Александр Николаевич Радищев. Вольность 5 страница

ЯЖЕЛБИЦЫ Сей день определен мне был судьбою на испытание, Я отец, имею нежноесердце к моим детям. Для того то слово крестицкого дворянина меня стольтронуло. Но потрясши меня до внутренности, излияло некое усладительноечувствование надежды, что блаженство наше в отношении детей наших зависитмного от нас самих. Но в Яжелбицах определено мне было быть зрителемпозорища, которое глубокий корень печали оставило в душе моей, и нет надеждына его истребление. О юность! Услыши мою повесть; познай свое заблуждение;воздержись от произвольный гибели и пресеки путь к будущему раскаянию. Я проезжал мимо кладбища. Необыкновенный вопль терзающего на себе власычеловека понудил меня остановиться. Приближаясь, увидел я, что тамсовершалось погребение. Надлежало уже гроб опускать в могилу, но тот,которого я издали зрел терзающего на себе власы, повергся на гроб и,ухватясь за оный весьма крепко, не дозволял оный опускать в землю. С великимтрудом отвлекли его от гроба и, спустя оный в могилу, зарыли ее поспешно.Тут страждущий вещал к предстоящим: - Почто вы меня его лишили, почто меня с ним не погребли живого и нескончали моей скорби и раскаяния. Ведайте, ведайте, что я есмь убийцавозлюбленного моего сына, его же мертва предали земле. Не дивитеся сему. Яне прекратил жизни его ни мечом, ни отравою. Нет, я более сего сделал. Ясмерть его уготовал до рождения его, дав жизнь ему отравленную. Я есмьубийца, каковых много, но есмь убийца лютейший других. Убийца сына моего дорождения его. Я, я един прекратил дни его, извлияв томный яд в начало его.Он воспретил укрепиться силам тела его. Во все время жития своего ненаслаждался он здравием ни дня единого; и томящегося в силах своихразверстие яда пресекло течение жизни. Никто, никто меня не накажет за моезлодеяние! - Отчаяние ознаменовалося на лице его, и бездыханна почти отнеслиего с сего места. Нечаянный хлад разлиялся в моих жилах. Я оцепенел. Казалося мне, яслышал мое осуждение. Воспомянул дни распутныя моея юности. Привел на памятьвсе случаи, когда востревоженная чувствами душа гонялася за их услаждением,почитая мздоимную участницу любовныя утехи истинным предметом горячности.Воспомянул, что невоздержание в любострастии навлекло телу моему смраднуюболезнь. О, если бы не далее она корень свой испускала! О, если бы она сутолением любострастия прерывалася! Прияв отраву сию в веселии, не токмосогреваем ее в недрах наших, но даем ее в наследие нашему потомству. Одрузья мои возлюбленные, о чада души моей! Не ведаете вы, колико согрешихпред вами. Бледное ваше чело есть мое осуждение. Страшусь возвестить вам оболезни, иногда вами ощущаемой. Возненавидите, может быть, меня и вненависти вашей будете справедливы. Кто уверит вас и меня, что вы не носитев крови вашей сокровенного жала, определенного, да скончает дни вашибезвременно. Прияв сей смрадный яд в тело мое в совершенном возрасте,затверделость моих членов противилася его распространению н борется с егосмертоносностию. Но вы, прияв его от рождения вашего, нося его в себе какнужную часть сложения, - как воспротивитесь разрушительному его сожжению?Все ваши болезни суть следствия сея отравы. О возлюбленные мои! Плачьте озаблуждении моего юношества, призовите на помощь врачебное искусство и, еслиможете, не ненавидьте меня. - Но теперь отверзается очам моим все пространство сего любострастногозлодеяния. Согрешил предо мною, навлекши себе безвременную старость идряхлость в юношеских еще летах. Согрешил пред вами, отравив жизненные вашисоки до рождения вашего, и тем уготовил вам томное здравие и безвременную,может быть, смерть. Согрешил, и сие да будет мне в казнь, согрешил вгорячности моей, взяв в супружество мать вашу. Кто мне порукою в том, что нея был причиною ее кончины? Смертоносный яд, источаяся в веселии, преседилсяв чистое ее тело и отравил непорочные ее члены. Тем смертоноснее он был, чембыл сокровеннее. Ложная стыдливость воспретила мне ее в том предостеречь;она же не остерегалася отравителя своего в горячности своей к нему.Воспаление, ей приключившееся, есть плод, может быть, уделенной ей мноюотравы... О возлюбленные мои, колико должны вы меня ненавидеть! Но кто причиною, что сия смрадная болезнь во всех государствах делаетстоль великие опустошения, не токмо пожиная много настоящего поколения, носокращая дни грядущих? Кто причиною, разве не правительство? Оно, дозволяяраспутство мздоимное, отверзает не токмо путь ко многим порокам, ноотравляет жизнь граждан. Публичные женщины находят защитников и в некоторыхгосударствах состоят под покровительством начальства. Если бы, говорятнекоторые, запрещено было наемное удовлетворение любовныя страсти, то бынередко были чувствуемы сильные в обществе потрясения. Увозы, насилия,убийство нередко бы источник свой имели в любовной страсти. Мог ли бы онипотрясти и самые основания обществ. - И вы желаете лучше тишину и с неютомление и скорбь, нежели тревогу и с нею здравие и мужество. Молчите,скаредные учители, вы есте наемники мучительства; оно, проповедуя всегда мири тишину, заключает засыпляемых лестию в оковы. Боится оно даже посторонниятревоги. Желало бы, чтоб везде одинаково с ним мыслили, дабы надежнолелеяться в величестве и утопать в любострастии... Я не удивляюся глаголамвашим. Сродно рабам желати всех зреть в оковах. Одинаковая участь облегчаетих жребий, а превосходство чье-либо тягчит их разум и дух. ВАЛДАЙ Новый сей городок, сказывают, населен при царе Алексее Михайловичевзятыми в плен поляками {При царе Алексее Михайловиче была воина с Польшей(1654-1667).}. Сей городок достопамятен в рассуждении любовного расположенияего жителей, а особливо женщин незамужних. Кто не бывал в Валдаях, кто не знает валдайских баранок и валдайскихразрумяненных девок? Всякого проезжающего наглые валдайские и стыд сотрясшиедевки останавливают и стараются возжигать в путешественнике любострастие,воспользоваться его щедростью на счет своего целомудрия. Сравнивая нравыжителей сея в города произведенныя деревни со нравами других российскихгородов, подумаешь, что она есть наидревнейшая и что развратные нравы сутьединые токмо остатки ее древнего построения. Но как немного более ста лет,как она населена, то можно судить, сколь развратны были и первые его жители. Бани бывали и ныне бывают местом любовных торжествований.Путешественник, условясь о пребывании своем с услужливою старушкою илипарнем, становится на двор, где намерен приносить жертву всеобожаемой Ладе{Лада - славянская богиня любви, супружества, веселья.}. Настала ночь. Банядля него уже готова. Путешественник раздевается, идет в баню, где еговстречает или хозяйка, если молода, или ее дочь, или свойственницы ее, илисоседки. Отирают его утомленные члены; омывают его грязь. Сие производят,совлекши с себя одежды, возжигают в нем любострастный огнь, и онпрепровождает тут ночь, теряя деньги, здравие и драгоценное на путешествиевремя. Бывало, сказывают, что оплошного и отягченного любовными подвигами ивином путешественника сии любострастные чудовища предавали смерти, дабывоспользоваться его имением. Не ведаю, правда ли сие, но то правда, чтонаглость валдайских девок сократилася. И хотя они не откажутся и нынеудовлетворить желаниям путешественника, но прежней наглости в них не видно. Валдайское озеро, над которым построен сей город, достопамятноостанется в повествованиях жертвовавшего монаха жизнию своею ради своейлюбовницы. В полуторе версте от города, среди озера, на острове находитсяИверский монастырь, славным Никоном патриархом построенный. Один из монаховсего монастыря, посещая Валдаи, влюбился в дочь одного валдайского жителя.Скоро любовь их стала взаимною, скоро стремились они к совершению ее.Единожды насладившиеся ее веселием, не в силах они были противиться еестремлению. Но состояние их полагало оному преграду. Любовнику нельзя былоотлучаться часто из монастыря своего; любовнице нельзя было посещать кельисвоего любовника. Но горячность их все преодолела; из любострастного монахаона сделала неустрашимого мужа и дала ему силы почти чрезъестественные. Сейновый Леандр {Леандр - в древнегреческой поэзии любовник Геро - жрицыАфродиты, каждую ночь переплывавший пролив Геллеспонт (Дарданеллы) длясвиданий с возлюбленной, которая зажигала на своей башне фонарь. Однаждыбуря погасила фонарь. Увидев утром прибитое волнами тело утонувшего Леандра,Геро бросилась в море.} дабы наслаждаться веселием ежедневно в объятияхсвоей любовницы, едва ночь покрывала черным покровом всезримое, выходил тихоиз своей кельи и, совлекая свои ризы, преплывал озеро до противустоящегоберега, где вооприемлем был в объятия своей любезной. Баня и в ней утехилюбовные для него были готовы; и он забывал в них опасность и трудностьпреплывания и боязнь, если бы отлучка его стала известна. За несколько часовдо рассвета возвращался он в свою келью. Такс препроводил он долгое время всих опасных преплытиях, награждая веселием ночным скуку дневного заключения.Но судьба положила конец его любовным подвигам. В одну из ночей, когда сейнеустрашимый любовник отправился чрез валы на зрение своей любезной, внезапувосстал ветр, ему противный, будущу ему на среде пути его. Все силы егонемощны были на преодоление разъяренных вод. Тщетно он утомлялся, напрягаясвои мышцы; тщетно возвышал глас свой, да услышан будет в опасности. Видяневозможность достигнуть берега, вознамерился он возвратиться к монастырюсвоему, дабы, имея попутный ветр, тем легче оного достигнуть. Но едваобратил он шествие свое, как валы, осилив его утомленные мышцы, затопили егов пучине. Наутрие тело его найдено на отдаленном берегу. Если бы я писалпоэму на сие, то бы читателю моему представил любовницу его в отчаянии. Носие было бы здесь излишнее. Всяк знает, что любовнице, хотя на первоемгновение, скорбно узнать о кончине любезного. Не ведаю и того, бросилась лисия новая Геро в озеро или же в следующую ночь паки топила баню дляпутешественника. Любовная летопись гласит, что валдайские красавицы от любвине умирали... разве в больнице. Нравы валдайские переселилися и в близлежащий почтовый стан,Зимногорье. Тут для путешественника такая же бывает встреча, как и вВалдаях. Прежде всего представятся взорам разрумяненные девки с баранками.Но как молодые мои лета уже прошли, то я поспешно расстался с мазанымивалдайскими и зимногорскими сиренами. ЕДРОВО Доехав до жилья, я вышел из кибитки. Неподалеку от дороги над водоюстояло много баб и девок. Страсть, господствовавшая во всю жизнь надо мною,но уже угасшая, по обыкшему ее стремлению направила стопы мои к толпесельских сих красавиц. Толпа сия состояла более нежели из тридцати женщин.Все они были в праздничной одежде, шеи голые, ногие босые, локти наруже,платье заткнутое спереди за пояс, рубахи белые, взоры веселые, здоровье нащеках начертанное. Приятности, загрубевшие хотя от зноя и холода, нопрелестны без покрова хитрости; красота юности в полном блеске, в устахулыбка или смех сердечный; а от него виден становился ряд зубов белеечистейшей слоновой кости. Зубы, которые бы щеголих с ума свели. Приезжайтесюда, любезные наши боярыньки московские и петербургские, посмотрите на ихзубы, учитесь у них, как их содержать в чистоте. Зубного врача у них нет. Несдирают они каждый день лоску с зубов своих ни щетками, ни порошками.Станьте, с которою из них вы хотите, рот со ртом; дыхание ни одной из них незаразит вашего легкого. А ваше, ваше, может быть, положит в них начало...болезни... боюсь сказать какой; хотя не закраснеетесь, но рассердитесь.Разве я говорю неправду? Муж одной из вас таскается по всем скверным девкам;получив болезнь, пьет, ест и спит с тобою же, другая же сама изволит иметьгодовых, месячных, недельных или, чего боже спаси, ежедневных любовников.Познакомясь сегодня и совершив свое желание, завтра его не знает; да и тогоиногда не знает, что уже она одним его поцелуем заразилася. А ты, голубушкамоя, пятнадцатилетняя девушка, ты еще непорочна, может быть; но на лбу твоемя вижу, что кровь твоя вся отравлена. Блаженной памяти твой батюшка издокторских рук не выхаживал; а государыня матушка твоя, направляя тебя насвой благочестивый путь, нашла уже тебе женишка, заслуженного старикагенерала, и спешит тебя выдать замуж для того только, чтобы не сделать стобой визита воспитательному дому {Незаконнорожденных детей обычно отдавалив воспитательные дома.}. А за стариком-то жить нехудо, своя воля; только быбыть замужем, дети все его. Ревнив он будет, тем лучше: более удовольствия вукраденных утехах; с первой ночи приучить его можно не следовать глупойстарой моде с женою спать вместе. И не приметил, как вы, мои любезные городские сватьюшки, тетушки,сестрицы, племянницы и проч., меня долго задержали. Вы, право, того нестоите. У вас на щеках румяна, на сердце румяна, на совести, румяна, наискренности... сажа. Все равно, румяна или сажа. Я побегу от вас во всюконскую рысь к моим деревенским красавицам. Правда, есть между ими на васпохожие, но есть такие, каковых в городах слыхом не слыхано и видом невидано... Посмотрите, как все члены у моих красавиц круглы, рослы, неискривлены, не испорчены. Вам смешно, что у них ступни в пять вершков, аможет быть, и в шесть. Ну, любезная моя племянница, с трехвершковою твоеюножкою стань с ними рядом, и бегите взапуски; кто скорее достигнет высокойберезы, по конец луга стоящей? А... а... это не твое дело. А ты, сестрицамоя голубушка, с трехчетвертным своим станом в охвате, ты изволишьиздеваться, что у сельской моей русалки брюшко на воле выросло. Постой, мояголубушка, посмеюсь я над тобою. Ты уж десятый месяц замужем, и ужтрехчетвертной твой стан изуродовался. А как то дойдет до родов, запоешьдругим голосом. Но дай бог, чтобы обошлось все смехом. Дорогой мой зятюшкаходит повеся нос. Уже все твои шнурованья бросил в огонь. Кости из всехтвоих платьев повытаскал, но уже поздно. Сросшихся твоих накриво составовтем не спрямит. Плачь, мой любезный зять, плачь. Мать наша, следуя плачевнойи смертию разрешающихся от бремени жен ознаменованной моде, уготовала замногие лета тебе печаль, а дочери своей болезнь, детям твоим слабоетелосложение. Она теперь возносит над главою ее смертоносное острие; и еслионо не коснется дней твоея супруги, благодари случай; а если веришь, чтопровидение божие о том заботилося, то благодари и его, коли хочешь. Но я ещес городскими боярыньками. Вот что привычка делает; отвязаться от них нехочется. И, право, с вами бы не расстался, если бы мог довести вас до того,чтобы вы лица своего и искренности не румянили. Теперь прощайте. Покуда я глядел на моющих платье деревенских нимф, кибитка моя от меняуехала. Я намерялся идти за нею вслед, как одна девка, по виду лет двадцати,а, конечно, не более семнадцати, положа мокрое свое платье на коромысло,пошла одною со мной дорогою. Поравнявшись с ней, начал я с нею разговор. - Не трудно ли тебе нести такую тяжелую ношу, любезная моя, какназвать, не знаю? - Меня зовут Анною, а ноша моя не тяжела. Хотя бы и тяжела была, я бытебя, барин, не попросила мне пособить. - К чему такая суровость, Аннушка, душа моя? Я тебе худого не желаю. - Спасибо, спасибо; часто мы видим таких щелкунов, как ты; пожалуй,проходи своею дорогою. - Анютушка, я, право, не таков, как я тебе кажуся, и не таков, как те,о которых ты говоришь. Те, думаю, так не начинают разговора с деревенскимидевками, а всегда поцелуем; но я хотя бы тебя поцеловал, то, конечно бы,так, как сестру мою родную. - Не подъезжай, пожалуй; рассказы таковые я слыхала; а коли ты худогоне мыслишь, чего же ты от меня хочешь? - Душа моя, Аннушка, я хотел знать, есть ли у тебя отец и мать, как тыживешь, богато ли или убого, весело ли, есть ли у тебя жених? - А на что это тебе, барин? Отроду в первый раз такие слышу речи. - Из сего судить можешь, Анюта, что я не негодяй, не хочу тебя обругатьили обесчестить. Я люблю женщин для того, что они соответственное имеютсложение моей нежности; а более люблю сельских женщин или крестьянок длятого, что они не знают еще притворства, не налагают на себя личиныпритворный любви, а когда любят, то любят от всего сердца и искренно... Девка в сие время смотрела на меня, выпяля глаза с удивлением. Да и такбыть должно; ибо кто не знает, с какою наглостию дворянская дерзкая рукапоползается на непристойные и оскорбительные целомудрию шутки с деревенскимидевками. Они в глазах дворян старых и малых суть твари, созданные на ихугождение. Так они и поступают; а особливо с несчастными, подвластными ихвелениям. В бывшее пугачевское возмущение, когда все служители вооружилисьна своих господ, некакие крестьяне (повесть сия нелжива), связав своегогосподина, везли его на неизбежную казнь. Какая тому была причина? Он вовсем был господин добрый и человеколюбивый, но муж не был безопасен в своейжене, отец в дочери. Каждую ночь посланные его приводили к нему на жертвубесчестия ту, которую он того дня назначил. Известно в деревне было, что ономерзил 60 девиц, лишив их непорочности. Наехавшая команда выручила сеговарвара из рук на него злобствовавших. Глупые крестьяне, вы искалиправосудия в самозванце! Но почто не поведали вы сего законным судиям вашим?Они бы предали его гражданской смерти, и вы бы невинны осталися. А теперьзлодей сей спасен. Блажен, если близкий взор смерти образ мыслей егопеременил и дал жизненным его сокам другое течение. Но крестьянин в законемертв, сказали мы... Нет, нет, он жив, он жив будет, если того восхочет... - Если, барин, ты не шутишь, - сказала мне Анюта, - то вот что я тебескажу; у меня отца нет, он умер уже года с два, есть матушка да маленькаясестра. Батюшка нам оставил пять лошадей и три коровы. Есть и мелкого скотаи птиц довольно; но нет в дому работника. Меня было сватали в богатый дом запарня десятилетнего; но я не захотела. Что мне в таком ребенке; я его любитьне буду. А как он придет в пору, то я состареюсь, и он будет таскаться счужими. Да сказывают, что свекор сам с молодыми невестками спит, покудасыновья вырастают. Мне для того-то не захотелось идти к нему в семью. Я хочусебе ровню. Мужа буду любить, да и он меня любить будет, в том несомневаюсь. Гулять с молодцами не люблю, а замуж, барин, хочется. Да знаешьли для чего? - говорила Анюта, потупя глаза. - Скажи, душа моя Анютушка, не стыдись; все слова в устах невинностинепорочны. - Вот что я тебе скажу. Прошлым летом, год тому назад, у соседа нашегоженился сын на моей подруге, с которой я хаживала всегда в посиделки. Муж еелюбит, а она его столько любит, что на десятом месяце, после венчанья родилаему сынка. Всякий вечер она выходит пестовать его за ворота. Она на него ненаглядится. Кажется, будто и паренек-то матушку свою уж любит. Как онаскажет ему: агу, агу, он и засмеется. Мне-то до слез каждый день; мне бы ужхотелось самой иметь такого же паренька... Я не мог тут вытерпеть и, обняв Анюту, поцеловал ее от всего моегосердца. - Смотри, барин, какой ты обманщик, ты уж играешь со мною. Поди,сударь, прочь от меня, оставь бедную сироту, - сказала Анюта, заплакав. -Кабы батюшка жив был и это видел, то бы, даром, что ты господин, нагрел бытебе шею. - Не оскорбляйся, моя любезная Анютушка, не оскорбляйся, поцелуй мой неосквернит твоей непорочности. Она в глазах моих священна. Поцелуй мой естьзнак моего к тебе почтения и был исторгнут восхищением глубоко тронутыядуши. Не бойся меня, любезная Анюта, не подобен я хищному зверю, как нашимолодые господчики, которые отъятие непорочности ни во что вменяют. Если быя знал, что поцелуй мой тебя оскорбит, то клянусь тебе богом, чтобы недерзнул на него. - Рассуди сам, барин, как не сердиться за поцелуй, когда все они ужепосулены другому. Они заранее все уж отданы, и я в них не властна. - Ты меня восхищаешь. Ты уже любить умеешь. Ты нашла сердцу своемудругое, ему соответствующее. Ты будешь блаженна. Ничто не развратит союзавашего. Не будешь ты окружена соглядателями, в сети пагубы уловить тебястрегущими. Не будет слух сердечного друга твоего уязвлен прельщающимгласом, на нарушение его к тебе верности призывающим. Но почто же, моялюбезная Анюта, ты лишена удовольствия наслаждаться счастием в объятияхтвоего милого друга? - Ах, барин, для того, что его не отдают к нам в дом. Просят старублей. А матушка меня не отдает; я у ней одна работница. - Да любит ли он тебя? - Как же не так. Он приходит по вечерам к нашему дому, и мы вместесмотрим на паренька моей подруги... Ему хочется такого же паренька. Грустномне будет; но быть терпеть. Ванюха мой хочет идти на барках в Питер в работуи не воротится, покуда не выработает ста рублей для своего выкупа. - Не пускай его, любезная Анютушка, не пускай его; он идет на своюгибель. Там он научится пьянствовать, мотать, лакомиться, не любить пашню, абольше всего он и тебя любить перестанет. - Ах, барин, не стращай меня, - сказала Анюта, почти заплакав. - А тем скорее, Анюта, если ему случится служить в дворянском доме.Господский пример заражает верхних служителей, нижние заражаются от верхних,а от них язва разврата достигает и до деревень. Пример есть истинная чума;кто что видит, тот то и делает. - Да как же быть? Так мне и век за ним не бывать замужем. Ему пора ужежениться; по чужим он не гуляет; меня не отдают к нему в дом; то высватаютза него другую, а я, бедная, умру с горя... - Сие говорила она, проливаягорькие слезы. - Нет, моя любезная Анютушка, ты завтра же будешь за ним. Поведи меня ксвоей матери. - Да вот наш двор, - сказала она, cстановясь. - Проходи мимо, матушкаменя увидит и худое подумает. А хотя она меня и не бьет, но одно ее словомне тяжелее всяких побоев. - Нет, моя Анюта, я пойду с тобою... - И, не дожидаясь ее ответа, вошелв ворота и прямо пошел на лестницу в избу. Анюта мне кричала вслед: - Постой, барин, постой. Но я ей не внимал. В избе я нашел Анютину мать, которая квашню месила;подле нее на лавке сидел будущий ее зять. Я без дальних околичностей ейсказал, что я желаю, чтобы дочь ее была замужем за Иваном, и для того принесей то, что надобно для отвлечения препятствия в сем деле. - Спасибо, барин, - сказала старуха, - в этом теперь уж нет нужды.Ванюха теперь пришед сказывал, что отец уж отпускает его ко мне в дом. И унас в воскресенье будет свадьба. - Пускай же посуленное от меня будет Анюте в приданое. - И на том спасибо. Приданого бояре девкам даром не дают. Если ты надмоей Анютой что сделал и за то даешь ей приданое, то бог тебя накажет затвое беспутство; а денег я не возьму. Если же ты добрый человек и неругаешься над бедными, то, взяв я от тебя деньги, лихие люди мало ли чтоподумают. Я не мог надивиться, нашед толико благородства в образе мыслей усельских жителей. Анюта между тем вошла в избу и матери своей менярасхвалила. Я было еще попытался дать им денег, отдавая их Ивану назаведение дому; но он мне сказал: - У меня, барин, есть две руки, я ими дом и заведу. Приметив, что им мое присутствие было не очень приятно, я их оставил ивозвратился к моей кибитке. Едущу мне из Едрова, Анюта из мысли моей не выходила. Невинная ееоткровенность мне нравилась безмерно. Благородный поступок ее матери меняпленил. Я сию почтенную мать с засученными рукавами за квашнею или сподойником подле коровы сравнивал с городскими матерями. Крестьянка нехотела у меня взять непорочных, благоумышленных ста рублей, которые всоразмерности состояний долженствуют быть для полковницы, советницы,майорши, генеральши пять, десять, пятнадцать тысяч или более; если жегоспоже полковнице, майорше, советнице или генеральше (в соразмерности моегопосула едровской ямщичихе), у которой дочка лицом недурна, или только чтонепорочна, и того уже довольно, знатный боярин седмидесятой или, чего божесохрани, седмьдесят второй пробы, посулит пять, десять, пятнадцать тысяч,или глухо знатное приданое, или сыщет чиновного жениха, или выпросит впочетные девицы {То есть добьется звания фрейлины, придворной дамы.}, то явас вопрошаю, городские матушки, не екнет ли у вас сердечко? не захочется ливидеть дочку в позлащенной карете, в бриллиантах, едущую четвернею, если онаходит пешком, или едущую цугом, вместо двух заморенных кляч, которые еетаскают? Я согласен в том с вами, чтобы вы обряд и благочиние сохранили и нетак легко сдалися, как феатральные девки. Нет, мои голубушки, я вам даюсроку на месяц или на два, но не более. А если доле заставите воздыхатьпервостатейного бесплодно, то он, будучи занят делами государственными, васоставит, дабы не терять с вами драгоценнейшего времени, которое он лучшеупотребить может на пользу общественную. - Тысяча голосов на меняподымаются; ругают меня всякими мерзкими названиями: мошенник, плут, кан...бес... и пр. и пр. Голубушки мои, успокойтесь, я вашей чести не поношу.Ужели все таковы? Поглядитесь в сие зеркало; кто из вас себя в нем узнает,та брани меня без всякого милосердия. Жалобницы и на ту я не подам, суда поформе говорить с ней не стану. Анюта, Анюта, ты мне голову скружила! Для чего я тебя не узнал 15 леттому назад. Твоя откровенная невинность, любострастному дерзновениюнеприступная, научила бы меня ходить во стезях целомудрия. Для чего первыймой в жизни поцелуй не был тот, который я на щеке твоей прилепил в душевномвосхищении. Отражение твоея жизненности проникнуло бы во глубину моегосердца, и я бы избегнул скаредностей, житие мое исполнивших. Я бы удалилсяот смрадных наемниц любострастия, почтил бы ложе супружества, не нарушил бысоюза родства моею плотскою несытостию; девственность была бы для менясвятая святых, и ее коснутися не дерзнул бы. О моя Анютушка! Сиди всегда уоколицы и давай наставления твоею незастенчивою невинностию. Уверен, чтообратишь на путь, доброделания начинающего с оного совращатися и укрепишь внем к совращению наклонного. Не востревожься, если закоренелый вразвратности, поседевший в объятиях бесетудства мимо тебя пройдет и тебяпрезрит; не тщися воспретить его шествию услаждением твоего разговора.Сердце его уже камень; душа его покрылася алмазною корою. Не можетблагодетельное жало невинный добродетели положить на нем глубокие черты.Конец ее скользнет по поверхности гладко затверделого порока. Блюди, да онее острие твое не притупится. Но не пропусти юношу, опасными лепотыпрелестями облеченного; улови его в твои сети. Он горд, надменен, порывист,нагл, дерзновенен, обидящ, уязвляющ кажется. Но сердце его уступит твоемувпечатлению и отверзется на восприятие твоего благотворного примера. -Анюта, я с тобой не могу расстаться, хотя уже вижу двадцатый столп от тебя. Но что такое за обыкновение, о котором мне Анюта сказывала? Ее хотелиотдать за десятилетнего ребенка. Кто мог такой союз дозволить? Почто неополчится рука, законы хранящая, на искоренение толикого злоупотребления? Вхристианском законе брак есть таинство, в гражданском - соглашение илидоговор. Какой священнослужитель может неравный брак благословить или какойсудия Может его вписать в свой дневник? Где нет соразмерности в летах, там ибрака быть не может. Сие запрещают правила естественности, яко вещьбесполезную для человека, сие запрещать долженствовал бы закон гражданский,яко вредное для общества. Муж и жена в обществе суть два гражданина,делающие договор, в законе утвержденный, которым обещеваются прежде всего навзаимное чувств услаждение (да не дерзнет здесь никто оспорить первейшегозакона сожития и основания брачного союза, начало любви непорочнейшия итвердый камень основания супружнего согласия), обещеваются жить вместе,общее иметь стяжание, возвращать плоды своея горячности и, дабы жить мирно,друг друга не уязвлять. При неравенстве лет можно ли сохранить условие сегосоглашения? Если муж десяти лет, а жена двадцати пяти, как то бывает частово крестьянстве; или если муж пятидесяти, а жена пятнадцати или двадцатилет, как то бывает во дворянстве, - может ли быть взаимное чувствуслаждение? Скажите вы мне, мужья старички, но скажите по совести, стоите ливы названия мужа? Вы можете только возжечь огонь любовный, не в состоянииего утушить. Неравенством лет нарушается единый из первейших законов природы; томожет ли положительный закон быть тверд, если основания не имеет вестественности? Скажем яснее: он и не существует. - Возвращать плодывзаимной горячности. - Но может ли тут быть взаимность, где с одной стороныпламя, а с другой нечувствительность? Может ли быть тут плод, еслинасажденное древо лишается благодетельного дождя и питающия росы? А еслиплод когда и будет, но будет он тощ, невзрачен и скорому подвержен тлению. Не уязвлять друг друга. - Се правило предвечное, верное; будесчастливою в супругах симпатиею чувства их равномерно услаждаются, то союзбрачный будет благополучен; малые домашние волнения скоро утихают принашествии веселия. И когда мраз старости подернет чувственное веселиенепроницаемою корою, тогда напоминовение прежних утех успокоит брюзгливуюдревность лет. - Одно условие брачного договора может и в неравенстве бытьисполняемо: жить вместе. Но будет ли в том взаимность? Один будет начальниксамовластный, имея в руках силу, другой будет слабый подданик и рабсовершенный, веление господа своего исполнять только могущий. - Вот, Анюта,благие мысли, тобою мне внушенные. Прости, любезная моя Анютушка, поучениятвои вечно пребудут в сердце моем впечатленны, и сыны сынов моих наследят вних. Хотиловский ям был уже в виду, а я еще размышлял о едровской девке и ввосторге души моей воскликнул громко: "О Анюта! Анюта!" Дорога быланегладка, лошади шли шагом; повозчик мой вслушался в мою речь, оглянувшисьна меня. - Видно, барин, - говорил он мне, улыбаясь и поправляя шляпу, - что тына Анютку нашу приварился. Да уж и девка! Не одному тебе она нос утерла...Всем взяла... На нашем яму много смазливых, но перед ней все плюнь. Какаямастерица плясать! Всех за пояс заткнет, хоть бы кого... А как пойдет в полежать... загляденье. Ну... брат Ванька счастлив. - Иван брат тебе? - Брат двоюродный. Да ведь и парень! Трое вдруг молодцов стали околоАнютки свататься; но Иван всех отбоярил. Они тем и сем, но не тут-то. АВанюха тотчас и подцепил... (Мы уже въезжали в околицу...) То-то, барин!Всяк пляшет, да не как скоморох. - И к почтовому двору подъехал. - Всяк пляшет, да не как скоморох, - твердил я, вылезая из кибитки... -Всяк пляшет, да не как скоморох, - повторил я, наклонялся и, подняв,развертывая... ХОТИЛОВ ПРОБЕГ В БУДУЩЕМ {"Проекты в будущем" в главах "Хотилов", "Выдропуск" и картина торгакрепостными в главе "Медное" написаны от лица друга путешественника, мыслькоторого наглядно эволюционирует от либерализма к революционности.} Доведя постепенно любезное отечество наше до цветущего состояния, вкотором оное ныне находится; видя науки, художества и рукоделия, возведенныедо высочайшия совершенства степени, до коей человеку достигнути дозволяется;видя в областях наших, что разум человеческий, вольно распростирая своекрылие, беспрепятственно и незаблужденно возносится везде к величию инадежным ныне стал стражею, общественных законоположений, - под державнымего покровом свободно и сердце наше в молитвах, ко всевышнему творцувоссылаемых, с неизреченным радованием сказати может, что отечество нашеесть приятное божеству обиталище; ибо сложение его не на предрассудках исуевериях основано, но на внутреннем нашем чувствовании щедрот отца всех.Неизвестны нам вражды, столь часто людей разделявшие за их исповедание,неизвестно нам в оном и принуждение. Родившись среди свободы сей, мы истиннобратьями друг друга почитаем, единому принадлежа семейству, единого имеяотца, бога. Светильник науки, носяся над законоположением нашим, отличает ныне егоот многих земных законоположений. Равновесие во властях, равенство вимуществах отъемлют корень даже гражданских несогласий. Умеренность внаказаниях, заставляя почитать законы верховный власти яко веления нежныхродителей к своим чадам, предупреждает даже и бесхитростные злодеяния.Ясность в положениях о приобретении и сохранении имений не дозволяетвозродиться семейным распрям. Межа, отделяющая гражданина в его владении отдругого, глубока и всеми зрима и всеми свято почитаема. Оскорбления частныемежду нами редки и дружелюбно-примиряются. Воспитание народное пеклося отом, да кротки будем, да будем граждане миролюбивы, но прежде всего да будемчеловеки. Наслаждался внутреннею тишиною, внешних врагов не имея, доведя обществодо высшего блаженства гражданского сожития, неужели толико чужды будемощущению человечества, чужды движениям жалости, чужды нежности благородныхсердец, любви чужды братния и оставим в глазах наших на всегдашнюю намукоризну, на поношение дальнейшего потомства треть целую общников наших,сограждан нам равных, братии возлюбленных в естестве, в тяжких узах рабстваи неволи? Зверский обычай порабощать себе подобного человека, возродившийсяв знойных полосах Ассии {Ассия (Азия) в XVIII в. считалась родинойварварства, рабства и деспотизма.}, обычай, диким народам приличный, обычай,знаменующий сердце окаменелое и души отсутствие совершенное, простерся налице земли быстротечно, широко и далеко. И мы, сыны славы {То есть славны,известны именем. В екатерининский век была популярна ложная версия опроисхождении имени славян от слова "слава".}, мы, именем и делами словуты вколенах земнородных {Колена земнородные - земные поколения.}, пораженныеневежества мраком, восприяли обычай сей; и ко стыду нашему, ко стыдупрошедших веков, ко стыду всего разумного времяточия сохранили его нерушимодаже до сего дня. Известно вам из деяний отцов ваших, известно всем из наших летописей,что мудрые правители нашего народа, истинным подвизаемы человеколюбием,дознав естественную связь общественного союза, старалися положить пределстоглавному сему злу. Но державные их подвиги утщетилися {Утщетилися -сделались тщетными, напрасными.} известным тогда гордыми своимипреимуществами в государстве нашем чиносостоянием, но ныне обветшалым и впрезрение впавшим дворянством наследственным. Державные предки наши средимогущества сил скипетра своего немощны были на разрушение оков гражданскийневоли. Не токмо они не могли исполнити своих благих намерений, ноухищрением помянутого в государстве чиносостояния подвигнуты стали напротивные рассудку их и сердцу правила. Отцы наши зрели губителей сих, сослезами, может быть, сердечными, сожимающих узы и отягчающих оковынаиполезнейших в обществе сочленов. Земледельцы и доднесь между нами рабы;мы в них не познаем сограждан нам равных, забыли в них человека. Овозлюбленные наши сограждане! О истинные сыны отечества! Воззрите окрест васи познайте заблуждение ваше. Служители божества предвечного, подвиваемые коблагу общества и ко блаженству человека, единомыслием с нами изъясняли вам впоучениях своих во имя всещедрого бога, ими проповедуемого, колико мудростиего и любви противно властвовати над ближним своим самопроизвольно.Старалися они доводами, в природе и сердце нашем почерпнутыми, доказать вамжестокость вашу, неправду и грех. Еще глас их торжественно во храмах живогобога вопиет громко: опомнитесь, заблудшие, смягчитеся, жестокосердые;разрушьте оковы братии вашей, отверзйте темницу неволи и дайте подобным вамвкусити сладости общежития, к нему же всещедрым уготованы, яко же и вы. Ониблагодетельными лучами солнца равно с вами наслаждаются, одинаковые с вами уних члены и чувства, и право в употреблении оных должно быть одинаково. Но если служители божества представили взорам вашим неправотупорабощения в отношении человека, за долг наш вменяем мы показать вам вредоной в обществе и неправильность оного в отношении гражданина. Излишне,казалось бы, при возникшем столь уже давно духе любомудрия изыскивать илипоновлять доводы о существенном человеков, а потому и граждан равенстве.Возросшему под покровом свободы, исполненному чувствиями благородства, а непредрассуждениями доказательства о первенственном равенстве суть движенияего сердца обыкновенные. Но се несчастие смертного на земли: заблуждатисреди света и не зрети того, что прямо взорам его предстоит. В училищах, юным вам сущим, преподали вам основания права естественногои права гражданского. Право естественное показало вам человеков, мысленновне общества, приявших одинаковое от природы сложение и потому имеющиходинаковые права, следственно, равных во всем между собою и единые другим неподвластных. Право гражданское показало вам человеков, променявшихбеспредельную свободу на мирное оныя употребление. Но если все они положилисвободе своей предел и правило деяниям своим, то все равны от чрева материяв природной свободе, равны должны быть и в ограничении оной. Следственно, итут один другому не подвластен. Властитель первый в обществе есть закон: ибоон для всех один. Но какое было побуждение вступати в общество и полагатипроизвольных пределы деяниям? Рассудок скажет: собственное благо; сердцескажет: собственное благо; нерастленный закон гражданский скажет:собственное благо. Мы в обществе живем, уже многие степениусовершенствования протекшем, и потому запамятовали мы начальное оногоположение. Но воззрите да все новые народы и на все общества естества, еслитак сказать можно. Во-первых, порабощение есть преступление; во-вторых, единзлодей или неприятель испытует тягость неволи. Соблюдая сии понятия, познаеммы, колико удалилися мы от цели общественной, колико отстоим еще вершиныблаженства общественного далеко. Все сказанное нами вам есть обычно, иправила таковые иссосали вы со млеком матерним. Един предрассудок мгновения,единая корысть (да не уязвитеся нашими изречениями), единая корысть отъемлету нас взор и в темноте беснующим нас уподобляет. Но кто между нами оковы носит, кто ощущает тяготу неволи? Земледелец!Кормилец нашея тощеты, насытитель нашего глада, тот, кто дает нам здравие,кто житие наше продолжает, не имея права распоряжати ни тем, чтообработывает, ни тем, что производит. Кто же к ниве ближайшее имеет право,буде не делатель ее? Представим себе мысленно мужей, пришедших в пустыню длясооружения общества. Помышляя о прокормлении своем, они делят поросшуюзлаком землю. Кто жребий на уделе получает? Не тот ли, кто ее вспахатьвозможет; не тот ли, кто силы и желание к тому имеет достаточные? Младенцуили старцу, расслабленному, немощному и нерадивому удел будет бесполезен.Она пребудет в запустении, и ветр класов на ней не возвеет. Если онабесполезна делателю ее, то бесполезна и обществу; ибо избытка своегоделатель обществу не отдаст, не имея нужного. Следственно, в начале обществатот, кто ниву обработать может, тот имел на владение ею право, иобработывающий ее пользуется ею исключительно. Но колико удалилися мы отпервоначального общественного положения относительно владения. У нас тот,кто естественное имеет к оному право, не токмо от того исключен совершенно"но, работая ниву чуждую, зрит пропитание свое зависящее от власти другого!Просвещенным вашим разумам истины сии не могут быть непонятны, но деянияваши в исполнении сих истин препинаемы, сказали уже мы, предрассуждением икорыстию. Неужели сердца ваши, любовию человечества полные, предпочтуткорысть чувствованиям, сердце услаждающим? Но какая в том корысть ваша?Может ли государство, где две трети граждан лишены гражданского звания ичастию в законе мертвы, назваться блаженным? Можно ли назвать блаженнымгражданское положение крестьянина в России? Ненасытец кровей один скажет,что он блажен, ибо не имеет понятия о лучшем состоянии. Мы постараемся опровергнуть теперь сии зверские властителей правила,яко же их опровергали некогда предшественники наши деяниями своиминеуспешно. Блаженство гражданское в различных видах представиться может. Блаженногосударство, говорят, если в нем царствует тишина и устройство. Блаженнокажется, когда нивы в нем не пустеют и во градех гордые воздымаются здания.Блаженно называют его, когда далеко простирает власть оружия своего ивластвует оно вне себя не токмо силою своею, но и словом своим над мнениемдругих. Но все сии блаженства можно назвать внешними, мгновенными,преходящими, частными и мысленными. Воззрим на предлежащую взорам нашим долину. Что видим мы? Пространныйвоинский стан. Царствует в нем тишина повсюду. Все ратники стоят в своемместе. Наивеличайший строй зрится в рядах их. Единое веление, единое рукимановение начальника движет весь стан, и движет его стройно. Но можем линазвать воинов блаженными? Превращенные точностию воинского повиновения вкуклы, отъемлется у них даже движение, воля, толико живым веществамсвойственная. Они знают только веление начальника, мыслят, что он хощет, истремятся, куда направляет. Толико" всесилен жезл над могущественнейшеюсилою государства. Совокупны возмогут вся, но разделенны и на едине пасутся,,яко скоты; амо же пастырь пожелает. Устройство, на счет свободы столь жепротивно блаженству нашему, как и самые узы. Сто невольников, пригвожденныхко скамьям корабля, веслами двигаемого в пути своем, живут в тишине иустройстве; но загляни в их сердце и душу. Терзание, скорбь, отчаяние.Желали бы они нередко променять жизнь на кончину; но и ту им оспоривают.Конец страдания их есть блаженство; а блаженство неволе не сродно, и потомуони живы. И так да не ослепимся внешним спокойствием государства и егоустройством и для сих только причин да не почтем оное блаженным. Смотривсегда на сердца сограждан. Если в них найдешь спокойствие и мир, тогдасказать можешь воистину: се блаженны. Европейцы, опустошив Америку, утучнив нивы ее кровию природных еежителей, положили конец убийствам своим новою корыстию. Запустелые нивы сегообновленного сильными природы потрясениями полукружия почувствовали соху,недра их раздирающую. Злак, на тучных лугах выраставший и иссыхавшийбесплодно, почувствовал былие свое острием косы подсекаемо. Валятся на горахгордые древеса, издревле вершины их осенявшие. Леса бесплодные и горныедебри претворяются в нивы плодоносные и покрываются стовиднымипроизращениями, единой Америке свойственными или удачно в онуюпереселенными. Тучные луга потаптываются многочисленным скотом, на яству иработу человеком определяемым. Везде видна строящая рука делателя, вездекажется вид благосостояния и внешний знак устройства. Но кто же столь мощноюрукою нудит скупую, ленивую природу давать плоды свои в толиком обилии?Заклав индейцев единовременно, злобствующие европейцы, проповедникимиролюбия во имя бога истины, учители кротости и человеколюбия, к коренияростного убийства завоевателей прививают хладкровное убийство порабощенияприобретением невольников куплею. Сии-то несчастные жертвы знойных береговНигера и Сенагала {Жертвы... берегов Нигера и Сенагала (Сенегала) -африканские невольники.}, отринутые своих домов и семейств, преселенные вневедомые им страны, под тяжким жезлом благоустройства вздирают {Вздирать -вспахивать.} обильные нивы Америки, трудов их гнушающейся. И мы странуопустошения назовем блаженною для того, что поля ее не поросли тернием инивы их обилуют произращениями разновидными. Назовем блаженною страною, гдесто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют надежногопропитания, ни собственного от зноя и мраза укрова. О, дабы опустети пакиобильным сим странам! Дабы терние и волчец, простирая корень свой глубоко,истребил все драгие Америки произведения! Вострепещите, о возлюбленные мои,да не скажут о вас: "премени имя, повесть о тебе вещает". Мы дивимся и ныне еще огромности египетских зданий. Неуподобительныепирамиды чрез долгое время доказывать будут смелое в созидании египтянзодчество. Но для чего сии столь нелепые кучи камней были уготованы? Напогребение надменных фараонов. Кичливые сии властители, жаждая бессмертия, ипо кончине хотели отличествовати внешностию своею от народа своего. И такогромность зданий, бесполезных обществу, суть явные доказательства егопорабощения. В остатках погибших градов, где общее блаженство некогдаводворялось, обрящем развалины училищ, больниц, гостиниц, водоводов, позорищи тому подобных зданий; во градах же, где известнее было я, а не мы, находимостатки великолепных царских чертогов, пространных конюшен, жилища зверей.Сравните то и другое; выбор наш не будет затруднителен. Но что обретаем в самой славе завоеваний? Звук, гремление, надутлость иистощение. Я таковую славу применю к шарам, в 18-м столетии изобретенным; изшелковой ткани сложенные, наполняются они мгновенно горючим воздухом ивозлетают с быстротою звука до выспренних пределов эфира {Эфир - воздушноепространство, атмосфера.}. Но то, что их составляло силу, источается изсреды тончайшими скважинами непрестанно; тяжесть, гор_е_ {Горе - вверх.}вращавшаяся, приемлет естественный путь падения долу; и то, что месяцы целыесооружалося со трудом, тщанием и иждивением, едва часов несколько можетвеселить взоры зрителей. Но вопроси, чего жаждет завоеватель; чего он ищет, опустошая странынаселенные или покоряя пустыни своей державе? Ответ получим мы отяростнейшего из всех, от Александра, Великим названного; но велик поистинене в делах своих, но в силах душевных и разорениях. "О афиняне! - вещал он.- Колико стоит мне быть хвалиму вами". Несмысленный, воззри на шествие твое.Крутой вихрь твоего полета, преносяся чрез твою область, затаскивает ввертение свое жителей ее и, влача силу государства во своем стремлении, засобою оставляет пустыню и мертвое пространство. Не рассуждаешь ты, о ярыйвепрь, что, опустошая землю свою победою, в завоеванной ничего не обрящешь,тебя услаждающего. Если приобрел пустыню, то она соделается могилою длятвоих сограждан, в коей они сокрыватися будут; населяя новую пустыню,превратишь страну обильную в бесплодную. Какая же прибыль, что из пустынисоделал селитьбы, если другие населения тем сделал пустыми? Если же приобрелнаселенную страну, то исчисли убийства твои и ужаснися. Искоренитьдолженствуешь ты все сердца, тебя в громоносности твоей возненавидевшие; немни убо что любити можно, его же бояться нудятся {Нудятся - вынуждены.}. Поистреблении мужественных граждан останутся и будут подвластны тебе робкиедуши, рабства иго восприяти готовые; но и в них ненависть к подавляющейтвоей победе укоренится глубоко. Плод твоего завоевания будет - не льстисебе - убийство и ненависть. Мучитель пребудешь на памяти потомков;казниться будешь, ведая, что мерзят тебя новые рабы твои и от тебя кончинытвоея просят. Но, нисходя к ближайшим о состоянии земледелателей понятиям, коликовредным его находим мы для общества. Вредно оно в размножении произрастаний и народа, вредно примером своими опасно в неспокойствии своем. Человек, в начинаниях своих двигаемыйкорыстию, предприемлет то, что ему служить может на пользу, ближайшую илидальную, и удаляется того, в чем он не обретает пользы, ближайшей илидальновидной. Следуя сему естественному побуждению, все начинаемое для себя,все, что делаем без принуждения, делаем с прилежанием, рачением, хорошо.Напротив того, все то, на что несвободно подвизаемся, все то, что не длясвоей совершаем пользы, делаем оплошно, лениво, косо и криво. Таковыхнаходим мы земледелателей в государстве нашем. Нива у них чуждая, плод оныяим не принадлежит. И для того обрабатывают ее лениво; и не радеют о том, незапустеет ли среди делания: Сравни сию ниву с данною надменным владельцем натощее прокормление делателю. Не жалеет сей о трудах своих, ее радипредпринимаемых. Ничто не отвлекает его от делания. Жестокость времени онодолевает бодрственно; часы, на упокоение определенные, проводит в трудах;во дни, на веселие определенные, оного чуждается. Зане рачит о себе,работает для себя, делает про себя. И так нива его даст ему плод сугубый; итак все плоды трудов земледелателей мертвеют или паче не возрождаются, ониже родились бы и были живы на насыщение граждан, если бы делание нив былорачительно, если бы было свободно. Но если принужденная работа дает меньше плода, то не достигающие своеяцели земные произведения толико же препятствуют размножению народа. Где естьнечего, там хотя бы и было кому есть, не будет; умрут от истощения. Таконива рабства, неполный давая плод, мертвит граждан, им же определены былиприродою избытки ее. Но сим ли одним препятствуется в рабстве многоплодие? Кнедостатку прокормления и одежд присовокупили работу до изнеможения. Умножьоскорбления надменности и уязвления силы, даже в любезнейших человекачувствованиях; тогда со ужасом узришь возникшее губительство неволи, котороетем только различествует от побед и завоеваний, что не дает тому родиться,что победа посекает. Но от нее вреда больше. Легко всяк усмотрит, что однаопустошает случайно, мгновенно; другая губит долговременно и всегда; одна,когда прейдет полет ее, скончаевает свое свирепство; другая там тольконачнется, где сия кончится, и примениться не может, разве опасным всегдапотрясением всея внутренности. Но нет ничего вреднее, как всегдашнее на предметы рабства воззрение. Содной стороны родится надменность, а с другой робость. Тут никакой не можнобыть связи, разве насилие. И сие, собирался в малую среду, властнодержавноесвое действие простирает всюду тяжко. Но поборники неволи, власть и острие вруках имеющих, сами ключимые во узах, наияростнейшие оныя бываютпроповедники. Кажется, что дух свободы толико в рабах иссякает, что не токмоне желают скончать своего страдания, но тягостно им зрети, что другиесвободствуют. Оковы свои возлюбляют, если возможно человеку любити своюпагубу. Мне мнится в них зрети змию, совершившую падение первого человека. -Примеры властвования суть заразительны. Мы сами, признаться должно, мы,ополченные палицею мужества и природы на сокрушение стоглавного чудовища,иссосающего пищу общественную, уготованную на прокормление граждан, мыпоползнулися, может быть, на действия самовластия, и хотя намерения нашибыли всегда благи и. к блаженству целого стремились, но поступок нашдержавный полезностию своею оправдаться не может. И так ныне молим васотпущения нашего неумышленного дерзновения. Не ведаете ли, любезные наши сограждане, коликая нам предстоит гибель,в коликой мы вращаемся опасности. Загрубелые все чувства рабов, и благимсвободы мановением в движение не приходящие, тем укрепят и усовершенствуютвнутреннее чувствование. Поток, загражденный в стремлении своем, тем сильнеестановится, чем тверже находит противустояние. Прорвав оплот единожды, ничтоуже в разлитии его противиться ему не возможет. Таковы суть братия наша, воузах нами содержимые. Ждут случая и часа. Колокол ударяет. И се пагубазверства разливается быстротечно. Мы узрим окрест нас меч и отраву. Смерть ипожигание нам будет посул за нашу суровость и бесчеловечие. И чеммедлительнее и упорнее мы были в разрешении их уз, тем стремительнее онибудут во мщении своем. Приведите себе на память прежние повествования. Дажеобольщение колико яростных сотворило рабов на погубление господ своих!Прельщенные грубым самозванцем, текут ему вослед и ничего толико не желают,как освободиться от ига своих властителей; в невежестве своем другогосредства к тому не умыслили, как их умерщвление. Не щадили они ни пола, нивозраста. Они искали паче веселие мщения, нежели пользу сотрясения уз{Отстаивая право народа на восстание, Радищев не считал движение пугачевцевпод царистскими лозунгами надежным путем к свержениюабсолютистско-помещичьего гнета.}. Вот что нам предстоит, вот чего нам ожидать должно. Гибель возноситсягоре постепенно, и опасность уже вращается над главами нашими. Уже время,вознесши косу, ждет часа удобности, и первый льстец или любительчеловечества, возникши на пробуждение несчастных, ускорит его мах.Блюдитеся. Но если ужас гибели и опасность потрясения стяжаний подвигнуть можетслабого из вас, неужели не будем мы толико мужественны в побеждении нашихпредрассуждений, - в попрании нашего корыстолюбия и не освободим братию нашуиз оков рабства и не восстановим природное всех равенство? Ведая сердецваших расположение, приятнее им убедиться доводами, в человеческом сердцепочерпнутыми, нежели в исчислениях корыстолюбивого благоразумия, а менее ещев опасности. Идите, возлюбленные мои, идите в жилища братии вашей,возвестите о премене их жребия. Вещайте с ощущением сердечным: подвигнутыена жалость вашею участию, соболезнуя о подобных нам, дознав ваше равенство снами и убежденные общею пользою, пришли мы, да лобзаем братию нашу. Оставилимы гордое различие, нас толико времени от вас отделявшее, забыли мысуществовавшее между нами неравенство, восторжествуем ныне о победе нашей, исей день, в он же сокрушаются оковы сограждан нам любезных, да будетзнаменитейший в летописях наших. Забудьте наше прежнее злодейство на вас, ида возлюбим друг друга искренне. Се будет глагол ваш; се слышится он уже во внутренности сердец ваших.Не медлите, возлюбленные мои. Время летит; дни наши преходят в недействии.Да не скончаем жизни нашей, возымев только мысль благую и не возмогши ееисполнить. Да не воспользуется тем потомство наше, да не пожнет венца нашегои с презрением о нас да не скажет: они были....Вот что я прочел в замаранной грязню бумаге, которую поднял я передпочтовою избою, вылезая из кибитки моей. Вошед в избу, я спрашивал, кто были проезжие незадолго передо мною. - Последний из проезжающих, - говорил мне почталион, - был человек летпятидесяти; едет по подорожной в Петербург. Он у нас забыл связку бумаг,которую я теперь за ним вслед посылаю. Я попросил почталиона, чтобы он дал мне сии бумаги посмотреть, и,развернув их, узнал, что найденная мною к ним же принадлежала. Уговорил яего, чтобы он бумаги сии отдал мне, дав ему за то награждение. Рассматриваяих, узнал, что они принадлежали искреннему моему другу, а потому не почел яих приобретение кражею. Он их от меня доселе не требовал, а оставил мне наволю, что я из них сделать захочу. Между тем как лошадей моих перепрягали, я любопытствовал, рассматриваядоставшиеся мне бумаги. Множество нашел я подобных той, которую читал. Вездея обретал расположения человеколюбивого сердца, везде видел гражданинабудущих времен. Более всего видно было, что друг мой поражен былнесоразмерностию гражданских чиносостояний. Целая связка бумаг и начертанийзаконоположений относилася к уничтожению рабства в России. Но друг мой,ведая, что высшая власть недостаточна в силах своих на претворение мнениймгновенно, начертал путь по временным законоположениям к постепенномуосвобождению земледельцев в России. Я здесь покажу шествие его мыслей.Первое положение относится к разделению сельского рабства и рабствадомашнего. Сие последнее уничтожается прежде всего, и запрещается поселян ивсех, по деревням в ревизии написанных, брать в домы. Буде помещик возьметземледельца в дом свой для услуг или работы, то земледелец становитсясвободен. Дозволить крестьянам вступать в супружество, не требуя на тосогласия своего господина. Запретить брать выводные деньги {Выводные деньги- плата жениха за невесту, если она крепостная другого помещика.}. Второеположение относится к собственности и защите земледельцев. Удел в земле, имиобработываемый, должны они иметь собственностию; ибо платят сами подушнуюподать. Приобретенное крестьянином имение ему принадлежать долженствует;никто его оного да не лишит, самопроизвольно. Восстановление земледельца возвание гражданина. Надлежит ему судиму быть ему равными, то есть в расправах{Расправа - суд для государственных крестьян и однодворцев.}, в кои выбиратьи из помещичьих крестьян. Дозволить крестьянину приобретать недвижимоеимение, то есть покупать землю. Дозволить невозбранное приобретениевольности, платя господину за отпускную известную сумму. Запретитьпроизвольное наказание без суда. - Исчезли варварское обыкновение, разрушьсявласть тигров! - вещает нам законодатель... За сим следует совершенноеуничтожение рабства. Между многими постановлениями, относящимися к восстановлению повозможности равенства во гражданах, нашел я табель о рангах. Сколь она быланекстати нынешним временам и оным несоразмерна, всяк сам может вообразить.Но теперь дуга коренной лошади звенит уже в колокольчик и зовет меня котъезду; и для того я за благо положил лучше рассуждать о том, что выгоднеедля едущего на почте, чтобы лошади шли рысью или иноходью, или что выгоднеедля почтовой клячи, быть иноходцем или скакуном? - нежели заниматься тем,что не существует.