2018-03-09
113
Обобщая российский опыт "конструирования" механизмов контроля, можно выделить шесть главных средств или схем его реализации*(791):
1) через передачу функций единоличного исполнительного органа управляющей компании / управляющему;
2) через аутсорсинг/аутстаффинг*(792);
3) через договор или устав;
4) через участие в формировании и работе совета директоров дочерней компании;
5) через правление;
6) через централизацию планирования и контроля;
7) посредством создания единого правового и организационного пространства.
Пожалуй, кроме передачи функций единоличного исполнительного органа управляющей компании / управляющему и осуществления контроля через договор, перечисленные схемы достаточно хорошо изучены в отечественной литературе*(793). На двух названных схемах мы остановимся подробнее. Касательно остальных отметим лишь их базовые характеристики. К тому же необходимо помнить, что, как правило, схемы или механизмы контроля (в инструментальном смысле понятия "механизм") не представлены в чистом виде - они используются в различных сочетаниях между собой.
I. Передача функций единоличного исполнительного органа управляющей компании / управляющему. Идеология данной схемы контроля, возможно, восходит к институту антикризисного управления и положениям Закона РФ от 19 ноября 1992 г. N 3929-1 "О несостоятельности (банкротстве) предприятий", ныне не действующего. Концепция передачи функций единоличного исполнительного органа "командам профессиональных управленцев" формировалась в период острой нехватки квалифицированного менеджмента в постсоветской экономике России 1990-х гг. и изначально мотивировалась прежде всего кадровыми проблемами, нежели вопросами контроля или организационно-правовой унификации, как это стало в дальнейшем.
На сегодняшний день механизм осуществления руководства группами компаний через передачу функций единоличного исполнительного органа управляющей организации / управляющему является одним из самых популярных в России. Стоит отметить: ни в США, ни в Европейском Союзе, да и в целом в развитых правопорядках, конструкция данного механизма в его буквальном юридическом содержании "передачи полномочий единоличного исполнительного органа" на данный момент не имеет распространения*(794).
Говоря об управленческом значении рассматриваемого механизма, можно прийти к заключению, что он зиждется на двух основных стратегиях:
(а) концентрация "непроизводственных" функций дочернего общества на уровне управляющей компании: общего и оперативного планирования, бухгалтерского учета, координации финансовых потоков, кадровой политики и т.д.;
(б) сохранение аппарата управления в дочернем обществе с предоставлением ему (обычно в лице исполнительного директора) широких полномочий, тогда как управляющая компания / управляющий контролирует лишь финансовые потоки (проставление подписи на платежных документах).
Теперь подробнее относительно юридического содержания этого механизма. На первом плане здесь два вопроса: 1) о правовой природе его структуры; 2) о воздействии его на семантику материнско-дочерних отношений. К сожалению, дать быстрый и однозначный ответ, в особенности на первый вопрос, едва ли возможно. Однако эти вопросы нельзя и игнорировать, поскольку они напрямую связаны со вполне "жизненными" проблемами: к примеру, с построением договора о передаче полномочий единоличного исполнительного органа, определением налогооблагаемой базы управляемого лица, ответственности руководителей управляющих организаций, эффективностью контроля и управления в группах компаний и т.д. Поэтому остановимся на тех сторонах обозначенных вопросов, которые, на наш взгляд, имеют наибольшую актуальность для проблематики очерка.
В отечественной доктрине, да и практике сложилась значительная традиция рассматривать связи между управляющей компанией, выступающей в роли единоличного исполнительного органа, и управляемой через призму категорий обычной гражданско-правовой сделки*(795). Тому, конечно, есть несколько причин - общетеоретического и сугубо "ситуативного" характера.
Общетеоретическая причина - распространенное у российских правоведов восприятие корпоративной "материи" и соответствующего нормативного корпуса как неотъемлемого компонента отрасли гражданского права*(796). Это, в свою очередь, нередко ведет к тому, что логические принципы и формулы, призванные отрегулировать торговый оборот между "обособленными" участниками рынка, механистично применяются к отношениям по управлению организациями. К слову сказать, автор более придерживается подхода развитых правопорядков Европы и Америки, разграничивающих семантику названных сфер регулирования. Впрочем, тотальный пересмотр сложившихся устоев во взглядах отечественных правоведов - не есть смысл настоящей работы.
Главные "ситуативные" причины того, что отношения между управляющей организацией и управляемым обществом механистически "меряют" категориями гражданско-правовых договоров, приведенных во второй части ГК, связаны с двумя аспектами: а) предметом "измерения"; б) легкостью способа "измерения". И первый, и второй аспекты обусловлены инструментом, которым оформляется передача полномочий единоличного исполнительного органа, - договором. Содержание, трактовка и исполнение на практике этого договора вбирает множество гражданско-правовых черт. Это черты агентского договора -гл. 52 ГК (как бы это ни отрицалось публичной властью*(797)). Черты договора поручения (гл. 49 ГК), договора на оказание услуг (гл. 39 ГК). И даже некоторые элементы логики договора доверительного управления - гл. 53 ГК (хотя никакого имущества управляющей компании на баланс не переходит) и т.д.*(798)
В итоге доктрина и практика пошли по пути "наименьшего сопротивления". Оттолкнувшись от принципа свободы договора (ст. 421 ГК) и не имея каких-либо значимых разъяснений в отечественном корпоративном законодательстве, большинство правоведов стали квалифицировать отношения по передаче полномочий единоличного исполнительного органа в качестве оказания услуг (гл. 39 ГК). При этом авторы не переставали отмечать "уникальность роли" управляющего лица по отношению к управляемому обществу*(799), что, правда, не вносило ясности ни в практику, ни в научный дискурс. Наоборот, из взглядов разных авторов вырисовывалась картина, достойная сюрреалистической живописи, - вроде бы управляющая организация / управляющий не орган управляемого общества и в то же время орган, законный представитель и не представитель и т.п.
Между тем изложенный выше подход к квалификации отношений, возникающих в рамках передачи полномочий единоличного исполнительного органа управляющей компании / управляющему, порождает не только серьезное "упрощение" их понимания, но и "издержки" в сфере правоприменения, причем непосредственно связанные с проблемой контроля.
Для наглядности возьмем ситуацию из жизни: судебное разбирательство по делу N А11-7485/2005-К1-4/498. Предметом событий, развернувшихся в 2005-2007 гг. стало оспаривание действительности договора от 8 июля 2005 г. о передаче полномочий единоличного исполнительного органа ОАО "Турцентр" индивидуальному предпринимателю, являющемуся в то же время акционером и членом совета директоров общества. Речь шла о применимости к процедуре заключения оспариваемого договора норм ст. 81 и 83 Закона об АО, т.е. положений о сделках с заинтересованностью*(800).
Дело "добралось" до Президиума ВАС РФ, который в своем постановлении от 23 января 2007 г. пришел к выводу, что нижестоящие суды неправильно квалифицировали договор о передаче полномочий единоличного исполнительного органа: "Судами также был сделан вывод об отсутствии правовых оснований для признания недействительным договора от 8 июля 2005 г. о передаче полномочий единоличного исполнительного органа индивидуальному предпринимателю, поскольку в силу положений пункта 1 статьи 81 и статьи 83 Закона "Об акционерных обществах" оспариваемый договор не относится к категории хозяйственных сделок, направленных на приобретение либо отчуждение имущества, следовательно, при его заключении не требуется соблюдения порядка одобрения сделки, в совершении которой имеется заинтересованность. Данные выводы судов основаны на неправильном толковании и применении норм материального права"*(801).
Президиум ВАС РФ указал: "Договор о передаче полномочий единоличного исполнительного органа индивидуальному предпринимателю является гражданско-правовой сделкой, в силу которой управляющая организация обязывается оказывать обществу управленческие услуги и наделяется в связи с этим полномочиями по распоряжению имуществом общества. Такой договор также предусматривает обязанность общества оплачивать услуги управляющего и производить иные выплаты в установленных договором случаях и, следовательно, направлен на отчуждение обществом денежных средств. Подобные сделки в случае наличия при их совершении признаков, перечисленных в пункте 1 статьи 81 Закона "Об акционерных обществах", подлежат одобрению в установленном законом порядке. Неправильная квалификация отношений между сторонами по оспариваемому договору и, как следствие, неправильное определение сферы действия положений закона о сделках, в совершении которых имеется заинтересованность, привела к принятию необоснованных судебных актов"*(802).
Казалось бы, вот она истина: передача полномочий единоличного исполнительного органа - обычная хозяйственная сделка по приобретению услуг управления. И точка.
Однако процитированное решение Президиума ВАС РФ, к сожалению, вызывает в ряде мест иронию и больше вопросов, нежели ответов. Столь "простая" квалификация договора о передаче полномочий исполнительного органа означает, например, резонность требований российских налоговых органов по документальному оформлению получения названных услуг, обоснованности соответствующих расходов управляемого лица и указанию состава этих услуг. Правда стоит отметить, что налоговые органы зачастую безуспешны в судах при отстаивании требований по необоснованности расходов на управляющую компанию и прояснении так называемых "управленческих услуг"*(803).
В контексте настоящей работы отметим, что в случаях, подобных описанному выше в решении ВАС РФ, приведенная квалификация может поставить под сомнение саму возможность организации контроля со стороны основного общества над дочерней корпорацией через передачу полномочий ее единоличного исполнительного органа управляющей компании. Применение положений о сделках с заинтересованностью к данным действиям будет означать, что несогласный миноритарный акционер (незаинтересованное лицо) в соответствующих обстоятельствах никогда не одобрит решение о привлечении управляющей компании. Вместе с тем в сходной ситуации, по ее семантическому итогу, назначению "мамой" "своего" генерального директора во главе "дочки" и подбору туда "нужного" основному обществу персонала с определением соответствующей компенсации помешать "незаинтересованное лицо" объективно не сможет.
Закрадываются сомнения: не была ли в целом поспешной позиция ВАС РФ по делу N А11-7485/2005-К1-4/498; не являются ли вторичными гражданско-правовые элементы в отношениях между управляющим обществом и управляемым - а если они вторичны, то что тогда будет на первом месте.
Чтобы разобраться, проанализируем возможности по передаче полномочий единоличного исполнительного органа, допустимые отечественным законодательством, соотнеся их с категориями контроля и корпоративного управления. Для начала возьмем ГК, от которого как от первоисточника отталкиваются нормы российского корпоративного права. Кодекс прямо упоминает о допустимости передачи "полномочий" исполнительных органов в контексте акционерных обществ. Во множественном числе словосочетание "исполнительные органы" было использовано не случайно. Кодекс предлагает более широкие опции по структуре управления акционерным обществом, чем принятый позже Закон об АО. Фрагмент п. 3 ст. 103 ГК устанавливает, что "исполнительный орган общества может быть коллегиальным (правление, дирекция) и (или) единоличным (директор, генеральный директор)". Конъюнкция и дизъюнкция формальной логики ГК соответственно выводит нас на три варианта конфигурации исполнительных органов. Дизъюнкция закона - только на два: "Руководство текущей деятельностью общества осуществляется единоличным исполнительным органом общества (директором, генеральным директором) или единоличным исполнительным органом общества (директором, генеральным директором) и коллегиальным исполнительным органом общества (правлением, дирекцией)". Применительно к организации управления в обществах с ограниченной ответственностью разночтения между ГК и соответствующим специальным законом идентичны тем, что были приведены касательно акционерных обществ.
Следуя ГК, "по решению общего собрания акционеров, полномочия исполнительного органа общества могут быть переданы по договору другой коммерческой организации или индивидуальному предпринимателю (управляющему)"*(804). То есть можно передать полномочия при любом из трех вариантов применительно как к коллегиальному органу, так и к единоличному - соответственно, можно передать полномочия исполнительных органов полностью или частично.
В законах об АО и об ООО речь идет исключительно о единоличном исполнительном органе*(805). Впрочем, в первой редакции Закона об АО "единоличность" органа не конкретизировалась*(806).
В Законе об АО сохранилось понятие "исполнительный орган", которое употребляется то во множественном числе (раздельно обозначая единоличный и коллегиальный орган), то в единственном, - по всей видимости, как совокупное понятие единоличного органа и коллегиального*(807). Но на этом небрежность законодателя не заканчивается.
Далее возникает "мелкая неразбериха" с терминологией. По ГК субъектом передачи полномочий может выступать коммерческая организация и индивидуальный предприниматель*(808). Относится ли исключительно к последнему термин "управляющий" - не ясно*(809).
Согласно Закону об АО термин "управляющий" относится строго к индивидуальному предпринимателю (и это вполне логично с точки зрения русского языка), тогда как коммерческая организация называется "управляющей организацией"*(810).
Несоответствий между ГК, принятым в 1994 г., и Законом об АО, "смонтированным" в 1995 г., в данном случае не наблюдается. Сложности начинают проявляться, когда в 1998 г. был введен в строй Закон об ООО. Только совокупная трактовка ст. 33, 40 и 42 этого Закона наталкивала на мысль, что под "управляющим" в законе имелись в виду одновременно и коммерческая организация, и индивидуальный предприниматель*(811).
Остановимся на том, что передается, как и кому.
Законодательство отсылает в этом случае к понятию "полномочия", которые напрямую не раскрывает. С филологической точки зрения слово "полномочие", калькирующее через французский язык позднелатинское plenipotentia, означает всеобъемлющее право на принятие решения*(812). Таким образом, правами на принятие решений в рамках "исполнительной власти" одной "фикции" будет обладать не индивидуум, а другая "фикция" в виде коммерческой организации или юридическая форма в виде "индивидуального предпринимателя". Перефразируя слова Э. Кемпин, вынесенные в начало очерка, возникает "аномалия", когда одна корпорация выступает "руководителем" другой корпорации. Учитывая, что закон не содержит запрета самой управляющей организации в форме общества с ограниченной ответственностью или акционерного общества передать, в свою очередь, полномочия единоличного исполнительного органа другой организации, в том числе управляемой, то перед нами появляется призрак своеобразной "химеры", а-ля "всадник без головы"*(813).
Развитие только что построенной "провокационной" модели можно провести по двум направлениям. Первое: показать юридические возможности функционирования организации, например акционерного общества, и вовсе без единоличного исполнительного органа или его "суррогата" в виде временного заместителя и т.п. Это может быть сделано, например, с использованием института "правления". Еще более "крайний" вариант - через расширение компетенции совета директоров путем внедрения надлежащих положений в уставе. Действовать акционерное общество как вовне (с контрагентами), так и внутри (для заключения, к примеру, трудовых договоров) будет через своих сотрудников, которым лицо, "уполномоченное на это его учредительными документами" (ст. 185 ГК), сможет выдать требуемые доверенности. В конце концов, есть механизм признания сделок, совершенных неуполномоченным лицом. То есть технически даже в российском праве все еще можно найти юридические инструменты, чтобы общество продолжало функционировать без директора как такового, хотя это проблематично, неудобно и т.п.
И не стоит бояться, что разрушатся стереотипные представления о роли единоличных исполнительных органов. За рубежом - давняя практика оставлять "на откуп" распределение полномочий должностных лиц самим участникам корпорации или совету директоров. Приведем для убедительности соответствующую выдержку из Закона "О коммерческих корпорациях" штата Нью-Йорк, действующего с 1 сентября 1963 г. - ст. 7, разд. 715, параграф (g)*(814):
"Все должностные лица, как между собой, так и во взаимоотношениях с корпорацией, обладают теми полномочиями и исполняют те обязанности по управлению корпорацией, которые могут быть определены в уставе [by-laws]*(815) или - в объеме, не представленном в уставе - советом директоров".
Второе направление: можно доказывать неспособность общества функционировать без единоличного исполнительного органа, опираясь на тезис, что именно он является "олицетворением" компании, ее "уникальным" органом, имеющим право действовать от ее имени без доверенности. Однако если переходить на линию второго варианта, то в рамках отечественного законодательства мы легко можем "размножить" лиц, действующих от имени управляемой корпорации без доверенности, в контексте анализируемого механизма межкорпоративного контроля. Для этого нам не надо будет пытаться "теоретизировать" на тему того, что коллектив управляющей организации как часть юридического лица получил комплекс прав управления целиком на всех сотрудников в рамках "передачи власти": вопрос - действовать ли сотрудникам управляющей организации через доверенность или без нее, нередко встречается у отечественных авторов. Мы поступим проще: передадим функции управления товариществу, благо товарищество является, по ГК, коммерческой организацией и вполне может выступить "руководителем" по договору. Статьи 72 и 73 ГК допускают модель действий товарищей от имени товарищества без доверенностей. И хорошо если товарищами являются индивидуальные предприниматели, т.е. физические лица, а что произойдет, если товарищами являются коммерческие организации или "смесь" и тех и других? В итоге российское законодательство легко позволило нам смоделировать рождение еще одной "химеры" - на этот раз, выражаясь иронично, многоголовой "Лернейской гидры" - за счет использования "юридической технологии" передачи полномочий единоличного исполнительного органа общества.
Вглядимся получше в модель единоличного исполнительного органа общества, выбранную отечественным законодателем: "единоличный исполнительный орган общества (директор, генеральный директор) без доверенности действует от имени общества, в том числе представляет его интересы, совершает сделки от имени общества, утверждает штаты, издает приказы и дает указания, обязательные для исполнения всеми работниками общества".
К слову сказать, модель осталась незавершенной (иначе не было бы несоответствий между ГК и специальным законодательством в плане органов акционерного общества или общества с ограниченной ответственностью). Модель, использованная российским законодателем, приводит нас к тому, что воля управляемой организации будет, в конце концов, выражаться через волю единоличного исполнительного органа управляющей ipso jure *(816). И без какой-либо доверенности в качестве отдельного юридического инструмента. Просто эта "доверенность" будет "условно оформлена" через заключение соответствующего договора, положения устава / решения участников общества и статус самого органа, как он зафиксирован в законодательстве*(817).
Здесь к сказанному добавляется еще одна проблема, заключающаяся в фидуциарном характере отношений между руководителем, с одной стороны, и участниками, советом директоров, самим обществом и даже его сотрудниками - с другой стороны. Получается, что, куда бы мы не передавали полномочия единоличного исполнительного органа (если не принимать в расчет приведенные выше положения ГК), все ведет а) к конкретным физическим лицам / лицу; б) к конкретному составному элементу определенной юридической формы.
Очевидно, что в целях обеспечения надлежащего исполнения своих обязанностей "генеральный директор" вынужден обращаться к работникам управляющей организации. Вот как, например, описывается рачительное исполнение должностным лицом своих функций в цитируемом ранее законодательстве Нью-Йорка - ст. 7, разд. 715, параграф (h)*(818):
"(h) Должностное лицо призвано исполнять свои обязанности добросовестно и с той степенью заботливости, которую проявлял бы в похожих обстоятельствах в обычной степени рассудительный человек, занимающий схожую позицию*(819). При исполнении своих обязанностей должностное лицо имеет право опираться на информацию, мнения, доклады или отчеты, в том числе финансовые отчеты и иные финансовые данные, подготовленные или представленные в каждом случае:
(1) одним или несколькими иными должностными лицами или сотрудниками корпорации или какой-либо другой корпорации, в чьем капитале 50%-ная доля выпущенных акций, наделяющих их владельцев правом голоса на выборах директоров, прямо или косвенно принадлежит корпорации, - которых таковое должностное лицо считает заслуживающими доверия и компетентными в представленных вопросах, либо
(2) консультантами, публичными бухгалтерами [public accountants]*(820) или иными лицами по вопросам, которые, по мнению должностного лица, находятся в рамках их профессиональной или экспертной компетенции, - и до тех пор, пока оно опирается на таковое, оно действует добросовестно и с достаточной степенью заботы; однако не будет считаться, что оно ведет себя добросовестно, если ему будет что-либо известно относительно вопроса, вынесенного на рассмотрение, что сделало бы таковую опору необоснованной. Лицо, которое исполняет свои обязанности согласно указанному выше, не несет ответственности ввиду того, что является или являлось должностным лицом корпорации"*(821).
Согласно представленной логике, выходит, что смысл передачи полномочий единоличного исполнительного органа - в выполнении всеми сотрудниками управляющей компании своих "хозяйственно-интеллектуальных" функций по отношению и к управляющей компании, и к управляемой. Это функции бухгалтеров, маркетологов, финансовых аналитиков, юрисконсультов, наконец, генерального директора и т.п. Именно функции, а не услуги/консультации время от времени со стороны управляющей компании по отношению к управляемой компании-клиенту. Фактически речь идет об институциональной личной зависимости ("перекрестный директорат" / совмещение должностей), что, в свою очередь, говорит о корпоративной природе данных отношений.
И российская практика подтверждает вышеуказанный тезис: передавая полномочия лишь исполнительного органа, управляемое общество "получает" взамен "всех сотрудников" управляющего. Причем сотрудники управляющей организации зачастую действуют от имени управляемой, как если бы они были ее работниками: ведут подготовку документации для управляемой организации, обсуждают проекты с контрагентами управляемой организации и т.п., т.е. действуют в рамках обычного рабочего процесса в интересах управляемой компании / управляемых компаний.
Перед нами подобие аутсорсинга/аутстаффинга большей части "корпоративного тела" управляемой организации*(822). Однако принципиальная разница между аутсорсингом/аутстаффингом и российской практикой передачи полномочий единоличного исполнительного органа управляющей компании существует.
Аутсорсинг/аутстаффинг подразумевает, что определенная компания ("провайдер") предоставляет иной компании числящихся в штате провайдера работников. Предоставляемые работники несут персональную ответственность за результаты своего труда. Услуги провайдера выражаются не в содержании услуг этих работников (IT-обеспечение, бухгалтерское обеспечение и т.п.), а в их обслуживании: расчет оплаты труда, производство необходимых отчислений в пенсионные и иные фонды и т.д. Сегодня в США рассматриваются возможности по аутсорсингу даже руководства корпораций - включая высшее исполнительное должностное лицо (CEO)*(823). В то же время в сферу бизнес-понятия "аутсорсинг" входит и оказание услуг как таковых - например, юридическое, финансовое и иное консультирование, подготовка бухгалтерской документации и т.д. Главное в том, что при предоставлении работников последние действуют согласно внутренним правилам организации, которой они предоставляются. Им фактически передаются функции и полномочия определенных должностей в штате корпорации-заказчика - будь то в сфере подбора персонала, юридического сопровождения, бухгалтерской службы и т.п. Они несут полную ответственность за выполнение своих функций, как если бы работали напрямую в компании, куда "переданы".
В России - случайно ли, сознательно ли - был сделан шаг вперед по сравнению с обычной конструкцией аутсорсинга/аутстаффинга. В связи с передачей юридическому лицу полномочий ключевой фигуры в корпоративном управлении по российскому праву - единоличного исполнительного органа - передавались, по сути, полномочия и функции множества иных сотрудников управляемой компании, поскольку их полномочия формально-логически "поглощены" полномочиями единоличного исполнительного органа.
В итоге управляющая организация как бы "встраивается" в корпоративную структуру управляемой организации. Действия управляющей компании подпадают под положения устава управляемой, директив совета директоров и иное корпоративное регулирование. В силу свойств института юридического лица здесь нет категорий "заказа" и "услуги", здесь есть категории "функций", категории "прав и обязанностей". Управляющая компания, с одной стороны, руководит управляемой, а с другой - "подчиняется" решениям общего собрания и совета директоров (если таковой образован) управляемой компании. При этом участники управляющей компании не могут направить ее деятельность вразрез управляемой и ее участников или мешать функционированию управляющей компании. Последнее, кстати, означает, что для заключения данного договора требовалось бы не только решение участников/директоров управляемого общества, но и решение участников/директоров управляющего. Однако на это отечественный законодатель внимания обращать не стал. Видимо, сказался фактор того, что управляющие общества, как правило, обслуживали интересы группы компаний и были, по сути, функциональными "карманными" организациями.
Итак, отношения между управляющей компанией и управляемой имеют корпоративную природу. Эти отношения носят фидуциарный характер, который выражается в принятии управляемой компанией структуры управляющей, ее функциональных возможностей. Инструмент их фиксации - специфический консенсуальный договор, который можно было бы определить как корпоративный договор, "превращающий" управляющую компанию в орган управляемой. Он столь же специфичен и до некоторой степени отделен от чисто гражданско-правовой материи, как, например, трудовой договор, оформляющий отношения между работником и работодателем.
Другой вопрос, что в российском законодательстве не существует достаточного описания отношений между управляющей компанией и управляемой, равно как не раскрыт сам договор, по которому происходит передача полномочий единоличного исполнительного органа. В отечественном нормативном корпусе в целом не прописано множество корпоративных инструментов, ставших обыденностью за рубежом. При этом положения российского законодательства зачастую ставят под сомнение само существование многих из этих инструментов. Примером может служить такой корпоративный инструмент, как соглашение между участниками общества касательно голосования или иного вопроса, связанного с управлением юридическим лицом. Не разграничивая сделки в рамках оборота и корпоративного управления, признавая отказ от права ничтожным*(824), отечественное законодательство делает юридически недействительным соглашение между акционерами, по которым какой-либо акционер - физическое лицо возьмет, например, на себя обязательство не голосовать определенным образом либо обязательство не реализовывать на рынке принадлежащий ему пакет акций. Напрямую обеспечить надлежащее исполнение многих подобных соглашений существующими легальными инструментами в российской юрисдикции едва ли возможно. Приходится придумывать суррогатные способы защиты и прочие ухищрения, скорее экономического воздействия*(825).
