Оксана лежала, прижавшись щекой к подушке, и задумчиво смотрела на снегопад за окном. Все та же старая скрипучая кровать с продавленной сеткой и мягкой периной, все те же голубенькие обои в цветочек и древний светильник под потолком - все свои школьные каникулы она проводила здесь, с неохотой возвращаясь осенью к родителям в городскую квартиру. Прошлым летом она к бабушке не приезжала, роман с Глебом захватил ее целиком, отодвинув в тень все то, что раньше казалось важным, а ведь раньше она бывала здесь каждые выходные с апреля и до конца сентября. Ах, нет, один раз была, когда привезла бабушке отвергнутого Глебом Пифа.
Под одеялом было тепло и уютно, из кухни вкусно пахло чем-то печеным, наверное, бабуля снова печет ей блинчики. Судя по тихим шагам и звяканью посуды, так оно и есть. Оксанина бабушка готовила самые вкусные блинчики на свете, и внучку часто баловала ее любимым лакомством. Оксана представила себе плоскую тарелку с растущей на ней стопкой блинов, а рядом уже, наверное, стоит в железной кружечке растопленное масло. Приготовление пищи всегда было для бабушки особым неизменным ритуалом. Та же большая чугунная сковорода, эмалированная кружечка с истершимся рисунком, вот только движения бабушки, скованные ревматизмом, стали теперь медленнее. А в остальном бабушка была верна себе - аккуратная, деловитая. И старенькая. А люди в преклонном возрасте живут так, как привыкли, и не любят что-то менять. Оксана и сама сейчас как будто погрузилась в старость... эмоциональную старость, когда нет мыслей ни о прошлом, ни о будущем, а душу греет лишь хрупкий покой, который она, к счастью, обрела здесь.
Девушка потянулась, села на постели, спустила ноги на пол, укрытый теплым пушистым ковром, подумала… и снова залезла под одеяло. Не хотелось вставать и чем-то заниматься. Хотелось просто проваляться весь день под теплым одеялом, прислушиваясь к бабушкиной суете на кухне, треску огня в печке и наблюдая за летящим с неба снегом.
Позавчера был День святого Валентина, значит, прошла середина февраля, и теперь солнышко будет пригревать все сильнее, дни станут дольше, запахнет весной. И каждый день приближал долгожданное тепло. А тут снег идет и идет бесконечно, словно весна никогда не настанет.
А, может, она и не настанет. Уже полгода в душе девушки царила серая унылая осень. И как бы она ни пыталась отвлечься от переживаний, как ни запрещала себе думать о человеке, который забыл про нее и уже, наверное, обзавелся семьей, каждое утро у нее начиналось с воспоминаний о том, как счастлива она была рядом с Глебом. Тогда время летело, и каждый день был лучше предыдущего. Каждый день был полон надежды, а теперь надежды не было – Оксана Глеба не ждала. Она просто помнила о нем и никак не могла забыть.
А еще девушка злилась на себя за то, что до сих пор любила его - человека, променявшего ее чувства на деньги, престиж и... крашеную блондинку в придачу. Глебу наплевать на нее, тогда почему она помнит? Боль, конечно, утихла, рана на сердце затянулась, и она смогла наконец посмотреть на случившееся с ней без истерик и рыданий, осмыслить, принять, уже не плакала в подушку по ночам как в первый месяц, проведенный здесь, но от тоски избавиться не смогла.
Чтобы освободить голову от гнетущих мыслей, Оксана нашла себе массу полезных и не очень занятий – она помогала бабушке по хозяйству, устроилась преподавателем танцев в какой-то местный крохотный дом культуры, а по вечерам изучала в библиотеке этого же учреждения искусство эпохи Возрождения по старым пыльным книгам, случайно обнаруженным между справочниками по агротехнологии и теплотехнике. Зачем? Она сама не могла объяснить. Возможно, чтобы восполнить пробелы образования. Может, для самоутверждения. Или для того, чтоб занять голову. Когда все известные мастера живописи были тщательным образом изучены, а их биографии законспектированы в толстую тетрадку, Оксана взялась за изучение медицинских словарей. Тут дело двигалось медленно, но девушка решила, что она не бросит это занятие. В планах была еще русская классика девятнадцатого века, которую она проигнорировала в школе, как раз Толстого и Достоевского ей хватит до лета. А там она обязательно еще что-нибудь придумает. Но главное, теперь она будет доводить до конца все, за что бы ни взялась. Будь то танцы, книги или усердная дрессировка не поддающегося ей Пифа.
Сегодня суббота, значит, можно отдохнуть. Правда, ее немного мучила совесть за то, что она валяется в кровати, когда ее бабушка уже давно встала и готовит завтрак. Но мучила не сильно. Бабушка ее очень любила и раз не разбудила утром, значит, справилась сама.
- Оксана, - услышала она голос бабули, - детка, ты проснулась?
- Проснулась…. – ответила девушка, снова потянувшись и сладко зевнув. Что ж, нужно вставать.
- Раз проснулась, тогда иди завтракать. – Оксана немного похудела, и бабушка была крайне озабочена этим фактом.
- Чего-то не хочется, бабуль…. – В последнее время… полгода, если точнее, у нее совсем не было аппетита. Завтракала Оксана поздно, чаще просто выпивала чашку растворимого кофе, чтоб проснуться.
- Опять не хочется? А, ну, живо марш за стол, пока я хворостину не взяла! – старушка усердно сердилась, сдерживая улыбку.
- Не боюсь я твоей хворостины, бабуль. Ты старенькая, тебе меня уже не догнать.
- Ох, и выросла на мою голову, языкастая…. – Серафима Петровна устало присела на стул. – Едь к родителям, пусть они с твоими голодовками сами разбираются. Это ж надо, девка выросла – кожа да кости. Ни тут… - старушка узловатым пальцем указала куда-то в район ее груди, - …ни там. – Это, наверное, касалось нижней части спины девушки. - В мои годы, деточка, на тебя женихи и не посмотрели бы.
- В твои годы, бабуль, - девушка повернулась от зеркала, у которого причесывалась, и с доброй улыбкой посмотрела на бабушку, - это когда? При царе?
- Э-эх… - старушка укоризненно качала головой, - как не стыдно напоминать женщине о ее возрасте. Бессовестная.
- Ну, не сердись, - она обняла бабушку и поцеловала ее в морщинистую щеку, - прости меня, ты у меня такая молодая, бабуль….
- Не подлизывайся.
- Бабуль, я даже согласна поесть, если ты меня простишь. Простишь?
- Прощу-прощу.
Оксана села за стол и, вздохнув, свернула уголком первый блинчик. Поднесла его ко рту и откусила маленький кусочек.
- Кушай-кушай, деточка, - баба Сима захлопотала вокруг нее, ставя радом с ней на стол чашки с растопленным маслом и сметаной, - а то приедет этот твой… как его?
- Глеб, что ли? – Оксана с трудом проглотила вставший комом в горле блин.
- Да, Глеб. Приедет этот твой Глеб, а ему и подержаться-то не за что будет. Такими темпами от тебя, вообще, ничего не останется.
- Он не приедет, бабуль, с чего ты взяла?
- Ну, не приедет, значит, так ему и надо. Да и не пущу я его на порог. Это ж надо, мою деточку на какую-то фифу столичную променял….
- Бабуль…. Не надо про Глеба, я тебя прошу. Что было - то было, не стоит мне постоянно про него напоминать, серьезно. – Оксана допила чай и убирала со стола.
- Как скажешь, не буду.
Бабушка, хитро улыбаясь, тасовала в руках колоду старых замусоленных карт.
– А у нашей соседки внук подрос. Хороший такой парень. Давай его сегодня на обед позовем? К тому же, у нас на калитке петли разболтались….
- Бабуль… - девушка закатила глаза, - ну что за глупости, ей-Богу!
- Какие глупости? Когда-нибудь калитка с петель слетит, и что мы будем делать? Пусть он заодно снег скидает и дров нарубит. А ты его за это обедом накормишь. Накормишь ведь?
- Ох, что-то мне все это напоминает. – Оксана прищурившись смотрела на старушку, раскладывающую по столу карты. – У вас при царе так девиц сватали?
- Нет, - равнодушно ответила бабушка, не поднимая глаз от карт, - при царе было по-другому.
- То есть, ты зовешь его как помощника по хозяйству, а вовсе не для того, чтоб познакомить со мной?
- Нет, ты же этого своего ждешь….
- Я никого не жду! – Оксане начал надоедать этот разговор.
- Ну, раз не ждешь, так даже лучше. Зачем он тебе женатый? Плохо это, деточка.
- Я знаю….
- Принимайся за обед, хозяйка.
Бабушка ушла в комнату, прихватив с собой шерсть и вязальные спицы, а Оксана, оставшись одна на кухне и занимаясь обедом, думала, что зря она, наверное, рассказала бабушке про Глеба. Но как можно было это скрыть, учитывая ее состояние после приезда в деревню?
Оксана, улыбаясь, вспомнила, как стояла на перроне, глядя в след удаляющейся электричке. Кто-то говорил ей, что проблемы нужно отпускать, прикрепив к чему-нибудь материальному. С воздушным шаром, улетающим в небо, например. Или с бумажным корабликом….. Ни шарика, ни кораблика под рукой у Оксаны не было, вот она и пыталась представить, что все ее страдания по Глебу увез уже превратившийся в точку поезд.
Выдохнув и представив, что у нее получилось, девушка расправила плечи и шагнула на дорогу.
Когда внучка неожиданно нарисовалась на пороге, старушка очень удивилась. А узнав, что девушка приехала к ней на неопределенное время, конечно, задала закономерный вопрос – что такого она натворила в городе, что прибежала к бабушке в деревню прятаться. Потому что молодая девушка добровольно себя в деревенской глуши не запрет. Оксана пыталась убедить старушку в том, что ей надоел шумный город, толпы людей, загазованность и прочие достижения цивилизации, но та только качала головой и недоверчиво смотрела на нее. Но, видя, что на девочке лица нет, Серафима Петровна все же сделала вид, что поверила ей.
Оксана осталась. Разбирая вещи и болтая с бабушкой, она, натянув улыбку, пыталась изображать беззаботность, что вполне неплохо получалось, но ночью, едва голова коснулась подушки, отчаяние и боль вновь завладели ею.
Оксане было больно за Глеба. Она представляла, что он сейчас тоже не может уснуть, возможно, думает о ней, надеется увидеть ее завтра в аэропорту. Может, она напрасно поторопилась? Может, все же стоило поехать? Хотя бы издали посмотреть на него в последний раз. Последний раз…. На глаза навернулись слезы и, скатившись по щеке, впитались в подушку.
Она сама себя лишила последней возможности его увидеть. Что важнее: ее обида или тот факт, что он уезжает навсегда? Девушка почувствовала, как в груди что-то наливается тяжестью, мешая сделать вдох, как слезы уже бегут по щекам ручьем, а комок в горле угрожает скорыми громкими рыданиями. Она уткнулась лицом в подушку и позволила себе выплакаться вдоволь.
Так было почти каждую ночь, а время шло. Ей стало немного легче, но боль не прошла совсем, став ее постоянной спутницей, а по ночам в ее снах Глеб снова был рядом. Проснувшись, девушка тихо плакала, надеясь, что спящая бабушка не слышит ее. Но сдержать себя не могла.
Прошла пара недель, в течение которых Оксана, замкнувшись в себе, почти ничего не ела, а только сидела у окна и грустила. Пока бабушка не спросила ее прямо, от кого она сбежала и почему плачет по ночам так горько, словно у нее кто-то умер. Девушке пришлось рассказать о том, что случилось. О парне, которого она полюбила, а он уехал в другой город и, наверное, уже женился на другой. Про то, что у них было с Глебом, Оксана, конечно же, ничего не сказала. Про то, что он любил ее и женится на другой девушке из-за денег – тоже. После того их разговора ей стало немного легче. По крайней мере, она уже не плакала, ведь, во-первых, она знала, что бабушка ее слышит, а во-вторых, бабушка так нагружала ее работой (а осенью в огороде работы было непочатый край), что ночью она спала как убитая. Без слез и сновидений.
Сначала Оксане казалось, что Глеб там, далеко в Петербурге тоже вспоминает о ней и страдает от их разлуки. Она представляла его постоянно задумчивым, нахмуренным. Представляла, что он тоже не спит по ночам и думает о ней. Но со временем романтические иллюзии рассеивались, уступая место разумным мыслям. Зачем ему печалиться? Он сам сделал свой выбор, никто из города не гнал и Алла не тащила за собой на аркане.
Глеб не страдает, окруженный яркой жизнью северной столицы. Он может устать от развлечений, но страдать от их избытка точно не будет. И уж, конечно, не плачет по ночам в подушку. Не прячется от всего мира и от себя самого. Глеб живет. Живет, развлекается на полную катушку, веселится…. Все это с Аллой…. А она тут страдания развела оттого, что он несчастлив со своей невестой.
Про свои-то обиды, про то, как он с ней поступил, она забыла, жалея его как маленького обиженного мальчика. Все это казалось такой мелочью по сравнению с отъездом любимого на чужбину в компании белобрысой стервы. Нет, ну как на каторгу провожала, в самом деле! Всю подушку слезами залила!
После осознания ситуации любовь в ее сердце начала потихоньку гаснуть. Вместо нее пришла обида, разочарование и злость на себя за излишнюю наивность и сентиментальность. Придумала себе принца, придумала неземную любовь и отдала себя в безвозмездное пользование, забыв о гордости и здравом смысле. Потом и злость начала потихоньку проходить, оставляя вместо себя пустоту в душе. А потом пришла зима, и снег, чистый и белый, совсем не такой как в городе, укрыл их тихую деревню. И девушка поняла, что боль утихла. И, может быть, потом, после придет тот день, когда она и не вспомнит сразу, кто такой Глеб, а если вспомнит, то лишь мимолетно, без грусти и горечи.
Оксана занялась делами и самообразованием. Не потому что слова Глеба, обвиняющего ее в разгильдяйстве и непоследовательности, обидели ее, а потому что во многом он был прав. Она, действительно, никогда не заканчивает начатого, не имеет цели в жизни. Но она исправится. Назло ему.
Закончив с готовкой, девушка собралась в магазин, находящийся довольно далеко от их дома. Скоро стемнеет, и Оксане меньше всего хотелось бродить по деревне в потемках. Бабушка принялась сердито ворчать о том, что она для нее старается, жениха ей толкового нашла, а внучка не могла найти другого времени, как сбежать из дома. Оксана молча отмахнулась от претензий старушки и, плотно закрыв за собой дверь, ушла.
Все-таки, несмотря на снегопад, на улице было чудесно. Правда, снег на земле, подтаивая, становился плотным и скользким как лед. А припорошенный летящими с неба снежинками представлял собой реальную угрозу вывиха лодыжки.
Девушка, как всегда о чем-то задумавшись, спокойно шагала по тропинке, когда почувствовала как, неудачно ступив, нога ее скользит вперед, и падения ей уже не избежать. Неуклюже взмахнув руками, Оксана, вскрикнув, приготовилась к болезненному удару спиной о землю и... упала на чьи-то руки, вовремя подхватившие ее.
- Что ж вы так, девушка, - услышала она позади себя мужской голос, - аккуратнее нужно.
- Спасибо. – Оксана, обернувшись, увидела перед собой высокого парня.
- На здоровье.
- Да, - девушка улыбнулась, - еще чуть-чуть, и мое здоровье пришлось бы тут по кусочкам собирать.
- Это точно. – Парень улыбнулся в ответ. – Давай я тебя провожу?
- Мы уже на «ты»? Быстро.
- А чего тянуть? – Он взял из ее рук пакет с покупками и предложил опереться на его руку. – Меня Юра зовут, а тебя?
- Оксана.
Она, подумав немного, все же просунула свою ладонь под его локоть. Пока он вел ее до дома, девушка еще пару раз попыталась поскользнуться и всякий раз даже через плотную ткань куртки ощущала, как напрягаются его твердые мышцы, помогая ей устоять на ногах.
Всю дорогу Юра развлекал Оксану своим бессмысленным трепом. Над некоторыми шутками парня Оксана, все же не сумев сдержаться, тихо хихикала. Искоса поглядывая на Юру, Оксана думала о том, как ей отделаться от него, когда он проводит ее домой. Видимо, по дороге сделать это не получится. Тогда что же такого умного ей сказать у калитки, чтоб и не обидеть его и дать понять, что их знакомство на этом моменте закончится?
Вот был бы Глеб, он бы подсказал…. Девушка вздохнула и принялась мысленно набрасывать будущий диалог со случайным знакомым.
У калитки ее дома Юра вдруг остановился и удивленно посмотрел на нее.
- Так ты та самая Оксана? Внучка Серафимы Петровны? А я тут по соседству живу. Твоя бабушка, кстати, меня сегодня на обед приглашала. Удивительное совпадение!
- Угу. – Уныло ответила девушка.
Вот только этого ей не хватало. Черт, как же так? Теперь ей от сватовства не отделаться ни за что. Бабушка в их случайной встрече наверняка увидит и промысел Божий, и волю судьбы, и удачное расположение звезд на небе.
- Ну, пойдем тогда, что ли? – Он уже придерживал для нее открытую калитку.
- Пойдем.
2015-10-16
235
