Книга первая 14 страница

Окольным Сатана, как бы страшась,

Но алча, приближался; так моряк

Искусный, управляя кораблём,

Близ мыса или устья, где ветра

Непостоянны, изменяет курс,

Частенько перекладывая руль

И паруса; так точно изменял

Движенья Змий, свиваясь, и опять

Упруго развиваясь, и клубясь

Затейливо на Евиных глазах,

Дабы вниманье женщины привлечь.

Она же за работой шелестенью

Листвы внимала, но о нем ничуть

Не думала, – привыкшая к возне

Различных тварей, что на Евин зов

Послушней шли, чем стадо превращённых

На зов Цирцеи. Змий спешит смелей,

Незваный, к Еве, замирает вдруг

Как бы в восторге; много раз подряд

Пред ней склоняет гребень, шею гнёт

Крутую, лижет Евины следы.

Немое обожанье наконец

Она заметила и на игру

Его взглянула; радуясь тому,

Что смог вниманьем Евы завладеть,

Он, шевеля змеиным языком,

Иль небывалый звук голосовой

Воздушным колебаньем издавая,

Её лукаво начал искушать:

"– О повелительница! Не дивись,

Единственное диво, если ты

Способна удивляться! Я молю:

Презреньем гневным не вооружай

Небесно кроткий взор за то, что я

Приблизился бесстрашно и гляжу

Не нагляжусь на величавый лик,

Сугубо величавый в этой дебри

Пустынной. О, прекрасного Творца

Прекрасное подобие! Тебе

Подвластно все живое; твари все

Тобой любуются и красоту

Небесную твою боготворят.

Действительный восторг царит лишь там,

Где он доступен всем; но здесь, в глуши,

Меж зрителей – бессмысленпых скотов,

Твоё очарование сознать

Способных в малой мере, Человек

Один – единственный тобой пленён;

Всего один, – когда в кругу богов

Богиней равной ты могла бы стать.

Бесчисленные Ангелы должны

Тебе молитвенно, благоговейно

Служить, вседневной свитой окружив!"

Так льстил ей Враг: он приступ начал так.

Проникла в сердце Евы эта речь.

Хоть будучи весьма удивлена,

Она смущённо молвила в ответ:

"– Что это значит? Голосом людским

И по людски осмысленно со мной

Тварь говорит! Судила я досель,

Что твари бессловесны, что Господь

Немыми создал их, не одарил

Членораздельной речью. В остальном

Колеблюсь я – их действия, порой,

И взгляды выявляют некий смысл

Немалый. Я тебя считала, Змий,

Хитрейшею из тварей полевых,

Но все же – безъязыкой. Сотвори

Повторно это чудо! Объясни,

Как, будучи немым, заговорил?

И почему ты изо всех животных

Столь дружествен? Вниманье уделить

Такому диву должно. Отвечай!"

Лукавый Искуситель продолжал:

"– Блистательная Ева! Госпожа

Прекраснейшего мира! Мне легко

Тебе повиноваться, рассказать

Просимое. Велениям твоим

Не в силах воспротивиться никто.

Подобно прочим тварям, я сперва

Питался попираемой травой.

Мой ум, под стать еде, презренным был

И низким: я понятье лишь имел

О пище и различии полов,

Не постигая высшего, пока

Однажды, странствуя среди полей,

Я дерево роскошное вдали

Случайно усмотрел: на нем плоды

Висели пестроцветные, горя

Багряным золотом. Я подступил

Поближе, чтоб яснее рассмотреть,

И обдало меня с его ветвей

Благоуханье, голод возбудив

Острейший. Ни укропа аромат

Излюбленный, ни запах молока,

Что ввечеру сочится из сосцов

Овец и коз, когда среди забав

Детёныши позабывают снедь,

Не порождали жадности такой

Во мне. Решился тотчас я вкусить

Прекрасных яблок. Жгучей жажды власть

И голода, которых разожгли

Душистые плоды, меня совсем

Поработили. Я замшелый ствол

Обвил ввиду того, что высоко

Ветвилось дерево; потребен рост

Адама или твой, дабы достать

До нижних сучьев. Прочие вокруг

Толпились твари, тою же алчбой

Томимые, завистливо взирали,

Но до плодов добраться не могли.

Достигнув кроны, где они, вися

В столь близком изобилии, сильней

Манили, я срывать их щедро стал,

Вкушать и голод ими утолять.

Такого наслаждения досель

Я не знавал ни в пище, ни в питьё.

Насытясь, я внезапно ощутил

Преображенье странное; мой дух

Возвысился, и просветился ум;

Способность речи я обрёл потом,

Но, впрочем, не утратил прежний вид.

Высоким и глубоким я с тех пор

Предался размышлениям; объял

Я всеохватывающим сознаньем

Предметы обозримые Небес,

Срединного пространства и Земли,

Все доброе, прекрасное постиг

И понял, что оно воплощено

Вполне в твоих божественных чертах,

В лучах твоей небесной красоты,

Ей ни подобья, ни сравненья нет!

Вот почему, – некстати, может быть,

Я здесь, чтоб созерцать и обожать

Законную Владычицу Вселенной,

Державную Царицу всех существ!"

Так, обуян коварным Сатаной,

Змий обольщал Праматерь. В изумленье

Беспечно Ева молвила в ответ:

"– Из за чрезмерной. Змий, твоей хвалы,

Я сомневаюсь в действии плода,

Которое ты первый испытал.

Скажи: где это дерево растёт?

Далеко ли? Здесь множество в Раю

Деревьев Божьих, неизвестных нам

И разных, и плодов на них не счесть

Нетронутых, нетленных, – до времён,

Когда в Раю прибавится людей,

Дабы собрать обильный урожай,

От бремени Природу облегчив".

Ликуя, вмиг ответил хитрый гад:

"– Царица! Не далёк, не труден путь.

За миртами, средь луга, близ ручья

Оно растёт, лишь надо миновать

Бальзамовый и мирровый лесок

Цветущий. Коль дозволишь, я туда

Тебя легко и быстро проведу".

«– Веди!» – сказала Ева; Змий, столпом

Возвысясь, к преступленью поспешил,

Переливая из кольца в кольцо

Клубящееся тулово; прямым

Он выглядел, к злодейству устремись,

На темени надежда подняла

Его зубчатый гребень, что раздулся

От радости. Так брезжит огонёк

Блуждающий, из масляных паров

Возникший, что густеют по ночам

От холода и вспыхивают вдруг,

Вздуваемые ветром; говорят

Злой Дух сопровождает их. Такой

Обманный огонёк, светясь во тьме,

Сбивает изумлённого с пути

Ночного странника, заводит в т опь,

В трясины и овраги, где бедняк,

Проваливаясь, гибнет, вдалеке

От помощи. Так страшный Змий сиял,

Доверчивую Еву обманув,

Праматерь нашу, и ведя ко Древу

Запретному – причине наших бед.

При виде Древа молвила она:

"– Напрасно, Змий, мы шли; бесплоден труд,

Хотя плоды в избытке. Но пускай

Останется их свойство при тебе;

Оно и впрямь чудесно, породив

Такое действие. Но ни вкушать,

Ни даже прикасаться нам нельзя.

Так Бог велел, и заповедь сия

Единственною дочерью была

Божественного Голоса; вольны

Мы в остальном. Наш разум – наш закон".

Вскричал Прельститель хитрый: "– Неужель,

Властителями вас провозгласив

Всего, что в воздухе и на Земле,

Господь плоды вкушать вам запретил

Древес, произрастающих в Саду?"

Ещё безгрешная, сказала Ева:

"– Нам все плоды в Раю разрешены,

Но Бог об этом Древе, в сердце Сада

Растущем, и плодах его изрёк:

"– К ним прикасаться и от них вкушать

Вы не должны, чтоб вам не умереть".

Ответ услыша краткий, осмелел

Прельститель; человеколюбцем вдруг

Прикинулся и ревностным слугой

Людей; на их обиду воспылав

Негодованьем лживым, применил

Он способ новый: ловко притворись

Взволнованным, смущённым, он умолк

Достойно, вознесясь, чтоб речь начать

О якобы значительных вещах.

Так древле, в Риме вольном и в Афинах,

Где красноречье славное цвело,

Навечно онемевшее теперь,

Оратор знаменитый затихал,

Задумывался, погрузясь в себя,

Готовясь к речи важной; между тем

Его движения, черты лица

Вниманьем слушателей наперёд

Овладевали, прежде чем уста

Успел он разомкнуть; но иногда,

Как бы порыва к правде не сдержав,

Он прямо к сути яро приступал,

Минуя предисловье; точно так,

Во всю свою поднявшись вышину,

Восторженным волнением объят,

Со страстью соблазнитель произнёс:

"– О, мудрое, дарующее мудрость

Растение священное! Рождаешь

Познанье ты! Я чую мощь твою

В себе! Не только сущность всех вещей

Я ныне лицезрею, но стези

Наимудрейших, высочайших Сил

Открылись мне! Ты не страшись угроз,

Вселенной сей Царица, им не верь

Вы не умрёте. Разве умереть

Возможно от плода, – он даст вам жизнь

С познаньем вместе, – или вас казнит,

Кто угрожал вам? На меня взгляни:

Я прикоснулся, я вкусил – и жив.

Мой тварный жребий превзойти дерзнув,

Я жизни совершеннейшей достиг,

Чем та, что мне была дана судьбой.

Ужели от людей утаено

Открытое скоту? Ужели Бог

За столь поступок малый распалит

Свой гнев и не похвалит ли верней

Отвагу и решительность, которых

Угроза смерти, – что бы эта смерть

Ни означала, – не смогла отвлечь

От обретенья высшего из благ

Познания Добра и Зла? Добро!

Познать его так справедливо! Зло!

Коль есть оно, зачем же не познать,

Дабы избегнуть легче? Вас Господь

По справедливости карать не может,

А ежели Господь несправедлив,

То он не Бог, и ждать не вправе Он

Покорности и страха; этот страх

Пред страхом смерти должен отступить.

Зачем Его запрет? Чтоб запугать,

Унизить вас и обратить в рабов

Несведущих, в слепых, послушных слуг.

Он знает, что, когда вкусите плод,

Ваш мнимо светлый взор, на деле – тёмный,

Мгновенно прояснится; вы, прозрев,

Богами станете, подобно им

Познав Добро и Зло. Так быть должно.

Мой дух очеловечился, а ваш

Обожествится; человеком скот

Становится, а богом – Человек.

Быть может, вы умрёте, отрешась

От человеческого естества,

Чтоб возродиться в облике богов.

Желанна смерть, угрозам вопреки,

Когда влечёт не худшую беду!

И что такое боги? Почему

Не стать богами людям, разделив

Божественную пищу? Божества

Первичны; этим пользуясь, твердят,

Что всє от них. Сомнительно весьма!

Я вижу, что прекрасная Земля,

Согрета Солнцем, производит всє,

Они же – не рождают ничего.

А если всє от них, – кто ж в это Древо

Вложил познание Добра и Зла,

Так что вкусивший от его плода,

Без их соизволенья, в тот же миг

Премудрость обретает? Чем Творца

Вы оскорбите, знанье обретя?

Чем знанье ваше Богу повредит?

И если всє зависит от Него,

Способно ль Древо это что нибудь

Противу Божьей воли уделить?

Не завистью ли порождён запрет?

Но разве может зависть обитать

В сердцах Небесных? Вследствие причин

Указанных и множества других

Вам дивный этот плод необходим.

Сорви его, земное божество,

Сорви и беспрепятственно вкуси!"

Он смолк; его коварные слова

Достигли сердца Евы так легко!

На плод она уставилась, чей вид,

Сам по себе, манил и соблазнял.

В её ушах ещё звучала речь

Столь убедительная; мнилось ей,

Что уговоры Змия внушены

Умом и правдой. Полдень между тем

Приблизился и голод вместе с ним,

Благоуханьем дивного плода

Усиленный, и это, заодно

С желаньем прикоснуться и вкусить,

Ещё сильней манило томный взгляд.

Однако, на минуту задержась,

Так рассуждала мысленно она:

"– Воистину, о лучший из плодов,

Твои чудесны свойства. Запрещён

Ты людям; тем не менее нельзя

Тебе не удивляться. От начала

Неприкасаемый, ты наградил,

При первом опыте, немую тварь

Словесным даром; научил язык,

Не созданный для речи, восхвалять

Тебя. Не скрыл твоих достоинств Тот,

Кем заповедан ты и назван Древом

Познания Добра и Зла, и нам

Не разрешён. Но строгий сей заказ

Тебе во славу; доказует он,

Каким ты благом в силах одарить,

Которого мы, люди, лишены.

Владеть безвестным благом – невозможно;

Владеть же им в неведенье – равно

Что вовсе не владеть; и, наконец,

Что запретил Он? Знанье! Запретил

Благое! Запретил нам обрести

Премудрость! Но такой запрет никак

Вязать не может. Если вяжет смерть

Нас вервием последним, – в чем же смысл

Свободы нашей? От плода вкусив,

Осуждены мы будем и умрём.

Но разве умер Змий? Ведь он живёт,

Хотя вкусил; познаньем овладел,

И, прежде неразумный, – говорит

И думает. Ужель для нас одних

Смерть изобретена? И лишь для нас

Недостижима умственная снедь,

А тварям предоставлена? Видать,

Она животным не воспрещена!

Но скот, вкусивший первым, отрешась

От зависти, ликуя, сообщил

О благе обретённом, – друг людей,

Надёжный очевидец, и ему

Не свойственны лукавство и обман.

Чего ж боюсь? Верней, чего должна

Бояться, не познав Добро и Зло?

Творца иль Смерти? Кары иль закона?

От всех сомнений средство – здесь растёт,

Сей плод, прельщающий мой вкус и взор,

Даруя мудрость. Что мешает мне

Сорвать, насытив разом дух и плоть?"

Промолвила и дерзкую к плоду

Простёрла руку в злополучный час;

Вот сорвала! Вкусила! И Земля

От раны дрогнула, и тяжкий вздох,

Из глубины своих первооснов

И всем своим составом издала

Природа, скорбно ознаменовав,

Что все погибло. Виноватый Змий

Исчезнул в зарослях; его уход

Был не замечен; Ева целиком

Вкушенью предавалась, ни на что

Не глядя. Никогда, в других плодах,

Не находила сладости она

Подобной. Вправду ли он был таким

Иль в жажде знанья Ева придала

Воображеньем дивный этот вкус;

Уже сравнившись в мыслях с божеством,

Глотая неумеренно и жадно,

Не ведала, что поглощает смерть.

Насытившись и, будто от вина,

Хмельная, радостно и без забот,

Она самодовольно изрекла:

"– О Царственное Древо! Из древес

В Раю – наиценнейшее! Твой дар

Благословенный – мудрость. До сих пор

В пренебрежении свисали зря

Твои плоды. Отныне всякий день

Тебя лелеять буду по утрам,

Не без похвал и песен, облегчать

Я стану бремя щедрое ветвей,

Свободно предлагаемое всем,

Пока, тобой насыщенная всласть,

Созрею в мудрости, под стать богам

Всезнающим, но завистью кипящим

К тому, чего не в силах сами дать.

Когда бы мощь, сокрытая в тебе,

От них была, ты здесь бы не росло.

Мой опыт собственный! – тебя вторым

Благодарю. Ты – наилучший вождь.

Когда б я за тобою не пошла,

Осталась бы в незнанье. Ты открыл

Путь к мудрости, чтоб я могла достичь

Её потайной, скрытой глубины.

Нельзя ли мой поступок тоже скрыть?

Ведь Небо высоко и далеко,

Оттуда вряд ли явственно видны

Все вещи на Земле. А может быть,

От вечных наблюдений отвлечён

Иной заботой Запретитель наш

Великий, восседающий в кругу

Крылатых соглядатаев своих?

Но как явлюсь к Адаму? Расскажу

О перемене? Стану ли я с ним

Делить моё блаженство иди нет?

Не лучше ль преимуществом познанья

Одной владеть и возместить изъян,

Присущий женщине, чтоб закрепить

Любовь Адама и сравняться с ним,

А может, кое в чем и превзойти?

Не зареклась бы! Низший никогда

Свободным не бывает! Хорошо,

Чтоб так сбылось! Но если видел Бог,

И я умру, исчезну, и меня

Не станет, и Адам найдёт жену

Другую, наслаждаться будет впредь

С другою Евой, я же – истреблюсь?

Смертельна эта мысль! Нет, решено!

Адам со мною должен разделить

И счастье и беду. Столь горячо

Его люблю, что рада всем смертям,

Но вместе с ним. Жизнь без него – не жизнь!"

Промолвив, удалилась, но сперва

Глубокий Древу отдала поклон,

Желая силе оказать почёт,

Растенью сообщившей мудрый сок,

Добытый из нектара, из питья

Богов. Меж тем нетерпеливо ждал

Адам возврата Евы. Он венок

Цветочный сплёл, чтоб волосы жены

Украсить, увенчать её труды

Сельскохозяйственные, как жнецы

Царицу жатвы часто коронуют.

О радостном свиданье он мечтал

Замедлившем и новых ждал утех

Вслед за разлукой долгой; но порой

Он сердцем предугадывал беду,

Тревожное биенье ощутив;

И вот навстречу тронулся тропой,

Которой удалилась поутру

Супруга; мимо Древа та стезя

Вела, и от него невдалеке

Увидел Еву; только что она,

От Древа отступив, держала ветвь

С прекрасным, свежесорванным плодом,

Что улыбался, аромат лия

Амврозии. Направилась к Адаму

Поспешно Ева; на её лице

Виновность отражалась, но тотчас

Она оправдываться начала

И молвила с угодливою лаской:

"– Моей отлучке долгой ты, никак,

Дивишься? Я томилась без тебя.

Разъединенью, мнилось, нет конца.

Доселе я такой тоски любви

Не ведала, но больше никогда

Не повторится это; не хочу

Себя отныне мукам подвергать,

Которых я, в неведенье моем,

Сама искала – мукам разлученья

С тобой. Но изумишься ты, узнав

Чудесную причину: почему

Так долго задержалась я. Ничуть

Не вредно Древо, ни его плоды,

Вкушенье коих якобы ведёт

К таинственному злу; наоборот!

Они благим воздействием глаза

Нам отверзают, возводя в разряд

Богов. Сие испытано уже;

Запретом не стеснённый, мудрый Змий

Иль преступив запрет, – посмел вкусить

И все ж не умер, чем грозили нам,

Но разум и язык людской обрёл;

Он так красноречиво рассуждал

И так умильно, что меня склонил.

И я равно вкусила, испытав

Влиянье равное. Мой тёмный взор

Яснее стал, возвышенней душа,

Обширней сердце. Я почти совсем

Обожествилась. Этой высоты,

Лишь памятуя о тебе, Адам,

Я домогалась; без тебя презреть

Её готова. Для меня блаженство

В той мере подлинно, поскольку в нем

Ты соучаствуешь; иначе мне

Оно прискучит вскоре, а затем

И вовсе опротивеет. Вкуси!

Пускай один удел, одна любовь,

Одно блаженство нас объединят!

Вкуси, дабы не разлучило нас

Неравенство! Готова потерять

Я для тебя божественность, но поздно,

Судьба соизволения не даст!"

Так изложила Ева свой рассказ

С весёлым оживленьем, но пылал

Болезненный румянец на щеках.

Адам, недвижный, бледный, услыхав

О Евином проступке роковом,

Застыл в молчанье. Ужас ледяной

Сковал его суставы, раскатясь

По жилам; ослабевшая рука

Венок из роз, для Евы им сплетённый,

Бессильно уронила, и цветы

Увядшие рассыпались в пыли.

Так цепенел он, слов не находя,

И напоследок молвил сам себе,

Душевную нарушив немоту:

"– Прекраснейшее в мире существо,

Последнее создание Творца

И лучшее! В тебе воплощены

Вся красота, любовь и доброта,

Божественная святость, совершенство,

Пленяющие зрение и мысль!

Как ты погибла! Как погибла ты

Внезапно; исказилась, и растлилась,

И смерти обреклась! Как ты запрет

Нарушила строжайший! Как могла

Священный, заповедный плод сорвать

Кощунственно? Тебя ввела в обман

Уловка вероломная Врага,

Которого не знала ты досель,

И я погиб с тобою заодно.

Да, я решил с тобою умереть!

Как без тебя мне жить? Как позабыть

Беседы наши нежные, любовь,

Что сладко так соединяла нас,

И в диких этих дебрях одному

Скитаться? Ежели Господь создаст

Вторую Еву и ребром вторым

Я поступлюсь, – возлюбленной утрата

Неугасимо будет сердце жечь!

Нет, нет! Я чувствую, меня влекут

Природы узы; ты – от плоти плоть,

От кости кость моя, и наш удел

Нерасторжим – в блаженстве и в беде!"

Так утвердившись и под стать тому,

Кто, ужас пережив, собой опять

Овладевает, после тяжких дум,

Необратимой доле покорясь,

Он Еве примирительно сказал:

"– Бесстрашная! Решилась ты на шаг

Отважный и в опасности великой

Находишься, направив алчный взор

На плод святой, что Богом посвящён

Для воздержанья; более того,

Завет нарушив Божий, от плода,

Касаться коего запрещено,

Дерзнула ты вкусить! Но кто б возмог

Прошедшее вернуть и сделать вновь

Былое небылым? Ни сам Господь

Всемощный, ни судьба. Но может быть,

Ты не умрёшь и не настолько худ

Поступок твой. Плод был уже почат,

Он Змием споначалу осквернён

И, святости лишась, возможно, стал

Плодом обычным ранее, чем ты

Вкусила. Ведь не умер Змий, он жив

И жизни, по твоим словам, достиг

Высокой, с Человеком поравнясь;

Наглядный довод, что, вкусив, и мы

Достигнем соразмерной высоты,

Богами будем или перейдём

На степень Ангелов – полубогов.

Не мыслю, что Господь, благой Творец,

Хоть Он грозил, решил бы истребить

Нас, лучших тварей, одарённых Им

Столь щедро и стоящих во главе

Созданий прочих; с нами заодно

Они, поскольку созданы для нас,

От нас во всем зависимы, должны

Неотвратимо пасть. Неужто Бог

Творенью – разрушенье предпочтёт

И будет снова пересоздавать,

Трудясь напрасно? Этого не мни

С понятием о Боге совместить.

Хоть созидать Он властен вновь и вновь,

Едва ee нас на гибель обречёт,

Чтоб Враг возликовал: мол, непрочна

Любимцев Божьих участь; кто ж Ему

Надолго мил? Низверг меня сперва,

Потом людей извёл. За кем черёд?

Нет, пищи для злоречия не даст

Господь Врагу. Но все равно; скрепил

Я жребий мой с твоим, и приговор

Тождественный постигнет нас двоих.

И если смерть меня с тобой сплотит,

Она мне жизнью будет; столь сильна

Природы власть, влекущая меня

К тебе; ведь ты моё же естество,

Вся из меня возникла, вся моя,

Мы – нераздельны, мы – одно, мы – плоть

Единая, и Еву потерять

Равно что самого себя утратить!"

Адаму Ева молвила в ответ:

"– О, славный искус редкостной любви,

Блестящий довод, благостный пример!

Как следовать ему? Я не равна

Тебе по совершенству и горжусь

Рождением от твоего ребра

Бесценного. Мне радостно внимать

Словам твоим, когда ты говоришь

О нашей слитности: у нас двоих

И сердце и душа – одни; теперь,

Воистину, ты это доказал,

Решив, что прежде, чем тебя со мной,

Столь тесно связанных любовью нежной,

Смерть либо нечто худшее навек

Разъединит, – мою вину, мой грех,

Преступное деяние моё

И ты разделишь, – ежели вкусить

Преступно от прекрасного плода,

Чьи качества (добро всегда к добру

Ведёт прямым иль косвенным путём)

Любовь твою проверить помогли

Счастливым испытаньем; без него

Не проявилась бы она с такой

Возвышенностью. Если б я сочла,

Что смелый мой поступок повлечёт

Угрозу смерти, – казни бы сама

Подверглась. Одиноко я умру,

Но не решусь тебя склонять к делам,

Что твой покой способны погубить,

Тем более когда любовь ко мне,

Её сердечность, верность, постоянство

Ты нынче беспримерно доказал.

Я чувствую совсем иной исход

Отнюдь не смерть: удвоенную жизнь,

Взор прояснённый, множество надежд

И новых наслаждений, дивный вкус,

Столь тонкий, что приятное досель

Мне пресным представляется теперь

И грубым. По примеру моему

Вкуси, Адам, свободно и развей

На все четыре ветра смертный страх!"

Сказав, она супруга обняла,

От счастья нежно плача, в торжестве

Сознания любви, столь благородной,

Готовой для возлюбленной стерпеть

Господень гнев и смерть; она даёт

Ему в награду, щедрою рукой

(Злосчастная угодливость вполне

Такой награды стоит) с ветви плод

Прелестный и заманчивый; не вняв

Рассудку, не колеблясь, он вкусил.

Не будучи обманутым, он знал,

Что делает, но преступил запрет,

Очарованьем женским покорён.

Земные недра содрогнулись вновь

От муки, и Природа издала

Вторичный стон. Гром глухо прогремел,

Затмилось небо, капли тяжких слез

Угрюмо уронило с вышины,

Оплакав первородный, смертный грех.

Но ничего Адам не замечал,

Вкушая жадно; Ева, не страшась,

Провинность повторяла заодно,

Чтоб грех возможно больше усладить

Любовным соучастьем. Наконец,

Как одурманенные молодым

Вином, они безумно предались

Веселью; мнилось им, что обрели

Божественность, что, презирая Землю,

Вот вот на мощных крыльях воспарят.

Но действие иное произвёл

Обманный плод. Он плотские разжёг

Желанья. Похотливо стал глядеть

Адам на Еву; алчно и она

Ответствовала. Сладострастный жар

Обоих обуял, и начал так

Адам к восторгам Еву наклонять:

"– Я вижу – твой изящен, верен вкус;

Он мудрости немалое звено;

Ко всем сужденьям вкус мы придаём,

Язык считая правым судией.

Ты нынче порадела хорошо,

Хвалю за это. Много мы услад

Утратили, к чудесному плоду

Не прикасаясь; истинную сласть

Не знали мы досель. Когда настолько

Запретное приятно, – десяти

Дерев запретных, вместо одного,

Нам надо бы желать. Но поспешим!

Пристало нам, прекрасно подкрепясь,

Утехой завершить богатый пир.

С тех пор как в первый раз тебя узрел,

Исполненную всяких совершенств,

И в жены взял, ни разу красота

Твоя не распаляла так во мне

Желания тобою обладать

И насладиться. Краше, чем всегда,

Ты нынче – это Древа дивный дар!"

Подобное твердя, не упускал

Он взглядов и намёков любострастных,

Понятных ей. Зажглись её глаза

Ответным заразительным огнём.

Он, без отпора, за руку повёл

Её на затенённый бугорок,

Под сень ветвей, под кров густой листвы.

Фиалки, незабудки, гиацинты

И асфоделии служили им

Цветочным ложем, – мягкое как пух,

Прохладное земное лоно! Там

Они любви роскошно предались,

Всем наслажденьям плотским, увенчав

Провинность обоюдную, стремясь

Сознание греховности размыкать;

Затем, усталые от страстных ласк,

Заснули, усыплённые росой.

Но эта власть коварного плода,

Что с помощью дурманящих паров,

Веселием и лестью охмелив,

Их душами играла и ввела

Все чувства и способности в обман,

Иссякла, – отлетел а тяжкий сон,

Угаром наведённый, полный грёз

Мучительных. Супруги поднялись,

Как после хвори; глядя друг на друга,

Постигли, сколь прозрели их глаза

И омрачился дух. Невинность вмиг

Исчезла, что, подобно пелене,

Хранила их от пониманья зла;

Взаимное доверье, правда, честь

Врождённые покинули чету

Виновную, покрытую теперь

Стыдом, что облачением срамным

Преступников лишь больше оголял.

Как некогда на пагубном одре

Далилы филистимлянки, Самсон,

Могучий муж из Данова колена,

Остриженный, очнулся, потеряв

Былую силу, – так, не говоря

Ни слова, обнажённые, они

Сидели, добродетелей навек

Лишась, ошеломлённые стыдом,

С растерянными лицами. Но вот

Адам, хотя не менее жены

Смущённый, принуждённо произнёс:

"– Вняла, о Ева, ты в недобрый час

Лукавцу гаду, – кто б людскую речь

Подделывать его ни научил.

Он был правдив, о нашем возвестив

Паденье, но, суля величье, лгал.

Воистину глаза прозрели наши,

Добро и Зло познали мы; Добро

Утратили, а Зло приобрели.

Тлетворен плод познанья, если суть

Познанья в этом; мы обнажены,