Сексуальное взаимодействие как «партнерство»: рефлексивность и/или свобода? Идентичность «женщины-подруги»

Если сексуальная жизнь описывается женщиной в рамках «эксклюзивных» отношений, то «сексуальные предпочтения [ее] складываются в зависимости от... общих интересов, это дополне­ние другим языком того, что (и так) существует» (32 года).

Секс описывается через категории общения, это рассказ о со­вместных интересах, «духовной близости», «взаимопонимании» и «дружбе». «Для меня основополагающим моментом является... возможность дружеских отношений между мужчиной и женщи­ной» (44 года). Категория дружбы тесно связана с категорией лю­бовных (сексуальных) отношений: «Я любовь и дружбу не отли­чаю практически... дружеские отношения с мужчиной или пере­ходят в какую-то любовную связь, либо из любовной связи непре­менно переходят в дружеские» (22 года). Дружба — это «огромный совместный опыт», а секс — это продолжение личной комму­никации и приложение к ней. В рассказе появляется новый «субъект», обозначаемый категорией «мы», осуществляющих со­вместные действия. «Мы», пара, партнеры связаны интимностью, коммуникацией, обретением совместного социального и сексу­ального опыта: «Мы прекрасно общались, мы прекрасно вместе что-то делали... Мы очень много говорим обо всем, очень много говорим, очень откровенно» (22 года).

Сексуальный опыт может накапливаться (нерефлексивным) «естественным» образом (у старшего и среднего поколения), а может быть предметом рефлексии партнеров (пары) по поводу сексуальных взаимодействий.

Телесное удовольствие становится стадией развития отно­шений, оно возникает в процессе реципрокной интимной комму­никации. Удовольствие достигается в партнерских сексуальных отношениях: оно зависит от способности к взаимодействию, каче­ства данного взаимодействия, обоюдного понимания и учета по­требностей друг друга. Взаимный (партнерский) опыт включает понимание тела и развитие его способностей. «Мне безумное удо­вольствие доставляло доставлять ему удовольствие. Никогда такого не было ощущения! Не просто морального такого, что классно, что человеку классно. А ощущения ужасного возбуждения тоже совместного» (22 года).

Женская идентичность выходит за пределы пассивного по­зиционирования, преодоление которого происходит не за счет ин­дивидуальной активности, а за счет помещения себя в качестве активного субъекта в категорию «мы». Сексуальное взаимодейст­вие становится составляющей «человеческих» взаимоотношений пары.

Телесное удовольствие женщины младшей возрастной груп­пы связывают с вербализуемым совместным обучением, с «позна­нием» своих индивидуальных особенностей и особенностей парт­нера. «Показатель — мы можем так откровенно говорить на эти темы», при этом партнерской рефлексивности тоже обучаются «понять со словами — училась как азбуке» (22 года).

Сексуальная социализация данной группы приходится на пе­риод либерализации, когда появляются возможности для усвое­ния «теоретического (до- и внеопытного) знания»: «Я читала книжки. И вот как раз попала в ту волну и струю, когда все, что не запрещено... то хорошо... в 90-х годах, может быть, пик всяких порнушек, сексуальных передач» (22 года). Агенты сексуального взаимодействия становятся рефлексирующими субъектами и через рефлексию обретают свою сексуальную идентичность.

В современных исследованиях сексуальности существуют разные оценки вербализации сексуальности, которые определя­ются парадигмальными основаниями. Один подход, следующий за Гидденсом, утверждает необходимость такой вербализации, связывая развитие интимности, рефлексивности, формирование

идентичности и самовыражения со способностью говорить о сексе (Plummer, 1995; Byers, Demmons, 1999; West, 1999). В дру­гом подходе, следующим за Фуко, полагается, что «говорение» о сексе является выражением регуляции и репрессивной власти. Гидденсовская риторика «чистых отношений» и демократиза­ции сексуальных отношений рассматривается как терапевтиче­ский дискурс, сводящий многообразие интимности к эксплицит­ной вербализации и взаимной рефлексии. Интимность, полагает, например, Л.Джеймисон (Jamieson, 1999), включая невербали­зуемую заботу и «практическую любовь», необязательно требует постоянного самораскрытия в отношениях, в которых гораздо бо­лее важными являются совместная история, разделяемые репер­туары рассказов и табу.

Оценки в жизненных историях совпадают с этой дихотоми­ей. Сексуально-дружеское партнерство в младших группах вклю­чает рефлексивную интимность. Сексуальное партнерство в стар­ших группах сопротивляется рефлексивности (о поколенческих особенностях вербализации сексуального см. также: Герасимова, 1997), и возникает ностальгия по свободе сексуального поведения, связанной с ее запретностью, т. е. отсутствием публичных дис­курсов:

«У нас (имеется в виду советское время) был секс в любых ус­ловиях: хоть в лифте, хоть в садике, хоть еще где... Конечно он был, естественно, вовсю, и разговоры о нем были... ну, не было, мо­жет быть, такого кинотеатренного и там порнографического... Сейчас его не стало больше, наоборот, стало все скучнее как-то, потому что менее запретно» (42 года).

В постсоветской действительности снятие всевозможных барьеров может интерпретироваться как «снижение эмоциональ­ной наполненности опыта, его интенсивности и напряженности» (Ионин, 2000. С. 339—340). Утраченная запретная сексуальность советского времени репрезентируется как свободная и особо при­влекательная. Сопротивление публичному дискурсу о сексуаль­ности становится опытом тех женщин, кто был «особо посвящен­ным» в советский период и оценивает свою сексуальную жизнь как связанную с удовольствием, включающим интимную комму­никацию в категорию «мы». В период «запретов» и «умолчаний» свободный секс означал приобщение к сфере тайного, запретного, неозвученного — к сфере свободы. Сексуальное удовольствие и интимная коммуникация были редким свойством, ограниченным

и потому особо ценным «ресурсом». Поскольку «запретная» сфе­ра сексуального не принуждала женщину к обязательности ис­полнения себя как человека сексуального, женская идентичность формировалась в отношениях, не интерпретируемых в терминах «сексуальности» ¹⁰. Сексуальность — это «другой язык» (32 года), публичное эксплицирование которого воспринимается как при­нуждение.

Партнерство, как рефлексивное, так и не рефлексивное, осо­бым образом влияет на женскую идентичность — в первом случае связывая ее с взаимодействием в паре (с категорией «мы»), а во втором — с преодолением запретного («мы» в этом случае часто противопоставляется «они» — т. е. советскому официозу). И в первом и во втором случае собственное поведение оценивается как свободное. Сексуальная свобода, таким образом, получает различные интерпретации на уровне индивидуального опыта. Ностальгическая интерпретация свободы противостоит «финали­зированной», «технизированной», «профессионализированной» сексуальности (Бежен, 1997). Рефлексивная интерпретация сво­боды включает «финализацию» и «технизацию», хотя этим не ис­черпывается.

В ситуации сексуального партнерства гендерная идентичность женщины становится менее отчетливой. Рефлексивное партнер­ство распространяется на обоих партнеров, запретная сексуаль­ность также не дифференцирует людей на полярные категории по признаку пола.