2013-12-28
1454
Вся литературная деятельность Татищева, включая и труды по истории и географии, преследовала публицистические задачи: польза общества была его главною целью. Татищев был сознательным утилитаристом. Мировоззрение его изложено в его «Разговоре двух приятелей о пользе наук и училищ». Основной идеей этого мировоззрения была модная в то время идея естественного права, естественной морали, естественной религии, заимствованная Татищевым у Пуфендорфа и Вальха. Высшая цель, или «истинное благополучие», по этому воззрению, заключается в полном равновесии душевных сил, в «спокойствии души и совести», достигаемом путём развития ума «полезною» наукою. К последней Татищев относил медицину, экономию, законоучение и философию.
При этом скептики (Пештич, Лурье, Толочко) подчеркивают, что это не свидетельствует о научной недобросовестности (во времена Татищева понятий о научной этике и правилах писания исторического исследования ещё не было) или сознательной мистификации читателя, а скорее как раз отражает именно выдающуюся самостоятельную исследовательскую, отнюдь не «бесхитростно летописную» деятельность историка: дополнительные «известия» — это, как правило, отсутствующие в источниках логические звенья, реконструированные автором, иллюстрации его историографических и философских концепций и т. п. Дискуссия вокруг «татищевских известий» продолжается.
Идеи Татищева в области религии находились в тесной связи с его философской концепцией. Ученый стремился выделить философию в отдельную область знания, отделив ее от теологии, отстаивая ее независимость от религии. Причины борьбы церкви против философии и других наук в целом Татищев объяснял стремлением духовенства держать народ в невежестве и, тем самым, еще больше подчинять народ своей власти. Татищев выделял две составные части человека «душу» и «тело», отделяя их друг от друга. Для самого мыслителя они равнозначны. Будучи не в состоянии определить их соотношение, Татищев провозгласил связь двух начал в человеке. Другими словами, он решал вопрос о соотношении идеалистического и материалистического в человеке с позиций деизма.
Плеханов поставил Татищева во главе "рода просветителей", имея в виду его крупные заслуги в формировании идеологии западничества. В духовной сфере западничество означало разрыв с православно-церковным мировоззрением и переход на позиции секуляризованного мышления. В нем проявились самые разнородные идейные и теоретические тенденции. Для западничества характерна установка на соревновательность (состязательность) культур, в противоположность старообрядческо-московскому отрицанию всякой инокультуры. Оно несло с собой вероисповедный индифферентизм, раскрепощало самосознание личности: отныне мерой человечности становилось не уподобление Богу, а сотворение собственного образа. ".Европейская вольность заступила место азиатского принуждения" [Н.М. Карамзин]. В западничестве проросла традиция русского гуманизма, сближавшая Россию с Европой.
Попытка Татищева дать политико-культурологическое осмысление петровской европеизации привела его к созданию теории "всемирного умопросвячения". В основе этой теории лежала идея о том, что все "приключения и деяния", которые совершаются в жизни, "от ума или глупости происходят". Ум для Татищева- "генеральное понятие", определяющее сущность философии. В отличие от глупости, которая никогда не выступает "особым сусчеством" человека, ум, напротив, принадлежит к важнейшим "силам души", обусловливающим возможность достижения счастья. Оттого "умопросвячение", т.е., собственно, развитие ума, превращение его путем просвещения в разум составляет цель и назначение истинной образованности.
Татищев выделял три этапа "всемирного умопросвячения": первый - создание письменности, второй - пришествие Христа и третий - "обретение тиснения книг", книгопечатание.
Характеризуя первый этап, мыслитель прежде всего обращал внимание на то, что люди в начале своего существования жили по естественному закону, который был "при сотворении Адама ему и его наследникам вложен". Тогда все держалось одной только памятью. Но так как она не у всех была одинаково "тверда", то со временем мало кто мог "правильно и порядочно" пересказать доставшиеся от предков правила и законы. Поэтому "первое просвячение ума" было положено обретением "письма". Письменность не только достоверно закрепляла человеческие познания, но и способствовала развитию правильного законодательства. Первым законом был "закон письменный", переданный через Моисея еврейскому народу. Точно так же у других народов, пребывавших "в глубочайшей темноте неведения и невежества", по обретении письменности явились люди и боги, которые "зачали законы сочинять, и, на лучшее наставляя, лучи малого сияния и благоразумия им открывать": в Персии - это Зороастр, в Египте- Озирис, в Греции - Минос, в Риме - Янус или Нума Помпилий. "Близ потопа", как писал Татищев, обрели свои письмена и законы китайцы.
Аналогичным образом участвовала в этом всемирно-историческом ходе "умопросвячения" и Россия. Татищев настаивал на древности письма у "славянов". Свои обстоятельные сооображения на этот счет он заключал важнейшим для него доказательством - "наипаче же закон, или уложение древнее русское довольно древность письма в Русии удостоверяет". Речь в данном случае шла о "Русской правде" - выдающемся памятнике отечественной правовой мысли раннекиевской эпохи. И в России обнаруживалась тесная связь между древностью письма и появлением письменного закона. Вместе с тем закон для Татищева - не просто выражение чисто политических реалий, а предпосылка, основное условие развития культуры, становления цивилизации. Будучи западником по убеждениям, русский мыслитель, естественно, ориентировался на движение России по европейскому пути, и этим определялось осмысление им последующего процесса "всемирного умопросвячения".
Второй этап в истории человечества связан с пришествием Христа. Дохристианский мир погрязал в "мерзости" языческого кумирослужения. Учение Христа принесло с собой не только "душевное спасение, царство небесное и вечная блага"; благодаря ему "все науки стали возрастать и умножаться, идолопоклонство же и суеверие исчезать". Однако и здесь не обошлось без "мерзкого зловерия" и злоключений, в чем главным образом повинна церковь. Говоря о западной церкви, Татищев с возмущением писал о преследованиях "высокого ума и науки людей", а также сожжениях "многих древних и полезных" книг. Все это создало "в просвячении ума препятствия" и привело к тому, что "едва не повсюду науки, нужные человеку, погибли". "Оное время, - заключал русский мыслитель, - ученые время мрачное именуют".
К наибольшим бедам, проистекавшим от церкви, он относил политическое властолюбие, присущее не только "римским архиепископам", но и "некоторым нашим митрополитам и патриархам", которые "от гордости и властолюбиа противобожного" возомнили, что "якобы духовная власть выше государственной". Впрочем, все это Татищев находил в "предсказаниях" самого Христа, и потому "тиснение книг" рассматривал как средство полного преодоления негативного воздействия церкви на развитие "всемирного умопросвячения".
Апология книгопечатания относится к лучшим страницам сочинений Татищева. В этом случае он вдохновлялся идеей об одновременном, соравном приобщении России и Запада к вершинам человеческого разума. Тиснение книг, отмечал он, было обретено "лишь в 15-м сте лет". У нас оно появилось при "Иоанне Первом и Великом" - Иване Грозном. Следовательно, "мы не вельми пред протчими в том укоснели". Изобретение книгопечатания открывает широкий простор для совершенствования разума. Татищев самым решительным образом опровергал мнения противников "умопросвячения", доказывавших, что "чим народ простяе, тем покорнее и к правлению способнее, а от бунтов и сметений безопаснее". Подобные рассуждения, на его взгляд, исходят как раз от невежд и глупцов, непознавших пользу наук. Между тем именно науки, созидая благо, устраняют почву для всяких бунтов. Пример тому- Европа: там науки процветают, но "бунты неизвестны". И наоборот, "турецкий народ пред всеми в науках оскудевает, но в бунтах преизобилует". Схожим образом обстоит дело в России: "никогда никаких бунт от благоразумных людей начинания не имел" и "редко какой шляхтич в такую мерзость вмешался"; если же в России и случались бунты, то виновниками их были "более подлость, яко Болотников и Боловня холопи, Заруцкой и Разин казаки, а потом стрельцы и чернь, все из самой подлости и невежества". Несмотря ни на какие внешние, политические "изъяны", просвещение, культура придают целесообразный характер общественно-историческому процессу, умножают богатство и славу государства.
Нетрудно заметить, что политическая культурология Татищева не просто выражала ориентацию на западный идеал; ее отличительной чертой было именно своего рода "выпрямление" культурно-исторического процесса, выделение в нем той общечеловеческой меты, которая уравнивает народы и нации. В схеме Татищева нет противопоставления культур; все культуры для него едины по своей сущности и различаются лишь уровнем развития. Если Запад достиг более высокой культуры, это не свидетельствует о каком-то особом превосходстве его народов, а лишь указывает на более раннее приобщение их к наукам и философии. России уготована та же будущность; без этого она не вырвется из тенет невежества и суеверий. Но ей необходимы политическое обновление, разрыв с традиционной духовностью, основанной на извращенной вере, на чистой церковности. Татищев полагал, что главная задача состоит в создании культуры, всецело сосредоточенной на светской власти, воплощающей ее духовные константы. Таким образом, в государстве претворился культурный идеал, выработанный в процессе развития "умопросвячения" народа.
