или поступка и тем самым привходит во всякое действие вообще, это скорее специфический смысл, который отличает это конкретное действие от любого другого действия. Как конституируется смысл каждого конкретного действия из того первого понятия осмысленного переживания, которое мы до сих пор выдвигали, специфический, или в более общем плане — каждого особого переживания в пределах длящегося сознания? Прежде всего, как получается, что смысл “одного и того же” переживания может меняться по мере того, как он уходит все дальше в прошлое?
Мы говорили об “обращении”, посредством которого непосредственно пережитые переживания включаются в сферу оценивающего внимания. Это обращение само находится в сложной зависимости от различных трудноразличимых модификаций, которые мы вслед за Гуссерлем назовем процессом “изменения внимания” или “атенциональными модификациями”. Прежде всего именно они конституируют специфический смысл переживания, попавшего в поле зрения в каждый отдельный момент, потому что они создают то особенное “как” обращения, которое мы определили как “смысл” переживания.
17. Взаимосвязь мотивов как смысловая взаимосвязь А. Мотив "для-того-чтобы"
Во вводных исследованиях мы уже познакомились с веберовской теорией мотивации. Согласно Веберу мотив представляет собой смысловую связь, которая представляется самому действующему или наблюдающему осмысленным “основанием” поведения. Мы подвергли этот тезис критике и хотим еще раз подытожить ее основные моменты, прежде чем углубиться в дальнейшие исследования. Наши возражения можно сгруппировать следующим образом:
1. Определение мотива по Веберу объединяет в себе смысловую связь, пережитую самим действующим лицом как осмысленную причину своего действия, и смысловую связь, предполагаемую наблюдателем этого поведения, хотя самоистолкование действия действующим лицом и интерпретация этого же действия со стороны alter ego как раз являются несоизмеримыми в теории “подразумеваемого смысла”. Мы уже указывали на то, что для веберовской теории понимания другого это упущение имеет роковые последствия и еще детальнее коснемся этого обстоятельства. Разумеется, предварительно мы займемся лишь рассмотрением “мотива”, который кажется самому действующему “осмысленной причиной своего поведения”, поскольку дальнейшие исследования, как и все во втором разделе, посвящены исключительно сфере отдельного Я.
2. “Поведение” или “действие” для Вебера являются хорошо различимыми целостными моментами во времени, которыми можно оперировать, не нуждаясь в дальнейших исследованиях сущности их целостности. Наш анализ времени дал объяснение конституции действия из предшествующего проекта поступка и свел его целостность к широте этого проекта. Если тем самым дается обоснование субъективной целостности действия и его зависимости от “сейчас и так” проекта, из этого следует, что и “осмысленная причина” действия, понимаемого как целостность, всегда лишь относительна с точки зрения определенного “сейчас и так” действующего лица и поэтому она с необходимостью нуждается в дополнении.
3. Сущность “смысловой связи” и ее отношение к смыслу конкретного действия Вебером не затрагивается. Поэтому он согласовывает так называемое объясняющее понимание, или соответствующее мотивации, с актуальным пониманием и оставляет неясным, является ли подразумеваемый смысл действия тождественным его мотиву или нет. Выше мы уже пояснили понятие смысловой связи и далее должны исследовать, является ли мотивационная связь для действующего на самом деле смысловой связью (на этот вопрос в дальнейшем мы дадим положительный ответ) и какую особую структуру эта связь имеет.
4. Как свидетельствуют приводимые примеры, Вебер иногда обозначает термином “мотив” социального действия ориентацию на “для-того-чтобы”, то есть его ориентацию на будущее событие, иногда — на “потому-что” социального действия, то есть обратное отношение действия к прошедшему переживанию, не разъясняя этого двойственного словоупотребления. В дальнейшем мы займемся обоими понятиями мотива. Поскольку “для-того-чтобы” социального действия, то есть его ориентация на будущее обозначается как мотив действия, наш темпоральный анализ осмысленного действия уже дает тому требуемое объяснение. Каждое действие осуществляется согласно проекту и ориентировано на modo futuri exacti завершенного воображаемого действия. Целостность действия конституируется исключительно благодаря такому проекту, размах которого может быть весьма различным в зависимости от степени эксплицитной планомерности действия, как это было показано на примере рационального действия с известными промежуточными целями. Например, я разрабатываю план навестить друга, живущего по соседству. Для этой цели я должен встать со стула, то есть совершить различные напряжения и расслабления мышц моего тела, должен пройти через смежную комнату в прихожую моей квартиры, спуститься по лестнице и пойти по улице в направлении дома моего друга и т.д. Тому, кто спросит меня по пути об “осмысленной причине” моего выхода на улицу, я отвечу, что я намерен навестить господина А, проживающего на соседней улице. Проект моего посещения А является “мотивом” всех вышеописанных действий, так как побеседовать с А является конечной целью спроектированного мною действия; все остальные действия представляют собой лишь промежуточные цели, которые ориентированы на спроектированное действие “навестить А”. Но посредством того, что я составил план навестить А, то есть вообразил modo futuri exacti “сходить на квартиру А” в качестве свершившегося, тем самым действия, ориентированные на эту цель, находятся для меня в смысловой связи. Поскольку мотив является обозначением ожиданий действующего, связанных с действием, то мотивационную связь можно определить как такую смысловую связь, в которой конкретное действие находится для действующего в силу спроектированности поступка. Такое положение вещей можно выразить через тезис, что modo futuri exacti в качестве осуществления спроектированного поступка, на который ориентируется действие, представляет собой для действующего мотив (а именно: мотив “для-того-чтобы”).
В этом определении ничего не меняется, если в отличие от вышеприведенного примера в проект будут включены процессы, лежащие вне области стихийного поведения, например, если будут приняты в расчет результаты действия причинных рядов материального мира, независимые от социального действия в его течении или начинании. Когда я, например, чтобы поговорить с моим другом, предпринимаю соответствующие манипуляции с телефонным аппаратом, то эти действия, конечно, тоже ориентированы на ожидание, что посредством моих действий будет запущен определенный физический процесс (а именно: функционирование телефонного аппарата, протекающее согласно строгим каузальным законам), который “согласно опыту”, способствует достижению моей цели (а именно: поговорить с другом), потому что несомненно, что мною ожидается наступление этого физического причинно детерминированного процесса, который был вызван посредством предметных действий.
Но этот процесс, поскольку я желаю лишь поговорить по телефону с определенным лицом, заключается для меня только в его смысловой связи с этим намерением, он является лишь голым средством осуществления моего проекта поговорить с А. Для этого однако достаточно, что я принимаю в расчет ожидаемые согласно совокупности моего опыта (на момент выдвижения проекта) последствия запущенного мною причинного ряда, в котором я представляю себе modo futuri exacti как уже свершившийся. Как протекает этот причинный ряд в деталях, тому, кто рассчитывает на его осуществление, знать не обязательно и как правило он его и не знает. Лишь избранные пользователи телефона знают причины того, “как” “функционирует” телефонный аппарат, то есть какие физические процессы вызываются их “звонком”. Им точно известно, что использование телефонной аппаратуры всегда вызывает определенные последствия, и именно их они имеют в виду, когда пользуются телефоном. Это означает ничто иное, как то, что тот, для кого вызов данного эффекта является мотивом к запуску каузального ряда, обнаруживает в совокупности своего опыта каузальную связь спроектированного следствия с запускаемой им причиной как заранее известную (“знает о ней”), но допускает собственное течение вызванного им каузального ряда. Все это лишь относительно справедливо в отношении имеющегося запаса опыта и заданного сочетания интересов особенного Я в определенном “сейчас и так”. Например, конструктор или механик при пользовании телефонным аппаратом имел в виду как раз каузальные ряды, которыми я как раз и не интересуюсь; благодаря своим знаниям физического процесса он разрабатывает определенные последствия и подводит для их осуществления такие причины, которые на основе его опыта являются “адекватными” проектируемому эффекту. Для него вызов этого эффекта самого по себе является спроектированной высшей целью действия, смысловой связью всех действий, направленных на нее, и, следовательно, мотивом “для-того-чтобы” в строгом смысле вышеприведенного определения. Забегая вперед, отметим, что подобным образом накапливаются и события в социальной сфере, в которой в качестве промежуточного средства для достижения цели используется не физическая аппаратура, а действия alter ego.
Итак, когда я в качестве мотива моего конкретного действия указываю, что оно служит “для-того-чтобы”, то я подразумеваю тем самым, что само по себе действие является лишь средством в смысловой связи проекта, в котором поступок в качестве modo futuri exacti, обусловленный моим действием, воображается в качестве свершившегося. Поэтому на вопрос о “мотиве” моего действия я буду, как правило, отвечать “для того, чтобы”, если цель поступка носит характер будущего времени, то есть если поступок хотя и запланирован, но ещё не реализован посредством конкретного действия. Мотивационная связь “для-того-чтобы” всегда предполагает, что modo futuri exacti свершившегося поступка может быть воображен лишь в виде предварительного воспоминания, но так как отсутствует ведущее к нему действие и подчиненные ему переживания стихийной активности, которые по отношению к предварительному воспоминанием являются либо исполненными, либо неисполненными, поэтому в отношении предварительно вспоминаемого завершённого поступка, закрепляются пустые протенции, а он сам находится в модусе неопределённости. Смысловая связь мотивации действия “для-того-чтобы” наглядно показывает другому участнику действия посредством последней спроектированной цели действия (но еще не осуществленной в действии), какая именно цель высвечивается в отдельном акте внимания в ходе воспроизведения предварительно спроектированного целостного действия (а именно: полагаемого реализованным modo futuri exacti) и одновременно частичного действия, реализованного или реализуемого при выполнении спроектированного целостного действия. Если предполагается, что на высшую цель действия всегда оказывает влияние темпоральный характер будущего, то тем самым мы не утверждаем, что этот темпоральный характер является абсолютным. Продолжая наш пример, допустим, что я покинул свою квартиру, чтобы поговорить с другом, а по возвращении меня спрашивают о причине моего отсутствия. Я мог бы тогда сказать, что я ушел, чтобы навестить А. Несомненно, что в момент ответа высшая цель, которая мотивировала мой уход, а именно: навестить А, уже оказалась достигнутой (или нет), но в любом случае она “реализована”. Однако высшей цели действия постоянно присущ темпоральный характер будущего со всеми относящимися сюда пустыми протенциями и признаками нереализованности для того любого момента времени, о котором я высказываюсь. Здесь следует подчеркнуть это различие, потому что в повседневной жизни оба указанных момента времени не отделяются друг от друга и поэтому возникает вербальная возможность превратить любое высказывание “для-того-чтобы” в высказывание “потому-что”: потому что я хотел поговорить с А, я вышел и, соответственно, потому что я хочу поговорить с А, я выхожу. Поэтому мы будем называть высказывания “потому-что”, которые логически эквивалентны высказываниям “для-того-чтобы” неистинными высказываниями “потому-что”. Эта двойственная возможность высказываний интересна для нас постольку, поскольку посредством высказываний “для-того-чтобы” говорящий охватывает своим вниманием цель действия, еще не реализованную и относящуюся к будущему, в то время как говорящий, который использует неистинное высказывание “потому-что” тем самым имеет в поле зрения проект, относящийся к прошлому. Здесь мы вновь обнаруживаем пример двойного смыслового отношения действия, которое проявляется один раз как обратное отношение к предшествующему проекту, и другой — как ориентация на поступок, осуществляемый посредством действия.
Уникальная смысловая связь между спроектированным посредством modo futuri exacti поступком и всеми промежуточными целями или средствами, в которых конституируется действие, ведущее к спроектированному поступку, требует дальнейшего пояснения. Для любой смысловой связи существенно, что определенное, конституированное в форме поэтапного протекания, действие попадает в поле зрения и рассматривается монотетически в качестве целостности, как если бы оно уже было полностью сконституировано и завершено. Здесь возникает проблема, как же все-таки возможно в проекте, который по времени предшествует поэтапному действию, рассматривать поступок монотетически в качестве конституированной целостности, поскольку политетически построенные акты действия, из которых только лишь и конституируется синтез поступка (и тем самым цель действия), еще не совершены. Это объясняется тем, что уже сам проект с необходимостью указывает на предшествующие спроектированному поступку однородные действия, которые вошли в единую взаимосвязь опыта к моменту проекта и могут бы воспроизводить особые атенциональные установки или особым образом представлять “пассивное” знание. Для того, чтобы спроектировать поступок как осуществившийся modo futuri exacti, мне уже необходимо иметь предварительное знание о протекании такого действия в modo prдterito. Таким образом, проекту должны предшествовать однородные поступки, которые конституируются в поэтапно построенных политетических актах и рассматриваются монотетически в качестве целостности. Чем чаще происходило осуществление подобных актов и чем большее количество поступков такого рода можно рассмотреть монотетически, тем больше происходит превращение поэтапно выстроенной цели действия, рассматриваемой монотетически, в несомненную данность. Этим объясняется влияние упражнения и привыкания к действию любого рода. Чем больше заучено действие, например, техническое исполнение, тем меньше попадают в поле зрения его отдельные этапы, и тем больше предстает все то, что первоначально находилось в центре внимания и осуществлялось в конституирующе-созидательных актах, как само собой разумеющееся.
Нетрудно показать, что широта самого проекта в момент проектирования также зависит от представляющихся несомненными, то есть существующих до всякого опыта промежуточных целей. Чем более повседневным является намечаемый поступок, тем более широким может быть проект, то есть тем большее число будущих политетически осуществляемых актов действия могут быть охвачены в предварительном воспоминании modo futuri exacti единым взглядом. Здесь мы вновь видим пример часто подчеркиваемой прагматической обусловленности самоистолкования собственных переживаний, так как каждое проектирование “истолковывает” смысл, предвосхищая самоистолкование, самоконституирующееся в проектируемом действии (даже если это редко бывает последовательно), в котором он в синтезе подтверждения достоверности направлен обратно на предварительно осуществленные “однородные” действия и идентифицируется с ними. В качестве смысловой связи является обоснованной также и мотивация “для-того-чтобы” на основе связи с опытом в каком-либо “сейчас и так”, в особенности на основе связи с опытом в “сейчас и так” проекта. Также последовательность средств, цели и результата является взаимосвязью пережитых предварительно прошедших переживаний, а именно: переживаний осуществления однородных целей посредством однородных средств, и каждая мотивация “для-того-чтобы” предполагает предварительное знание о последовательности средств, цели и результата в идеализации “и-так-далее” и “я-могу-это-снова”.
Насколько глубоко эта смысловая структура будет прослежена в направлении прошлого, опять же определяется широтой проекта и именно поэтому обусловлена прагматически. Так, в сфере несомненно данного может не оказаться ни проекта, ни цели поступка и лишь какое-либо обстоятельство, лежащее вне обычного протекания поступка — например, вопрос другого человека о том, для чего совершается поступок — обусловливают фиксирование внимания на цель поступка или проекта. Выше мы уже видели, что действующий будет отвечать на этот вопрос с помощью высказывания “для-того-чтобы” или неистинного высказывания “потому-что” в зависимости от того, рассматривает ли он цель поступка как таковую или имеет в поле зрения его дальнейший проект.
18. Продолжение: Б. Истинный мотив "потому-что"
Неистинные высказывания “потому-что” противопоставляются истинным высказываниям “потому-что”, которые невозможно преобразовать в мотивацию “для-того-чтобы”. Раскроем сущность истинного мотива “потому-что” на примере. Когда я утверждаю, что убийца совершил преступление, чтобы завладеть деньгами убитого, то тем самым я сделал высказывание о мотиве “для-того-чтобы”, направляющим его действие. Если я далее утверждаю, что убийца совершил преступление, так как хотел использовать ожидаемую сумму определенным образом, то структура этого высказывания остается неизменной по сравнению с предыдущим, лишь широта проекта, которым руководствовался убийца, представляется увеличившейся, так как обретение денег будет теперь рассматриваться как промежуточная цель, а то особое их употребление, которое он имел в виду — как спроектированную цель поступка. Если я, напротив, делаю высказывание о том, что человек стал преступником, потому его склонили к преступлению товарищи, то это высказывание будет высказыванием совершенно иного рода, нежели предыдущие примеры. Оно не касается проекта поступка убийцы как монотетического полагания modo futuri exacti поэтапно протекающего действия. Оно исходит не из проекта будущего действия, а из фактически уже реализованного действия убийцы. Смысл этого высказывания состоит в соединении завершенного переживания с характеристикой прошлого, с другими переживаниями, имеющими характер прошедшего или давно прошедшего времени в новую смысловую связь. Конечно, и в констатации того, что “убийцу склонили к преступлению” пытаются обнаружить причины преступления. Однако очевидно, что здесь “объясняется” лишь, что определенные переживания убийцы, а именно: воздействие на него товарищей, создали “диспозицию” к тому, чтобы цель своего поступка, а именно: обладание определенной суммой, он запланировал осуществить посредством “убийства человека”, а не использованием других средств, например, “работы за вознаграждение”. Здесь мы четко видим различие между мотивом “для-того-чтобы” и истинным мотивом “потому-что”. В то время как мотив “для-того-чтобы” объясняет конституирование поступка, исходя из его проекта, истинный мотив “потому-что” объясняет конституирование самого проекта, исходя из предшествующих переживаний.
Рассмотрим это положение вещей на примере из области какого-либо собственного переживания. Например, я утверждаю: “Я раскрываю зонт, потому что идет дождь”. Прежде всего в этом высказывании мы должны отделить содержащийся неистинный мотив “потому-что”, то есть мотив “для-того-чтобы” от истинного мотива “потому что”. Мотив “для-того-чтобы” может быть выражен, например, в высказывании: “Чтобы уберечься от дождя, я открываю зонт”. Проекту действия предшествует соображение, что из-за дождя промокшая одежда доставит мне неприятные ощущения. Но это соображение, которое хотя и предшествует проекту, само по себе не относится к причинному ряду “для-того-чтобы”, так как оно соотносится лишь с проектом как таковым. Таким образом, я проектирую поступок, чтобы помешать наступлению обстоятельства, вызывающего нежелательные последствия. Само действие, то есть раскрытие зонта, ориентируется на этот предшествующий проект, который в свою очередь полагает поступок реализованным в качестве modo futuri exacti, например, в суждении, что благодаря раскрытому зонту неприятных ощущений, которыми грозит мокнущая одежда, удастся избежать. Именно поэтому действие в его поэтапном построении находится в смысловой связи с проектом, рассматривающим его как монотетическую целостность. Как было показано выше, сам проект основывается на связи опыта, который можно выразить, например, в таком общем сужении: “В случае дождя раскрытие зонта предохраняет от сырости”. Я лишь еще раз убедился в справедливости такого суждения, и в обычной реализации действия оно представляется мне несомненным. Таким образом, поскольку в поле зрения оказывается этот мотив “для-того-чтобы” (неистинный мотив “потому-что”), то к прежнему анализу оказывается нечего добавить.
Но в высказывании: “Потому что идет дождь, я раскрываю зонт” скрывается также и истинный мотив “потому-что”, который невозможно превратить в высказывание “для-того-чтобы” и который можно описать следующим образом: Я воспринимаю, что идет дождь. К этому восприятию “привязывается” представление о том, что вместе с дождем можно промокнуть, и возникнет состояние, сопровождающееся неприятными ощущениями, то есть как раз тот ряд представлений, который со своей стороны предшествует проектированию действия “раскрытие зонта”. Таким образом, в моем сознании из восприятия дождя зримо конституируется проект оборонительного действия вообще, будь то раскрытие зонта или поиск места, защищенного от дождя. следовательно, истинный мотив “потому-что” мотивирует конституирование проекта, а неистинный мотив “потому-что”, то есть мотив “для-того-чтобы” мотивирует на основе конституированного проекта конституирущийся поступок. В отношении “для-того-чтобы” мотивирующим является уже предшествовавший проект, который мотивирует действие, совершающееся на основе проекта. В истинном отношении типа “потому-что” мотивирующим является переживание, предшествовавшее проекту, которое мотивирует сам конституирующийся проект. Здесь проявляется существенное различие между отношением типа мотива “для-того-чтобы” и отношением типа истинного мотива “потому-что”.
В отношении типа “для-того-чтобы” мотивированное переживание (поэтапно конституирующееся действие, основанное на стихийной активности) предварительно вспоминается в мотивирующем переживании (в самом проекте), то есть modo futuri exacti представляется как завершенный. Такое отношение ни в коем случае не прослеживается в истинном отношении типа “потому-что”. Поэтому проект “раскрытие зонта” является по отношению к фактическому действию “раскрытие зонта” лишь предварительным воспоминанием, недействительным, но наглядным воображаемым представлением, и можно утверждать обратное, что действие по отношению к проекту, который его мотивирует, находится в отношении исполнения, либо неисполнения, а восприятие дождя само по себе еще никоим образом не указывает на что-либо спроектированное, так как в случае суждения “Если я попаду под дождь, мое платье промокнет, а это нежелательно и поэтому я должен что-нибудь сделать, чтобы этого избежать” оно ни в коем случае само по себе не “связано” с восприятием “идущего дождя”. “Связанность” возникает лишь при вступлении в действие особой атенциональной модификации, при помощи которой я обращаюсь к целостной взаимосвязи моего опыта, в которой, конечно, уже содержится вышеназванная предметность суждений. Например, если я находясь в комнате, воспринимаю идущий дождь, то дело вовсе не пойдет ни к воспроизведению суждения такого содержания, ни к конституированию проекта такого рода, пусть в моем опыте и может содержаться такая связь суждений в качестве гипотетической максимы действия.
Теперь мы можем охарактеризовать смысловую связь истинной мотивации “потому-что” в несколько более общем плане следующим образом: в случае каждого истинного мотива “потому-что” как мотивирующее, так и мотивированное переживание имеет характер прошедшего времени. Постановка истинного вопроса “почему” вообще возможна только после протекания мотивированного переживания, которое рассматривается как произошедшее и завершенное. Мотивирующее переживание по сравнению с мотивированным является предварительно прошедшим, и поэтому мы можем обозначить возврат к этому предварительно прошедшему переживанию как мышление modo plusquamperfecti. Именно с помощью modo plusquamperfecti и никоим иным образом я могу дать объяснение истинному “потому-что” некоторого переживания. Так как я хочу это сделать, то я должен сам быть в состоянии обратиться к самому мотивированному переживанию (в нашем случае к проекту), а оно, в свою очередь, должно быть уже произошедшим и завершенным, будь то посредством самоосуществления, будь то в воображении modo futuri exacti. Таким образом, смысловая связь истинного отношения “потому-что” всегда является собственным истолкованием ex-eventu.
Следуя нашему примеру, процесс протекает следующим образом: восприятие дождя не находится ни в какой связи с раскрытием зонта до тех пор, пока я сам не направлю свое внимание на восприятие дождя. Но восприятие дождя запускает особое атенциональное обращение к целостной взаимосвязи моего опыта, а именно — вследствие прагматической структуры этого обращения — к извлечению находящихся в запасе предметных суждений: “Если я без прикрытия попаду под дождь, я промокну и это обещает мне неприятные ощущения. Опасности промокнуть противостоит раскрытый зонт (то есть modo futuri exacti в качестве воображаемого действия — раскрытия зонта в качестве реализованного действия). Поэтому я раскрою зонт”. Здесь еще нет непосредственного смыслового отношения между восприятием дождя и раскрытием зонта как такового. Но если я вышеописанным образом разработал проект действия “раскрыть зонт” или даже приступил к его осуществлению, и исходя из своего нового “сейчас и так”, спрашиваю, каким образом я пришел к конституированию такого проекта, то тем самым в своем поле зрения я охватываю в целом выполнение всех политетически структурированных действий от “восприятия дождя” до “раскрытия зонта”, а моему спутнику, который спросил бы, почему я раскрыл зонт, я ответил бы: “Потому что идет дождь”. Тем самым я хочу сказать, что речь идет об истинном мотиве “потому-что”, мотивирующую составную часть которого я рассматриваю, поскольку в рамках отношения “потому-что” я должен ответить: “Чтобы не промокнуть”. Смысловая связь, в которой находится истинный мотив “потому-что” моего действия к моему действию, конституируется только лишь в ретроспективном рассмотрении, которое охватывает завершившееся мотивированное действие и одновременно переживание, ушедшее в modo plusquamperfecti. Именно поэтому смысловая связь между мотивирующим и мотивированным в истинном отношении “потому-что” различна в зависимости от “сейчас и так”, исходя из которого я рассматриваю завершившееся мотивированное переживание и еще более раннее мотивирующее переживание.
Теперь мы глубже понимаем сделанное в наших предварительных исследованиях различение мотива и субъективного смысла действия. Смысл самого действия мы обнаруживали собственно в обращении к проекту, предшествующему действию, который предвосхищает modo futuri exacti и тем самым впервые делает действие “конкретным” действием. Если “действие” понимается как целостность, конституированная в пределах проекта, то спроектированный поступок и является мотивом “для-того-чтобы” действия, он же есть и смысл действия в его протекании. Однако если под поступком понимается отдельный поступок в рамках более широкого комплекса поступков, что по сути дела всегда возможно, то понятия “смысл отдельного поступка” и “для-того-чтобы этого поступка” больше не совпадают и цель поступка, предварительно сформированная в проекте, отделяется от “смысла” отдельного поступка, который можно рассматривать изолированно. Это справедливо независимо от того, рассматривается ли лишь целевая направленность действия, действие в его протекании или уже завершенное действие. Наоборот, истинные мотивы “потому-что” являются такими еще более ранними переживаниями действующего лица, к которым он обращается по завершении поступка (или после осуществления начальных этапов действия) посредством modo plusquamperfecti, которые тем самым находятся для него в смысловой связи, так что у него возникает возможность монотетического рассмотрения мотивирующих и мотивированных переживаний в качестве поэтапно конституированного синтеза. Отождествление в этом определении мотивированного переживания с реализованным действием, или соответственно, с начальными фазами действия, нуждается в корректировке, поскольку исходя из реализованного проекта также можно рассматривать истинные мотивы “потому-что” этого проекта. Однако как раз в сущности проекта заложено, что modo futuri exacti разработанного действия предвосхищает действие как уже завершившееся, и разработанное действие кажется монотетическому взгляду всегда лишь фантазмом завершившегося и реализованного действия: пусть в качестве фантазма оно и является неэффективной, бессильной тенью поступка, но все-таки его необходимой тенью, имеющей характер прошедшего времени.
Только благодаря этим соображениям получает достаточное обоснование дальнейшая констатация наших вступительных исследований: смысл действия, то есть его отношения к проекту, как мы говорим, является для действующего несомненной данностью, а именно: независимой от истинного мотива “потому-что”. Действующий рассматривает в качестве смысла своего действия не процесс конституирования, направляемый истинным мотивом “потому-что”, а отношение своего действия к проекту. Чтобы понять истинные мотивы “потому-что” своего действия, действующему необходимо осуществить повторное обращение sui generis, в котором он будет изучать возникновение того проекта, который просто исходя из результата как раз и составляет “смысл его действия”. Итак, вопрос об истинном мотиве “потому-что” осуществляется в особом способе самоистолкования Я. Для него имеет существенное значение, что исходят из мотива “для-того-чтобы”, то есть из проекта конкретного действия в качестве конституированной готовой смысловой связи, которая по сравнению со всеми истинными мотивами “для-того-чтобы” рассматривается посредством modo plusquamperfecti. Поэтому проект никогда не находится по отношению к истинному мотиву “потому-что” в отношении исполнения или неисполнения: так как мотивы “потому-что” рассматриваются посредством modo plusquamperfecti, они свободны от всех протенций или предварительных воспоминаний; они являются просто воспоминаниями и получают свои затенения, затемнения и высвечивания от таких “сейчас и так”, которые всегда являются более поздними, нежели те, в которых конституируется проект.
Мы уже познакомились с типичным случаем истолкования таких мотивов “потому-что” в анализе процесса выбора, предваряющего действие. Мы видели, что в пределах длящегося внутреннего времени действующему никоим образом “не дано” двух или нескольких возможностей, из которых он совершает свой выбор, что эти сосуществующие возможности лишь по видимости воспринимаются как последовательное осуществление различных проектов. Конечно, после “сделанного выбора” кажется, что возможности, между которыми имелся выбор, существовали на самом деле, что имелась “детерминирующая причина” для конституирования фактически принятого решения. Эта проблема нами была сочтена видимостью, но не подвергалась исследованию. Теперь мы в состоянии объяснить и этот феномен. Все те возможности, между которыми был сделан выбор, и все те основания детерминации, которые, как представляется, привели к выбору определенного проекта, раскрываются ретроспективному взгляду в качестве истинных мотивов “потому-что”. Они состоят не из действительно различных переживаний, пока Я жил в них, то есть префеноменально. Они являются лишь истолкованиями, которые проводит ретроспективный взгляд, поскольку он посредством modo plusquamperfecti рассматривает фактический проект в длительности ранее прошедших переживаний сознания. Так как каждое истолкование посредством modo plusquamperfecti детерминировано соответствующими “сейчас и так”, в которых осуществляется истолкование, то извлечение ранее прошедших переживаний в качестве истинных, то есть мотивов — “потому-что”, зависимых от угла зрения и релевантных для конституирования проекта, так как Я, исходя из лежащих после конституированного проекта и непосредственно благодаря этому “сейчас”, превратившихся в “так”, основывало бы свои особые атенциональные установки на своих переживаниях, предшествовавших проекту.
Мы сталкиваемся со схожей проблемой, но в совершенно иной сфере, а именно: с вопросом о выборе проблемы и конституировании относящейся к ней схеме истолкования, который обсуждался в § 16. Эту взаимосвязь можно понимать как мотивационную связь: если я спрашиваю о подразумеваемом смысле моего переживания, то я намереваюсь тем самым включить уже имеющиеся переживания в совокупность моего опыта. Таким образом, я разрабатываю план некоторого “для-того-чтобы”, и выбор схемы истолкования оказывается обусловленным атенциональной модификацией, в которой я обращаюсь к моим завершенным переживаниям и тем самым одновременно к совокупности моего опыта. Если выбор проблемы однажды осуществился, что, как мы видели, является свободным актом Я, то отсюда можно, исходя из modo plusquamperfecti, задаться вопросом о причинах такой постановки проблемы, то есть о “почему” такого выбора проблемы. Здесь для общего комплекса выбора проблемы и выбора схемы истолкования справедливо на более высоком уровне все то, что мы как раз и утверждали об отношении мотива “для-того-чтобы” к истинному мотиву “потому-что”. Поведение того, кто планирует включить конкретное переживание в совокупность своего опыта, ориентируется переживанием на проблему его истолкования в качестве мотива “для-того-чтобы”, в ходе которого он выбирает во всем своем опыте запасенные схемы истолкований, релевантные решению проблемы. Но постановка самой проблемы, то есть конституция мотива “для-того-чтобы” самоистолкования осуществляется из истинного мотива “потому-что”, который поэтому можно рассматривать только посредством modo plusquamperfecti. Это сложное положение вещей обозначается в повседневной жизни и в социологии М. Вебера популярным термином “интерес”. Разумеется, термин “интерес” является двусмысленным, включает в себя и мотив “для-того-чтобы”. Кто спрашивает о подразумеваемом смысле своего переживания, тот “интересуется” первым смыслом, потому, что он находится в смысловой связи с определенной проблематикой (интерес, “для-того-чтобы”); но он интересуется еще и этой проблематикой как таковой (интерес, “потому-что”), что однако означает hysteron-proteeron, поскольку проблематика уже задана и констатация того, что она интересна или релевантна может быть лишь результатом толкования ex post. На этом мы завершаем исследование смысловой связи мотива и смысловой структуры отдельного Я и обратимся к собственно социальной смысловой сфере — истолкованию alter ego.
