Еще один Р. 8. Совсем последний так уме вышло

5 декабря. Мрачный, в вечных сумерках Копенгаген — трудно подумать, что город ласковый.

Муниципальная полицейская тюрьма — серая, груз­ная и мрачная, с огромной каменной лестницей, уходя­щей куда-то очень далеко, в тюремное чрево, перераба­тывающее людские пороки.

Стою и мерзну. Жду Ахмеда Закаева. Официальное со­общение Министерства юстиции Дании о его освобожде­нии местные информагентства отстучали полчаса назад (Закаев был арестован 30 октября, по требованию рос­сийской Генеральной прокуратуры об экстрадиции за пре­ступления, не подкрепленные доказательствами).

Закаева все нет. Не по себе: может, опять что-то слу­чилось?.. Освободили — и снова арестовали?

Незаметно подходит какая-то почти бабушка. В руках сумка, с которой ходят за кефиром. Старенькая куртка. Объясняет, что я должна куда-то с ней пойти. Но поче­му — именно я? Вокруг — много журналистов. И поче­му — именно с ней? Датский язык вперемешку с ан­глийским мало результативен для понимания. Но... Иду... Почему? Объяснить не могу...

Минут десять плутаем по извилистому центру Копен­гагена. Я давно потеряла топографические ориентиры. Следы заметаем? Но кто на хвосте?.. Елки в новогодних огнях к нашей нездешней тревоге равнодушны, повсюду оленьи скульптурки. Моя спутница восторгается предрож­дественским убранством, я же к нему плохо восприимчи­ва. Наконец она делает знак остановиться — пришли. Куда-то надо подняться. Вхожу — какие-то люди. Улыбаются, показывают: «Вперед». Следую — с дивана встает Закаев. Мы оба обескуражены. Оказывается, адвокат увез его прямо из тюрьмы к себе домой — в эту квартиру с поту­шенным светом, и вот уже час Ахмед сидит тут и не слишком понимает, о чем говорят люди вокруг... Я вижу его, и первым делом в голове щелчок: «Я же обещала!»

- Ахмед, прежде всего, пока не забыла, выполняю то, о чем меня попросили летом. Помнишь, я брала у тебя интервью в Лондоне? И, когда оно вышло в газете, по­ехала в командировку в Чечню, и там ко мне подошла твоя бывшая сотрудница по Министерству культуры или телевидению — точно не помню, и попросила передать тебе привет от нее, где бы и когда бы я тебя ни встретила. Передать обязательно лично. Вот, собственно, передаю, раз встретились.

- Это кто? Тоиса, наверное?

- Да, она.

Мы начинаем смеяться. Привет от Тоисы в Копенгаге­не после тюрьмы! Мы смеемся над собой: дожили! Мы знаем, о чем говорим, употребляя восклицательные зна­ки. А датчане стоят вокруг нас, смеющихся на диване, силятся что-то понять о нашей жизни, но им это не дает­ся: в чужой незнакомой квартире людей, говорящих на другом, неизвестном языке, московская журналистка, приведенная туда тайно и пешком, — оказалось, это просьба адвоката, который опасался, что Закаева могут выкрасть российские спецслужбы, вот и забрал из тюрь­мы к себе, — так вот, я, журналистка из московской газеты, спешу передать одному чеченцу давно обещан­ный привет от другой чеченки, с которой им встретиться на этой земле сейчас невозможно...

В какую омерзительную войну мы все вляпались, как она всех нас перетасовала, и все может закончиться в один миг, и никто из тех, кто причастен к этой войне, не может быть уверен, где, когда и кого он сможет еще встретить, и нельзя терять ни минуты своей жизни, и если есть привет — передавай, завтра может быть слиш­ком поздно.